Смерть Чака Лэйна вызвала в городе волну оживления, потому что он не был рядовым вором или обычным преступником, и на следующий день священник случайно услышал один очень серьезный разговор.

Он остановился у дома Васа, чтобы поговорить о работе церковного хора с хорошенькой Астрид — она добровольно вызвалась организовать хор для церкви и проделала основательную работу в этом направлении. Там же топтался Рыжий Моффет; угрожающе взглянув на Ингрэма, Рыжий встал и зашагал прочь, пробурчав что-то в адрес священника.

— По-моему, Рыжий очень меня недолюбливает, — сказал Ингрэм. — Кажется, он имеет что-то против меня. Вы не знаете, в чем причина?

— Не знаю, — сказала Астрид со странной улыбкой. — Не имею ни малейшего понятия!

В этот момент по улице мимо них пронесся верхом на лошади доблестный заместитель шерифа Дик Бинни, и Рыжий Моффет громко окликнул его с противоположного тротуара.

— Бинни! Эй, Бинни!

Заместитель шерифа натянул поводья. Облако поднятой им пыли поплыло дальше по улице, и он стоял, залитый потоками дрожащего солнечного жара. И таким ярким был солнечный свет в этом уголке земли, и такой жар излучала здесь любая поверхность, что иногда молодому священнику казалось, что он живет в призрачном мире. Все было нереальным, окруженным воздушными потоками исходящего жара — или воображения.

Вот и сейчас нереальными казались Ингрэму эти двое мужчин, и лошадь, верхом на которой сидел один из них. Но зато очень реальным был голос Рыжего Моффета, крикнувшего:

— Бинни, ты был там прошлой ночью?

— Где?

— Ты знаешь, где.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты был одним из тех, кто повесил Чака Лэйна?

— Я? Шериф этого города? Да за кого ты меня принимаешь? С ума сошел?

— Неважно, за кого я тебя принимаю. Но ходят слухи, что ты был в команде этих трусов, вздернувших беднягу Чака.

Дик Бинни внезапно спрыгнул с лошади.

— Я не знаю, как это понимать, — сказал он. — Я не знаю, кому адресованы эти слова — парням, которые повесили Чака, или мне!

— А я говорю, — объявил Моффет, — что Чак был человеком честнее любого из тех, кто вздернул его. И если ты был одним из них, это адресовано и тебе!

Заместитель шерифа услышал достаточно, чтобы почувствовать себя оскорбленным, но, скрежеща зубами, не двинулся с места, раздираемый гневом и осторожностью. Однако молчание было равноценно признанию, что он был в отряде линчевателей. Поэтому Бинни сказал:

— То, что ты говоришь, меня не касается, Рыжий. Но если ты ищешь неприятностей, я к твоим услугам!

— Да уж! — фыркнул Рыжий Моффет. — Тебе ничего не стоит устроить проблемы кому угодно в нашем городе — теперь, когда у тебя за спиной закон! Ты теперь можешь совершать свои убийства руками вооруженного отряда.

— Да ну?! — прорычал Бинни, разъяренный до крайности. — Чтобы разобраться с тобой, мой юный друг, мне не нужен никакой отряд!

— Это обещание, Бинни? — спросил Моффет. — Предлагаешь мне встретиться с тобой как-нибудь?

— Когда захочешь, — бросил заместитель. — Но сейчас я занят. И не собираюсь стоять здесь и тратить время понапрасну, болтая со стрелком-профессионалом вроде тебя, Моффет. Только я тебя предупреждаю — с этого момента следи за собой, пока ты живешь в наших краях. Потому что я слежу за тобой. И в случае необходимости, одолжу тебе веревку, достаточно длинную, чтобы ты мог повеситься.

Он снова вскочил в седло и галопом умчался по улице, оставив Рыжего Моффета потрясать ему вслед кулаком и сыпать проклятиями.

Мистер Васа остановился на пороге своего дома и с задумчивым выражением лица слушал лингвистические упражнения Рыжего. Затем он вошел во двор, тяжело покачав головой.

— Вот что я вам скажу, — сказал Васа, здороваясь с дочкой и священником. — Теперь все не так, как было в наши дни! Мужество совсем зачахло! Совсем! Рыжий и Дик Бинни наговорили тут достаточно, чтобы весь город перестрелял друг друга в те благословенные дни, о которых я многое могу вам рассказать.

— Папа! — воскликнула его дочь.

— Послушай, — сказал бывший кузнец, — избавься от этой привычки чувствовать себя шокированной каждый раз, когда я открываю рот. Живи и учись, дорогая! Говорю тебе, Ингрэм, — в прежние времена никогда не было словесных фейерверков перед тем, как мальчики доставали оружие. Нет, сэр! Помню, стою я однажды в салуне старика Паркера. Прохладное было местечко. Пол поливали каждый час, и спрыскивали воздух, и повсюду лежали влажные опилки. От этого выпивка казалась гораздо вкуснее. У Паркера как будто все время была весна, даже когда на улице стояло жаркое лето. Ну вот, и выпивал там в этот момент молодой Митчелл. Тот самый парень, который выстрелил Питу Бруэру в спину. Он пил и рассказывал байки о работе грузчиком, с которой только что вернулся. Он заказал выпивку по кругу. «Плачу за всех парней», — говорит он. «Нет, не платишь», — говорит голос. Мы оглядываемся и видим Тима Лафферти, который только что вошел через ходящие ходуном двери. «Почему это не плачу?» — спрашивает Митчелл. «Не успеешь!» — говорит Тим. И они тут же выхватывают пистолеты, и едва я успел шагнуть назад, как две пули пролетели навстречу друг другу мимо моего носа. Ни один из них не промазал! Но Митчелл был застрелен насмерть. Так вот, в старые времена разговоров было столько, сколько нужно, прежде чем начать драться. Но сейчас… поглядите, как эти двое на улице треплются понапрасну, и ничего не делают. Смотреть противно!

— Ты что, считаешь Рыжего трусом? — резко спросила девушка.

— Рыжего? Не! Он не трус. И стрелять умеет. Но важно то, что мода теперь другая. Джентльмен с пистолетом, которым он собирается воспользоваться, считает, что должен написать книгу о своих намерениях, прежде чем спускать курок. В старые времена не тратили время на представление. Да, те времена уж не вернутся…

Выслушав его, священник серьезно спросил:

— Может быть такое, что заместитель шерифа присутствовал на линчевании в ту ночь?

— Ну а почему нет?

— Почему нет? Представитель закона…

— Старина Коннорс сделал ужасную ошибку, когда назначил Дика на эту должность. В чем-то Дик совсем неплох. Но у него в башке сидит идея, что закон для него полезнее, чем для остального народа. Он ненавидел Чака. И я думаю, что он присутствовал при повешении. Поэтому Рыжий и бесится. Он любил Чака. Хорошим парнем был этот Чак Лэйн!

— Вы знали его? — спросил священник с некоторой поспешностью.

— Спроси, знал ли я себя! Конечно, я знал его!

— Он был азартный игрок — и конокрад?

— Это был легкомысленный поступок — украсть лошадь. Уверен, что прибыв на место, он наверняка послал бы деньги в уплату за эту кобылу — как только они у него появились бы. Надо судить людей в соответствии с их взглядами, а не в соответствии со своими, молодой человек!

Так сказал мистер Васа, с великой уверенностью человека, который достаточно пожил на этом свете и многое о нем знает.

— Это зверство — линчевать человека, независимо от того, насколько он виновен, — заявил Ингрэм.

— Эй, погоди! — воскликнул кузнец. — Дело в том, что в наших краях катастрофически не хватает организованной системы закона. И я не виню тех ребят, которые повесили Чака. Конокрадство надо было остановить!

Такая двуличная симпатия со стороны мистера Васы поразила Ингрэма; он погрузился в молчание.

— Что-то ты похудел, как мне кажется, — продолжал Васа ничуть не бывало. — Расскажи, как тебе живется в нашем городе. Поди-ка в дом, Асти, будь добра. Мне нужно поговорить с Ингрэмом.

Астрид встала, улыбнувшись гостю, и медленно пошла к дому.

— Приятная у нее улыбка, а? — довольно неожиданно начал свою речь кузнец.

— Да, — задумчиво сказал Ингрэм. — Да, — повторил он, словно прокрутив в голове этот вопрос и вполне согласившись, — да, у нее чудесная улыбка. Она… она отличная девушка, по-моему.

— Хорошенькая малышка, — согласился ее отец, зевая. — Но не такая уж и отличная. Нет, не такая отличная, как ты думаешь. И пальцем бы не прикоснулась к домашней работе, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Понимаешь?

— О! — сказал Ингрэм, смутно чувствуя себя оскорбленным такой откровенностью.

— И она обожает тратить деньги. Взгляни хотя бы на ее пони. Взял ее с собой на торги Мак-Кормика, чтобы посмотреть все стадо. Ничего ей не подходило. «Я возьму вот эту бурую лошадку, папа», — говорит она наконец. «Эй, Асти, — говорю я, — не глупи. Эта бурая лошадка — скакун, кровей более древних, чем чертовы английские рыцари. Это точно!» — «Пусть», — говорит она, и поводит плечиком. «Взгляни, вот отличная гнедая лошадь, — говорю я. — Тихая, толковая кобылка. Полукровка. Сильная, ни одного недостатка. Наверняка хорошего нрава. В узде ходит, как шелковая. Взбирается в гору, как мул. Долго может идти без воды, что твой верблюд. Так вот, Асти, как ты посмотришь на то, чтобы я купил тебе эту лошадку… и разве она не красавица к тому же?» — «Мне она не нужна, — говорит она. — Эта лошадь подойдет для косоглазой Мэйм Лукас!» — «Асти, — говорю я, — что ты собираешься делать с лошадью, которая перебросит тебе через голову в ту же секунду, как ты сядешь в седло?» — «Снова заберусь в седло», — говорит она. «Чушь!» — говорю я. «Сам ты чушь!» — говорит она. Это взбесило меня, и я купил эту чертову бурую лошадь. Догадайся, за сколько? За одиннадцать сотен железных монет! Да, сэр! «А теперь ты поедешь на ней домой!» — говорю я в надежде, что конь свернет ей шею. Он старался, как мог, но эта девчонка сделана из каучука. Сбрасывал ее пять раз по дороге домой, и полгорода гонялось за тем конем, чтобы вернуть его Асти. Но она таки проехала на нем всю дорогу до дома, а потом три дня лежала в постели. Зато теперь он ест у нее из рук. Не подумал бы, что она такая настырная, а?

— Нет, — согласился священник в изумлении. — Не подумал бы!

— Никто не подумал бы, — сказал кузнец, — с виду — такая неженка. Но я говорю тебе правду. Ох, и дорого же обходится эта малышка! Если в витрине магазина выставлены десять пар туфель, она с закрытыми глазами выберет самую дорогую пару. У нее чутье на это, говорю тебе!

Ингрэм улыбнулся.

— Ты, наверное, думаешь, что она изменится, — сказал кузнец. — Но она не изменится. Это у нее в крови. Хотя Бог знает, откуда она это взяла. Ее мамаша никогда не была расточительной женщиной.

Одним движением сильных пальцев он свернул сигарету и чиркнул спичкой об колено. Множество бледных полосок на ткани брюк свидетельствовали о том, что он не первый раз прибегает к такому способу.

— Это я все не просто так говорю, — объявил он. — Веду кой к чему. Догадываешься, к чему?

— Нет, — сказал Ингрэм. — Я правда не догадываюсь, что у вас на уме.

— Так я и думал, — сказал Васа. — Некоторые из вас, умников, не могут понять намек пятилетнего ребенка. В общем, вот что я хочу знать: как далеко вы с сестренкой зашли?

— Зашли? — озадаченно переспросил Ингрэм.

— На чем вы пока остановились? Как она тебя зовет? Она уже называет тебя «милый»?

Мистер Ингрэм в изумлении уставился на него.

— Она уже берет тебя за руку? — продолжал допрос Васа.

Кровь древних предков застыла в жилах Ингрэма.

— Она частенько ведет себя так с парнями, — сказал кузнец. — По-моему, двое или трое даже удостоились ее поцелуя. Точно не знаю, но думаю, что не больше трех. Она такая мягкая и вкрадчивая. Но человек она хороший — в трудную минуту из всех людей я бы доверился Асти. Ну, так как обстоят у вас дела? Ты немного влюблен в нее? Или сильно влюблен?

Ингрэм начал краснеть. Отчасти из-за растерянности, отчасти от злости.

— Я испытываю к Асти, — сказал он с расстановкой, — исключительно братские чувства…

— Черт! — сорвалось с толстых губ мистера Васы. — Что за чушь ты несешь?

Услышав это, Ингрэм едва заметно прищурил глаза и слегка отодвинулся назад. В прежние времена это выражение в глазах Ингрэма заставляло вздрогнуть не одного дюжего футболиста из команды противника. Но кузнец выдержал этот взгляд со спокойствием человека, который носит при себе пистолет и знает, как им пользоваться. А еще носит на себе сто тридцать фунтов мускулов — и тоже знает, как ими пользоваться.

— Нечего обдавать меня такими холодными взглядами, дружок, — продолжал он. — Я намерен выяснить, на каком вы с Асти этапе. Говори же наконец!

— Ваша дочь, — медленно сказал священник, — очень приятная девушка, и я предполагаю, что на этом тему можно считать закрытой.

Он встал. Кузнец тоже поднялся.

— Ну что ж, — сказал Васа, пристально глядя на Ингрэма, — в таком случае давай пожмем друг другу руки и разойдемся друзьями. Идет?

— Конечно, — сказал Ингрэм.

Внезапно его руку сжала широкая и довольно грязная лапа, и юноша почувствовал нарастающее давление, словно мощные тиски сминали кости запястья. Однако орудование тяжелым веслом на мощной восьмивесельной лодке не прошло для Ингрэма даром. Более сухощавые и костистые пальцы священника извернулись в пухлой руке Васа, нашли точку опоры и начали набирать силу.

Через несколько секунд кузнец выругался и отдернул руку.

— Сядь-ка, — вдруг сказал он, глядя на свою покрытую пятнами кисть. — Давай, садись. Не ожидал я от тебя такой крепости! Вот что бывает, кода отлыниваешь от работы. Что-то я совсем ослабел…

Священник, тяжело дыша, последовал приглашению. Он сидел и ждал, не говоря ни слова.

— Видишь ли, Ингрэм, — помолчав, сказал кузнец, — я наблюдал, как сестренка ведет себя с остальными парнями, и видел, как она ведет себя с тобой. Она периодически теряет голову то от одного мальчика, то от другого. Но с тобой все немного иначе. Думаю, она крепко влюбилась. Ну, то есть для нее все обстоит именно так. А как это все обстоит для тебя? Только имей в виду, она оторвет мне голову, если решит, что я разболтал ее секрет.

Мистер Ингрэм посмотрел на высокое голубое небо и слепящее солнце. Он посмотрел на землю, высохшую от жары. Он посмотрел на мясистое лицо кузнеца, и в ответ на него пристально уставилась пара сверкающих черных глаз.

— Я не думал… — начал он.

— А ты попробуй, — сказал Васа с усмешкой.

В памяти священника вспыхнули ярко-голубые глаза Астрид и ее улыбка. Улыбка была с хитрецой, и на одной щеке приютилась ямочка.

— Я не знаю, — сказал Ингрэм, — фактически…

— Просто держал ее за руку? — с улыбкой докончил за него кузнец. — Что ж, Ингрэм, я не навязываю ее тебе. Просто предлагаю понаблюдать за собой. Такой девушке, как Асти, и пяти минут хватит, чтобы вскружить голову любому мужчине. И если она только почувствует, что у нее есть шанс обработать тебя — о, я знаю Асти! Она обрушит на тебя весь свой арсенал, от улыбки до слез. Ты будешь боготворить ее, стоя на коленях, либо будешь утешать ее — Бог знает, по поводу чего ей понадобится утешение! Но такие уж у нее методы, понимаешь? И вот еще что — Рыжий Моффет с ума по Асти сходит. Из всех ее воздыхателей Рыжий больше всего похож на настоящего мужчину. И у него есть все, что должен иметь ее муж — деньги, мужество и здравый смысл. У тебя есть здравый смысл. Думаю, у тебя есть мужество. Но я знаю, что у тебя нет денег. Имей в виду, я просто наблюдаю со стороны. Но, что бы ты ни собрался делать, советую тебе решать побыстрее. Потому что Рыжий, если он не услышит от Асти кое-что, в один прекрасный день уложит тебя из пистолета!

Сказав это, мистер Васа поднялся.

— С женщинами адски трудно приходится, — доверительно сообщил он. — Заполучить их означает оказаться в аду, потеряешь — то же самое. Действуй, Ингрэм!

— Я занят делами церкви, — сказал Ингрэм, слегка ошеломленный таким поворотом дел.

— А, то есть все это кажется тебе простой болтовней?

— Нет, конечно, нет! Спасибо за откровенность. Я не знал, на самом деле…

— Наверное, не следовало говорить тебе все это. Но уже все сказано, и тебе есть над чем подумать. Что бы ты ни решил, удачи тебе!

Они снова пожали руки, на этот раз с обоюдной опаской. А затем Ингрэм повернулся и вышел на улицу, низко опустив голову, в которой, словно тени, отбрасываемые вращающимся колесом, крутились мысли. Конечно, нелепо было думать о том, чтобы жениться на этой глупенькой девушке из городка на краю пустыни!

Но вообще-то Асти была не такой уж глупой. Если убрать из ее речи кое-какие грубые выражения — а она выучится быстрее, чем несется лошадь, — тогда…

Реджинальд подошел к церкви и остановился, едва замечая знакомые очертания. Он получил совет. Странно, но сейчас ему хотелось вернуться и увидеть Астрид, и в первую очередь выяснить, действительно ли она питает к нему интерес.

Предположим, что это так; но ведь он не готов еще сказать девушке, что любит ее! Ингрэм махнул рукой, словно желая выбросить все это из головы, и твердым шагом с решимостью на лице вошел в церковь.