Глава 28
Лили

Убедившись, что Брэд мертв, я сняла проволоку с его шеи. Ухватилась за его джинсовую куртку и сумела перетащить с переднего сидения на заднее, где пристегнула его ремнем. Я откинула сиденье вместе с Брэдом назад, затем застегнула молнию на его куртке и подняла цигейковый воротник, чтобы скрыть следы на шее. Если бы кто-то увидел нас в машине, то подумал бы, что Брэд задремал. По крайней мере, я надеялась на это.

Я завела машину и выехала на дорогу, не включая фар до самой Микмак-роуд. Я прикинула, что бензина хватит до Коннектикута. Я планировала заправиться на станции самообслуживания и расплатиться наличными, но радовалась, что не придется. Пока что никто не видел меня в Мэне, пусть так и остается.

Я поехала на север, в сторону съезда на I-95. Я съехала с Микмак-роуд, не доезжая до Кенневик-Бич: если полиция ищет Брэда, скорее всего, они следят за его коттеджем. Конечно, лучше было бы заехать к нему домой, взять кое-какие вещи, чтобы выглядело как настоящий побег, но рисковать не стоит. Прежде чем выехать на автомагистраль между штатами, я свернула к закрытому автомагазину «Майкс» – одному из захолустных гаражей, заваленных рухлядью. С выключенными фарами я припарковалась возле ржавого хлама и вышла из пикапа. Выбрав машину, которая выглядела так, словно она не двигалась с места года два, я с помощью инструментов из ножа «Leatherman» сняла с нее номера штата Мэн, а вместо них прикрутила номера с машины Брэда. На это ушло минут пять, и ни звука – кроме непрерывного ветра, который шуршал редкой листвой на деревьях. Поменяв номера, я вернулась в пикап; свет в салоне на мгновение упал на Брэда, голова которого неестественно свесилась на бок. Я отвернулась и краем глаза заметила коробку изи-пасс, приклеенную к лобовому стеклу. На магистрали взимали пошлину, два раза в Мэне, затем еще один раз там, где трасса проходит через Нью-Гемпшир. Я подумала, стоит ли использовать изи-пасс, – скорее всего, полиция отследит машину – или заплатить наличными. Решив заплатить наличными, я содрала коробку с лобового стекла и выбросила ее в лесу за гаражом. Брэд был действительно похож на мужа, который отсыпается в машине после разгульной ночи, и я не боялась, что меня кто-нибудь узнает. Свои рыжие волосы, слишком приметные для других, я спрятала под шапкой.

Я зря волновалась. За всю четырехчасовую поездку в Коннектикут кассиры на трассе едва взглянули на Брэда и на меня. Дороги были свободны, и я могла бы доехать за три с половиной часа, но строго соблюдала скоростной режим, оставаясь в правом ряду, пока грузовики с грохотом пролетали мимо меня. Я не включала радио, но примерно возле Ворчестера тело Брэда сдвинулось с места и издало свист, выпустив газы. Я была готова к этому, помня, что мертвецы издают звуки, но все равно вздрогнула. После этого я решила включить радио, долго искала что-то приличное, пока где-то в Коннектикуте не нашла ночное джаз-шоу на радиостанции без рекламы. Не очень люблю джаз, он напоминает мне о родителях, но несколько известных мелодий мне были знакомы. «На улице зеленого дельфина» Майлза Дэвиса плавно перешла в «Осенние листья» Нэта Кинга Коула. Я вслушивалась в слова, стараясь забыть, что еду среди ночи с мертвецом на заднем сиденье. Даже сквозь громкую музыку я слышала, как еще дважды тело испускало газы, салон пропах мочой и экскрементами. Мне вспомнился бездомный черный кот, которого я, будучи еще девчонкой, убила много лет назад, и то, как меня удивили его выделения. Я вспомнила, что из-за отвращения к этому дохлому коту я еще больше радовалась, что убила его. С Брэдом Даггетом то же самое. Он получил то, что заслужил, наверное, даже больше, чем заслужил. Теперь он мертв и больше никому не причинит зла, но с его омерзительным трупом еще придется повозиться. И нужно пережить оставшийся путь. Я нажала на газ – ничего страшного, если я немного превышу скоростной режим. Миля сменялась милей, пролетая сквозь «Маленький отель» и «Печали» Чета Бейкера и «Горькую землю» Дины Вашингтон. Сигнал радиостанции стал неустойчивым, когда я подъехала к дому, но я не стала искать что-то другое, предпочитая обрывки старой классики рекламе мебельных магазинов и низкопробным ток-шоу.

Я выключила радио, когда въехала в Шепог, прислушалась к тишине, заворачивая на знакомые улицы, усаженные деревьями. Я проехала мимо «Монкс-Хауса», инстинктивно повернула голову и заметила свет в одном окне на втором этаже. Мама, видимо, снова заснула за чтением, как каждый вечер, с раскрытой книгой на груди и включенной лампой. Я свернула направо, к заросшей сорняками дорожке, ведущей к заброшенной ферме. Выключив фары, я сбавила ход. Как и в Мэне, в Коннектикуте стояла безоблачная ночь, темное небо усеяли яркие звезды. Фермерский дом, пустой, бесцветный, возвышался посреди заросшего двора. Единственное дерево, посаженное слишком близко к дому, словно обнимало его, одна из веток проросла сквозь крышу. Я вышла из машины, и меня окутал знакомый аромат соснового леса. Я достала фонарик и пробралась на поляну; высохшая трава шуршала под ногами. После убийства Чета я пару раз возвращалась сюда, но ночью – впервые. Я дошла до того места, где должен был быть колодец, и, подойдя к нему ближе, включила фонарик, посветив на землю. Минут через пять мне удалось отыскать крышку колодца, которую я забросала травой много лет назад. Я положила фонарик на деревянный край крышки, направив его чуть вверх, чтоб видеть его бледный свет, а затем вернулась к машине.

За исключением вчерашнего дождя, сентябрь и октябрь выдались сухие в Новой Англии, и земля на лугу была мягкой, но не вязкой. Ориентируясь на свет фонарика, я въехала на луг, громыхая по камням – руинам старой стены. Брэд Даггет дергался взад-вперед на сиденье, он снова выпустил газы. Я высунула голову в опущенное окно. Я остановила машину слева от колодца и, не заглушая мотор, вышла и обошла крышку колодца. Надев перчатки, я стала очищать от травы крышку. Затем аккуратно сдвинула ее, стараясь не разломать прогнившее дерево, и положила ее рядом с колодцем. Я подняла фонарик: под крышкой копошились черви. Я посветила вниз и увидела только камни и грязь, скрывавшие тело Чета. Я представила себе, что могло от него остаться – иссохший труп, обрывки измазанной краской одежды, несколько сгнивших рам от картин, очки в темной оправе. Вокруг вдруг стемнело, и меня охватил страх. Я подняла голову – одинокое облако закрыло луну. Вот оно пронеслось мимо, и лунный свет снова наполнил мир вокруг меня.

Я открыла дверцу машины со стороны Брэда, отстегнула ремень, и тело вывалилось лицом на землю, зацепившись ботинком за порог. Я высвободила ботинок, и нога упала на землю. До колодца оставалось фута три, но тащить его было нелегко. Я перевернула его несколько раз, пока голова и торс не свесились в колодец, затем подняла его тяжелые ноги, пока он не соскользнул вниз. С глухим стуком он ударился о дно колодца, наполнив воздух пылью и едким запахом.

Брэд, знакомься, это Чет. Чет, знакомься, это Брэд.

Я закрыла колодец крышкой, постучала по краям и набросала сверху новой травы, прикрыв, словно волосами, голое место. Я взглянула на часы. Почти три утра. Все прошло так, как планировалось. Прежде чем вернуться в машину, чтобы ехать в Нью-Йорк, я задержалась на минутку: звездное небо, вокруг лишь темнота и природа. «Редкий зверь» – так однажды назвал меня отец, именно так я и ощущала себя. Живой и одинокой. Моим единственным компаньоном в тот момент была я сама в юности – та девчонка, которая сбросила Чета в колодец. Я представила, что она сейчас рядом. Мы встретились взглядом, слова были бы лишними. Мы обе понимали, что выживание – основная задача. Смысл жизни. А отобрать чужую жизнь – наивысшее проявление самой жизни. Я зажмурилась, и девочка исчезла. Она вернулась в меня, и вместе мы поехали в Нью-Йорк.

В Нью-Йорк я приехала рано утром. Я въехала в город, поколесила по Нижнему Ист-Сайду, пока не нашла место недалеко от станции метро. Район не из лучших – мусор, разбитые витрины магазинов. Несмотря на ранний час, громкая музыка доносилась из машины в квартале отсюда. Я припарковалась под мигающим фонарем. Я не снимала перчатки всю ночь, так что отпечатков не осталось, но я все-таки протерла всю машину небольшим полотенцем, обнаруженным в бардачке. Стерев отпечатки, я расправила полотенце и положила его на запачканное пассажирское сиденье, затем собрала все документы, на которых значилось имя Брэда, и взяла их с собой. Бумаги я засунула как можно глубже в ближайшую урну, под остатки пиццы и кофейные чашки. Ключи от машины я бросила на тротуар со стороны водителя – так, чтобы на них падал свет. Я надеялась, что человек, первым заметивший ключи, не окажется доброхотом и не побежит сразу в полицию. Я рассчитывала на то, что к обеду машину разберут на части в какой-нибудь мастерской.

На метро я доехала до станции «Гранд Сентрал» и купила билет на электричку до Шепога. Ждать пришлось целый час, и я выпила кофе, съела маслянистый донат и стала наблюдать, как постепенно вокзал наполнялся утренними пассажирами. В дороге мне удалось вздремнуть, и я проснулась, дрожа от холода, который пробрал меня до костей после длинной бессонной ночи. Со станции Шепог я три мили шла пешком до «Монкс-Хаус» вдоль заброшенной железной дороги. Я не жила в Шепоге почти десять лет, но мне не хотелось рисковать – вдруг кто-то из знакомых заметит меня.

Когда мама, с большой кружкой кофе в руках, открыла дверь, она воскликнула:

– Дорогая, вот и ты, – и на мгновение я подумала, не предупредила ли я, что приеду, но потом поняла, что она притворяется, на тот случай, если вдруг забыла про мой приезд.

– Ты ждала меня? – спросила я, входя в дом.

– Нет. А надо было? Он ведь не сегодня приезжает, так?

Она говорила о моем отце, который собирался переехать из Америки в «Монкс-Хаус». Я устроила этот переезд, когда летала в Лондон. В двух словах: папе нужно пожить с тем, кто сможет заботиться о нем, учитывая его шаткое психологическое состояние, а маме нужны деньги, чтобы оплачивать счета. Я взяла на себя роль посредника в этой сделке, хотя не знала, что из этого выйдет, но попробовать стоило, по крайней мере, так я себя успокаивала.

– В выходные, мама, – сказала я, направляясь прямо на кухню к кофейнику.

– Что ты там делаешь и что на тебе надето? Похожа на домушника.

За чашкой кофе я рассказала маме, что ездила по работе, собирала материалы для архива колледжа, сначала в Мэне, затем в Нью-Йорке. Я сказала, что оставила машину в Мэне, из Портленда долетела на самолете до Нью-Йорка, а на обратный рейс опоздала. Я сказала, что решила приехать в Шепог, повидаться с ней и, может, вернуться в Мэн за машиной. Нелепая история, конечно, но мама, несмотря на всю свою хваленую интуицию, была на удивление легковерной – по одной простой причине: она не настолько интересовалась людьми, чтобы вдумываться в их слова.

– Даже не знаю, Лили, у меня сегодня группа по гончарному делу…

– До Мэна всего часа три, – соврала я. – А потом ты могла бы поехать за мной в Винслоу. Мы бы поужинали вместе. Можешь переночевать у меня.

Она задумалась, но я знала, что она согласится. По какой-то непостижимой причине мама всегда напрашивалась ко мне в гости, в Винслоу. Ей нравился университетский городок и мой «крохотный домик» (как она говорила), и ей нравилось, что я готовлю для нее. Я знала, что она отвезет меня в Мэн, если потом мы поедем в Винслоу.

– Хорошо, дорогая, – сказала она. – Как интересно! Неожиданное путешествие в Мэн, только ты и я.

Часа два ушло на то, чтобы она собралась, но к полудню мы уже были на дороге, я сидела за рулем ее старого «Вольво». Я толком не спала около тридцати часов, и мысль о том, чтобы провести еще четыре часа за рулем, не радовала меня, но все прошло идеально. Осталось потерпеть еще немного.

Почти всю дорогу мы говорили о моем отце.

– Надеюсь, он не ждет, что мы заживем, как супруги, – сказала она уже не впервые.

– Вы ведь даже не женаты, так что супругами быть не можете, – ответила я.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Об этом не беспокойся. Ты даже не узнаешь его. Он очень изменился.

– Надеюсь.

– Его нельзя оставлять одного. По крайней мере, не ночью. У него приступы паники. Не нужно сидеть с ним двадцать четыре часа, но он должен знать, где ты.

– Да, ты говорила.

Я говорила ей несколько раз. Но я понимала, что она не готова увидеть, что стало с ее бывшим мужем. У него всегда были странности и фобии. Он боялся темноты, боялся переходить городские улицы, боялся сидеть на заднем сиденьи в машине. Удивительно! Ведь именно он совершенно бесстрашно выступал перед огромной аудиторией, именно он сбегал с брачного ложа, когда жена засыпала, открывал дверь любовнице и занимался с ней сексом на диване в гостиной, именно он на спор вскарабкался до середины Башни в Провинстауне. Но эта черта моего отца – безрассудство – исчезла после того, что произошло с Джеммой, его второй женой. Они познакомились, когда развод с мамой был наконец-то оформлен; он жил в гостинице на Олд-Бромптон-роуд в Лондоне. Джемма Дэниелс была начинающей писательницей, на год младше меня, и она пришла в любимый паб моего отца, видимо, только с одной целью – увидеться с ним. Они стали неразлучны и поженились всего через полгода после знакомства. Одним из недостатков жизни в Лондоне для моего отца было то, что английские таблоиды смаковали недостойное поведение писателей почти с тем же рвением, что и недостойное поведение футболистов и поп-звезд. Отца и Джемму сфотографировали, когда они ругались на улице; их окрестили «Грязным Дэви и его женой-ребенком». Это было до аварии, когда после очередной субботней вечеринки мой отец, напившись, въехал на своем «Ягуаре» 1986 года в дерево. Джемма сидела на пассажирском месте, она вылетела через лобовое стекло и сломала шею. Отец, который всегда пристегивался, не пострадал. Он вызвал скорую, но не смог выбраться из «Ягуара» и подойти к Джемме. Хотя это ничего не изменило бы. Она умерла на месте. Но пошли слухи, что его нашли в машине, трясущимся от страха, пока его жена висела на изгороди возле дороги. Его осудили за убийство по преступной халатности и посадили в тюрьму на два года. Срок сократили на год, и его отпустили в начале сентября. Я навестила его в Котсволде, где он жил у друзей, и попросила вернуться в Америку и жить с мамой. У отца оставалось достаточно денег, а мама, уволившись из-за разногласий с руководством факультета, едва сводила концы с концами. За «Монкс-Хаус» родители выплачивали обратную ипотеку. Со слезами на глазах отец согласился вернуться в Коннектикут.

– Да и ты недалеко, Лил. Ты ведь будешь приезжать, правда?

Отец в свои шестьдесят восемь лет казался маленьким мальчиком, который разговаривает с мамой перед отъездом в пансион.

– Тут красиво, – сказала мама, когда я свернула в сторону Кенневик-Коув. Было светло, но солнце опустилось низко на западе, отбрасывая длинные тени на дорогу. Небо было глубокого синего цвета.

Я заехала на парковку перед гостиницей «Адмиралс-Инн», где оставила машину меньше суток назад. Она была там. Прежде чем ехать обратно в Винслоу, мы с мамой решили размяться и прогулялись до пляжа, наслаждаясь видом темно-серых волн океана.

– Я всегда любила океан, а твой отец ненавидел его.

– Да, ненавидел, – ответила я и рассмеялась. – Он говорил, как будто смотришь на смерть.

– «Как будто смотришь на смерть, и все говорят, как это чудесно», – произнесла мама с английским акцентом, подражая отцу.

– Точно. Так он всегда говорил. И еще: я люблю пляж, люблю все, кроме чертова песка, чертова солнца и чертовой воды.

– Да, помню. Он имел в виду, что ему нравятся на пляже только девушки в купальниках.

Мы рассмеялись; мама поежилась от холода, и мы вернулись к нашим машинам и поехали в Винслоу. Мне хотелось поехать на север по Микмак-роуд и проверить, что происходит у дома Теда и Миранды, но я решила не рисковать. Скоро выяснится, сколько времени полиции понадобилось, чтобы отыскать тело Миранды. Я повернула на юг и выбрала самый короткий путь – шоссе I-95. Около шести вечера я завернула к дому, мама ехала за мной. Никаких полицейских на крыльце, ни группы захвата, поджидавшей в лесу. Я дома, мне все сошло с рук. Меня охватила эйфория – то же чувство, которое я испытала на лугу пятнадцать часов назад. Я изменила мир, и никто ни о чем не узнает. Даже если обнаружат пикап Брэда в Нью-Йорке, предположат, что он просто бросил там машину. Его не найдут никогда, и никогда не смогут привлечь меня к этому делу. Миранду найдут мертвой, все улики указывают на Брэда Даггета. А Брэд исчез навсегда. Полиция решит, что он сбежал, но найти его не сумеет. Дело закрыто.

Помню, как я рассказывала Теду, что есть два способа спрятать тело. Первый способ – буквальный, а второй – скрыть не само тело, а правду о нем, обставить все так, как будто случилось что-то другое. Мы справились, прошептала я, выходя из машины, – на мгновение мне так хотелось поверить, что кто-то разделяет сейчас мою радость. Мама зашла за мной в дом. Я включила свет в прихожей и взяла у нее сумку.

– Как эксцентрично, – сказала она, как говорила каждый раз, когда приезжала ко мне.