Подобно другим подветренным островам, острова Сент-Кристофер и Уали находятся в полосе прохождения сильных тропических ураганов, которые наиболее вероятны в период с августа по октябрь и иногда причиняют попавшим в них судам значительный ущерб.

Лорд Бедфорд с большим интересом углубился в чтение дневника…

Подробное описание плавания «Кортеги» на остров Уали летом 1691 года, сделанное мною летом и осенью 1691 года, в период пребывания на этом острове в полном забвении и одиночестве…

11 августа 1691

В тот роковой для каждого из нас вечер разыгравшийся не на шутку шторм не предвещал ничего хорошего…

Неспешно мы покидали борт нашего трехмачтового люггера, вставшего на якорь примерно в двух милях от берега, в небольшой уютной бухточке. Легкий дневной бриз колыхал висевший на клотике грот-мачты истрепанный, выцветший на солнце красный флаг.

Пока боцман Том Брэдли командовал матросами, опускавшими на воду восьмивесельный бот, я стоял, облокотившись на фальшборт, и пристально вглядывался в смутные очертания изломанной береговой линии, скрытой полуденной дымкой. Остров Уали мне очень нравился. Темно-желтые песчаные дюны, поросшие низкорослым кустарником, прикрывали следовавший за ними ряд высоких сосен, росших вперемежку с лиственными деревьями. Непередаваемый живописный декор мягко обрамлял возвышающиеся над ними горные вершины. Светло-серые, идущие сплошной стеной вдоль береговой линии известняки имели пирамидальную форму и были настолько выветрены и изъедены трещинами, что приняли облик неприступной старинной крепости с бойницами и зубцами по верхней кромке. Следующий, располагавшийся выше ряд скал представлял собой сочетание различных форм, напоминающих точь-в-точь развалины старинного города с башнями, остроконечными шпилями храмов и узкими улочками. Я был настолько зачарован причудливыми изваяниями, сотворенными дождями и ветрами, что мне не терпелось побыстрее сойти на твердый берег.

Солнце сияло горячо и ярко. Плеск прибоя, бьющего в острые рифы, ощетинившиеся вокруг острова, сопровождался резким пискливым и противным, но сильным и задорным криком чаек, безрассудно бросающихся в бурлящие воды океана и выныривающих с серебристой добычей, извивающейся в их крепких клювах. Чайки вились вокруг корабля и, мне казалось, иногда задевали меня крылом. Я уж начал представлять себя белоснежной чайкой с отливающей серебром грудкой, безмятежно парящей над бескрайними просторами океана, как меня одернул грубый окрик капитана.

— Эй, юнга, Малыш, — он всегда называл меня Малышом, хотя юнгой я поступил к нему на корабль много лет назад. Но на это я не обижался. — Что стоишь, как невеста на выданье? Бегом помогать, скоро отходим.

Мы быстро погрузили весь наш груз: две дюжины восьмигаллонных бочонков для пополнения запасов пресной воды. Некоторые из бочонков, которые мне довелось принимать на борт бота, были настолько тяжелы, что казалось, будто они доверху наполнены свинцовыми пулями.

«Да! — подумал я. — Такого количества пуль хватило бы даже на осаду небольшого городка!»

На крышках этих бочонков были изображены две крысы в треуголках, державшие в лапах перекрещенные абордажные сабли, а между ними бочонок рома. Это было клеймо капитана, выжженное каленым железом. Мне было очень любопытно, но спросить я не решался. Еще мы погрузили четыре бочонка пороху. К моему удивлению, капитан сказал, что на острове в изобилии водятся дикие козы и нам предстоит изрядно поохотиться, чтобы сделать запасы солонины на обратную дорогу.

Мы подняли грот, натянули стаксель, и мягкий бриз нежно потащил наш бот прямиком к берегу, возвышавшемуся над горизонтом своими причудливыми очертаниями. Висевшее над снастями полуденное светило, одурев от собственного жара, стало постепенно убавлять свою огневую мощь, склоняясь все более и более к западу, это позволяло нам несколько передохнуть от невыносимого пекла, хлебнув глоток свежего воздуха.

Натянутые тонкими струнами шкоты заиграли и запели звонкими голосами, мы быстро неслись под фордевиндом по волнам, искусно лавируя меж рифами, внезапно то там, то сям выскакивающими из пенистой пучины волнующегося океана.

Берег быстро приближался. Моряки уже отхлебывали жадными глотками ром из двухпинтовой жестяной фляги, появившейся из кармана запасливого Тома Брэдли, как громкая брань капитана заставила всех нас вздрогнуть. Капитан стоял на корме, зацепившись своим железным крюком, заменявшим ему потерянную в бою левую руку, за одну из вант, крепящих грот-мачту, и пристально вглядывался в уходящую за горизонт гладь океана, поставив на скамью правую деревянную ногу, под коленом и внизу окованную железом.

— О, черт! — заревел он, опуская руку в карман своего кафтана, из которого торчала рукоять пистолета. Достав длинную подзорную трубу, капитан судорожными резкими движениями стал трясти ее, явно нервничая. Наконец труба раздвинулась, и он с явным нетерпением стал вглядываться вдаль.

Поначалу я подумал, что он всматривается в малюсенькие фигурки людей, суетящихся и хаотично бегающих на борту нашего люггера. Открылся пушечный порт, с правого борта появилось облако дыма, затем послышался выстрел, предупреждающий нас об опасности, надвигавшейся с северо-востока.

— Эти безмозглые негодяи погубят мой корабль, — прорычал капитан. — Эй, тупоумные ублюдки! — заорал он, пряча трубу в огромный карман своего широкополого кафтана. — Посмотрите назад! Травите шкоты, спускайте грот! Снимайте стаксель. Весла на воду! Живо!

Джим Улби, сидевший спереди лицом к корме, поднял голову. С него мгновенно спало пьяное оцепенение, он открыл рот и от ужаса уронил бутылку рома на дно лодки. И так и сидел, окаменев от страха. Это был дурной знак. Ведь Джиму в жизни нужно было только одно — бутылка рому. Мы все обернулись. У меня что-то зашевелилось в груди и стало очень страшно. С кормы на нас бездонной громадой надвигалось нечто черное и жуткое. И это нечто неслось на нас с бешеной скоростью.

— Э…Э… — промычал Джим, показывая трясущейся рукой на черную тучу, — что это, капитан?

— Твоя белая горячка, идиот, спускай стаксель! — рявкнул он.

— Плохо дело, братцы, нам не спастись, — запричитал Билл Уэсли, — я не умею плавать! Господи, помоги нам! — взмолился он, воздев руки к небу.

А там происходили драматичные события, завораживающие своей масштабностью и предрекавшие нам немалую толику неприятностей.

Облака, будто воссоздавая эпизоды средневековой рыцарской баталии, стремительно носились по безграничному пространству двумя взбесившимися армадами, сталкиваясь в смертельной схватке.

Облака отрядом всадников в серебряных доспехах на буланых скакунах с развевающимися на ветру белоснежными плащами стремительно проносились над нами. Они врубались своей многочисленной небесной конницей в стройные ряды рыцарей в золотых латах, сверкающих на солнце, грозно восседающих на конях огненной масти с красными попонами.

Размахивая огненными мечами молний, они бесстрашно наседали на войско неприятеля, яростно сокрушая его. Стремительная их атака вызывала вспышки молний и гулкие раскаты грома, напоминаюшие залпы артиллерийских орудий. Огненные всполохи, метаясь по небу кровавыми призраками, безжалостно разили вокруг огненными мечами. Беспощадные удары рассекли израненное и без того небесное тело, из многочисленных ран которого проливались на землю кровавые потоки дождя, освещенные сверкающими зарницами.

Ураган обрушился на нас шквальными порывами ветра и промозглым холодным ливнем. Капитан, натянув на уши свою треуголку и оттолкнув от румпеля Билла Уэсли, стал вглядываться в налетевшую внезапно темень. От корабля мы отплыли уже на добрую милю, да и возвращаться было бы совершеннейшим безумием.

— Эй, Джон, Малыш, полезай на нос и следи за этими чертовыми рифами, чтобы не наскочить на них. И кричи, что есть мочи, если попадутся. — Капитан всегда был ласков со мной. — Да не спите вы, лодыри, гребите что есть силы! Мы дойдем до острова, не будь я капитан Ретт!

Джим полез снимать стаксель, но один из шкотов за что-то зацепился, и он не мог с ним справиться. Капитан вынул из-за пояса пистолет, взвел двумя щелчками замок и прицелился. Я решил, что он хочет застрелить Джима, и мне стало не по себе. Пусть он горький пьяница, но в редкие минуты, когда бывает трезв, он добрый моряк. Однако капитан целился вовсе не в него. Он выстрелил и перебил малюсенький юферс, которым крепилась шкота, натягивающая стаксель. Парус затрепыхался на ветру, нос бота, начавший было зарываться под воду, мгновенно выпрямился, и накренившийся бот, к нашему счастью, выровнялся.

Волны, мгновение назад бывшие маленькими послушными барашками, пасущимися на бескрайних морских просторах под лучами ласкового солнца, внезапно превратились в чудовищного ревущего монстра, готового поглотить любого сомневающегося в его величии.

Страшные волны догоняли нас, задирая корму нашего утлого бота почти вертикально, и мы с ужасом смотрели на бушующий под нами иссиня-черный океан, а затем, подняв на неимоверную высоту, швыряли, пытаясь разбить малюсенькую лодчонку о коварно выглядывающие рифы, а уж затем обрушивали всей своей мощью всю массу холодной океанской воды.

Сколько времени продолжался этот кошмар, не знаю, прежде чем случилось самое ужасное. В этот момент я думал именно так, и как понял впоследствии, глубоко ошибался. Очередная громадная волна приподняла нас и со всей силой швырнула прямо на рифы.

— Приводи к ветру, — заорал капитан и изо всех сил налег на румпель, бот круто развернулся, но слишком мощный порыв ветра накренил судно. Раздался страшный треск, все мы попадали. У меня потемнело в глазах, и я потерял сознание. Сколько времени я пробыл в таком состоянии, я не знаю. Очнулся я, когда кто-то стал трясти меня за плечо. Это был капитан Ретт.

— Джон, Малыш! Очнись, все кончилось.

Я поднял глаза. Небо было прозрачное. Звезды складывались в знакомые очертания созвездий, названия которых я пытался запомнить, помогая стоять на вахте Рою Шелдону. Он был большой знаток по части астрономии и все показывал мне и рассказывал о звездах, и еще он говорил, что они огромные и на них живут люди, но я не верил. Звезды казались маленькими, не больше тыквы, и жить там могли разве что муравьи. Я поднялся. Моряки носили на берег сундуки и все пожитки с бота.

— Помогай мне, Малыш, — захрипел капитан, подав последний из сундуков подошедшему по пояс в воде Джиму, который был трезв, как стекло корабельного компаса. — А то я на своей деревяшке не скоро доковыляю до берега.

Он нацепил на шею ружье и прыгнул за борт. Я поспешил за ним, и вовремя, потому что его правая деревянная нога погрузилась по колено в песок. Поднимаясь и падая, беспомощно барахтаясь в воде, он пытался вытащить застрявшую в песке ногу. Капитан успел изрядно нахлебаться воды. Я стал помогать ему, а подошедшие на помощь моряки, подхватив под руки, освободили капитана из песчаного плена.

Когда мы доковыляли до берега, уже вовсю полыхал яркий костер. Красные языки пламени облизывали силуэты сгорбившихся у костра людей. Зрелище было одновременно и жуткое и красивое. Весело потрескивали дрова. Том стал жарить свинину на огне. Джим пустил по кругу бутылку рома. Капитан опрокинул бутыль себе в рот и заливал ром в бездонную глотку, как мне показалось, целую минуту, потом крякнул, протянул мне ополовиненную бутылку.

— На, Малыш, согрейся!

Ром я не любил, у меня после него першило и горело горло, но я настолько продрог, что, отхлебнув изрядный глоток, почувствовал, как по телу изнутри пошло согревающее тепло. Я отхлебнул еще глоток и почувствовал себя совершенно умиротворенным и абсолютно счастливым.

Я искренне надеялся, что все наши злоключения на этом и закончились. Капитан объявил, что утром, когда начнется отлив, мы снимем с рифа бот, попытаемся залатать дыры, дотащим бот с вечерним приливом до берега и начнем чинить его капитально уже на берегу. Затем капитан дал команду всем спать. Одежда моя почти просохла и, расположившись на теплом песке подле горевшего костра, я безмятежно уснул сладким сном, вовсе не опасаясь изжариться, подобно той свинине, что мы съели на ужин.