<…>

Крестьяне здешнего уезда вообще весьма суеверны; те же из них, которые живут в отдалении от почтовых трактов, еще более верят проказам нечистой силы, которую большая часть крестьян называет неприятной силой.

Из воображаемых героев этой неприятной силы примечательнее прочих: дворовый, лесной и водяной; ведьм и русалок здесь не знают, но зато означенные три представителя здешней неприятной силы, более или менее разнообразными качествами, приписываемыми им, почти вполне заменяют последних.

Прошу прощения читателя в небольшом отступлении. Как жалки крестьяне в своем упорном невежестве, крестьяне в других отношениях умные, сметливые; тем более они достойны жалости, что предположения свои относительно существования и проказ неприятной силы, основывают на словах св. писания, и если вы вздумаете разуверять их в том, что они ложно понимают высокие истины Евангелия, они решительно не поверят вам и главным защитником своих глупых верований представят какого-нибудь деревенского грамотея, который, бегло читая церковные книги, нередко отправляет должность приходского чтеца.

Это – одна причина ложных его верований; другая, не менее важная, по-моему, та, что крестьянин, быв мальчиком, свыкается с мыслию о существовании сильных, нечеловеческих сил, помогающих крестьянину-отступнику в его нуждах, силе, о которой даже родители его (образец и пример всего для ребенка) говорят с уверенностью и страхом. Нужно ли прибавлять здесь, как чутко ухо ребенка ко всему, что говорят при нем, и если придать к этому открытую настроенность детской души, неопытную, мягкую восприимчивость всего чудесного, то выйдет, что крестьянин начинает запутываться в этой сети чуть ли еще не в зыбке. Кто ж тут виноват?

Однажды вздумал я уверить крестьянина в том, что земля есть шар и что она обращается на своей оси. После многих с его стороны вопросов, разрешенных мною наприм., о том, почему, при вседневном обращении земли на своей оси, ветер дует постоянно с одной и той же стороны, положим, с северной нередко по целой неделе, и почему иголка в матке, при ежедневном обращении земли, не переменяет своего положения?» Мне наконец удалось уверить его в моей теории. Желая уверить того же крестьянина в ложности его мнений относительно нечистой силы, я напрасно употреблял все возможные доказательства, напрасно утверждал, что подобные предрассудки противны религии, и потому уже грешны, – он был непобедим. На последнюю попытку мою он сказал: «я дивуюсь, ваше благородие, вы знаете такие хитрости об нашей земле, а не знаете того, что всякому мужику известно с малолетства!»

Сведения, почерпнутые ими из глупых слов какого-нибудь доморощенного грамотея, они стараются распространить между собою: отсюда многое множество анекдотов, которым все верят, начиная с рассказчика до последнего слушателя. Все это сказано с тою целью, чтоб показать читателю, до какой степени здешние крестьяне утвердились на своих предрассудках, и как трудно разуверить их в ложных понятиях.

Обращаюсь к предмету статьи.

Прежде, чем стану описывать дворового, скажу несколько слов о том, каким образом крестьяне знакомятся с ним, т. е. какие средства употребляют для того, чтоб заслужить его знакомство и милость. Крестьянин, желающий пользоваться помощью дворового, разумеется, прежде всего, должен его увидеть; для этого знахари советуют ему стараться как можно скорее, даже, если можно, первому получить от священника по окончании заутрени на св. Пасху красное яйцо; свечку, которую он будет держать в руках в продолжение службы, по окончании оной велят унести домой, вместе с красным яйцом.

Если оба эти условия выполнены, т. е. яйцо и свечка унесены мужиком в свою избу, ему остается только ночью, до петухов, взять в одну руку зажженную свечу, а в другую красное яйцо и, став пред отворенной дверью хлева, сказать следующие слова: «дядя дворовый, приходи ко мне, не зелен, как дубравный лист, не синь, как речной вал, приходи таким, каков я – я тебе христовское яичко дам!» После этих слов, как утверждают истые суеверы, из хлева выйдет мужик в таком же лопотье, как и спрашивающий, наружность, приемы его будут совершенно такие же, как и у спрашивающего, одним словом, к нему придет домовой предупредительный, услужливый для первого знакомства, в образе его двойника.

Тут начинается сцена условий.

Взамен всех требований крестьянина, домовой требует от него одной только тайны их свидания и знакомства, чтоб ни в сонной грезе, ни в пьяном виде, ни отцу, ни матери, ни попу не говорил он об этом свидании. Если крестьянин не выполнит этого условия, предупредительный домовой сожжет избу, переведет весь скот у мужика и, наконец, доведет до такого отчаяния крестьянина-обманщика, что он сам «наложит на себя руки», т. е. застрелится, зарежется или удавится.

Это условие, предварительно сказанное знахарем, спасет многих суеверных крестьян от грешных и нелепых искательств.

«Есть трава на земли св. Глава, растет по раменским местам кустиками, высотою в пядь, цвет багрян и рудожелт; расцветает вельми хорошо, что кукшинцы, всяким видом ….. а коли хошь диавола видеть, или еретика, корень этой травы освяти св. водою, после возьми и носи при себе и узриши водяных, воздушных и домовых».

Есть еще способы, которые, благодаря таинственности здешних колдунов, неизвестны крестьянам и которые, к несчастью, сопряжены с таким фанатическим отвержением от всего святого, что даже самый отчаянный атеист заткнет уши, чтоб не слышать этих страшных заклинаний. Теперь, благодаря распорядительности мудрого правительства, после учреждения приходских училищ, прежние предрассудки мало-помалу исчезают; но это дело времени.

Постараюсь описать здешнего домового таким, каким представляют себе его наши колдуны. Разборчивость во вкусах, вот одна из отличительных черт здешних домовых. Если домовому не понравится черный цвет, то хозяин дома напрасно будет заводить черных коров, баранов: разборчивый домовой переморит весь скот, имеющий цвет шерсти, ему противный; крестьяне, покупающие для домашних нужд скот и птиц, принуждены подчинять себя этим воображаемым причудам домового. Если кто-либо из крестьян имеет случай продать корову выгодному покупателю-соседу, он прежде сообразуется с положением домового того дома, в который продает, к цвету шерсти продаваемой коровы (подобные склонности домового он узнает от старух); если цвет шерсти продаваемой скотины домовому покупателя люб, дело слажено и продавец в барышах; в противном случае, он, сознавая всю справедливость этого поверия, отправляется к другому, менее выгодному покупателю. Цвет шерсти, противный домовому, здесь зовут цветом не по двору; цвет же, приятный ему, называют любым.

Крестьянин купил на ярмарке вороную лошадь; лошадь была нездорова; через месяц она околела; случай привел вместе с лошадью околеть и черной корове; крестьянин, твердо уверенный, что это проказы домового, спешит задешево распродать черных баранов, кур и пр., боясь повторения тех же странных для него лишений.

Здешний домовой живет семьянином; о жене его крестьяне ничего не знают, дочерей же его воображение их наделило всеми возможными прелестями. Они вечно юны. Дочь домового живет в состоянии ребенка до тех пор, пока отец ее не войдет в сношения с человеком; дождавшись этого, она получает возможность любить человека; эта возможность усиливается и обращается в страсть слепую, безусловную; но предметом страсти ее может быть только человек, живущий под одною крышею с знакомцем отца ее. Если знакомец этот, т. е. крестьянин, дружный с домовым, живет одинком, тогда дочь домового по-прежнему будет ребенком; если же с ним живет кто-либо из родных его: племянник, внук или др., то на него обрушится вся беда: если он будет так слаб, что голубые глаза чародейки очаруют его и он бросится на роскошную грудь ее, тогда он погиб: но лучше я поясню это примером.

Живет в деревне мужик-вдовец, сам-друг с сыном: и хозяин бы, кажись, тароват, и дома бы хорошо, да одно худо: знается, старый, с неприятной силой, слывет за колдуна, ведуна. У кого пропадет корова, лошадь, обокрадут ли кого, – всяк идет к дяде Якову с поклоном: отговорить неминучую, поставить на след в покраже; Яков побирает с мужичков и живет весело. Сын у Якова уже работник: навалит бревно в зимнюю пору, съездит за сеном, срубить в день комлей десятков семь смолья считает он безделицей; да и сам он мужик осанистый, плечистый, ростом отца назади оставил, в лице кровь да молоко, а зовут его Савельем. Забродила у него на уме Анна, дочь денежного соседа Фомы, девка статная, тотивая (тонкая), глаза голубые и косы до икры.

Призарила девка Савелья, да так призарила, что в ту же пору, хоть камень на шею да в воду; и сватов позасылал он к отцу Анны, и сам-то плакался ей, «пойди, да пойди за меня: тебе хуже не будет!» Нет: девка шутит, хохочет, а пути нет: и к знахаршам-то ходил, что в неделю пересватывают свадьбы, за присушными зельями, – ничто не берет: по-прежнему, перед ним как свеча горят два голубые глаза девки-соседки, и вся она, как птица, носится над ним, а взять нечего.

Одним днем обедает старик Яков с сыном Савельем, на дворе резкий ветер поносит мелкий снег; дядя Яков, кончив обед, обращается к сыну:

– А что, Савка, пошел бы ты, да наколол ношу, другую дров: заутре огреть избы нечем!

Пошел Савелий по подоконью искать кряжей; несколько раз брякнул об дрова топор и все смолкло; глядит Яков в окно, а сын стоит, опустив руки и голову и топор глубоко улеплен в древесину.

– Савка! С этой поры прибился, руби, говорят!

Парень снова тюкнул раз полдесяток и опять все смолкло, а он, бедный, наклонил голову; думает думку, мучит душу его дочь соседа, Анна.

– Да, вишь, мы бедны, говорят, отдают ее в утрях за Фрола, он богат, говорят! – пробормотал Савелий, опять замолчал, а топор в старом щапу улеплен и не вынуть.

Встрепенулся Савелий, наскоро поправил шапку; прежде тусклые глаза его заблестели и лицо, недавно пасмурное, прояснилось радостью: он увидел дочь денежного соседа – Анну.

– Всю ночь грезился ты мне, Савелий, тошно мне идти за старого Фрола; побеги завтра около ночи в станок, что на Нюнеге, я прийду, а теперь недосуг, прости!

На другой день, после полдня, Савелий говорит отцу:

– Батюшка, морды по Нюнеге давно не смотрены, пойдти сегодня, не попадет ли рыб на варю?

– Пойди, не то, посмотри, да трутоношу захвати: не узанешь, что почему пойдет, быват и обночуешься!

Недолго снаряжался Савелий: за пазуху сунул трутоношу и ломоть хлеба, на голову шапку и – пошел. Пришел в станок, не знает, как день скоротать: сходит подерет на лапти бересты, дров прибросит в очаг, а ее все нет! Наконец, когда уже приметно стемнело, Савелий уснул; в очаге потух огонь, и только синее пламя инде скакало из угольев. Дверь без шума отворилась и явилась она, желанная.

Он пробудился от легкого прикосновения, пробудился – и перед ним голубоокая красота севера сверкает, распаленная бесстыдством вакханки; ненасытимый, глядит он на эту русую косу до икры, любуется сокрушительным блеском очей, его заранее обдает жарким паром девической груди, а кармин весенних уст ее так и просит поцелуя. Он стиснул зубы, крепко сжал пальцами горячую свою голову: он чуть не обезумел от одного взгляда на эту красоту. По привычке, он шепчет молитву: видение исчезает и он опять один, в прокоптевшем дымом станке, с ужасом прислушивается к отдаленному хохоту незваной соседки Анны, а больное сердце тоскует: от него оторвали что-то, без чего он – сирота!

Спешу прекратить мой трескучий, риторический рассказ, боясь утомить внимание читающего, который, конечно, ищет в статье не набора слов, а дела коротко и ясно изложенного.

Если мужик, или Савелий до того слаб, что не на шутку полюбил эту гостью, в которой, вероятно, уже все узнали дочь домового, то она старается поддержать эту страсть, являясь ему во сне; опутывая таким образом любовника, она наконец является ему явно и тогда уже начинается между ними страшная для всех мужиков связь. Ненасытимая, она ревнива в высшей степени; для нее страсть не гаснет; она в любви к нему постоянна. Она просит и умоляет у него тайны их сношений, и, вместе с тем, она – страшный, неотступный его соглядатай; где б ни был он: в гостях ли, в церкви ли, она постоянно с ним, невидимая никому.

Если мужик, наскуча этой страшной любовью, бросит ее, она отомстит ему: любовника, изменившего ей, она так очарует, являясь к нему во сне, что он, тоскуя по ней, после мучительного месяца одиночества ошалеет, т. е. сойдет с ума; если же он кому-либо скажет про свои связи с нею, она доведет его до крайнего несчастия: он будет трус-самоубивец (самоубийца).

Если же мужик до того тверд, что в состоянии противиться прельщениям чародейки, то, разумеется, она страдает и ищет себе друга уже между лешими. Я ничего не слыхал про плод, который должен произойти от сожития мужика с дочерью домового.

Кроме прежде описанных качеств домового, должен упомянуть я о необыкновенной, всепоглощающей деятельности его. Предавшись мужику в нижайшие рабы, он ежечасно требует от него работы; когда тот, по необходимости, должен будет отказать ему в этом, он, домовой, неумолимо следит за ним, в ожидании получить от него какое-либо дело, и, собственно для того, чтоб наблюдать за молчанием своего господина, то есть за тем, чтоб тот не открыл кому-либо сношений своих с ним.

Если мужичок-колдун захочет выпить с собратами штоф-другой вина, он заранее удаляет от себя домового, как опасного и скучного, но тайного свидетеля, заняв его какою-либо нечеловеческой работой: «свей из песка веревку, аршина в два длины и принеси в избу», или: «поставь лиственницу вершков девяти вершиною в землю, а комлем вверх» и пр. Докучливый и опасный домовой удален, и мужик беззаботно пьет и веселится, не боясь ужасного надсмоторщика. Трудолюбивый домовой, из охоты услужить своему повелителю, не бросит этой работы по крайней мере в продолжение трех дней, им тогда уже, видя совершенную невозможность окончания дела, он, с повинною, идет к мужику и снова просит дела: мужик рассыпает по всему двору (двор здешнего мужика, это месиво грязи) своему решета три льняного или конопляного семени: – старик-домовой подбирает все это до последнего семечка включительно и мужик снова свободен в действиях и разговорах.

Крестьянин, подружившийся с домовым, постоянно скучен, таинствен в своих действиях; между тем, удачи за удачами мужику: соседи на базарах продают муку свою вдвое дешевле против него; соседи в продолжении двух недель наловят рыбы в морды с полпуда; крестьянин, дружный с домовым, это же количество достанет в день. Самые стихии гораздо благосклоннее к этому мужику, чем к его собратам: у соседей расцветшая рожь побита градом, рожь на его полосе спокойно цветет, помавая колосьями по ветру.

Теперь скажу несколько слов о лешем.

Крестьянин, желающий снискать милость лешего, должен в ночь пред Ивановым днем отправиться в лес и, найдя осину, срубить ее так, чтоб она вершиною упала на восточную сторону; на пне срубленной осины, став лицом на восток, он должен нагнуться и, глядя в отверстие, образовавшееся меж ногами, говорить следующее: «дядя леший, покажись, не серым волком, не черным вороном, не елью жаровою: покажись таким, каков я!»

После этого окло мужика зашелестят, как от легкого ветра, листья осины и леший, в образе мужика, является на призыв. Затем следуют сделки: этот, более взыскательный, чем домовой, требует за свои услуги душу мужика по его смерти; он не требует, подобно домовому, хранить в тайне их знакомство, но не позволяет ему и хвастать его услугами пред своими собратами.

Подружась с мужиком, он дает ему заклятие делать все, что он в состоянии сделать по приказанию мужика: «нагнать ли тебе стада лисиц, куниц, заставь и – готово; украсть ли у недруга в лесу дорогу, – собью с пути, и он погинет под выскорью; показаться ли тебе елью мохнатою, или разлечься белым мохом по земле, навести ли тебя на стада лесных птиц, – все я сделаю для тебя, только не хвастай моим уменьем, не кажи меня твоим товарищам; если ты меня и при товарищах позовешь, я прийду, а после тебе спасиба на дам: наведет волюшка на неволю!» – Вот все, или почти все, что леший в состоянии сделать для мужика, предавшегося ему.

Здешний леший, как говорят, живет почти так же, как и мужики, в селах; если он, ходя по лесу, до темна захочет спать, то он спокойно отправляется в станок (лесная избушка) и ночует там. В здешних лесах нередко на расстоянии 25, 30 квадратных верст господствуют два, три леших; каждый из них занимает какую-либо избушку и живет, не зазнаваясь пред товарищами. Слыхал я от многих, что наши северные лешие не прочь иногда и гульнуть: об этом напоминают оставшиеся в памяти народа названия некоторых из лесных избушек; так изба под кружалом, изба под кабачком. На вопрос мой: откуда эти названия? один старожил отвечал: «да не знаю, батюшка, правда ли, нет ли, а толкуют, что тут из веков был кабак, да не наш, а кабак для неприятной силы, для леших; здесь они пировали свои поганые свадьбы, здесь и кумились и братались; кабы покойник отец жив был, он бы все расклал тебе, а я и не так, чтобы вовсе стар: с петрова-поста на восьмой (десяток) пошло, да, поди ты, память заорало, что будешь?»

– Ты говоришь, что постом ты вступил на восьмой десяток, и при всем том, не хочешь назваться стариком!

– Какая это старость, семьдест годов: покойный дед мой девяносто лет в пору санные завертки завертывал; санные полозья гнул до той поры, пока не отемнел (ослеп). Да нынче, барин, все стало не по-старому: и лес-то прежде был крепче; посмотри, дед Якова оставил избу лет тридцать тому, я и на окладинах был, – и теперь стоит, как новая, а у Семена в конце (деревни) четыре года, как поставлена, а все утлы огнили; да что говорить, ребята, и камень-то хилее старого стал: прежде каменцу в бане складешь, – два года лежит крепкая, а теперь попробуй – склади, и полугода не пролежит. Ох, ребята, не те времена пошли, Бог видит, не те! Хоть про рыбу скажу, прежде, вот Степан жив, не даст соврать, прежде Нюнега-матушка, что день, то пуд рыбы дает, а теперь, сказывай, ребята, много ли надобывано, а?

А знаете ли вы, что такое свадьба леших? Здешние лешие празднуют свадьбы свои шумно, разгульно. Если вы увидите в лесу полосу вырванных с корнями деревьев, непроходимую от множества валежника, знайте, что на этом месте была свадьба лешего с лешухой. Ни один мужик не осмелится лечь в летнюю пору, для отдыха, на лесной дороге: он побоится случая лесной свадьбы; если он, лежа на дороге, будет препятствием этому веселому поезду, то его уходит будущий счастливец-жених, или он будет растоптан. Удар грома во время свадьбы превращает всю честную компанию леших и лешух в россомах, оттого этого зверя здесь считают проклятым. Плод, происшедший от соития этой четы (лешего и лешухи), какое-то чудище, имеющее человеческий вид; обжорливость и безобразие, вот главные качества новорожденного. Родители младенца-лешего употребляют все средства к тому, чтоб подменить этим ребенком какого-либо христианского младенца, еще не крещеного, над крещеным они не имеют власти. Если им это удастся, они будут воспитывать украденного как своего, и впоследствии он будет таким же лешим; тот же, которого они покинули на чужих руках, будет жить, есть, спать и – только. Он не обнаружит до одиннадцати лет никаких признаков разума; никакой работы, сколько-нибудь требующей разумения, сметки, он не в состоянии сделать; между прочим, он силен, как конь: он держит двадцать пять пудов, как мы десять фунтов. В народе зовут его обменом, обмененным, усилком. Я сказал, что до одиннадцати лет в нем не видно ничего человеческого, кроме наружности: после этого времени он скрывается: он убегает в леса, к родителям; воспитатели же его богатеют: благодарный усилок-обмен по временам приносит им кошели звонких рублей. Мужик в синем армяке, левая пола наверху, на голове плисовая с бельковым околышем шапка, строченые рукавицы и сапоги устюжские с выпуклыми закаблучьями, на которых хитро-прехитро прострочены всякие узоры – вот он, их воспитанник; узнаете ли вы его, в этом наряде, его, которого недавно все от мала до велика в деревне называли пухлым налимом и облезлой сукой.

Леший по природе зол; он, в противность домовому, любит смотреть на несчастия людей; он любит ни с того, ни с сего пошутить над человеком, т. е. любит заставить его походить лишних часов семь по лесу, отыскивая дорогу; для этого он пускается на всякие уловки. Он например, превращается в сосну, ель, и при этом превращении принимает ненатуральное положение в отношении к странам света; заблудившийся смотрит на дерево, поверяет себя, оглядывается на прочие деревья; впереди его ель, с северной стороны и сучков, почитай, нет, а кора, как войлоком, обтянута с севера мохнатой шастой (мох на коре ели); зайдет к ели с другой стороны, с южной, – кора гладка, как бумага и сучья шатром свесились к земле. «Что за причина?» думает мужик: «шел я, кажись, ладно на север, а теперь, посмотрел по ели, север назади остался; дай, пойду куда гласит дерево», и продолжает кружиться около одного места, а леший, вдоволь натешившись над мужиком, отправляется восвояси, хохоча во все горло.

Два охотника-промышленника, с наступлением вечера, приходят в станок перемокшие, озябшие; они едва в состоянии добыть из кремня огонь, для отопления избы. Один из них кладет в каменку сухие дрова, держа в зубах зажженную лучину и дрожа всем телом. Огонь пылает в каменке, горшок с водою, в который брошено несолько ячменных круп и насыпано толокно, начал закипать, и мужики, обогревшиеся, сидят, и, весело поговаривая, снимают шкурки с белок, которых они настреляли в продолжение коротенького осеннего дня; обсыманных белок они кидают собакам и те с жадностью поглощают эти лакомые куски.

Одного из мужиков я назову хотя Васильем, другой пусть будет Петр. Петр пошел из избы с котелком к реке зачерпнуть воды и увидел у порога избы, освещенной месяцем, полный штоф вина: «эй, Василий, слышь, Василий, поди, говорят» закричал он, отворяя дверь избушки: «глухой, не слышит! Смотри, да не знаю, вино ли; посмекай-ко, я, той порой, сбегаю к реке».

Прошло немного времени. В полухолодной избе мужички весело поговаривают, между разговорами они попевают песни; из полного штофа половина убыла; они продолжают подноситься, вино убывает приметно: мужички уже почти пьяны. Дымник заперт (закрыт); в избе тепло, как в бане: все спят, только иногда еловый уголь, с треском выпрянув из тлеющей каменки, прервет тишину. Уголья погасли, в дымной избушке совершенная темнота. Проглянул месяц и маленькое оконце в станке отпечаталось на полу светлой решеткой. Ветерок потянул с болота, и Нюнега заплескалась.

В освещенное оконце кто-то сильно стукнул костлявым пальцем, собаки охотников подняли морды и заворчали, мужики проснулись. В стекло еще несколько раз стукнули с вонной стороны, мужики переглянулись и спросили стучащего: «кто там, не рано?» В окне избы показалось лицо, белое как береста; большие, тусклые, свинцового цвета глаза, ничего не выражая, глядели в избу.

«Кто там, скажись, кто там, жив человек?» спросил полупьяный Петр.

– Какой тебе жив человек: полуночники только, да еретики ходят в эту пору; вишь, какая нелюдская рожа уставилась, гляди-ко, Петр!

– Ребята, раздался голос с улицы: – чем граять над человеком, позвали бы его в избу, да поспрошали бы ладом: зачем пришел он по вас; не подстрелил, а теребишь, дружок Василий; лучше одевайтесь-ко, да пойдем со мной: не продайте, ребята, при бедности! Мы, вдвоем с женкой, рубили комелье, порешили работу и пошли ночевать – ночлеговать в эту избу, да что будешь делать: шли по Михалевскому Болоту, после дождя мостовины смокли: жена одной ногой окатилась, а другой ульнула меж мостовины, – лежит и теперь, только ногу не выставила ли. Поспешите, братаны, пособите притащить до избы; гляньте в окно: выяснело и ветерок с обедника, на часу замерзнет; давай, выходите, ребята!

– Да кто ты? спросил Петр.

– Захар, с Рогова! ответил человек за окном.

– Что, Василий, разве пойдем?

– Пойдем, не то; да в посуде-то, небось, осталось от вечершнего, дохлебнем на дорогу; теплее будет идти в болото!

Если бы кто-нибудь в это время поглядел на лицо в окне, он увидел бы, как по лукавым губам ночного гостя проползла радостная улыбка.

Мужички выпили на дорогу стакана по два и, перекачиваясь, вышли из избы.

– Эй, ты, Прохор, или как тебя? сказал более хмельной Петр.

– Какой Прохор? Захар! оговорил Василий.

– Ну, Захар, что ли, бормочет пьяный Петр: – да, вот что, Василий, дело надо говорить: пошли мы без трутоноши… ну, метет (живет) и так, давай, правься, Василий!

– Воротись, шальной, шапку оставил!

– Ах, да! ответил пьяный Петр, махнул рукой, сходил за шапкой, и отправились молодцы, предводимые Захаром с Рогова.

– Слышь, ты, дворянин, куда круто? окричал передового Петр.

Вожак пошел вольнее. Назвавшийся Захаром с Рогова был мужик высокий, статный, только бледный и худощавый донельзя; белый нагольный полушубок на нем был запахнут, левою полою наверх: пьяные, они не догадались посмотреть на эту приметку. Идут они, а дорога лежит гладкая, как столешница: идти походно. Не прошли двух верст, Петр снова крикнул передовому: – Захар! мы идем ровно по почтовой, куда ты повел: мест опознать не могу; сколько ни хаживал я здесь, а такой торной, забитой тропы не поприметил.

– Я огибаю болото по гривам! ответил вожак и пошли дальше.

Месяц покрылся облаками, начал крапать дождь; вдруг страшный, оглушительный удар грома прокатился по небу, сверкнула молния, и молодцы перекрестились и – стали, как пни. Петр, осмотревшись, увидел себя на обрывистом берегу какого-то широкого озера, еще шаг – и он бы упал в него; Василий, шедший сзади, увидел впереди себя сучковатую колоду, сзади выскорь, сажени в две вышиною, выдавшиеся корни которой переплели и перекрутили ноги его, а с боков у него чаща такая, что и палки не пропихнешь; он поотстал от двух передних и совершенно смешался, увидев себя в таком месте: притча, подумал он, шел, как по скатерти, а попал в такое, прости Господи, непохожее место; Петр, эй, Петр, где ты? закричал он, чуть не плача. После этих слов раздался по лесу резкий, перекатистый хохот; это веселится леший, насмеявшийся над ними.

Кой-как сошлись молодцы: у обоих волосы в шапки не убираются, так перепугал их дядя Захар с Рогова.

– Где мы, Петр? Что это рассветилось впереди, по молнии? спросил Василий.

– Нюнежское! отвечал Петр и потащил товарища в избу, где они спали и которая теперь была от них в двенадцати верстах.

– Не надо было пить нам, брат Петр!

– Ну, молчи, до дела: впору гром грянул, впору и перекрестились!

Во время осенних листопадов сбежала у мужика лошадь; мужик был работящий по казенным подрядам, вывозил из леса к реке мачтовые деревья; попеньщины брал хорошие, работа посильная, не постылая, денежки горячие: что дерево представишь, то подставляй кошель – и отсчитывают; сбежала, повторяю, у этого мужика лошадь. Мужик побегал, поахал: чем бы идти по дальним уходам, да по горячим следам, опятнывать ее, мужик наш с горя пошел к соседям советоваться об лошади: «как скажешь, Иван, другой день коня во дворе нет; надобно деревья вывозить по подряду, да без лошади куда попал, не на себе повезешь!» Тут поведутся разговоры, рассказы и кончится тем, что Иван посоветует ему подать в приказ объявление о потере.

– Как же, Иван, пока ходят по разным местам бумаги-то, куда я без лошади-то, а ведь это дело не часом повершат!

– Ну, как знаешь!

Наговорившись с ним, мужичок отправляется к другому соседу – Фоме: опять та же история, смотрит мужик – и день к вечеру: «куда теперь пойдешь, на половине дороги отемнеешь»! Придет мужик в свою избу, а там жена напустится на него: «ходишь, старый, по соседям что тебе взять у соседа? У него из двора силом лошади не выведешь: пошел бы с утра на дальние пожни, как знать, быват и опятнал бы где; и мы бы не тужили: на дело пошел!»

Прошло еще дня два, – мужик взвалил на плечи кузов сухарей и пошел за лошадью; отошел он от жила верст восемь, видит: близ дороги, на колоде, сидит мужик, около него винтовка и кузов с хлебом.

– Путь-дорога! Куда снялся, почтенный? спросил мужик с винтовкой.

Мужик наш, обрадованный тем, что встретил человека, которому может высказать горе и который, с участием ли, без участия ли, а выслушает рассказ его о потерявшейся лошади, сложил с плеч кузов и сел подле мужика с винтовкой. Рассказав ему подробно о своем несчастии, он глядел на него, в ожидании ответа.

– Шерстью ворона была, говоришь, сказал незнакомый: – не было ли у ней над правым глазом проседины?

– Родимый!..

– Да и ухо правое не с изъянцем ли, не рассечено ли?

– Так и есть, кормилец, рассказал, как прочитал; моя самая, настоящая моя; и проседина над глазом, и ухо рассечено, все, как у живой; как теперь, вот, право, гляжу; не покинь, кормилец, научи, где взять?

– Пойди в согру, что за Дресвянкой, держись направо, орелки (см. это в словаре г. Борисова, в От. Зап.), на средину не забирайся, сегодня шел я по путику и видел ее около того места; убежала, так следья (следы) оставила; опятнаешь, доберешься и до самой! сказал мужик и хотел идти.

– Да погоди, дядя, как тебя? За Дресвянкой, говоришь; да погоди же: тем часом в деревне не будешь, хоть табаком нанюхаю. Словоохотливый мужичок вынул из-за пазухи берестяный пермень, открыл и подносит незнакомому: «возьми, дядя, сам с ярмарки привез, у знакомого брал; за Друсвянкой, говоришь, а лошадь-то была, без хвоста скажу, на всю волость!» Незнакомый взял из берестяной табакерки, понюхал, простился с мужиком и пошел к жилу, а мужик все еще стоял и хвалил табак, табакерку и лошадь; наконец, и тот отправился по дороге.

Прошел мужик Дресвянку, приблизился к согре – лошади нет; пошел дальше в согру, глядит: – мелькнуло что-то между деревьями, подходит ближе: «вот куда леший занес, проклятую! Птру, птру!..» кричит он, увидев и опознав свою вороную, – куда! Лошадь вертится и скачет по согре, как по беломоху: подпустит его к себе на сажень и скакнет в сторону, потом, будто играя, пойдит ступью; мужик, раздосадованный неудачею, направится за нею, вот, кажется, у рук, вот и схватил: «ну, слава Богу…» смотрит: ни лошади, ни согры; он один ползет к медвежьему слопцу; одно робкое движение и – он собьет настороженные палочки, и толстые кряжи рухнут на него всею тяжестью. Отполз мужик от ловушки, смотрит вдаль, за рекой большая деревня, из труб поднимается дым, утро, а перед ним вертится доброжелатель-незнакомец, и нюхает табак, и сверкает глазами, и скалит зубы.

Крестьянин в лесу ночью не посмеет свистнуть: этим свистом он боится разбудить спящего лешего. Проснувшись от свиста мужика, он спешит откликнуться ему. Если страшный свист лешего послышался с запада, напуганный мужик, разумеется, идет в противную сторону; прошедши версты полторы, в мертвой тишине ночи слышит около себя этот вещий, оглушающий свист; вдосталь уничтоженный, он продолжает плутать по лесу до тех пор, пока не зайдет в место, совершенно незнакомое ему; тогда, достигнув цели, леший идет в избушку и уже крестьянин слышит не свист, а громкий, перекатный хохот.

Леший, проснувшись утром, заранее назначает какую-нибудь лесную избушку местом своего будущего ночлега; если охотник-промышленник прежде его займет эту отмеченную лешим избушку, тогда леший, ошибившийся в расчете, начинает мутить над мужиком, в надежде выгнать его из избы: он то ветром пройдет над избушкой и пошатнет ее хилую кровлю, то, выдернув дверь, метнет ее далеко в лес, то забуровит водою в реке, дунет ветром, тряхнет лесом и поднимет такой шум, какого бедному промышленнику, опричь этого случая, и не слыхивать бы веком. Если мужик, совершенно потерявшись, струсит до такой степени, что даже не в состоянии будет убежать из этой проклятой избы, тогда он счастлив: леший, вдоволь натешившись над ним и видя желания свои выгнать его из избы не сбывшимися, отправляется, раздосадованный, на другой ночлег. Если же более смелый охотник захочет во что бы то ни стало оставить нечистую избушку, он или заблудится, или утонет, заведенный лешим в озеро, где его принимает с рук на руки друг и побратим лешего – водяной.

Между здешними черношерстыми собаками есть такие, которые имеют над каждым глазом по белому пятну; расположение этих пятен относительно одно другого, довольно правильно. Пятна эти крестьяне зовут другими глазами, а собак, имеющих над глазами эти пятна – двоеглазками. Поверье говорит о них, что настоящими глазами они видят предметы, всем нами видимые, вещественные; глазами же пятнами видят «неприятную силу». Некоторые из здешних лесников, более других напуганные «неприятной силой», имеют совершенное отвращение от собак – двоеглазок, и как бы они ни были полезны в охоте, он из одного страха не согласится промышлять с двоеглазкой. Эти собаки у мужиков слывут ретивыми. Если кто-нибудь, ночуя с собакой-двоеглазкой в станке, услышит, без видимых причин, внезапное ворчанье ее, он спешит унять ее, боясь дальнейшим ворчанием собаки раздразнить присутствующего здесь лешего; он, по рассказам мужиков, не терпит лая собак вообще, и собак-двоеглазок в особенности. Мужик, дружный с лешим, пошел с соседями на свадьбу: там был он зауряд дружки; на свадьбе, как водится, подпили, подгуляли и вечерком веселые отправились по домам. Пьяный дружка захотел своим уменьем похвастать перед товарищами: «ребята, чего мы не видали идти пешком, лучше поедем!» Отошел в сторону, свистнул и колымага, запряженная четверкой породистых лошадей, мчится к ним по дороге; гайдуки соскочили с запяток и с поклонами приглашают пьяных мужиков в экипаж. Те, разумеется, перепугались; дружка снова свистнул: колымага, лошади и гайдуки – все пропало! Идут мужики вперед по дороге. Дружка снова захотел подшутить над товарищами: «показать ли вам, ребята, куклу? За посмотренье недорого, завтра утром купите полуштоф на опохмелку!» Мужики переглянулись, не успели перемолвиться, глядят: на красной полосе гаснущей зари отпечаталась пред ними огромная, темная, движущаяся фигура человека; фигура эта, или, как ее назвал дружка, кукла, приближалась к ним; вот она уже близко, уже ясно различают мужики движение глаз и мускулов этого огромного лица; она остановилась: одну руку положила на вершину лиственницы, а другая висит в натуральном положении. Мертво испуганные, они упали без движения на дорогу; поутру просыпаются, глядь: колдуна нет между ними; тут только они вспомнили вчерашние фокусы дружки. Осмотревшись, они увидели, как он висит на той лиственнице, на которую леший-кукла накладывал руку. Оправдались слова лешего: «если ты меня призовешь и при товарищах, я покажусь, только спасиба тебе за это не дам: наведет волюшка на неволю!» Вот как опасно шутить дружбой этого владыки лесов.

Крестьянин, дружный с лешим, уважается между своими собратами; всякий, кто потеряет корову, лошадь, идет к нему с поклоном, разумеется, взяв с собою предварительно несколько денег, которые и отдает колдуну, с просьбою вернее показать место, на котором можно отыскать пропавшую. Найдет свороб, найдешь и когти. Тут открывается широкое поле обманов, плутовства, которыми опутывают деревенские маги своих собратов: но должно заметить, что как бы ни были грубы обманы знахаря, он всегда найдет случай оправдать себя, и всегда вина будет на стороне простака-просителя.

Леший весьма высоко ценит услуги свои: заставить попусту пробегать его несколько десятков верст, значит раздражить его.

Мужик приказал лешему пригнать под окно лесной избушки стадо лисиц; исполнитель отправился, а мужик той порой поджидал к себе жену, которая должна была прийти к нему в эту пору с хлебом из деревни. Дождался мужик жены: сидят оба в избе и беседуют о домашнем. Вдруг под окном избы раздалось: «стреляй!» Мужик с женою посмотрели: под окном штук десятка три лисиц и между ними несколько отменных, чернобурых.

«Стреляй, не то убью!» закричал голос.

Испуганный мужик бросился от окна; жена его, более смелая, машинально спустила курок винтовки, и три подстреленные лисицы завертелись. Леший доволен: труды его не пропали даром. Если б и жена, подобно мужику, струсила от угрозы, леший задавил бы его.

Вот все, что говорят здесь о лешем.

Водяной в здешней демонологии играет самую мелкую, незначительную роль, Мужики представляют его себе холостым стариком-домохозяином. Всякий водяной имеет у себя стада лошадей, коров, которых изредка ночью выгоняет для паствы на смежные луга; мужик, увидев это, спешит за добра ума убраться в избу; в противном случае, водяной завербует его пастухом своего стада.

Некоторые омуты в речках и озерах крестьяне называют темными; это, по рассказам их, те самые омуты, в которых живут водяные и переплыть кому-нибудь это место в реке значит рискнуть.

Если труп утонувшего чрез несколько времени будет вытащен посинелым, раздутым и вообще безобразным, крестьяне говорят, что это водяной подменил крещеного человека безобразным «обменом», а тело взял к себе, и всякий пренебрегает трупом утонувшего, а жалеет того человека, который, по их понятию, остался у водяного.

Рассказывают анекдот об одной утонувшей девушке; она, в продолжение нескольких лет, жила с водяным. Однажды, в ясный, летний день, подплыв к берегу, она услышала колокольный звон, свет солнца, зелень берегов, цвет неба; все это живо пробудило в ней воспоминание о том времени, когда и она могла свободно топтать эту зелень лугов, без боязни войти в Божью церковь. Грустная, поплыла она в чертоги водяного и плачет, и проситися из воды посмотреть, как живут люди. Водяной отказал, утешил ее и – все забыто.

Снова, в солнечный день, подплыла она к берегу: тот же церковный звон, то же солнце сверкает в листьях березняка, тот же стоголосный гул насекомых. Опять, рыдающая, приплыла она к водяному и снова отказ с крепким наказом не подплывать к берегу.

В третий раз подплыв к берегу, она не утерпела; выскочила на берег, и, опознав разные места, пустилась к отцу. Дома ее не признавали и дичились: «побеги от нас, мы тебя не знаем: дочь наша давно утонула».

Вечером одного дня возвращалась она от священника по берегу в деревню; выпрянувший из воды водяной схватил ее и через два дня мужики стояли около безобразного трупа, выкинутого волнами на берег, и разговаривали про чудесное возвращение и про скорую смерть утонувшей, а река шумела и волновалась в берегах: это водяной тосковал и плакал о невозвратной потере своей подруги.

В Петровском Правлении есть деревня; крестьяне зовут ее Монастырем; выстроена она на берегу озера, имеющего в окружности версты две. Рассказывают, что давно тому мужики этой деревни, неводя рыбу, вытащили из озера сетьми ребенка; ребенок резвился играл, когда опускали его в воду и плакал, томился, если вносили его в избу. Мужик-рыболов, поймавший ребенка, сказал ему однажды: «слушай, мальчик, больше тебя томить я не буду, пущу к отцу в озеро, только услужи и ты мне: я по вечеру расставлю сети, нагони, дружок, в них побольше рыбы». Ребенок, сидевший на шестке, задрожал и глазки его засверкали.

Мужик расставил крепкие сети на озере, посадил ребенка в ушат и вынесши на берег, бросил в воду.

Поутру приходит мужик осматривать сеть: полна рыбы! Мужичок обогатился рыбною ловлей.

Водяной, так же как и леший, гневается на того, кто ночью свистом побеспокоит его сон; если свистящий плывет в лодке, он опрокидывает лодку и увлекает пловца на дно; если он идет по берегу, водяной хватает его с берега. Здешний крестьянин боится купаться после заката солнца: «какое теперь купанье, теперь водяной зажил», самым опасным временем для купанья здешние мужики считают неделю пред праздником Илии пророка: рассказывают, что в это время водяной ищет себе жертв и разве отчаяннейший мужик решится купаться на ильинской неделе.

Некоторые из мужиков, проснувшись ночью от жажды, не позволят себе до вставальной поры утолить ее. Начало этого предубеждения следующее: мужик думает, что если он, ночью, выпьет ковш воды, то должен будет поплатиться за это здоровьем; он не потому опасается ночью пить воду, что она в состоянии испортить его медный желудок, нет, он этого не думает; настоящая причина страха его – какая-то темная, самому ему непонятная дума об этой воде… «Как я стану пить воду ночью, может, с этим питьем прильнет ко мне красная (водяная)! «Вот, по их верованию, корень водяной болезни. Смотря на одержимого водяною, мужичок самоуверенно говорит: „верно испил ночью, не благословясь, мудро пособлять“. Покачает головой и пойдет.

Кстати о болезнях: знаете ли вы, что такое болезни во сне у человека и скота? Здешние мужики говорят, что всякий человек бывает одержим во сне различными болезнями: водяные, горячки лихорадки и все эти легкие болести необходимо должен претерпеть всякий из людей, как наказание Божие, за грехи наши. Но Бог, по милосердию своему, посылает эти болезни человеку во время сна и если кто-нибудь претерпевая во сне недуг, будет разбужен прежде окончания его, тогда разбуженный делается болен тою болезнью, которая посетила его во сне и которая необходимо кончилась бы, если б больной проснулся сам. Веря этому, крестьяне боятся будить на заре собратов своих; если же какая-нибудь необходимость заставит непременно разбудить спящего, тогда они с величайшею осторожностью начинают его беспокоить, как будто тем самым желают ускорить действие воображаемой болезни и привести ее к благополучному концу.

Водяной, по рассказам мужиков, иногда любит пошутить.

Мужики деревни Заватья рассказывают, как они ежедневно, в продолжение двух недель, были свидетелями игры водяного. Смотрят на реку: тихо; вдруг вода заклубится, запенится и из нее выскочит что-то такое, чего нельзя назвать ни человеком, ни рыбой, чудо скроется и опять все тихо, а в полверсте от того места клубится и пенится вода и выскакивает опять то же чудо. Мужики хотели поймать в сети эту чудную рыбу, но какой-то бывалый старик, бывший свидетелем этого, отговорил их пускаться на такое смелое дело.

Два мужика лучат рыбу. Один, стоящий в носу с острогою, снял шапку, перекрестился набожно и махнул товарищу рукою грести от этого места прочь. Когда они отплыли с полверсты от места, носовой, обращаясь к гребцу, спросил:

– Видел?

– Нет. А что?

– Да разве не видел человека: лежит на дне, и руки распустил; не мертвое тело – шевелится! Кому быть, опричь водяного!

Пришли мужички в деревню: «видели водяного, в озере нечисто» и рассказам нет конца.

Дня через два, некоторые из рыболовов посмелее, отправились досматривать чудо. Носовой, увидя что-то, действительно похожее на человека, лежащее на глубине двух сажен, сильно тял острогою. На остроге необычайная тяжесть, вынули, смотрят; огромная щука держит в зубах лебедя. Плывшего лебедя она схватила зубами и, после упорной с обеих сторон борьбы, обессилевшая, она, наконец, упала на дно; а распущенные крылья лебедя в легко волнующейся воде, при свете огня, показались мужикам за движущиеся руки человека. Вот и все!

<…>

Гуменники живут в гумнах, банники в банях. О них так редко говорят мужики и все, что говорят они, так противоречит одно другому, что и писать об этом, по-моему, не должно бы. Про гуменника говорят, что он мужику, дружному с ним, заправляет, Бог весть откуда, хлеб, так что мужик в течение зимы и весны, не прибегая к купле, сам еще продает лишний хлеб на базарах; говорят, что он в своем владении, в гумне, не любит ночлежников и ни один благоразумный мужик не согласится один ночевать в овине, боясь быть задавленным. Покорное слово, как мы видели из рассказа про мужика, скрывшегося от еретика в овине, приятно и любо ему.

Про банника говорят, что он не любит того, кто позднее двенадцати часов ночи моется в бане; если этот моющийся один в бане, то банник убивает его камнем; в противном случае он выжидает случая, когда тот один будет мыться после двенадцати часов. Вообще, нужно заметить, что здешние крестьяне весьма боятся слишком поздно оставаться наедине в банях. Иногда банник любит подшутить над женщинами: ужасное храпенье, вой за каменкой, или хохот и свист внезапно выгоняют их с воплем и визгом из бани, в одежде прародителей до грехопадения.

<…>

Народ сильно уверен в существовании духов в человеческом образе.

По понятиям жителей здешних, черт является и исчезает невидимо.

От верования в чертей – жители имеют ужасную боязнь, не только от призраков, но и от рассказов.

Суеверие в демонов поддерживают лубочные, нецензурованные картины: страшного суда, с огненными змеями, драконами, геенами, сковородами, огнем, с изображением чертей и сатаны; также картины с изображениями искушений святых злыми духами в лицах. Такие картины охотно покупаются на ярмарках. Да их и привозят очень много, и продаются они очень дешево. В редком доме нельзя увидеть подобных картин.

Жители верят в чертей: домового, байнушка, овинушка, гуменного, водяного, лесного. Под такими же названиями, по народным повериям, водятся: домовихи, байничи, овинничихи, водяннихи, лешачихи.

Из таких верований можно заключить, что значит у чертей есть и семейства; из рассказов уже видно, что видают лешачих с ребятами.

Общий образ чертей обозначается: человеческий вид, весь покрыт мохнатой шерстью, на голове рога, назади хвост, у пальцев когти.

Чертаться или лешкаться, т. е. упоминать слова: черт, леший, водяной и пр. почитается великим грехом и притчамиболезней. При произношении слова «черт», многие крестятся, а когда в ругани говорят черт с тобой или леший тебя возьми – другой отплевывается.

Лучше скверное слово сказать, чем лешего поминать, который везде льнет.

От того-то, из боязни, и верят, что если не оградишь крестом при позеве рта, то вселится нечистый дух и будет мучить.

Сверх верования в названных чертей жители верят:

1. В оборотней, т. е. что злой дух превращается в животных: кошку, собаку, и лесного зверя и исчезает невидимо. От этого и происходит: если кошка, собака, крыса или мышь что-нибудь обнюхала, так то уже поганое, и потому все находится в заперти. Также, если подержать что-либо съестное пред кошкою или собакою, в отдалении от их морд – того нельзя есть самому человеку, потому что оно осквернилось.

2. В ведьм, что будто бы они могут принимать на себя вид животных: кошки, волка и др. Ведьм почитают хитрыми и злыми. Слово ведьма употребляется в брани в применении к злым женам.

Орудиями против нечистой силы у крестьян служат:

а) Крест. Кресты ставят в избах, над окнами, над воротами, над дверями, на разных местах: около дорог, при въездах, по краям улиц, на перекрестках, на пожнях, на высоких берегах, над могилами и пр. Крест на гайтане носят жители на шеях, начиная с детства до – смерти; такое распятие на груди иногда называют чертогоном. Крест с кружком налепляют на праздничном или свадебном пироге; это принято в обыкновение даже и образованными людьми. Крестом ограждают себя в различных случаях: при порыве, при произношении слова черт, при испуге и т. под. О кресте, в старинной рукописи (отосланной мною в Губернский Статистический Комитет) написано так: «Крест – хранитель всей вселенной, крест – красота церковная, крест – царем держава, крест – верным утверждение, крест – ангелом слава, крест – бесом язва» (См. заклинания).

б) Талисманы. Они зашиваются в тряпках, в мешочках, или в костяных пуговицах, пришиваемых на один гайтан с крестом на шею; талисманы даются родителями детям тогда еще, когда бывает первое возложение креста на шею ребенка. – Талисманы эти будто бы ограждают от всякой порчи в здоровье человека, с которой непременно связано участие нечистой силы.

в) Пояс. Он считается и теперь священным предметом и талисманом против нечистой силы и не снимается ни днем, ни ночью, исключая тех случаев, когда нужно идти мыться в баню. Говорят, что еще лучше носить около живота, вместо тесемчатого пояса, вязаные сеточки, так как из ниток их вывязываемы бывают молитвы.

г) Головня. Головня и теперь, по верованию жителей, имеет силу против дьявола. Ее носят по полям пред севом хлебов. Головнею очертываются при гаданиях на расстаньях; черти не могут перейти черты круга.

д) Пастушеская палка. Она и теперь имеет то значение, что если перебросить ее через скотину – она не будет уходить от дому далеко, куда уводит леший.

е) Молния. О силе ее сообщено ранее.

ж) Звон (звук) колоколов. Заслышав звон церковных колоколов, дьявол бежит прочь от человека. Замечают еще, что если выйти из дому, войти в него, кончить что-либо в самое начало звона – есть предвестие добра.

з) Пение петуха. Если петух запоет ранее полуночи, т. е. ранее обыкновенного, то значит, что он видит дьявола и пением своим прогоняет его.

и) Иконы. Их вносят в дома и обносят вокруг деревень, чтобы отогнать злых духов. Священники окропляют водою в домах и на улицах тоже для того.

Леший. Тот же дьявол, называется еще лесным, лесовиком, лешаком и полевиком.

Леший – хозяин лесов. Он живет в лесной трущобе и непроходимой чаще.

Раздается по лесу эхо, т. е. отдается голос на голос, значит откликается леший.

Народ верит, что если человек сбился с известного пути, то значит егообвеллеший; он будто бы затмевает память.

Леший похож на человека.

Он старается лишить путешественника разума и ввести его в заблуждение.

Леший показывается иногда выше леса.

Обманув человека, леший хлопает в ладоши и громко смеется.

Говорят, что заплутавшегося человека зверь не тронет потому, что его охраняет леший, которому захотелось пошутить. Чтобы избавиться от блужданий, заплутавший должен выворотить свое платье и надеть его на изнанку.

Леший – злой. Он садится в сани к проезжающим, особенно к пьяному ямщику, правит лошадьми и завозит туда, откуда трудно выдраться. Или когда промышленники находятся в промысловых избушках, приходит к ним посмотреть, и если ему не понравится там, ломает, бьет что попало и шутит.

Что леший гонит зверей – и теперь в то веруют. Так, если появляется много рыщущих волков – значит волк идет на войну, а леший потешается.

Рассказ о лешем (подлинные слова): «Человек около шести или семи собирали на лесном болоте, знаете, ягоды; все были мужики, нужно знать. Собирали они долго и набрали ягод множество, а время стало эдак на сумерках. Черту жалко что ли стало, вот он и явился. Так таки человек да и только, худо и различить, но уж большой и в каком-то красном невиданном наряде. Он не шел, а ехал на вороном большущем коне, да и очень скоро. Но, только поровнялся с огородами, не поехал ведь в ворота, а они были отперты, – отворотил и конь перескочил через огороду, знать потому, что пораньше немножко проехал старый старикашка, тутошний крестьянин, да перед самыми воротами перекрестился, – был он, знаешь ли, больно набожной».

Злых духов боятся особенно ночью.

Запаху ладана приписывают силу отгонять духов. Вследствие этого и курят ладан в известные дни, случаи и праздники, нося курящиеся кадила по всем комнатам и в сени.

Домовой еще называется дворовиком, хозяйнушком и дедком.

Нет дома без него, без его призора и ухода.

Он не считается злым. Он делает хозяйствам пользу в несчастьях.

Домовой дает знать о каком-нибудь счастливом или несчастном приключении тем, что давит кого-нибудь из односемьян во время ночного сна. – Он если любит хозяина:

1) Ложится на грудь поперек длины человека, давит и душит так, что тот не может поворотиться (это – кашемар, болезнь); чтобы узнать – о предстоящей ли радости или печали извещает домовой, нужно спросить домового к добру или худу он давит, или же можно узнать потому, теплый или холодный он: теплый – к радости, а холодный – к худу.

2) Извещает так: если на подволоке, амбаре или хлеву будет реветь хозяйнушко, то он этим дает знать, что в доме приключится несчастие.

3) Перед бедою: перед пожаром, перед смертью извещает тем, что будит хозяина ночью своим воем или сильно ущипнет.

4) Кого любит, тому дворовик навивает ночью на голове и в бороде кины (косы) из волосьев, так что их не расплетешь.

Домовой смотрит за хозяйским скотом. Которое животное любит хозяйнушко, то бывает здорово, гладко, чисто, – тому он навивает в гриве космы (тоже косы). Но когда свистят в жилой хоромине, чего не любит домовой хозяин, случается, что и любимая скотина заболевает; значит, что хозяйнушко откладывает попечение о ней. Когда домовой не любит домашнюю скотину, например лошадь – гоняет ее по двору всю ночь, так что она потеет и фыркает; у ней он крадет корм и подкладывает его той, которая ко двору; последняя ежедневно жиреет, а первая постепенно чахнет, и напоследок остается только одна кожа да кости и, наконец, умирает.

Еще есть поверие, что лошадей заговаривают, так что хотя купивший ее жил за 300 верст, она прибежит к старому хозяину, пренебрегая всякими опасностями. Веруя в это, покупающий старается через знахаря снять с лошади уход.

Но есть особого рода нечистая сила, вселяющаяся в дома, называемая нежить (злой дух).

Народ думает, что черти всего более обретаются в пустых, нежилых домах, особенно в тех, в которых случились несчастные случаи, как-то убийство, повесившиеся; говорят, что в них пугает. Но есть и такие дома, мимо которых в темное время боятся ходить многие. Да и вообще, воображение суеверит наиболее среди темноты и тишины.

Жители также думают, что плотники имеют секрет в постройке, т. е. могут построить здание к худу и к хорошему, как им захочется. Так чтоб закласть дом начью-нибудьголову, т. е. чтоб кто-нибудь умер из хозяев нового дома, стоит зодчему только поставить кверху комлем то дерево, которое считается в основании дома главным.

Замечают, что если в доме нередко бывают покойники, тот дом несчастный, в нем пребывает нежить, хозяйнушко не любит живущих. В таком доме опасаются жить.

Если по ночам кто-нибудь постукивает на чердаке, то думают, что в доме завозилась нежить. Это же означает, что домовой выгоняет жильца из дому, что уже нет больше жиры.

Когда появится в доме много крыс и мышей – квартирант не уживается долго в нем. Это тоже означает, что напущенная тварь домовым выживает жильцов.

Байнушко. Бани совершенно считаются нечистыми зданиями. Но ходить в баню мыться должен всякий. Кто не моется в них, тот не считается добрым человеком.

В бане не бывает икон и не делается крестов.

С крестом и поясом не ходят в баню, они снимаются и оставляются в домах. То же делается женщинами пред мытьем полов.

Да и вообще все, из чего моются, считается нечистым: тазы, кадки, ушаты, шайки, ковши в банях.

Пить в бане воды, приготовленной для мытья, хотя бы она была чистая – нельзя. Также вода в рукомойниках почитается нечистою и ею нельзя даже выполаскивать посуду, а не только что пить.

Говорят, что если есть охота увидеть черта в бане, надо зайти в нее в ночное время и, заступив одной ногою за порог, скинуть с шеи крест и положить его под пяту ноги. Жители не ходят в баню в третийпар, т. е. после двух раз мытья безвыходно после каждого приготовления бани, потому что третий пар оставляется байнушку, который будто бы тоже и моется, и парится. Иные оставляют для этого воду и веники.

В бане нельзя стучать и говорить громко. Иначе, байнушка рассердится и напугает.

По выходе из бани благодарят так: «спасибо те, байнушко, на парной байночке».

Баня называется испорченно байною.

Водяной, такой же черный и мохнатый, как и леший. Водяниха имеет большие отвислые груди и длинные волосы.

Рассказывают, что многие видели, как водяниха выходит на камень рассчесывать длинные волосы свои.

Водяной живет в глубочайших ямах, в озерах или реках. Над теми ямами вертит воду. Такие места называются чертовыми домовищами. Следственно водяной живет домом, т. е. имеет семейство.

Водяниха из воды выходит нагою в полночь и садится на камень; тут она рассчесывает свои волосы большим гребнем.

Народ верит, что утонувший утонул не сам собой, нечаянно постигшею смертью, а стащил его водяной. Говорят, что и тонут люди более там, где есть домовища. Водяной сперва утягивает человека в воду, потом заверчивает до смерти. Иногда же всовывает в хворост, в верши, под камень, сдирает кожу, свертывает голову и т. под. В конец же всего, натешившись, водяной выбрасывает мертвого.

Народ представляет изуродования предсмертной агонией утопленника в истерзании водяным.

Водяной играет, т. е. дурачится более летом в Ивановскую и Ильинскую недели. Тогда он ради шутки, – ждет всяческих жертв.

Доказывают, что случаи утонутия больше всякого времени случаются в эти недели.

В старину, в случае бури, для умилостивления, бросали людей по жребию. Ныне этот суеверный обычай заменили перечетом известных плешивых, число их означают зарубками на палочке, и палочку эту с припевом бросают в реку или озеро, где застигла буря.

Баба-яга. О ней водится в народе следующая перегудка (прибаутка).

Баба-яга почитается воровкою детей, поэтому и пугают детей: «у! у! хам-те ….. баба-то яга ….. схватит ….. подико, поди ….. вот она, тут и есть за дверями». Или путают ребят и просто букою, ее считают черною, оборванною женщиною; – у молдаван же букою называются полевые крысы (Северная Почта № 117. 1862 г.)

Малороссийскую пословицу: баба да черт, то собе ридня, – здесь заменяет пословица: муж да жена – одна сатана.

<…>

Вихрь-черт. Вихрь – есть нечистая сила, которая, увидевши, что поднимается гроза, бежит от нее дальше, чтобы не поразила стрела. Желающий видеть нечистую силу – вихрь, как учат старики и старухи малых детей, должны, снявши с себя крест, смотреть в наклонном положении меж ног. Смотрящие таким образом, будто бы, видели вихрь в виде огромнейшего человека, машущего руками и бегущего как мог ….

Эхо – отклик нечистой силы – в лесу лешего, около домов – домового, около бань – банника или банного, мельницы – мельника, овинов – овинника.

Видения. Блазнит и чудится – происходит также от нечистой силы и есть предсказание чего-либо будущего. Между ними различия почти не существует в народе. Преимущественно блазнит и чудится народу с Николина дня (6 декабря) до Крещения (6 января), так как в этот промежуток времени сатана повелевает своим слугам ходить по земле и предсказывать людям их судьбу, чтобы больше и лучше любил их народ.

<…>

О духе нечистом народ говорит то, что он, как дьявол, – некрасивый, черный, с рогами, когтями и хвостом; ростом выше лесин, пугает людей криком и рукоплесканием – это леший; черный, с длинными волосами, играет с себе подобными в карты, и, если проиграется, дерется с обыгравшим его, засыпает его жилище песком, и берет скот – это черт. Нечистые духи, по мнению народа, обитают в лесах, реках, домах, банях, овинах, полях и друг. местах, от которых они и носят свое название, напр. нечистый дух, живущий в лесу, называется лешим и лешаком; в воде – водяным и чертом; в бане – банником, в овине – овинником. Все эти нечистые духи видаются народом, что видно из рассказов не старух, или малых детей, но людей здравомыслящих. Слышал я рассказ о видении черта и его скота. В Тугласском приходе протекает речка Туглас, от которой приход получил свое название. Выше от прихода по реке Тугласу есть мельница, принадлежащая крестьянину Ивану Гагарину. У этой мукомольни год назад крестьянин села Кузьминского, теперь умерший, Алексей Скорняков видел целое стадо бурого скота, пасомого самим чертом – человеком толстым, с длинными черными, как смола, волосами. Только что черт заметил этого крестьянина, очень скоро начал гонять скот в воду. Чрез несколько минут стадо бурого скота и черт скрылись в воде. – Разница между чертом, бесом, сатаной, дьяволом, лешим и другими та, что черт и леший не искушают людей; а бес или дьявол, по приказанию начальника своего, сатаны, прилетают в мир для искушения рода человеческого и делания ему разных пакостей. Все означенные нечистые духи прогнаны с неба Архангелом Михаилом за восстание против Бога; они имеют способность производить детей, почему народ верит, что у всех нечистых духов есть жены, которые называются – чертихой, лешухой, дьяволицей; а дети – чертенки, лешенки, дьяволенки и бесенки.

К категории нечистых духов принадлежат – Яга-Баба, Полудница, или Ржица. Яга-баба – нечистая сила женского пола, не имеющая мужа, ростом большая, собой столь корпусна, что, как говорится в сказках, сидит в избе на печном столбе, ноги на лавках, груди на полках, голова на кожухе; ездит в ступах и пожирает людей. – Полудница есть та же Ржица. Ржицею называется потому, что живет во ржи; а полудницею – ходит во ржи в полдень ….. Рок и судьба одно имеют значение у народа, а понятия об них народ решительно не имеет никакого …..

<…>

Поверье об огненных змеях в народе есть такого рода, что были они когда-то и жили не на земле, а над землей в своих царствах. Поверье это вошло в народ и поддерживается в настоящее время посредством сказок, в которых огненные змеи изображаются царями подземных царств, выходящими на землю для хватания только и пожирания людей.

<…>

О суевериях и предрассудках народа в Курейско-Сергиевском приходе, Холмог. уезда.

Трудно обозреть все многоразличные виды суеверия и предрассудков у народа. – По понятию его, вся природа, все стихии и явления ее олицетворяются в живых образах – существах, и имеют непосредственное, роковое влияние на судьбу человека, в руках которых находится счастье и горе людей. Каждое из этих таинственных существ, называемых духами, имеет свою определенную сферу действия и влияния. А потому народ верует в различных духов, и куда бы ни пошел, в поле, в лес, к реке, к озеру или на гору, – везде воображению его представляются эти невидимые мифические существа, от которых он не может никуда уйти. Веря в могучую силу этих мифических существ и боясь гнева их, суеверный народ всегда старается не раздражать их, угодить им, умилостивить их, и чествует их поклонами и, пожалуй, курением. Так, построил хозяин дом, и при входе в него накрывает стол, и раскланивается во все четыре угла с произношением слов: «хозяинушко господин, прими нас на богатый двор, на бытье, на житье, на богачество». И когда нравятся хозяинушку жильцы дома, – все обстоит благополучно, хозяинушко смирен, его не видать, не слыхать; а когда жильцы не нравятся, тогда он застучит, загремит в сенях, покоях, на чердаках (говорят: завязалась нежить – нечистая сила), и выживает хозяев из дома. Быть скоро беде в доме, – хозяинушко заревет на подволоке, в амбаре, в хлеву.

Купил хозяин скотину (коня, корову) и при вводе во двор приговаривает «мохнатой зверь на богатой двор; пой, корми, хозяинушко, рукавичкой гладь». И смотрит: если скотина тогда не гладка, то не ко двору, – хозяинушку не люба, и старается скорее, хотя бы за полцены, продать ее.

Моется хозяин в бане: остерегается громко стучать и говорить, чтобы не оскорбить байнушка, и не навлечь на себя неприятностей и гнева его; вымывшись, оставляет ему веник и воду, чтобы он попарился и помылся. По выходе же из бани благодарит: «спасибо тебе, байнушко, на парной баничке».

Купается хозяин в реке: боится хозяинушка вод (водяного), которого он видел в реке со всем его семейством играющим на воде, расчесывающим длинные волосы и проч.; в Ивановскую и Ильинскую недели ни за что не будет купаться в реке, потому что тогда играет водяной и жаждет всяческой жертвы.

Зашел хозяин в лес: в чаще его видит жилище духа лесов (лешего), остерегается громко смеяться и особенно свистать, чтобы не раздразнить этого сильного-могучего богатыря, который чрез реки и озера шагает, и, в гневе, все, что попадается ему на дороге, ломает и уносит; при вихре говорят: «леший идет».

Идет хозяин из гостей и сбился с пути-дороги, вместо «Соломбалы» очутился у городской заставы, говорит: «леший пошутил».

Собирается хозяин хлеб молотить, скромно метет овин и курит в нем ладаном для умилостивления хозяинушка гуменного.

И этих мифических духов хозяин видит и во сне, и наяву, и всегда гадает о милости или гневе их.

Сбились в клок волосы в бороде или голове; это дело хозяинушка, – знак любви его.

Улегся спать хозяин, и что-то душит его (чрез необычайное нажимание на грудь); этим способом хозяинушка извещает о предстоящей ему (хозяину) радости или печали, и если домовой – теплый, то будет радость, если холодный – к богатству, а голый – к бедности.

Ночью при входе на поветь (сенник) видит в сарафане своей жены хозяинушка, который кормит и холит его чернуху, и морит пеструху (корову), или поутру во дворе находит своего бурка (коня) всего мокрого в пене, и верит, что всю ночь хозяинушко мучил его.

Расскажет: «у такого-то хозяина бывало хозяинушко по ночам поил скот, и на себе возил воду, а однажды, в гневе на хозяина, передавил весь скот».

– «В бане с бабы, которая бранила и посылала своих детей к черту, байнушко сорвал кожу с ног до головы».

– «Годов пятнадцать назад, водяной три дня поутру и повечеру гилил (играл) в реке пред головою нашего Николы».

– «Один леший влюбился в бабу, и от любви так измаялся, что не мог делать ничего, и женился на ней. Старуху Маланью он возил на себе бабить новорожденного у него сына, за труды бабке разделался честно».

– «В прошлом году ходила я в лес по ягоды. Настиг меня мой муженек; собирали мы с ним ягоды в одно место, и пошли домой; вдруг муж мой захохотал, да и прыгнул в лес, а в коробу очутились сосновые шишки».

– «Дядя Андрей срубил жилье лесного (вековую елку), и не рад был; над ним долго гилился леший и провожал его до деревни, а на другой год овин сжег у него».

Подобными этим анекдотами опутан в своей жизни народ, и долго, кажется, не освободится от них. Почти все несчастья в доме, в лесу, в пути и проч. он приписывает шуткам или гневу одного из мифических существ, или известному классу людей, которые, находясь в сообществе с злым духом, приобрели через то волшебную способность, или сверхъестественное искусство, при произнесении некоторых слов и проч., разрушать по произволу имущество и все пожитки человека, расстраивать здоровье его и т. п.; их называют колдунами, знахарями, колдуньями и знахарками.

<…>

Почти все жители Хаврогор не отрицают бытия леших, домовых, банных, водяных и других, с назначением местожительства всякому из них в своем, определенном самой природой круге. В предании особенно при собраниях много рассказов передается от одного к другому, и в настоящее время есть очевидцы и испытатели действий над ними самого лешего, который, как выражаются обыкновенно, в такое-то время пошутил надо мною таким-то образом, и начинается рассказ. Более всего шутки лешего осуществляются тогда, когда человек в лесу бывает один. Если случится ему ночевать в лесу в избушке, и, войдя в оную, он не спросил позволения у хозяинушка, то непременно должен встретить пытку за дерзновенный вход, каковая состоит из ворочания крыши на избушке, отверстия дымника, дверей и других беспокойных действий. Но не менее сего леший высказывает свои шутки над человеком, встречаясь с ним в виде знакомого, водит по лесу, занимаясь тем же предметом с ним, оставляет на незнакомом месте, с вихрем и смехом удаляясь, так что весь лес затрещит. Такие же и подобные рассказы есть и о других духах; но домовому дается название дедка: заметится что-либо в доме над скотом, или в доме произойдет беспорядок и нестроение, то говорят и уверены, что над всем этим дедка шутит, или не любит.