Идет бедный молодец. Тридцать лет прожил и все не женат, и думает себе: «Ах, да хоть бы меня чорт женил!» Вот является перед ним чорт Гришка.

– А что тебе, добрый молодец, чего нужно?

– Да вот жениться хочу.

– Айда, я тебя женю.

И пошли с ним. Чорт Гришка и говорит:

– Ступай домой, вари пиво и чего у тебя нет, скажи только: Ах, где-то мой братец Гришка?

Пришел молодец домой; у не было матери и подумать с ним некому, а жениться хочется. Посидел, да и думает:

– Где-то мой братец Гришка?

– Я, брат, здесь!

– Хочу пиво варить, да не из чего.

Гришка солоду несет, муки везет. Солоду принес и муки привез, наварили пива, сделали всем диво. Гришка и говорит:

– Айда ка, брат, в омут за невестой!

Подводит братец Гришка к темному омуту и говорит:

– Садись на меня и мырнем!

Бултых! Сидит красная девица. Гришка и говорит:

– Возьми-ка, брат, красную девицу, прокляненую. Когда в баню мать пошла, тогда дочку прокляла. Садись на меня, я тебя женю!

Вот он подхватил девушку, сел на Гришку да и поехал. Приехал на вольный свет, красну девицу привез. Красная девица из хорошего была дома, утомленая, прокляненая, а чорт ее из воды взял и молодчику отдал. Их обвенчали, к молодому в дом помчали. У молодаго дома нет ничего и сказал молодой:

– А где-то мой братец Гришка?

– Я здесь.

– Братец, гостей подчивать нечем.

Гришка пошел, от богатого мужика всего принес: и чашки, и плошки, и шалфетки на столе. Пришли женки из богатого дому глядеть; одна и говорит:

– Ах, невестка, да шалфетка то моя!

Вот Гришка на брусу сидит и говорит:

– А вот это не беда, что шалфетка-то твоя, да и дочка-то твоя. Ты в баньку ту пошла и дочку прокляла, а сама без памяти домой побрела. Это твоя дочка. Она больно молодушка, обрадовалась, за молодых больно хваталась.

– А что ты, – говорит молодица, – добрый молодец, где ты эту шалфетку взял, а невесту где украл?

– Я не украл, а мне брат Гришка дал.

А брат Гришка на брусу сидит, он и в трубочку курит.

– А что, тетенька, о чем болишь, о чем заботишься? Ведь шалфетка то твоя, и блюдья ти твое, и стаканчики твое, да и дочь-то твоя! Она из воды прибрела. Как ты в баню-то пошла, дочь то прокляла, еще она маненька была.

Вот она слезами залилась, за доченьку схваталась. Доченька испугалась, от матери убежала, к мужу подбежала.

– Ох муж, мой муж, я не знаю, как быть и кого мне любить: не знай мамыньку, не знай тебя.

Отвечает молодец:

– А где Гришка, братец мой?

Сидит Гришка на брусу, он и трубку курит.

– Я здесь. А вот будь твоя жена!

Тут и теща-то была, и рюмочки пила, свою дочку пропила. Будет, брат, да и прощай! Живи, не тужи!»

(Абрам Новопольцев)

Мужик у чорта денег просил; ну тот дал взаймы.

– Когда же отдашь?

– Да я тебе душу отдам.

– Когда же к тебе придти?

– Да через три года.

Пришел чорт через три года.

– Ну, давай, мужик, душу!

– Погоди, дай, пообедаю.

Пообедал.

– Ну, как же будем душу вынимать?

– Она сама выйдет, погоди.

Вылез из-за стола, потянулся, да как п……

– На, лови!

Чорт руки растопырил и диву дался – что это у него за душа: вкруг носу вьется, а в руки не дается.

– Ну, у меня другой, – говорит, – нет. Ступай!

(Абрам Новопольцев)

Стоял солдат на часах и захотелось ему на родине побывать.

– Хоть бы, – говорит, – чорт меня туда снес!

А он тут как тут.

– Ты, – говорит, – меня звал?

– Звал.

– Изволь, – говорит, – давай в обмен душу!

– А как же я службу брошу, как с часов сойду?

– Да я за тебя постою.

Решили так, что солдат год на родине проживет, а чорт все время прослужит на службе.

– Ну, скидывай!

Солдат все с себя скинул и не успел опомниться, как дома очутился. А чорт на часах стоит. Подходит генерал и видит, что все у него по форме, одно нет: не крест на крест ремни на груди, и все на одном плече.

– Это что?

Чорт и так и сяк, не может надеть. Тот его в зубы, а после – порку. И пороли чорта каждый день. Так – хороший солдат всем, а ремни все на одном плече.

– Что с этим солдатом, – говорит начальство, – сделалось? Никуда теперь не годится, а прежде все было в исправности.

Пороли чорта весь год. Изошел год, приходит солдат сменять чорта. Тот и про душу забыл: как завидел, все с себя долой.

– Ну вас, – говорит, – с вашей и службой-то солдатской! Как вы это терпите?

И убежал.

(Записано от П. С. Полуэктова, в Симбирске)

Жил был кузнец, молодой парень, и работать был горазд, и водочку любил выпивать, и деньги мог добывать. Как придет в кузницу, положит на наковальню уголь, ударит молотком и говорит:

– Хлоп, да чорта в лоб!

Кажний день все хлоп чорта в лоб: весь ему разбил. Так чорту досадно, что хочется ему кузнеца поймать. Вот у кузнеца детей не было, он взял, да ему мальчишку и привел, и отдал ему в дети. Рос он (чертенок-то) не по дням, а по часам и вырос большой. Кузнец его поит, кормит, как роднаго; а все как ни придет, все уголь на наковальню кладет, все хлоп чорта в лоб. Вот этот чертенок такой стал мастер, лучше отца. Еще подъезжает сейчас к кузнице дьявыл на тройке и привез старелаго самаго, чуть ползат, дьявыла. Тащит его в кузницу переделывать молодым.

– Переделай, – говорит, – мне этого старика молодым! Сколько хочешь бери!

– Нет, я не могу.

Сын и говорит:

– Тятенька, я могу.

Сейчас велел отцу привезти кадушку воды. Кузнец привез. Сын ввалил дьявыла в горн, раскалил его как огненнаго, ввалил на наковальню и начал молотком дуть. Жарил, жарил, бултых его в кадушку! Лезет он оттоль такой-то молодчина!

Сатана денег им несколько дал и увез молодаго назад. Сын и говорит:

– Что, тятенька, выучился старых молодыми переделывать?

– Не мудрено, сынок.

– Я пойду, – говорит сын, – на базар. Если привезут опять стараго дьявыла, ты его переделай.

Ушел из кузницы и пропал. На тройке опять дьявыл летит, везет стареущаго дьявыла.

– Переделай, кузнец его! Одного переделали, переделай и мого. Бери что хочешь!

Кузнец сам дьявыла тащить не может, разогрел пудовку углей и говорит:

– Тащи его в горн!

Дьявыл втащил и брякнул его в горн. Дьявыл зеват: его жжет. Кузнец сожег дьявыла и кости прямо в кадушку. Дожидались, дожидались, а он оттоль не вылезат. Набегло дьявылов и несколько; подхватили кузнеца и потащили, да и говорят:

– А, топерь-то ты нам попался! Вот топерь не станешь говорить: хлоп чорта в лоб!

Взяли его и бултых в воду. И утонул кузнец.

(Абрам Новопольцев)

Бог человека по своему образу и подобию создал, и чорт тоже захотел сделать: написал и вдунул свой дух. Выскочил козел рогатый – чорт его испугался и попятился от козла. С тех пор он и боится его. Вот почему в конюшнях козля держат, и на коноводных тоже, где бывало пар до ста лошадей, всегда козла держали. Он – чортов двойник.

(Записано от П. С. Полуэктова, в Симбирске)

У чертей старшие есть и младшие. Первые приказания отдают, а вторые исполняют. Вот раз чертенку дали приказ пакость какую-то сделать, а он и не исполнил. Ну, ему сейчас под железные прутья должно воротиться. Испугался он и давай Бога молить:

– Господи, коли ты меня от железных прутьев избавишь, никогда пакостничать не буду!

Бог его и не оставил: спрятал чертенка в церкви, под плащаницу. Черти его и не могли найти, бросили искать. Стал после этого чорт ангелом и возрадовались и на небе, и на земле.

(Записано в Симбирске)

Не в котором царстве, не в котором государстве, именно в том, в котором мы не живем, жил был царь, а у этого царя были сын да дочь: сын – Иван-царевич, дочь – Марья-царевна. И был у этого царя круг (кругом) дворца прекраснейший сад; в этом саду беседка, а у беседки стоял на часах один солдатик очень красивый собой. Приходила в этот сад прогуливаться одна енеральская дочь. Влюбилась она в этого солдатика; постоянно придет к нему, посидит, поразговаривает и отправится домой. Царь это дело сметил, приходит к солдату и говорит: – Слушай, служивый! должно быть, тебя любит эта енеральша? – Точно так, ваше царское величество, у нас с нею любовь происходит третий год.

Однажды царь прогуливался в саду и явилась тут енеральша. Захотелось царю склонить ее к себе в любовницы, но она ни на что не соглашается. Царь разсердился на нее и говорит: – Ах ты, подлая! солдату…! – Как! я солдату…? – Сейчас отправилась к солдату, приходит и говорит ему: – Что же, служивый, вы какими словами похволяетесь, будто я вам…? Солдат очень испугался, да от робости и сказал: – Да как же не…? Конечно…! – Ну так хорошо! Сейчас отправилась домой и обсказала своему родителю. Тот приказал посадить солдата в темницу. А была в него давно влюблена Марья-царевна, но не могла найти способа с ним сблизиться. Теперь же нашла легчайший способ: сделала к солдату подземный ход и стала ходить каждый день. Солдату отлично стало жить, только что не на воле.

Вот вздумалось царю женить своего сына. Стали свататься за тридевять земель в тридесятое царство к Настасье прекрасной и та была согласна идти за царевича с тем только, чтобы он отгадал одну загадку. Прислала она в чемодане саблю и нужно было отгадать: в котором конце носок и в котором рукоятка.

Приходит Марья-царевна к солдату и обсказывает ему об этом деле. Солдат говорит ей: простая штука отгадать: опустите чемодан в молоко; в котором конце руковятка, тот и повернется кверху, так и отпишите, будет верно. Опустили чемодан в молоко, – верно сбылось по-солдатову. Отписали туда обратно. И присылают опять оттуда 12-ть голубей, и нужно узнать который из них старший; голуби были сизые.

Марья-царевна приходит к солдату и говорит ему: опять пришла загадка: 12-ть голубей и нужно узнать, который из них старший. Солдат отвечает: насыплите пшеницы и пустите голубей; все голуби будут клевать, а один меньше; он будет ходить да ворковать круг их, так вы его и заметьте; будет верно. Заметили голубя, отправили обратно, вдруг оттуда письмо, чтобы сам Иван-царевич приезжал. Иван-царевич собрался в путь и отправился. – Приходит Марья-царевна к солдату и говорит: – У нас отправился далеко братец Иван. Отвечает ей солдат:

– Ежели меня не будет там, так ему не воротиться домой. – Ах! как же так! поезжай туда, я тебя отсюда выпущу…

Вышел содат из темницы. Дала ему Марья-царевна денег на дорогу; солдат купил себе приличное платье, пошел по кабакам и набрал себе 12-ти пьяниц. Пьяницы и говорят: – Что прикажите, хозяи, делать?

– Что делать? ничего, только вино пить.

– Ах, брат, житье важное!

Отправились в путь дорогу. Много ли, мало ли отошли они места, только солдат увидал: дерутся на дороге два чертенка, делят после деда-прадеда шляпу-невидимку и не могут разделить. Солдат подошел к ним и говорит: полноте вам драться, давайте я вам разделю. – Раздели, брат, пожалуйста! Солдат взял ружье, зарядил порохом. – Вот я хлопну, так бегите; который этих порошинок больше насбирает, того и шляпа – Хлопнул из ружья, черти побежали. Надел он шляпу-невидимку, пошел к пьяницам и хлопнул одного шляпой. Пьяницы начали драться. Солдат снял шляпу. – Ребята, что вы, тише! Пьяницы начали друг на дружку жаловаться:

– Он мне дал оплеуху! – Другой: он мне дал оплеуху, вот и драться стали. Солдат угостил их водкой.

Пошли дале. Опять на дороге деруться два чертенка. Солдат подошел к ним. – Об чем, ребята, деретесь? – Делим скатерку-самоварку, два года не можем разделить. – Давайте, я разделю. – Раздели, брат, пожалуста. Опять солдат зарядил ружье, хлопнул из него. – Ну, ступайте, бегите, сбирайте эти порошки, который скоряе сосбирает, того и скатерть. Черти убежали, солдат взял скатерку и ушел к своим товарищам. Раскинули скатерку. Всего стало довольно и водки и кушанья.

Опять пошли вперед. Идут дорогой и опять солдат видит: деруться два чертенка. Подходит к ним. – Об чем, ребята, деретесь? Вот делим после деда-прадеда ковер-самолет, три года не можем разделить. Солдат зарядил ружье, хлопнул из него. – Бегите скорее, собирайте эти порошки, который скоряй сосбирает, того и ковер. Черти убежали, а солдат взял ковер-самолет и отправился к своим товарищам. Угостивши их, раскинул ковер. Сели они, полетели подобно из лука стреле пущенной, сразу преставились в то царство, где была Настасья прекрасная, и спустились в сад. – Еще Ивана-царевича и слуху не было. Солдат и говорит своим товарищам: – Слушайте, ребята, будут вас спрашивать, так вы отвечайте, каждый про себя, я большой-набольшой. Вдруг из дворца увидали, что прилетел жених на ковре по воздуху; сказали Настасьи прекрасной, та пошла встречать и говорит своим придворным: однако, хитер жених! – Приходят туда и видят: все пьяны. Начали спрашивать: кто из вас большой? Все в один голос отваечают: я большой-набольшой! так и не могла ничего добиться. Настасья прекрасная приказала принять их во дворец: потом сама я узнаю, кто из них старшой!

Пьяницы пришли во дворец, начали там пировать, а Настасья прекрасная приказала постлать в комнату одну перину. Пьяницы уснули кто где, а солдат лег на перину. Вдруг ночью приходит Настасья прекрасная, взяла и отсригнула у солдата угол у жулетки, а сама ушла.

Солдат, проснувшись и заметив это дело, взял у всех отстриг углы у жулеток. Утром приходит Настасья прекрасная и спрашивает: кто, господа у вас большой? Пьяницы все в один голос отвечают: я большой, я большой! Подходит она к солдату. – Вот он над вами большой! Тут пьяницы ее спросили: почему вы замечаете? – Я вечор вот угол отстригла от жулетки. Пьяницы посмотрели: также и у них нет углов. – Нет, это не правда; вот и у нас углов нет. Настасья прекрасная видит: толку нет, приказала их прогнать в шею.

Солдат с пьяницами отправился в город и нанял квартиру. Вдруг приехал Иван-царевич. Началась пушечная пальба, по всему городу стало известно, что приехал настоящий жених. Настасья прекрасная собралась и пошла встречать со всем своим прислугам. Встретили Ивана-царевича, прияли во дворец и начали водить его по комнатам. Привели его в одну комнату, в которой между окон была решетка вроде копий, а на кажном копье человечья голова. Вот и говорит Настасья Ивану-царевичу: «Иван-царевич! вы две загадки отгадали, так я согласна идти за вас замуж, только с тем, что сошьете вы мне платье под венец такое точно, какое и я сошью, чтобы материя одна была, ширина одна и длина и к завтрашнему утру чтобы было готово».

Иван-царевич пошел по портным, по портнихам, только его дураком называют: почем мы знаем, какое она сошьет! – Идет он городом со своим адъютантом; попадается им на встречу старуха. – Что баушка, не знаешь ли какой нибудь портнихи или портнаго хорошаго? – Нет, родимые не знаю; сходите, вот недавно приехали какиие то пьяницы, спросите у них, они народ дошлый, небось и знают. – Иван-царевич отправился на квартиру к пьяницам, приходит туда, а там песни, пляска, драка, что такое и сочиняется! И спрошал у них: послушайте, господа! кто из вас большой! Все отвечают: я большой и я большой! Царевич посмотрел и отправился обратно, вдруг солдат выбегает за ним. – Вам что угодно, Иван-царевич? – Вот, что брат, земляк, не можете ли пожалуйста сошить платье: какое царевна шьет, такое и мне нужно. Всех, обошел портных, никто не берется. – Что ж, я возмусь и сделаю, только подпишите треть царства. Царевич переговорил со своим адъютантом – Ну хорошо, с нашей стороны будет готово, только пожалуйста изготовьте к завтрашнему утру. Царевич отправился к себе на квартиру, а солдат надел шляпу невидимку и пошел во дворец. Пришел туда, где платье шилось, только что его кончили. Солдат сидит, вдруг является Настасья прекрасная. И приказала одной фрелине надеть. Та надела и прошла по полу. – Ну где ему дураку сошить такое платье! Фрелина сняла платье, положила в сундук, а Настасья прекрасная ушла. По уходу ея, солдат взял платье себе под пазуху и опять сел. – Через несколько времени хватились платья, а его нет; опять взяли скроили по той же мерке из той же материи и давай шить скорей; сразу кончили. – Солдат отправился домой. Утром является царевич и спрашивает: что, изготовили? – У меня готово, как у вас? – У нас тоже. – Ну, так пожалуйте документ, Царевич подал документ, а солдат ему платье. – Ступай, неси, только не кажи ей, пускай она наперед свое покажет.

Царевич пришел к Настасье прекрасной.

– Ну что же, изготовили?

– У меня готово.

– Так покажите. – Нет, вы наперед покажите, потом и я покажу. – Царевна надела платье и прошла по полу. – Ну вот у нас какое! Царевич вынул свое – точно такое же. – Ну, Иван-царевич хитер, только кто у тебя хитричает? Еще сделай мне башмаки, такие же, какие и я сделаю. Иван-царевич отвечает: ну хорошо, приготовлю.

Распростившись с Настасьей прекрасной, отправился опять с адъютантом по сапожным мастерам, но ни один не берется. – Черт ее знает, какие она сошьет! Адъютант говорит царевичу: пойдем-ка опять к пьяницам. Приходят к пьяницам, спрашивают большого, – все в один голос: я большой, я большой! Солдат выходит опять к Ивану-царевичу.

– Что вам Иван-царевич, нужно? – Да вот что: нужны башмаки, не можете-ли пожалуйста сделать? – Отчего, могу, только треть царства отпишите; приносите утре (завтра) документ – и получите башмаки.

Царевич отправился на квартиру; солдат пошел во дворец. Приходит туда, там башмаки совсем сделали, поставили на шкап. Солдат взял их и отправился. Там после него хватились башмаков – нет. Что же такое? Не чорт ли у нас уносит? давай опять кроить и шить новые; сразу изготовили.

Царевич приходит утром, приносит солдату документ на треть царства, отдает, а солдат ему вручает башмаки.

– Ступай, неси, только не кажи, наперед пускай она свои покажет.

Приходит царевич во дворец. – Изготовили ли? – У нас готово. – Ну так покажите-ка! – Нет, вы свои наперед покажите. Царевна вынула из шкапа башмаки. – Ну вот у нас какие! – Иван-царевич вывязал из платка и подал свои башмаки. Царевна посмотрела и сказала: – Ну хитер Иван-царевич, только не знаю, кто у тебя хитричает. Ну, теперь когда сделал башмаки, сделай то, что я сделаю в сегодняшную ночь.

Царевич пошел и задумался очень тяжко; и говорит своему адъютанту: ну тепериче куда пойдем? – Пойдем опять к пьяницам, они не помогут ли?

Приходят туда. Вышел к ним солдат.

– Что вам требуется, Иван-царевич?

– Да вот что Настасья прекрасная приказала сделать в сегодняшную ночь то, что она сделает; не может ли как нибудь устроить? – Отчего не могу, только пожалуйте документ на треть царства, приходите утре.

Царевич отправился на квартиру, а солдат во дворец, Только подходит ко дворцу и видит: стоит тройка коней; и выводят Настасью прекрасную завязанную платком. Фрелины с причетами садят ее в карету, и солдат с ней сел. Кучер повез неизвестно и куда, только подъехали к морю, где стояла шлюпка. Настасья прекрасная вышла, села в шлюпку, и солдат сел тоже, поехала на остров, который недалеко был от берегу; приехала на остров, села и давай причитать. – Ах, друг мой, выйди, простися со мною в последний раз. Вдруг море заволновалось и вышел оттуда водяной царь, с нею поздоровался, также прослезился. – Ну, прощай моя дорогая любовница, не видаться нам будет никогда! Царь лег к ней на колени, она начала у него искать в голове и выдернула золотой волосок. Солдат захватил за волосье, целую горсть вырвал. Царевна посидела со своим любовником, простилась, села в шлюпку и поехала. Солдат также сел с нею. Вдруг видить: плывут в море два селезня. Царевна поймала одного, а другого солдат схватил, вышли они на берег, сели в карету и поехали домой.

Встретили царевну фрелины. Входит она в залу в веселом виде и солдат вошел с нею, опустила селезня и приказала убрать как можно лучше. Взяли селезня, начали унизывать разными лоскуточками; солдат тоже стал украшать своего. Те убравши селезня, опустили на пол; солдат посмотрел: у него хуже убран селезень; взявши своего опустил, ихняго взял, завязал в платок и отправился домой.

Утром рано является царевич. – Ну что, брат сделали? – Сделал. На тебе селезня и горсть золотого волоса, а мне пожалуйте документ. Царевич отдал документ и пошел во дворец. Встретила его Настасья прекрасная. – Ну, Иван-царевич, сделал ты то, что я сделала? – Я не знаю, покажите наперед, что вы сделали. Царевна приказала опустить селезня. – Ну, у вас есть-ли такая штука? – Царевич развязал узел и опустил своего селезня, гораздо превосходнее ихняго. – Ну хитер Иван-царевич, не знаю только, кто у тебя хитричяет. Потом вынимает из кармана золотой волосок. – Ну, у вас есть-ли такая штука? – Иван-царевич вынял и подал целую горсть волосья. – Ну, Иван-царевич это последняя тебе моя загадка, так давай, собирайся как можно скорее, поедем в твое царство венчаться. Царевич сразу в поход изготовился и отправился. А солдат не торопится домой, знай кутит со своими товарищам, много прокутил времени после них потом сказал: – Ну, друзья, и нам пора отправляться. – Расчитались за квартиру честно-благородно, вышли за город, сели на ковер самолет и сразу представились в свое царство, еще Ивана-царевича и в слухах нет. Тут солдат наградил всех пьяниц деньгами; те отправились по питейным домам: еще не все там были забраны пьяницы; увидались со своим друзьям. Те и спрашивают: – Что брат, где пропадал, тебя не видать было? – Не говори брат, были в таком месте – черт знает, где и были!

Солдат в это время опять нарядился в солдатское платье и сел в темницу. Приходит Марья-царевна и спрашивает: благополучно ли съездил и про брата тоже.

Приезжает Иван-царевич. Встретили его с пушечною пальбою и так как к свадьбе все было готово, то на другой день и обвенчались. От царя вышел милостливый манифест, чтобы всех пленных из заключенных мест ослободить, а про солдата совсем забыли.

Марья-царевна и говорит своему отцу: – Дрожайщий родитель! Что же вы всех пленных ослободили, а есть один солдатик заключен в темнице, – что же ему милости нет?

– Ох дрожайшая дочь! Ладно, что напомянула, а то я совсем про него забыл.

Сейчас приказ вышел: ослободить солдата. А Марья-царевна заранее сказала ему: когда выйдешь на волю, являлся бы на свадьбу. – Солдат по выходе оделся как можно лучше и отправился во дворец на свадьбу. Принят он был в лучшем виде, наипаче от Марьи-царевны. Отошло венчание, съехались гости, и пошел пир на весь мир. Как распировались, солдат подходит к царю и подает ему три документа. Царь прочитавши про себя, обратился ко всем посетителям своего дому и начал читать вслух. Прочитавши все документы, проводил свадьбу. После свадьбы призывает к себе сына.

– Ну сын мой любезный, вы отправляйтесь в то царство к своей супруге, здесь тебе не принадлежит ничего, потому что ты сам подписал три трети царства.

Царевич отправился с Настасьей прекрасной в ее царство, а старый царь отдал Марью-царевну замуж за солдата. Солдат стал жить да поживать, царством управлять.

Жили были мужик да баба. Жили они богато, только детей у них не было, а детей иметь им очень хотелось. Вот баба и пошла к колдуну и разсказала про свое горе и просила помочь ей чем нибудь. Колдун и дал ей два корешка и сказал: съешь эти корешки в полночь с мягким хлебом и станешь беременна. Баба съела корешки и вскоре действительно забеременела.

Как-то мужику понадобилось ехать в город и баба осталась в доме одна. Наступил вечер. Бабе стало страшно одной, она и пошла к соседям, чтобы позвать кого нибудь ночевать к себе, но никого не могла найти. Делать было нечего, вернулась домой и легла на печь. В полночь у ней родился ребенок. Она спеленала его и положила к себе на колени. И видит: ребенок смотрит на нее так, словно съесть хочет. Испугалась она, положила ребенка в зыбку, а сама стала молиться Богу. Вдруг слышит, кто-то постучался у окна. Баба обрадовалась и спрашивает: кто там? – Странник. Баба побежала отпирать. Странник вошел в избу и улез на печь. За ним улезла и баба и спряталась за него. И видит она: выскочил ребенок из зыбки и тоже лезет на печь и говорит: я тебя съем! Но старик перекрестил его и ударил по голове. Ребенка не стало, а – на полу очутились два корешка. Старик взял корешки, сжег их на огне и пошел вон из избы.

В одной деревне жил муж с женой и дожили они до глубочающей бедности: больше стало жить нечем. И говорит мужик бабе: ну, баба, я пойду поряжусь к богатому мужику в работники. Пошел и порядился, взял задатку 15 руб. и скоро прожил эти деньги, пошел порядился к другому и у другого взял 15 руб., и эти прожил, пошел к третьему и у третьяго порядился, взял 15 руб. и эти прожил.

И пришлось мужику сходить к обедне. Пришли и те мужики богатые в церковь. Жили они между собой дружно и завели разговор; один другому начал сказывать: вот что, братцы, я этта (недавно) порядил работника какого, да вон он стоит! – Да как же, и я его порядил! Третий: и у меня порядился! Поговорили мужики промеж себя, работнику ничего не сказали, а он слышал ихние разговоры, приходит домой и говорит своей жене: ну баба, я теперь пойду и поряжусь работать к чорту.

Пошел в лес и попадается ему чорт навстречу, спрашивает: куда мужик пошел? Отвечает ему мужик: в лес дрова рубить. – Так вот что: порядись ко мне в работники. Мужик отвечает ему: с удовольствием, очень рад. – Так приходи завтра в такое-то место, об цене нечего разговаривать, я ценой не обижу.

Пришел мужик к чорту работать. Чорт напоил его водкой. – Ну ступай, ложись спать, у меня ни один работник до троих суток не работает. – Вот прожил мужик трои сутки; на четвертыя встал его хозяин по утру рано, разбудил работника: ну-ка, работник, пойдем в лес, нужно срубить три осины толщиной вершков в 16-ть, длиною шести сотен и сделать через реку лавы.

Вот взяли по топору и пошли в лес; у чорта топор был весом фунтов в 30-ть. Пришли в лес и начали рубить осину; чорт как начал хвостать – сразу половину пересек, а мужик не может и корки сбить. Срубили они осину, очистили прутья, нужно тащить ее. Чорт и говорит своему работнику: ну, брат, давай, потащим осину на реку; взял под комель, а мужик не дает ему, говорит: отойди, чахоточный, прочь, где тебе унести, ступай, берись под вершину. – Делать нечего, чорт пошел к вершине, поднял вершину и давай подбираться. Мужик кричит: молодец хозяин, давай еще маленько! – Чорт поднадал (подвинул на себя), осину всю и поднял. Мужик влепил топор в осину, сам сел на комель. – Ну, хозяин, пошел! – Чорт попер осину, до того, что пристал (устал). – Ну, казак, давай отдохнем! – Ну, какой тебе отдых, давай, тащи, урод! Делать нечего, не хочется чорту поддаться мужику, пошли опять вперед. Притащили осину на реку. Чорт и говорит работнику: ну, казак, давай, кидай! – Нет, хозяин, стой, дай перебраться, у нас с тобой не на одном плече. И свернулся мужик с комля. – Ну, хозяин, кидай! – Чорт бросил осину и сам свалился. – Что же ты, хозяин? – Я пристал, ступай ты обедай, а я отдохну здесь, Мужик приходит обедать и спрашивает его чертовка: что, брат, где оставил хозяина? – Он, чахоточный, притащил бревно, свалился, на реке лежит, поди только не околеет.

Работник пообедал и лег спать на повети в сани. Чорт пришел домой и жалуется своей хозяйке: ну, баба! вот так работник! Я то ли не едрен, он меня втрое едренее, надо его ужо ночью убить, а то жить нам будет плохо.

Мужик выслушал чортовы разговоры, дожил до вечера, поужинал, пошел спать. В сани положил ступу и окутал тулупом, а сам лег на сено. Вот чорт встал ночью, взял сорок пудов палицу и пошел бить казака. Подошел к саням и брякнул по ступе так сильно, что ступа прискочила ударилась в верх стропила. Чорт с радостью пошел к себе в избу и говорит своей жене: ну, баба, так треснул казака, нани (даже) он вверх вылетел. А казак, вставши утром рано, пошел преспокойно в избу. Чорт увидал казака, очень испугался и говорит ему: что, казак, не знаешь, что так шибко треснуло вечор на дворе? А казак отвечает: тебя надавало с хорошей-то постройкой, – должно быть лопнула стропила.

И говорит чорт своей жене: ну, жена, давай уедем из дому вон, пускай здесь живет работник один. Забрали они все деньги – он в один мешок, а чертовка в другой. А казак к чорту в мешок и залез. Потащил чорт мешок; казак разрезал мешок и видит, что чорт тащит ихним полем и стал говорить: стой, брат, хозяин, тебе от меня не уйти! – В испуге чорт не понял того, что мужик сидит в мешке и бросил мешок. – Давай, баба, кидай и ты! И чертовка бросила свой мешок и побежали неизвестно куда. Мужик, взявши мешки с деньгами, притащил домой и первое его было дело – заплатить долг богатым мужикам, потом завелся хозяйством и стал жить в лучшем виде, а чорт к мужику не показался ногой.

В одной деревне чорт все воровал скотину. Вот и порядился такой пастух, что уж не даст чорту украсть что нибудь, порядился на три дня по сту рублей на день. – Выгоняет он в первый раз скотину, чорт и выходит из озерка. – Пастух! давай, говорить, мне самолучшую корову! – А пастух говорит: нет еще, погоди, не дам! – А ты что делаешь? спрашивает чорт пастуха. Пастух говорит: вью веревки. – На что веревки? – А море морщить, да вас чертей в одно место корчить. Чорт сейчас и бросился в озерко, там пересказал своему дедушке: ох, говорит, какой теперь стал пастух, не дает мне и скотины-то! Он веревки вьет, хочет море морщить, да нас чертей в одно место корчить. – Дедушка подумал да и говорит: видно удалый пастух! иди-ка с ним врядки (бегать взапуски, причем линия бега обоих должны быть параллельны) побегай.

Вышел чорт из озерка и говорит пастуху: давай врядки бегать! – А пастух отвечает: охота мне врядки бегать! у меня есть младен двух ден, и тот тебя обгонит А где же он? – А вот пойдем, так укажу. – А пастух знал заячье лежище (логовище) в одном кусте и привел чорта к лежищу. – Вот лезь в куст, он выскочит так и бегай с ним врядки! – Чорт сунулся в куст, выгнал зайца и зачал бегать. Только заяц бегает как попало, туды да сюда, а чорт кричит: врядки, врядки!

Опять чорт пошел к своему дедушку и стал разсказывать: ой, дедушка, говорит, у него есть младен двух ден, и тот меня обогнал, а сам он со мной еще и не бегал. Нам бы такого порядить в работники, так чтобы он нам и наделал! – Так иди, поряжай, не порядится-ли?

Вышел чорт на берег, а пастух тут и стоит. – Пастух, порядись к нам в работники, говорит чорт. – Порядите. – И порядился к чорту за 300 руб. на год. Оставалось ему еще два дня в пастухах прожить, и уговорились они с чортом заранее, что чорт выйдет на берег встретить.

На четвертый день приходит пастух, чорт его и встретил и повел лесом. Привел на место и пошли они на другой день дерево рубить. Пришли к толстущей осине. Стал чорт рубить осину и живо срубил. И спрашивает чорт: всю ли вдруг нести или мелким потащим? – Всю вдруг унесем, говорит пастух. Навалил он на чорта комель, а сам держится сзади за пруточки. Тащит да тащит чорт, так что в поту весь. Оглянется на работника и спрашивает: что не устал? – Нет, не устал. – А я так сильно устал. – Иди под комель, а я стану под вершину. – А я не знаю здесь дороги, так давай повернемся, ты иди под вершиной вперед. Навалило на чорта всю осину, а сам сел на комель.

Не дотащили осину, бросили и пошли оба домой. Пришли и говорит чорт своему дедушке: ой дедушка, это нам не работник, он меня замает: я в поту тащу, а он все идет в леготе; надо его разсчитать, а нет, так зарезать.

Пастух это слышал, положил на свою кровать корыто и закрыл его, а сам лег под кровать. Чорт ножик наточил, бежит и начал корыто резать, а пастух под кроватью хрипит, будто он зарезан.

Ушел чорт в избу, а работник и идет к нему. Старый чорт и говорит; нам тебя не надо, разсчитаем тебя. Разсчитали его, отдали деньги за весь год, пастух и пошел. Пошел только не знает, как из лесу выйти, заблудился совсем. Трои сутки блудился, увидал дуплю (полое дерево), влез на нее, чтобы посмотреть, не видно ли где жила (жилое место) и провалился в дуплю. – Просидел он тут трое суток, не евши, и думает, что уж смерть.

Вдруг слышит: народ круг (около, вокруг) дупли заговорил. Какой-то мужик подошел да и колонул по дупле обухом. А пастух и забучал, будто что улей. Мужик и давай рубить дуплю, подрубил дуплю, а пастух как закричит; ох ты! мой дом рубить! я тебе дам, постой-ка! Мужик испугался и – унеси Господи! а коней тройку тут и оставил. Пастух вылез, сел на коней и поехал домой.

(Записано со слов крестьянина Кадниковскаго у. Замошской волости Ник. Васильянова)

Жил был мужик, пошол он к озеру деньги хитростью наживать. Сел к озеру и давай веревку из конопельца скать. Бес выходит из озера: «Че делаешь?» – А веревку ску. «Зачем?» – Озеро лажу моржить. – «Не моржи мужик, я тебе куцю денег дам». – Тащы давай. – Мужик шапоньку снял, дыру вырвал в ей и щапочьку над ямой устроил, Бес тащыть денег подолом. «Давай, сыпь деньги». Бес высыпал, деньги в яму ушли, шапка неполна. «Бежи, другой подол тащи». Опеть побежал бес – в яму боле не ушло, шапка наполнилась. Бесу стало деньги жаль. «Давай мужик палицу вверх метать, хто выше высьвиснеть тому и деньги». – Тащы давай. – Притащил бес палицу. «Мечи мужик». – Нет, ты мечи. – Бес свиснул, высоко палича улетела. Бес мужика наряжат, мужик паличу шевелить не можот. «Обожди, говорит мужик, облако пройдет я на небо заброшу». Бес говорит: – Ради Бога, мужик, не мечи, меня дедко бранить станет. – Утащил бес палицу в озеро, вышол и говорит: «Станем на санках волочиться, хто доле песню споет, тому и деньги». Мужик согласился. Шишко санки притенул. Бес говорит: «Я седу на сани, ты мужик потени». Мужик потенул, беса поволок. Мужик волок беса, волок, не пристал, у беса были коротка песня. Мужик сел, бес поволок, мужик поет: «Вот люди, да вот люли»… Пел, пел, беса пристановил, бес говорит: «Ну, мужик, твои люли меня укацяли». Опять деньги мужику доставаютца. Бес деньги жалеет-бы. Бес говорит: «Давай мужик березу кулаком тыкать, которой проткнет, тому и деньги». Пока бес таскал санки к дедку, мужик нашол в березе – сук выпал, прикрыл берестом. Бес прибежал, мужик по готовой дыры и проткнул, а бес стал тыкать не мог. Бес говорит: «Давай, мужик, пойдем в вашу деревню». Мужик собрал деньги в подол, пошли. У реки стоят две лодки. Бес надел их на ноги, мужик спрашиват: «Это што делать?» – А это моего дедка коты». – Пошли дальше, стоит баенка; мужик спрашиват: «Што стоит?» – Моего дедки шапка. – Взял да и наложил на голову. Идут в деревню, в деревне огни горят. Бес спросил: «Што светит?» – Бесов выживают. – Бес испугался, побежал упал и до смерти убилса.

Однажды мужик на озере рыбу ловил, рыба не попадалась, он и подумал: «Хотъ-бы черт мне дал рыбы-то!» Подумал и пошел домой. На дороге попался ему человек и говорит: «Что ты, мужик, думал?» – Ничего я не думал. – «Как ничего не думал? Вспомни-ко хорошенько». Тогда мужик вспомнил свою думу на озере, и говорит: – Я подумал: хоть-бы черт мне дал рыбы-то!» – «Это хорошо, а что от добра дашь?» – Рад-бы что угодно дать, да нет ничего, есть только чорный бык, я бы и того отдал. – «А обманешь?» – Нет не обманю. – «Хорошо, веди завтра быка». Назавтрие, по утру встал мужик, вспомнил о вчерашнем, и жаль ему стало быка, и думает: «Дако, я пойду на хитрость: возьму худую веревку и привяжу к лесине». И как вздумал, так и сделал; пошел к озеру и привязал веревку за лесину, и пошел осматривать свои ловушки. Рыбы попало очень много. Выходит из озера черт и говорит: «Вот тебе рыба, а где же бык?» – Быка я привязал к лесине. – Пришли к дереву, за дерево одна веревка привязана; мужик и говорит: «Эх, брат, бык-то оторвался!» – Давай, делать нечего, смотри приведи завтра. – Мужик обрадел, снес рыбу домой, и назавтрие опять пошел на озеро, и опять привязал худой обрывок веревки за дерево и пошел смотреть ловушек. И опять увидел, что рыбы много, обрадовался и пошел было домой, а черт опять выходить из озера и просит быка. Мужик говорит, что бык опять оторвался. Тогда говорит черт мужику. «Смотри мужик, не обманывай, приведи суленаго быка, а не то тебе худо от меня будет». Приходит на третий день и видит мужик, что медведь на другом берегу озера кидается в воду и плывет, а черт выходит из озера и требует быка. Догадливый – мужик отвечает черту: «Быка-то я привел, да он опять оторвался, вишь вон плывет по озеру – хватай его скорее!» Тогда черт подбегает к берегу и хватает медведя, но одолеть не может. Выходит из озера другой черт и двольни (так) медведя ухаживают. Тогда первый черт приходит к мужику и говорит: «Ну брат, како у тебя бык-то, я один и справиться с ним не мог, а если-бы не пришел ко мне на помочь мой дедко, он меня уходил-бы; да он и дедушко-то моего так копытом стягнул, что чуть и глаз не выстягнул».

Досюль мужик полесовау, захотелось ити ему в лесовую фатерку; на ниделю пошоу, взяу хлеб с собой. Вот он день ходиу, попауся ему ребок подпорчоный (гнус-мышь-подпортиу), захотелось ему поджарить. Пришоу к ночи в фатерку, рябка поджарить захотелось. Он его варит, чорт пихается в фатерку. «Ну, что, мужик, варишь?» – «Реба своево». – «А дай-ко мни ложку попробовать ухи», чорт скае это. Ну он и попробовау. «Ах, как уха хороша! Ты своего ряба варишь?» мужик сказау, что своево. «Ну, а какая уха хорошая, дай ко мни нож, я своево вырублю реба». Он и вырубиу. Стало ему тошно больне. А этот чорт пошоу в ледину, закричау во весь…(все горло). Ну, мужик видит, что беда, взяу собрауся совсем, давай домой ити ночью. Домой пришоу, баба блины пекет. «Что ты, мужик, шоу на ниделю полесовать, а сам сичас огворотиуся?» Ну мужик скаэ: – «Ну, баба, беда случилась, – так и так», говорит. Ну потом баба говорит: «Ну, мужик, одень мои платья, а я твои одену. Ты пеки блины, а я свалюс в постелю». Ну чорт и пришоу, мужик блины пекет. «Что, тетка, говорит, дома-ли твой муж?» говорит. – «Дома». – «Как же он заставиу моево парня ряб вырубить?» – «О, скае, как у моего мужика, скае, ряб вырублен!» скаэ. «Поди-ко, говорит, зажги огня, поглядим у нео» (баба лежит, так чого…). Ну и пришли, посмотрели. «О, скаже, у мого сына по корешку вырублено, а у твого мужа логом взято». Чорт плюнуу и пошоу, ен его оставиу.

(Записана в с. Кондопоге Петрозаводского уезда от Феофана Алексеева Пормакова (Бирина) 63-хлет)

Была у мужыка лихаа баба, на лихую жонку попау. Ну и ен не може никак от ей сбыть, никак не може перевесть. Ходиу, ходиу ен день в лесях и приходит вецером домой и вьет веревку. Ена говорить: «Куды ты, говорит, муж, веревку вьешь?» – «Ой ты, баба, говорит, я ведь клад нашоу», говорит. Кошель сыскау и походит в утри. «Возьми, ска, меня». – «Нет, не возьму, ска, куды тебя». – «Нет, ска, пойду», говорит. «Ну, ступай, говорит, пойдем». Ен кошель за плеца да и веревку сенную положиу в кошель, и ены приходять к эхтой норы. И ен вяже веревку круг себя. Она говорит: «Ты куды веревку вяжешь?» – «Да, ска, по деньги надо опустить». Она, ска: «Куды ты, я сама пойду, тебя не спущу», скаже. И ен взяу веревку да ю и спустиу туды в нору-ту в эфту. Ена как сошла туды, так он слухаат, она с чертом дратця стала. Там писк, вереск и веревку трясет, избави Господи. Ен и потянуу оттуда: часика два ена там воевала с йим. Как потянет, ажно идет оттуль черт с рогама. А ен взяу да устрашиуся и назад стау опускать, «Вот говорит, ска, не спускай, сделай милость, што хочешь, я тебе сделаю на век свой дружбу не забуду, а збав ты меня от лихой бабы, не спускай туды-ка». И ен его и вытащиу оттуль. Ен скаже: «Ну, поди за мной вслед теперь». Ну, и ены приходят в богатый дом. И ен говорит церт: «Я пойду, говорит на вышку, заберусь на ночь, буду ноць там ломотить (покою не давать), а ты коудуном найдись; пойди ночевать в тот дом. Ну а, ска, придешь как, говорит на вышку, проси, говорит, ты сто рублей денег с хозяэв тых, а я пойду, говорит, на вышку, а ты придь да скажи: „я пришоу, ты вон пошоу“. Ну, и усмирилос и тихо, смерно стало, боуше не шумит, и ему деньги отдали за это за коудосьво, што ен збавиу от беды. И ен говорит: – „Я аще пойду свыше этого к купьцю, я аще буду, говорит так же, ты опеть найдись коудуном“. И ен опеть так же это дело делаат: гремит, што думают хоромы розворотятця. Ну, и ен опеть пришоу так же. „Дядюшка, говорит, не знаешь-ли цего-нибудь, спокою не дае нисколько, однако хоромы розвороцяэ“. Ему опеть сто рублей дали, и ен опеть пришоу на вышку, опеть ска: „я пришоу, ты вон пошоу“. Ен говорит: „Ты больше за мной не ходи, двисти рублей наградили“. И ен опеть шоу в другое место, ломотит ноцьку и другу там, спокою не дае хрещоным. Ен больше… его и просят, он не смеэ ити тудыкова. Ну и потом говорит: „Возми што тиби надо, говорит, только збав от этой беды, третью ноць спокою не имеам“. Ну и ен на достатках боитця, хоть боитця, а пошоу к нему на вышках тудыкова. Он приходит на вышку, а ен кулак заносит на его. „Ты зацим, говорит, сюда приходишь?“ надо его ударить (заносит руку-то)… А он говорит: „Смотри, говорит, деветь баб пришло таких, котораа одна тебя с норы выгнала, а таких деветь пришло“. Он ска: „О, батюшко, я уйду из граду вон и сы слыху вон уйду, только не допусти до меня этых баб лихих“, говорит. И ен ушоу сы слыху вон.

(Записана там же, от той же)

Досюль жыу молодец в бедности и пошоу место искать. Ну, шоу, шоу, пришоу к одной фатерки. Ну, заходит в фатерку, тут живет одна вдова. Ну, «стой, тетенька, скае, нельзя ли ночевать?» – «Ну, можно, скае, можно, голубчик, ночовать». Ну, потом ночовау, утором походит. «Так куда, скае, ты добрый молодец, походишь?» – «Ну, а я, скае, похожу, место ищу, нельзя-ли в пастухи или куда-нибудь придатця». Ну, а она говорит: «Наймись ко мни в пастухи». Ну, он наняуся к этой вдовы в пастухи, утром пошоу с коровамы в лес. Ну, она и говорит: «Ну, пастушок, скае, по всему лесу гоняй, вот в эту ледину не гоняй». А он этот день и не согнау, а на другой день на эту ледину и пригнау коров. Пригнау коров, потом сеу на клочек (мягкий бугорок), потом выняу у него тут хлеба из кошаля, потом печеночку (репа испечона) стау йисть, а другую на камушок положиу. Вдруг приходит человек такой, што с лес долиной. – «Как ты, скае, смеу на эту ледину пригнать коров?» Хватиу, взяу камень с зени. «Вот, скае, как я камень прижму в пясь (сплющу в пясти), так и тебя также, скае, схвачу и скотину всю съем». А этот пастушок хватиу печеночку с камня. «Вот, скае, я тебя прижму, што и сок побежит (а он думает – нечиста эта сила была, што этот камушок значит). Потом эта нечиста сила одумауся: „Нет, видно, этот порнее меня, я только камень сжау в одно место, а он совсем отменито сделау, у него и сок побежау“. Ну, этот чорт говорит: „Што, пастушок, поди ко мне в роботники“. – „Пожалуй, скаже, наймусь, ну только, скае мни надо скота согнать к хозейки, день понорови, а потом, скае, приду“. Ну, он согнау скота к хозяйки, и хозяйке говорит: „Ну, хозяюшка, уволь меня, говорит, скотина одна твоя ходить буде, и нихто не тронет скотины“, Ну, он пошоу. „Ну, ладно, скае, пастушок, если так сделау, то спасибо тиби“. Там ему розсчиталась из жалования, сколько там ряжено было, так рощиталась вполни. Ну, этот приходит на эту ледину пастушок к хозяину. Ну, этот чорт и дожидаат его тут. Ну, и порядились с ним на триста рублей в год служить и пошли. – „Ну. пойдем, скае, за мной“, чорт говорит. Ну, шли, шли маленько место. Потом роботник говорит: „Что, хозяин, скае, надо дров, скае, понарубить по дороге в печку домой, што нам даром ити“. Ну, а чорт говорит: „Ну, а как же мы нарубим, у нас нет ни топора, ничого, ну как же мы нарубим?“ – А роботник говорит: „Ах ты, хозяин, возьмем эту толстую сосну, ты возьми в охапку за вершину за сосну, и я также поймаю, свалим ее с корнямы и потащим домой“. Ну, хозяин захватиу за сосну а роботник зачал гокать (гукать – другие), и свалили. Ну, свалили, надо нести, значит, домой дрова по пути с сучьямы и кореньямы. Што, роботничок, ты под вершинку станешь нести на плечах?» А роботник говорит: «Нет, скае, я под комель стану, а ты под середку, скае, стань, а я понесу комель». Ну, этот хозяин подняу сосну на плече. «Ну, давай, скае, роботник». А он скае: «Ты назад не подглядывай, хозяин». А роботник сеу на этот комелек, песни и поет (сеу на комель). Ну, нес, нес и потом принес уже к фатерке, своей и живленью. Ну, и роботник скрычау: «Ронь, хозяин» (рой эту осину с плеча). Он кинуу соснищо цельнее: «будет дров». Ну, приходят в фатерку, там старуха одна в фатерки. Ну, хозяйка там их накормила, и хозяин хозяйки говорит: – «Ну, хозяйка, скае, старуха, на роботника мы попали, переведет он нас, потому што я вершинку нес дровины, а он комель несет и песни поет». – «Ну ладно, делать нечего, скае, уж такого наняу, так что-же заведешь». Ну, утром (тую ночь, значит, ночевали, проспали) посылают его на пашню пахать. Ну, роботнику назначили, што есть тиби вот эстолько, запаши и домой. Ну, он борозду-дви оставляет, так махау, махау и до обеда кончиу подряд. Ну, приходит к фатерки да и слушаэт, у дверей слушаэт. Оны говорят со старухой: «Надо, как хошь, перевесь роботника, а то нам беда, скаже». Он и мах в фатерку эту; он и двери знаэшь отвориу. «Ну, што роботник?» хозяин спрашиваеэ. «Ну, што, роботник, запахау?» скае. – «Запахау. Што ты мало дела дау мени, скае, што-же без дела буду ноньче ходить поудня». – «Ну, сядь пообедай, скае, а потом отдохнешь». – «Ну, ладно давай обедать», скае. Ну, он пообедау, и послали его спать в сени «Спать, скае, пойди в сени, роботник, там полог есь, там тиби лучше, скае, тут жарко в фатерки». Ну, он шоу спать, бытто спит, а сам сеу гди-нибудь в уголок и слушаэт (и ни в пологу), што говорят там хозяэва. Ну, а этот хозяин говорит хозяйки: «Ну, што, скае, нам нужно уйти с этого места, а то он нас переведет, пущай один остаетця тут». Согласились уйти. «Котомочки давай, сложим в котомки припасы тиби одну и мни, по котомки обым». Ну, сложили котомки, старуха говорит: «Ну, старик, пойдем на двор (в нужник) до ветра». – «И то, отправимся». Потом они ушли на двор, а этот роботник вывернууся с заугоука и сеу в котомку, который себи старик наладиу (которую старику нести). Ну, оны со двора пришли. «Ну, старичек, давай-же пойдем, пока, скае, спит так». Ну, котомки за плеци, да и марш в дорогу. Старик схватиу котомку за плеци и старуха также, вместях и пошли, значит. Ну, шли, шли… дорогой и уж устали, значит. Ну, старушка скае: «Сядем, старик, хошь отдохнем маленько». Ну, и он старик говорит: «Давай сядем». Только начали садитця, он и говорит: «Што за отдох», скае. Он и думаэ, знаешь, в след бежыт, встали и пустились бежать. «Што за беда, скае; не уйдешь от него». Потом шли, шли ну и роботник видит, што они устали, пускай отдохнут. Ну, сели, потом сняли с плеч, клали в сторонку, там, вишь, закусили или нет, не знаю, и свалились. Этот роботник с котомки и – выходит вон, быдто к ним пришоу, и говорит: «Вставайтя, пойдемтя опеть вперед». Оны испугались, давай, делать нечего, выстлали опеть и давай ити. Шли, шли, и он сзади тихонько идет, видит, што они устали, одва идут. Подходят, стала и ночь заломитця. Приходят в место такое – яма большая, досюль выкопана, смолу, видно, курили. Оны круг ямы и розвалились спать. Ну, выдумка у старухи и старика такая: «Ну, положим его на край около ямы, а самы подальше». Его пехнуть ладят ночью. Ну, роботник и лег, не отпераэтця роботник, на крайчик и лег. Ну, а потом, когда оны заснули, он шоу с этого места, сам в середку лег, а старуха на крайчик сделалась, старуху подвинуу на крайчик и стау старика будить. «Старичок, старичок, тоунем, скае, роботника» (по старушьи говорит). Встали и тоунули старуху. Ну, этот роботник вскочиу и говорит: «Куды ты нонь старуху клау, я тебя докажу, скае, под суд все ровно отдам» (там, видно, суда были). Ну, а он ему все денег не отдавау триста рублей, за который быу ряжен. «Ну, ладно, скае, отдам под суд». – «Ну вот, скае, роботник, я тебе дам триста рублей, роботничок, не подавай, не подавай никуды, вот тебе жалование триста рублей за поугода». А он ощо просит за поугода, ну, значит, за уважение, штобы не сказать. Ну, он и согласиуся этот хозяин, отдау шессот рублей. Ну, потом, значит, роспростились с этим чортом, он в своэ место пошоу, а чорт остауся, и потом заходит к этой вдовы, где прежде коров пасти нанявши быу. Приходи к этой вдовы и спрашиват: «Што, тетушка, смерно ли ходит у тебя скотина после этого пастуха, смерноли ходи?» – «Ну, спаси Господи и помилуй, ни одна шерстинка не потерялась» (а раньше кажный день пропадала). Эта удовка еще его денег наградила и отправила. И сказка кончилась.

В Саратовской губернии у одного несчастнаго священника в одну темную осенную ноць в 12 цясов случилось и по покоям и на кухни стук и гром, и шум. Зашли к нему нецистые духи и просят у его одну любезную доцерь. Звали доцерь Александрой. И перепал несцястный священник и – не знат, што с дьяволами поделать. И отказал их до второй ноци и припал он Господу Богу и усердно со своима молитвами и, именно, к Николе Чудотворцу. Никола Цюдотворец вложил ему сцясливый мысль: «Если явятся к теби диаволи и дай им задачу, цего оны справить не могут». На вторую ноць и обращаются диаволи и безпокоят эфтого священника: «Дай нам доцерь Александру». – «Если вы к свету можете состроить божественную церковь, тогда я вам дам доцерь». Выводит их священник на улицю, отводит им такое место и занимаются они за работу. Дело двигается к полуноци, а церковь у них сработана до потолка. Священник на этот слуцяй перепал, што оны задацю справят. Взял послал попадью к суседу и выпросил живого петуха и принял петуха кабайтать (чикутать). К свету ближе петух запел. Священник обрадовался, у них храм не достроен. Так и у них и осталась задаця не дострянана, а доць Александра осталась у своих родителей и попугали его нецистые духи. И крепко он благодорил Миколу Угодника и тым он сбыл от диавола.

Жила была старуха, был у ней сын Андрей. Андрей стал говорить: «Чего же я, мамка, живу и выживу, надо мне какой нинаесть промысел искать»? Она ему говорит: «Че ино, дитятко, где начеешь роботу натти»? Пошол Андрей роботу искать, походил несколько, доходит до озера, до озера не доходит – на липе висит цертенок. Цертенок говорит Андрею: «Спусти меня, я тебе много добра сделаю». Спехнул Андрей цертенка, пошли они вместе к озеру. Говорит цертенок Андрею: «Мой тятька будет набивать тебе денег, ты денег не бери, кольче проси». Подошли они к озеру, из озера вышол черт и в награду денег дават, Андрей кольче просит. Вот кольче дал черт Андрею. Дал кольче, пошол Андрей с кольцем и думает сам себе: «Што в этом кольце есть»? На кольче десять шшерубчиков (в роде гвоздиков). Отвернул Андрей шшерубчик, из кольца вышли три молодца. Позатем он еще четыре шшерубчика отвернул, вышли всего двенадцать человек. Заставил он молодцев каменну стену через проежжу дорогу класть. Склали они каменну стену. Едет обвоз. Ямщики спрашивают: «Кто стену склад»? И стали Андрею молиться, чтобы убрал. «Сколько с лошади дадите? По полтине не жалко»? – Сделай милость, возьми, только убери стену. – Велел роскидать молодцам стену, проехали ямщики. Собрал он деньги и думат: «Что же я с едакими деньгами домой пойду»? Пошол Андрей еще денег зарабливать. Пришол в город; поряжает купец мост клась, Андрей порядился. Как только к ночи дело, заставил он своих молодцов роботать; к утру готово, просит утром рощет. Проехал раз десять на лошади купец для пробы и отдал Андрею сто тысяч. Принажил Андрей денег, домой пошол. Пошол домой, являет матери: «Одному мне жить скука». Пошла мать свататься к дьячку. Приходит старуха, спрашивает дьячек: «Зачем, ты, бабушка»? – Я добрым делом, сватовством: у меня женишок, у тебя невеста. – «Это бабушка, слов нет, я отдам, да у вас домик худой». Ушла старуха домой. «Что же, Андреюшко, где же нам с этаким человеком схватываться: дом-де у нас плохой». – Че делать, мамка, ложись спи. – В ночь отвернул Иван шесть шшерубчиков, выпустил молодцов, и отворотили они ему за ночь дом. На другой вечер посылает опять свататься мать Андрей. Пришла бабушка. – «Что нужно, бабушка»? – Я добрым делом, сватовством: у меня женишок, у тебя невеста. – «Это, бабушка, слов нет, отчего не отдать, да ходить грязно: пусть будет от моего дому до вашего каменный мост». В ночь своротили молодцы каменной мост. Вечером опять посылает старуху свататься. Пришла старуха, спрашивает дьячек: «Зачем ты, бабушка»? – Я добрым делом, сватовством: у меня жених, у тебя невеста. – «Это, бабушка, слов нет, отчего не отдать, да в церковь грязно ходить: пусь будет от моего дому в одни двери мост, а от вашей в другие». Заставил Андрей и это сделать молодчиков; своротили ночью молодчики эти мосты. На четвертый вечер посылает опять свататься мать Андрей. Пришла бабушка, спрашивает дьячек: «Зачем ты, бабушка»? – Я добрым делом, сватовством: у меня жених, у тебя невеста. – «Это бабушка, слов нет, отчего не отдать, да только что надо три пары коней вороных с каретымя». Ушла старуха домой. «Что-же Андреюшко, где-же нам с этим человеком схватываться: коней-де три пары вороных с каретымя надо». – Че делать, мамка, ложись спать. – В ночь отвернул Андрей шесть шшерубчиков, выпустил молодцов. Купили молодчики ночью и коней на базаре. Вечером опять пошла свататься, приходит она, спрашивает дьячек: «Зачем бабушка»? – Я добрым делом, сватовством: у меня женишок, у тебя невеста. – «Ну, ладно, бабушка, подите, поежайте ко мне во дворец». Приехали, столовали, приехали, обвенчали; поехали к зятю в гости. И я там был, водку-пиво пил.

(Записана в Чердынском у., Пермской г. нар. Вишере, в д. Сыпучих, в 1900 г.)

1. Портной с семи лет пошол портничати. Он и на господ шыл, и на духовенство шыл, вылевал хорошо лопотъ. Около семнадчати лет, пришлося у купчя шить ему. У купчя шьет, а он бездетной, купеч. Жена была беременна первым брюхом. При ем и родила девочкю (по вашему сказать; а по нашому, по-крестьянски-то, все мальчиком мы зовем, девку и парня).

Родила, а видно в утробе-то поругалася, чорту посулила ее (кохда она ее носила в утробе). Чорт лежит под ей, щебы ее унести. Мальчик спрышшот (счишот) топерече, а портной: «здраствуй младенечь!» скажет. Не привелось топеречя чорту унести, докаме портной шил у ево.

Как портной ушол, мальчик спрышшот, опуту не знал отечь-мать (сказать: «здраствуй!»). Чорт взял, унес. Подвернул ему омменка чорт.

2. Етот омменок топерече не могут ничем не накормить, не напоить; по семи короваев хлеба съедал, от семи коров молоко прихлебывал.

Потом, мучился етот купечь и задумал свяшенника попросить, ште ето за штука за едака. Привез свешшенника:

«Батюшко, ето што у меня за чудо?!» – «Это, говорит: – у тебя не раб, а ето у тебя омменок». – «Так чево жо, батюшко, с им делати?» – «Давай, говорит: – кипети котел воды, неси корыто; я тебе покажу, говорит: – все».

Скипетил воды, положил в корыто. Он (священник) стал молитву читать; тот стал, этот младенечь, котлеть (чернеть). – «Лей, – говоорит: – давай воду не ево!» – Заварили тепере, – зделалася головешка. – «Вот, смотри, – говорит, – што у тебя было!» – Так и жил етот купечь, опеть без детей будто как.

3. Проходит тепере тому времю двадчать три года. Портной задумал жониччя. Де не посватает, нигде не дают ему. (Уж он бездомовой был, ни дому, ниче у нево). Нашло на ево горе. – «Эка моя бесчасная голова! Нихто мне невесту не дает», говорит.

Идет путем, задумался. – «Чорт кабы, – говорит: – отдал, так и то бы взял!» – Чорт явился ему: «Ну што, об чем думаешь? Пойдем ко мне!» – Довел до озера чорт ево, велел глаза пришшурити; зделался у чорта в комнате. У ево двенадчеть дочерей; одинадчеть своих, да двенадчатая купчевна (которая унесена-то).

«Ну, хорошо, сватаччя не време, – говорит (чорт): – я тебе опитимью наложу, а сам в Москву схожу. – Сшей-жо, говорит: – ты мне малахай (это башлык, а по-ихному малахай) из семи овчин!» – Принес, положил семь овчин, сам отправился в путь, куда ему надлежит. – «А мотри, – говорит: – через три часа дома буду я! В три часа щебы успей все ето!»

4. Сидит, думает; не знает, ще и делать тепере тутока етот портной. Вышла купчевна: «Ты ще, – говорит: – не шьешь? Ведь он, – говорит: – скоро придет!» – «Я, – говорит: – не знай, ще и делать еттака. Я не за етим явился, – говорит: – я женицця пришол. Подешь ли ты за меня?» – «Возьмешь, так скажу, – говорит: – все, ще надо делать».

Выбрала она из 7 овчин старишную большую овчину, 6 свернула, бросила. – «Вот, – бает: – есшо из одные малахай-от выйдет, он в тебе есшо копаеччя». – Окрестила ему, очертовала, как кроит тепериче. – «Так закрой и шей».

И почал роботать и сработал малахай. Тольке успел сработать, на крючек повесить, – чорт явился. – «Што, портной, сработал малахай?» – «Да, говорит: – сработал». – Как взял, наложил, и удивился жо, што малахай ладен.

«Топере можом сватаччя, – говорит: – колды исполнил мою просьбу». – А ему (черту) охота отдать-то своя (дочь), щебы и он ево был, портно’ет. – «А сватаччя, – говорит: – дело не скоро пройдет есшо».

5. Наряжает тепериче воронами этих дочерей всех 12 и выпускает в окошко погулять всех в сад. Садяччя 11 дочерей в кучю, а двенадчата по-дробну, на отдельной сучечек. – «Ну, угадывай жо, – говорит: – которая твоя невеста!» – «А вон! – говорит: – Вон ета сидит одна-та собой, дак вон эта». – На купчевну-ту угадал. – «А, портной, ты не ошибаешша-жо!» говорит.

Приказал слететь всемя. Слетели с саду. Переперил их голубичями, иным перьем, и опять выпускает на сад. – «Ну, портной, пойдем, говорит: – топере! В ту ли уметишь тепере? В одну как уметишь три раз, так твоя и будет; а есь как ошибешша, нет тебе невесты!» – Вышол, указал: – «Вон, – говорит: – вон ета!» – И опять она подробну сидит. – «Молодечъ, портной! Не ошибаешша!» говорит.

Слетели эти в комоту (?). Переперивает их косаточькями, в третий раз – «Ну, топере, портной, пойдем в последний раз! Угадаешь, твоя будет. Ну, котора твоя?» – «А вон! – говорит: – вон ета, котора пошшоктывает, поговаривает. Так вот, – говорит: – ета» – Удивился чорт, руками схлопал. – «Ну, топере твоя!» говорит. – Он, видишь, угадал три раз.

6. «Ну, хорошо, портной, сосватаччя сосваталися, а мотри жо, выстрой жо о семи этажов палату, штобы опоместиться встемя. Скупи местность, скупи дом, выстрой все, тогда и приезжай по невесту. А дам я тебе строк только-ся на один месячь».

Портной и голову повесил: денег нет, а круто надо ето все изворотиччя, толку де не будет нечево! – «Што, портной, голову повесил?» – «Да чем мне устроить? В один месячь и деньги большие надо, – говорит: – а у меня нет!» – «Ну, пойдем, – говорит: – со мной!»

Взял малахай чорт, повел портнова с собой. Привел в подвал. – «Держи малахай за уши!» – Он держит малахай, и он (чорт) навалил ему полной малахай казны. – «Ну, будет ли устроить?» – «Я считаю, што будет – все ето устроить и свалба провести». – Вывел он ево на волю с деньгами. Етот портной идет; мимодучи закупает хоромы, закупает лес. Местность откупил в селе, роботчих наредил, и почели дом строити. В один месячь все поспело топериче.

И сказал чорт ему, ще «приезжай за невестой (будто как поезд) на 12 парах». – Наредил поезжан, нанел всех с конями и поехал за невестой. Где стретился первой раз, думал про невесту, тут жо чорт ево и стретил, в том жо месте.

Скочил на козла, догнал до озера, скричел: «Прикройте глаза!» – Как прикрыли глаза, в ограде и зделалися у чорта. Выводит невесту, за стол садит. Пошли столы; потчует, поит топере.

«Ну жо, только успейте под венечь стати, готовьтеся: мы сейчас жо едем в гости к вам. А мотри жо, поить станешь, так мне подноси вина кандею полведерную, а поезду – четвертную! Опомешшайтесь на шести парах весь поезд, а шеш пар оставляйте так!» – На шеш пар топере купеческова имения и выгрузил ему. (Он пока дочь-то держал, так купця-та всево раззорил). Вот тепериче с именьем и поехал портной – и с именьем, и с невестой.

7. Отправил (чорт) их к веньчю от себя. Время подходит, – сам поехал со своим гостьми к им, по вечеру. Приехали от венчя; все комоты накрыли столы, дожидают гостей. Вдрук гости накрыли; и кончя нет лезет; ихней братии че наехало! Опоместил портной всех по местам, и пошол пир. Половики подносят вино кандеями (водка прежде из бочек-то чидилася). Време прошло до двенадчатова часу полночи – и вдрук как растаяли; ни канителъства, нечево не было, живо все убралися.

Чорт и говорит ему (стал провожати ево портной): «Ну, есшо ‘спомнишь ты тестя, так выручу из беды! А тебе, – говорит: – худо будет!»

8. Пришло време. Пошли на базар портной с хозяюшкой. Пришли к лафке к купчю; а тот жо самой купечь, от которова унесена дочи; он тесть самой находитца, будто как родной-от портному-ту. Подошол к лафке, он (купечь) признал на нем одежу – дипломат ето, шубы свои (Чорт все у ево переносил, пока у нево дочь жила). – «Истрял я, – говорит: – все свое имение, а признал вора. Нашол на тебе, – ты, – говорит: настояшшой ворот видно и есь!»

Заявил (купец) на суд на ево. Видит (портной), што ему дело узко приходит, – ‘спомнил: «Ох, где-то у меня старой тесть. Пособил бы мне, батюшко! Вывел бы из напасти!»

Вдрук я(е)вляеччя чорт топериче на суд. – «Как вы, – говорит: – судить ево можите? За што ево судить? Он не причинен ничем! Точно ще, верно, ще твое, купечь, ето имение, дак твоя жо и дочи за им! Я ее кормил у тебя 23 года, от тебя все именье переносил». – Он не признает, купечъ, ничево етова. – «Дурак, – говорит: – ты, купечь! Поздраствуйся, да возьми на госьти: ведь твое дите-то. Когда етот портной жил у тебя малолетком, когда твоя жена родила девочкю, – я лежал под ей. Помнишь, как омменок тебе был подвернен!..» – Чорт’от и загородил тут ево всемя словами. – «Не дам, господа, судить ево: он ничем не причинен! Свою голову положу, да не дам судить!» – Принуждал чорт купчя: «Поздраствуйтесь! Имей своими детьми».

Купечь одумал сам себя, на том и решился. Поздраствовался, поплакали. И повел к себе на госьти етот купечь портнова. Портной к себе опосля на гости тестя с тешшой. И вывел купечь етова портнова в купчи первой гильдии; ошшо приданова дал.

/1. Кузнечь имел промысел – кузничю. Он ковал, а денег у ево на пропитание не было. Все нужное имел себе с промыслом со своим. А держал в кузниче во своей икону – Божьей облик, и картину – дьявола. Богу помоличчя, а счаны соймет – ж. ой дьяволу поклониччя; насмехался над бесом. Дьявол сердился на ево топере и грозился: «Погоди, я тебе ету штукину отведу всю!»

Потом пришол дьявол к нему человечьим обликом, в роботники редиччя. – «Плохо ты куешь, кузнечь, говорит: – денег не можешь заработать! Кабы ты меня подредил, дак обогател бы!» – А он тому и рад. – «Редись, – говорит: – я рад товарисшу».

Поредился, там на какой чене зделалися, и роботать стал. Так вылевает, роботает, ще все удивляюччя. Приманку сделал народу сильную. Денно и нощно теперичя народу было и шкатулку теперичя стал держать в кузниче: деньги валили во шкатулку. Удивился етот хозяин своему работнику: «Екова мне Господи послал роботника, ще не могу я и с деньгам сладиччя, не успеваем получеть деньги».

/2. Далее и более – време стало приходити до строку. Бес бесов подговорил тепере, ще «придите старыми стариками, с серпами (а время было летное) в кузничю».

Два беса пришли стары ростарые. Етот роботник и говорит: «Ох вы, дедушки, стары жо больно, – говорит: – желаите ли перековаччя изо стариков на молоччеф?» – «Кабы ека, – говорит: – милось была, так не пожалели бы мы и денег, старось завесила шипко. Што бы, – говорит: – ты взял нас переработать на молоччеф?» – «А возьму, – говорит: – по двести рублей с человека». – А другой говорит: «Ежели бы ты переработал, так я бы, – говорит: – и три ста не пожалел, только ще бы был молоччем». Согласилися на етом.

Давай он их переработывать. Припасает уголья, всево; над хозяином распорежается, так тот только успевай поскакивать. Сечас топере напасли все. Розделися старики. Роботьник и кричит: «Ну, хозяин, не робей! Как я, – говорит: – в клешни заберу, в горно закачу, так кали как можно боле, меси их!» – Схватал роботник старика, в горно закатал и кричит, што «дуй, дуй! больше ничево!»

Роскалил етова старика, выдернули на наковальну, ходили-ходили, – такова молоччя выходили, што топеря на одной ноге и скачет. Выскочил из кузничи. – «Ну, смотри жо, – говорит: – хозяин, вот как работают! – говорит: – А твоя што робота!»

Потом за другова. Опеть так жо калить. Опеть роскалили, давай ковать – и выковали опеть молоччя. Этот молодечь выскочил, поскокиват на одной ножке.

Получил он топеричя петьсот рублей; хозяину тут жо во шкатулку спусьтил: «Поминай меня, какой я был работник! А сейчас жо россчет подай. Я пошол вперед». – На другой день россчет сделали. Он не отпускал было роботника, да нет: – «Мне, – говорит: – вперед есь, боле и твоево дожидают меня!» – Получил и отвалил. – «Ну, прошшай, – говорит: – дядюшка! А свиданье ошшо с тобой мне будет».

/3. Сошол етот роботник. Хозяин остался без роботника. Пришли православные старички серпы зубити; худые, тресуччя сами, старые. – «Ох, дедушки, вы, – говорит: – худы жо! Вы слышали ли: мы двух старичков на молоччев перековали?» – «Да, говорит: – ета публика прошла, – говорит: – верно». – «Желайте ли, – говорит: – так я вас переработаю?» – «Кабы милость бы была, так не пожалели мы бы денег». – «Да, сработаю». – Народу много собралося в кузниче, окольнова. Глядят етот народ, ште такая штука: кузнечь до чево дошол – што старикоф на молоччеф перековывать.

Согласились эти старики. – «Што бы ты взял?» – «А по сту рублей, боле не возьму. У меня денег топере есь». – Приказал роздеччя старику. Старик роздеваеччя. Сейчас в горно старика. Жок, жок, жок, всево изжок, на наковальну выдернул, чучькал, чучькал, всево исчучкал, – ничево нет. – «Ах, ошибся, – говорит: – чево-нибудь в закалке».

Давай другова утоваривати. А надо выправиччя уж ему. Сговорил етова старика, другова; ада опеть в горно. Сожок ево всево, исчучкал.

/4. Заявил народ топеря: «Мотрите, ребята, его какая мода – народ жегчи? Ето слыхано ли?» – говорит. Доложили суду теперечя; приезжает становой, забирает етова человека, кузнечя. Потом забрали етова кузнечя, сковали в железа, погнали по етапу – там куды ево.

Попадает дьявол во стречу – тот, которой в роботниках жил. – «А што, дядюшка, ты куда это правишся?» – «Ой, молчи ты, детинушка! Я без тебя двух стариков ковал, да не вылилося у меня ничево». – «Так ты и думаешь, што у тебя выльеччя против меня?!.. А ето тебе из-за того показана форма: Богу-то молись, да и дьявола-та не гневи!»

Он втопоры и догадался, што бес жил у ево.

/1. Прежде, видишь, 20-летняя была служба, 25 лет. Как отслужит свою службу солдат, дадут ему пашпорт – и ступай на свою родину. Прежде ведь пароходов етих не было.

Идет солдат так; в слободу входит. Застигает ево темна ночь. Просицца ночевать, – нехто ево не пускает. Идет сиротка, живет в келейке: «Пойдем, служивой, я сохраню от темной ночи тебя!»

Приходит в келейку. Эта сиротка покормила ево обедом, услала постелю для нево.

А в етой слободе богатая богатина. Ну солдат так, как служил 25 лет, но не видал негде – не у господ, не у купечества едакова строенья: устроен дом и очень сукрашен. – «Што, 25 лет отслужил я, не видал едако сокрашенья! Хто жо у вас, хозяюшка, – говорит: – проживает этта? купец али помешшык?» – «Нет, – говорит: – кресьянин, только большой капитал имеет». – «25 лет я прослужил, не видал – по всей нашой державе нет едакова сукрашенья». – «А хорошо, – говорит: – сукрашенье, служивой, у ево, только жить, – говорит: – нельзя». – «А почему так?» – «А нечистой дух, – говорит: – пушшон в дом». – «Што жо, – говорит: – нечистой дух разе невозможно выжить?» – «О, – говорит: – служивой, три дохтура находились и расписывалися своей жизьей, – говорит: – штобы не искаться в ей, а богач, – говорит: – расписывается половиной количества изо всево имушчества».

Етот солдат говорит: «Ето не может быть, што нечистому духу даться крешшеному человеку!» – «Нет, говорит: – служивой! Трех дохтуров, – говорит: – ростерзали бесы».

Потом ета сиротка солдата уклала спать, сама к етому богачу: «Вот у нас находитца такой-то человек, ночует у меня, што можот ваш дом использовать». – На ответ ей богач и говорит: «Есь солдатов засерь-то!» говорит. Потом, одумавши, богач: «Да, дохтура по наукам пользуют, а у салдата можот приходилося в 25 лет с нечистым духом спорити?»

/2. Стает утром богач, приходит в ету келейкю. Солдат стал, умылся, Богу помолился. Богач и спрашивает ево: «Слыхом уверяетца, служивой, што мог бы ты мой дом использовать?» – «А што у тебя такое в дому?» – «Вот глушенесь ночи набьетца нечистова духу, заведут игру, даже стены дрожат». – «Это все, я думаю, пустяшно вашо дело, што нечистой дух не выжить из дому». – «А ты, служивой, можешь ли в своей голове росписатця?» – «А што моя голова? разе больно дорога? Пашпорт со мной: где умру, тут и похоронят!»

«Вот, служивой, я росписываю: половинно количество изо своева имушчества отдаю, если ты можошь мой дом использовать». – Этот богач взял етова солдата, повел к себе. Послал богач повестки становому приставу, што «при становом приставе распишися, салдат, о своей голове». – А богач росписался о своем имуществе: половина количества салдату. Ну, салдат росписался и богач росписалися.

/3. Приходит ночь темная. Солдат винну припорцию – в тот карман бутылку спустил, в другой – и пошол в ето зало. В етом зали розгуливатца – в ту комнату зайдет: хорошо, в другую: есшо лучше; на том деване полежит, на другом.

Как приходит полночь, нечистой дух лезет в эти зала. Атаман сел во стул. Солдат выходит из другова зала, стопал ногой: «Роспро… в… м…, нечистый дух! Хто вам приказал в ету залу ходить?» Атаманишшо: «Растерзать етова солдата!» – Солдат: «Нет, я растерзацца не дам!» – «А почему?» – «А хто хитрее зделает в етом дому, тот и оставайся! Если ваши хитрости хитрее, я отынь до веку не заглену в етот дом; если мои хитрости хитрее, вы штобы отынь до веку не заглядывайте!»

/4. Потом бесы зачали все ка(о)меди приставляти. У бесов испрошли все комеди. – «Давай, солдат, преставляй ты: у нас все вышли!»

Солдат взял напарью, – роскрашоной краской роскрашена, – зачал стену вертеть. Провертел стену до половины: «Давай вот, поместитесь все 12 человек в ету дыру!» – Все лезут, пишшат-вишшат. Один был бес храмой, у солдата милости просит, а солдат етова беса под ж… пихает: «Лесь, растак твою мать, поди ж… и ты!»

Он взял с себя крест, крестом оградил ету дыру. Атаман стал солдата просити: «Выпусти нас обратно! мы отынь до веку не заглянем в етот дом! А ты, солдат, не ходи только к нам на Круглов остров!»

Потом солдат розградил обратно, выпустил етих бесов из дыры. Эти бесы побежали из верхнова етажу по лестницам. А солдат етих бесов зачал под ж… пинать ногою, што «отынь до веку не заглядывайте в етот дом!»

Становой пристав половинное количество вчего имушчества у етова богаца солдату отписал и – штобы занимать любое зало, где солдату пондравитца.

Утром вставши до другой ночи, берет солдат сысторон понятых и хозяина, и некакой другу ночь не зделалось не игры, не шума, не грома – ничево не зделалось. Богачь по ночь, по две, по три (караулил?), нечево не стало слыху.

/5. Етот солдат живет год, и два, и три. Жить очень хорошо, а только бабы нет. Приходит к етому богачу: «Што, дядя? Я придумал женицца». – «Это хорошее дело! От нас невеста неотобьетца, хоть у купца, хоть у помешчыка, хоть у попа – у нас капиталу хватит. Где желаешь сватать невесту?» – Солдат говорит: «Которая меня сиротка счастьем нашла, ее возьму!» – «Ах, по нашому именью, она живет бедно». – «А нет, она меня счастьем нашла! Ее возьму». – Ну, и женился на етой на сиротке.

/6. Живет год, и два, и три. Приходит лето. И говорит: «Старуха, пойдем за грибам!» – «Да куды ты, – говорит: – за грибам-то итти?» – «Да вон, – говорит: – лес-от». – А старуха ему и говорит: «Этта, – говорит: – все какое-то мленье в лесу-ту». – «Какое-то мленье произвели! Ничево не признаю!»

А бесы бегают по етому самому Круглову острову, етова солдата припознали. Потом атаману сказывают, што «Солдат, – говорит: – у нас на Круглом острову».

Сделалась сильная (буря?), ветер, так – дерево на корню стоит, а вершиной по земле хлешшот. А солдат оградил дерево и стал под ето дерево и стоит. – «Ты што, солдат? Заклятье дал, штобы к нам на Круглов остров не ходить!» – Атаманишшо приказывает растерзать етова солдата. Солдат привиняется, што «Виноват я; не знал, што ето Круглов остров… Ну, дайте мне со старухой простицца». – «А где твоя старуха?» – Побежали бесы, притасшыли ету старуху. Старуха испугалась. – «Ну што, старуха? Давай простимся!..» (Конец сказки неприличен. Бесы испугались раскрашенной напарьи и оставили солдата в покое)

Был келейшик. Нечистые духи просили у нево места. Он не дает места. – «Пусти хоть кол вколотить». – Он не мок от них отбарабаччя; вколотили они кол.

Келейшык вышол рас не благословесь, видит: на горе кузничя, старых на молодых переделывают. Просиччя у них, переделать и ево. – «Не крестись!» говорит (в горн’от ево класть-то начали). – Он перекрестился, – один кол остался.

Жил-был старик, да такой горькой пьяница, что и сказать нельзя. Вот забрался он как-то в кабак, упился зелена вина и поплелся во хмелю домой, а путь-то лежал через реку, подошел к реке, не стал долго думать, скинул с себя сапоги, повесил на шею и побрел по воде. Только дошел до средины – спотыкнулся о камень, упал в воду, да и поминай как звали!

Остался у него сын Петруша. Видит Петруша, что отец пропал без вести, потужил, поплакал, отслужил за упокой души панихиду и принялся хозяйничать. Раз в воскресный день пошел он в церковь богу помолиться. Идет себе по дороге, а впереди его тащится баба: шла-шла, спотыкнулась о камешек и заругалась:

– Кой черт тебя под ноги сует!

Петруша услыхал такие речи и говорит:

– Здорово, тетка! Куды путь держишь?

– В церковь, родимый, богу молиться.

– Как же тебе не грешно: идешь в церковь богу молиться, а поминаешь нечистого! Сама спотыкнулась, да на черта сваливаешь…

Ну, отслушал он обедню и пошел домой. Шел-шел, и вдруг откуда ни возьмись – стал перед ним молодец, поклонился и говорит:

– Спасибо тебе, Петруша, на добром слове!

– Кто ты таков и за что благодарствуешь? – спрашивает Петруша.

– Я дьявол, а тебе благодарствую за то, что как спотыкнулась баба да облаяла меня понапрасну, так ты замолвил за меня доброе слово.

И начал просить:

– Побывай-де, Петруша, ко мне в гости. Я тебя во как награжу! И серебром и златом, всем наделю!

– Хорошо, – говорит Петруша, – побываю.

Дьявол рассказал ему про дорогу и пропал в одну минуту, а Петруша воротился домой.

На другой день собрался Петруша в гости к дьяволу. Шел-шел, целых три дня шел, и пришел в большой лес, дремучий да темный – и неба не видать! А в том лесу стоял богатый дворец. Вот он вошел во дворец, и увидела его красная девица – выкрадена была нечистыми из одного села, – увидела его и спрашивает:

– Зачем пожаловал сюда, доброй молодец? Здесь черти живут, они тебя в клочки разорвут.

Петруша рассказал ей, как и зачем попал в этот дворец.

– Ну, смотри же, – говорит ему красна девица, – станет давать тебе дьявол золото и серебро – ты ничего не бери, а проси, чтоб подарил тебе того самого ледащего коня, на котором нечистые дрова и воду возят. Этот конь – твой отец. Как шел он из кабака пьяной да упал в воду, черти тотчас подхватили его, сделали своей лошадью да и возят теперь на нем дрова и воду!

Тут пришел тот самый молодец, что звал Петрушу в гости, и принялся угощать его всякими напитками и наедками. Пришло время отправляться Петруше домой.

– Пойдем, – сказал ему дьявол, – я наделю тебя деньгами и славной лошадью, живо до дому доедешь.

– Ничего мне не нужно, – отвечал Петруша, – а коли хочешь дарить – подари ту ледащую клячонку, на которой у вас дрова и воду возят.

– Куда тебе эта кляча! Скоро ли на ней до дому доберешься, она того и смотри околеет!

– Все равно, подари. Окромя ее, другой не возьму!

Отдал ему дьявол худую клячонку. Петруша взял и повел ее за узду. Только за ворота, а навстречу ему красная девица:

– Что, достал лошадь?

– Достал.

– Ну, доброй молодец, как придешь под свою деревню – сними с себя крест, очерти кругом этой лошади три раза и повесь ей крест на голову.

Петруша поклонился и отправился в путь. Пришел под свою деревню – и сделал все, что научила его эта девица: снял с себя медный крест, очертил кругом лошади три раза и повесил ей крест на голову. И вдруг лошади не стало, а на месте ее стоял перед Петрушей родной его отец. Посмотрел сын на отца, залился горючими слезами и повел его в свою избу. Старик-ат три дня жил без говору, языком не владал. Ну, после стали они себе жить во всяком добре и счастии. Старик совсем позабыл про пьянство и до самого последнего дня ни капли вина не пил.

На Толвуе пропал муж у жены. Долго она понапрасну его отыскивала. И вот сжалился над нею сусед и указал ей такого колдуна, больше которого никто не мог отыскать ее мужа. Стала она просить колдуна о своем деле, а тот и говорит ей:

– Да что Иван-то Васильевич тебя ко мне посылает: он твоего мужа лучше меня отыскать может.

Пала баба в ноги к Ивану Васильевичу и упросила его пособить ее горю. Накануне Иванова дня отправились они оба к Ишь-горе и пришли туда в полуночную пору. Колдун научил бабу, что ей нужно делать, и остался сам внизу, а она поднялась вверх на гору – и видит большое село. Была темная ночь, а стал белый день; конца нет строению. На улицах пляски и игрища, расставлены столы, на столах яствам и питьям счету нет.

Как завидели черти чужую женщину, окружили ее со всех сторон и стали у ней выспрашивать:

– Зачем пришла к нам?

– Я-де мужа разыскиваю.

– Ну, – говорят, – ладно, так разыскивай: только держи ухо востро.

Стали рядами целые их тысячи: платья у всех одноличные, точно с одного плеча; нельзя их различить одного от другого ни по волосу, ни по голосу, ни по взгляду, ни по выступке. И никак бы не могла баба признать между ними мужа, да на счастье вспомнила наказ соседа. У всех платье застегнуто с левой стороны и нет ни кровинки в лице, а у мужа правая пола вверху, а кровь на щеках так и играет. Как узнала она мужа, ее честью отпустили с ним домой. И пока они шли до суседа, не спускала с рук руки мужа.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужицок-лесницок; он ходив лесовать недалеко и бив дици немного. Вот он и говорит сам сибе:

– Надо сходить подальше, можоть (быть) побью побольше.

Отправивсе по один день подальше и бьет всяково звиря много и слышит в одной стороне и крик, и рев, но не смев тово дни пойти туды. На второй день опеть-жо идет в ту сторону лесовать и тожо бьет всяково звиря ощо тово больше и чиет тот-жо крик и рев в той стороне; он опеть не смев туды идти, так оставив. Вот и на третий день идет туды-жо и тожо бьет всяково звиря много и опеть слышит рев и крик; расположивсе: што будет – схожу, што там такое. Приходит к этому месту и видит: дерутце лев-звирь и чорт. Вот этот левзвирь и давай просить мужичка, чтоб подсобив эттово чорта убить. И чорт просит мужицька-лесницька, штобы подсобив лева-звиря убить. Мужик думает сам сибе: «Не знаю, которово и убить?

Если чорта убить, то лев-звирь съест меня, а лева-звиря убить – чорт помучит, помуцит, да живо-жо оставит», – и решив льва убить. Вот он взяв свое ружье, зарядив ево покрипце и убив лева-звиря. Этот чорт и говорит:

– Цем-жо я буду тебя, мужицок, награждать? Здесь наградить мне нечцем, – пойдем-жо, друг, домой, – там я награжу тебя цем нибудь!

Приходят оне к чорту, бросает этот чорт шкуру лева-звиря о пол и говорит своему отцю:

– Ах, батюшко! Сколько я не ходив, а все-таки лева-звиря погубив!..

– Ах, дитя! – говорит отец, – где тибе лева-звиря погубить?

– Да вот мне, батюшко, мужицок-лесовицок помог убить, я не знаю, цем-жо ево и наградить?

– А вот што, дитя! – говорит старшой чорт, – Есть у нас серебряное кольце, с руки на руку переложить – выскочат 12 молодцей, що угодно, то и сделают, отдадим ему, пусть он повисит под правую пазуху.

– Но этово, – говорит малой чорт, – мало ему; вот што, друг, пойдем к цярю, у цяря есть много пастушков, пасут стада и делают утраты во всякий день много, и порядись ты у этово цяря пасти скота и будешь пасти постоянно сохранно и жалованье он тибе положит большое.

Приходит к цярю и говорит мужицок на этих пастухов, што «Вы, вот, ходите и много утраты делаете, а я буду ходить сохранно!» Вот ево цярь этот и порядив в пастухи и рядив ему сто рублев в лето; он и став ходить сохранно. Этих, старых пастухов цярь посадив в тюрьму, им стало бедко на новово пастуха; и выходят цярские дети погулять к острогу, вот эти острожники и говорят:

– Эй вы, цярские дити! Подьте-тко сюды, цево нибудь скажем про вашево новаво пастуха.

Дити подошли, они говорят:

– Ваш молодой (новой) пастух похваляетце достать из-за тридевять земель, из-за тридесять морей, из тридесятово цярства от бабки от довгоноски внуцьку Олену, прекрасну девицю.

Вот дити пришли домой и сказали своему отцю. Доживают до вецера, пригоняет пастушок скота сохранно, и призывает ево цярь на-лице и говорит ему таковы слова:

– Ну, вот што, молодець, достань мне сей-жо ноци невесту от бабки довгоноски внуцьку, Олену прекрасную, не достанешь – голова долой!

Вот пастушок заплакав горьким горюцим слезами и вышев из цярства, да сам сибе и говорит:

– Эх, кабы на эту пору, на это времецько, да старопрежний друг-чорт!

А он тут и есть.

– О цом, говорит, друг плацошь?

– Да вот так и так, говорит, цярь службу накинув.

– Однако, какую?

– Да приказав достать из-за тридевять земель, из-за тридесять морей, из тридесятово цярства Олену, прекрасну девицю, взамуж.

– Эх, друг! – говорит чорт, – это нам не служба, а службишка. Садись за плеци!

Вот он сев за плеци к чорту, и потащились. Несет ево чорт и говорит таковы слова:

– Вот што, друг! Придем мы с тобой туды, а мне в дом зайти неприступно; в этот дом ты пойдешь все равно, што поло; у ворот стоят цясовые, но я напущу на их сон, все равно, што мертвые будут. Когда в первую комнату взойдешь – спит простонародье; во вторую комнату взойдешь – спят солдаты; в третью комнату взойдешь – спят господа офицеры, и на всех я напущу мертвой сон; в цетвертую комнату взойдешь – спит она, прекрасная Олена; заверни ты ее с постелькой всей и тащи по ком хоцешь, хоть по народу, не кто не пробудитце.

Мужик так и сделав; прошов три комнаты, взошов в цетвертую, взяв ее с периной и потащив скорее, а все спят как мертвые; приносит на улицю, садитце к чорту за плеци и потащились к цярю. Приходит он к цярю и кладет ее в прихожую. Эта девиця по утру встает и говорит сама сибе:

– Ах, Боже мой! гле же я теперь лежу? у цяря в прихожей …

Вот приходит цярь к ней и говорит:

– Што-жо, Олена, прекрасная девиця, идешь-ли взамужество за меня?

– Ах, ваше цярское величество! отцево-жо я нейду за вас, только есть-ли у вас винцельное платье?

– Как-жо, говорит, нет у нас платья?

Вот он отвел ей комнату с платьем; она день выбирает, другой и третий и не могла по уму прибрать платья.

– Ну, говорит, ваше цярское величество, когды умили меня достать, так умийте и мое винцельное платье достать!

Вот этово пастушка цярь опеть призывает к сибе на-лице и посылает опеть туда-жо за платьем.

– Представь-жо, говорит, к утру, а не представишь – голова с плець долой!

Пастух выходит из царства и плацет тово тошняя.

– Ах, говорит, кабы на эту пору, да на это времяцько, да старопрежной друт-чорт!

Он тут и есть.

– О цом друг плацешь? – говорит.

– Да вот цярь опеть службу накинув: приказав достать платье винцельное.

– Ну, говорит чорт, эта служба ницево-таки служба! Но, давай постараемся, можот достанем.

Вот пастушок сев к нему за плеци, и потащились опеть. Несет ево чорт и говорит:

– Вот што, друг, это платье у ней в каменном соборе и в алтаре под престолом. Вот мы когды придем к этому собору, у этово собора (есть) каменная ограда и лежит тут обломков кирпицю много, ты бери один которой поматеряя; в этом соборе будет совершатце служба, ты взойди в собор и встань за пецьку, а мне идти туды неприступно. Вот я обвернусь златорогой ланью, буду вокруг собора бегать и служба остановитце, пойдут меня ловить и выйдут из собора все, останетце один монах, да и тот станет в окно смотрить. Вот ты (в это время) из-за пецьки выйди и этим кирпицем в тиме ево ударь и сними с ево монашеское платье и надинь на себя; тогды и возьми это платье из-под престола, выходи вон и лови меня, я тибе половлюсь.

Вот приносит ево чорт к этому собору, – тоцьно, што в соборе служба идет, и взяв он кирпиць, которой поматеряя, заходит в собор и встает за пецьку, штобы некто не видав ево. А чорт обвернувсе златорогой ланью и став бегать вокруг собору. Певцие увидали эту лань и остановили службу, друг по дружке и вышли все; оставсе один монах и тот смотрит в окно. Вот этот мужицок выходит из-за пецьки, этим кирпицом и зашиб монаха, сняв с ево монашеское платье и надев на себя; потом достав подвинецьное платье из-под престола, сунув ево за пазуху, выходит вон и ловит эту лань. А люди ему и говорят:

– Эх, монах! где тибе поймать эту лань? – есть полутше тебя, да не могут половить!..

Он одно: пробираетце к ней да дружелюбит, а эта лань подвигаетце к нему да лащитце. Поймав эту лань и сев на ее. Народ крицит:

– Монах, вались! не то увезет тебя – а он держитце да думает, как бы скоряя уехать. Выехали на заполье, сняв с себя монашеское платье, повесив на кол, а сам сев к другу за плеци, и потащились опеть.

Приходит пастушок к цярю и кладет это платье в прихожую. По утру встает Олена, прекрасная девиця, и говорит:

– Ах, Боже мой! Где мое платье было, а топерь у царя в прихожой лежит.

Приходит к ней цярь.

– Ну, што-жо, говорит, Олена прекрасная девиця, идешь-ли за меня взамуж топерь?

– Отцево нейду, говорит, ваше цярское величество, но есть-ли у вас винцельные кони и карета?

– Как-жо, говорит, у нас нет коней и кореты?

Вот он отвел ей конюшну, другу и третью; она день выбирает, другой выбирает и третий, – не могла по уму прибрать не коней, не кореты, и говорит опеть цярю:

– Когда умили ваше цярское величество меня достать, умили и мое подвинцельное платье достать, так умийте-жо и моих тройку коней и корету достать!

Вот цярь опеть своево пастуха призывает и наказ наказывает, штобы к утру достать тройку коней и корету, а не то – голова с плець долой! Выходит пастушок из цярства и плацот ишо тово тошняя, да и говорит:

– Эх, кабы на эту пору, на это времецько старопрежний друг-чорт!

А он тут и есть.

– О цом, говорит, друг плацошь?

Он сказав, што так и так, царь службу накинув опеть.

– Какую-жо службу накинув?

– Приказав, говорит, тройку коней винцельных достать и корету.

– Ага, говорит, – да это служба! Ну, да все-таки пойдем, можот достанем.

Вот и потащились добры молодци опеть. Эти кони и корета были у ней в синем море под каменной плитой. Приходят к синю-морю, чорт посылает этово мужицька в лафку купить две свици воску ярово. Мужицек принес две свици воско-яровых; одну свицю затеплив сибе, а другую товарищу. Чорт и говорит ему:

– Вот што, друг! когда вся свиця изгорит, а меня из моря все-т нет, то и ты валейся в воду, и тибе не жира! – сказав это и укурнув в море. Этот мужицок и давай ходить по берегу и дожидает своево товарища. Вот у ево половина свици сгорела, а чорта все нет; вот ужо и немножко стает, – ево все нет; и став он уж к нокотку прилипать свицюшку и заплакав горькими да горючими (слезами):

– Видно и мне не жира, думает…

Вдруг по морю волна заходила, – это чорт и идет на тройке; выехав на берег и вскрицяв:

– Успевай садитце, друг, скоряя!

Мужицек успев вскоцить ему в карету, и понеслись добры молодци: где у дома угол захватят – угол проць, где у церквей прихватят угла – главы покривятця. Вот чорт и говорит своему другу:

– Вот што, друг! ни доидем до цярства, ты их тпрруукни, а то все ваше цярство разнесем.

Не доехали оне до цярства, мужик и крикнув (лошадям) «тпррру!» – кони остановились…Вот оне доехали до цяря. Мужицек-пастушок вышов из кореты, привел этих коней к столбу тоценому и привязав к кольцю золоценому, надавав пшеници белоярыя и заходит к цярю в палаты, и дает знать государю, што привел таких-то коней. Царь призывает Олену, прекрасную девицю, на лице к сибе:

– Ну, што-жо, Олена, прекрасная девиця! Идешь-ли топерь за меня взамуж?

– Отцево-жо, говорит, нейду, ваше цярское величество, – коли вы умили меня достать, и мое винцельное платье, и моих коней с коретой, ну, так ищо у этово своево верново слуги отрубите голову, – тогда я за вас иду взамуж.

– Нет, девиця Олена, не подымаютце у меня руки срубить головы ево, – сказав ей цярь.

Вот она взяла саблю и срубила голову самому цярю и взяла этово пастушка за ушка и поцеловала ево во уста:

– Пусть-жо ты мой муж, а я твоя жона!

Вот он и сев на цярство. Вот ево старопрежний друг чорт и приходит (к нему) да говорит:

– Ах, друг! Сев на цярство, да не на руки куделя…

Мужицек день прожив, наступила ноць, ложитце с молодой жоной спать… Эта бабка довгоноска изозналасе там, што ее внуцька увезена и за цяря взамуж отдана, и отпустила она своей силы три корабля, штобы это цярство все пленить, головней покатить, и цяря опалить. Старопрежной друг чорт приходит к нему и колотитце:

– Ах, друг, – говорит, – спишь, да свою голову проспишь!

Вот он встав, в свою подзорную трубку поглядев (и видит:) идет морем три корабля силы; он взяв это кольцо из-под правой пазушки, с руки на руку переложив и выскоцили двенадцеть молодцей:

– Цево угодно, ваше цярское величество? – говорят.

– А вот что, братци, – говорит он, – эту силу всю разбить и по воде разметать!

Вот эти молодци и пошли по морю, все равно как по земле, и всю силу разбили и по воде разметали, и приходят на прежнее место. Переночевали ноць, как ницево и не было; наступает день, живут (молодые) преспокойно; наступает опеть вечер и, как только-што спать легли, эта бабка довгоноска отпустила шесть кораблей силы, надо ей цярство покорить. Вот старопрежний друг чорт опеть колотитце и говорит такие слова:

– Эх, друг, спишь, да свою голову проспишь!

Цярь встает, в подзорную трубку поглядев (и видит:) идет шесть кораблей силы и тово ближе. Он торопесь кольцо с руки на руку переложив, выскочили 12 молодцей.

– Цево изволите, ваше цярское величество?

– Надо, братци, эту силу всю розбить и по воде разметать!

Вот оне эту силу разбили и по воде разметали и воротились на старое место. Переноцевали (молодые) ноцьку, как нецево не бывало, живут и день преспокойно, наступила третья ноць. Вот бабка довгоноска отправила 12 кораблей силы и сама в легкой лодоцке поехала: надо ей узнать, куда сила девается. А старопрежний друг чорт опеть приходит и колотитце:

– Эх, друг, спишь, да голову проспишь! – крикнув.

Царь встав, в подзорную трубку поглядев: идут 12 кораблей силы, а сзади идет и сама бабка довгоноска в легкой лодоцьке. Он кольце с руки на руку переложив, – выскочило 12-ть молодцей:

– Цево изволите, ваше цярское величество?

– А вот што, братци, – говорит, – надо эту силу разбить, и по воде разметать, а бабку довгоноску в гости созвать.

Оне эту силу всю разбили, по воде разметали, а бабку довгоноску в гости созвали. Вот зять ее молодой стал угощать всякими напитками, в том цисле и сам напивсе, сделавсе оцень пьян и лег спать.

– Как-жо ты у моия бабушки силу губив?

– А своей, – говорит, – русской храбростью.

– Врешь, што нибудь да есть у тебя?

Он с пьяна то и сказав, што «У меня под правой пазушкой на шовковой лентоцьке есть серебряное кольце, – с руки на руку переложу, выскочит 12-ть молодцей, што надо, то и сделают». Вот и заснув. А жона ево возьмет да это колце и срежот и выйдет с этой бабкой вон. Бабка возьмет это кольце с руки на руку переложила, – выскочило 12-ть молодцей:

– Цево изволите, бабка довгоноска? – спросили те.

– Это царство, – говорит, – все покорить, попленить, головней покатить и цяря опалить!

Вдруг это цярство и загорело, головней все покатило и самово цяря опалило. Эта бабка со соей внуцькой села в лодку да и обратилась в свое место. Вот старопрежной друг чорт и приходит к своему товарищу и говорит:

– Ах, друг! Я тибе говорил, што не на руки куделя…

Взял ево, посадив на плеци и унес домой. Принес домой и говорит своему отцю:

– Ах, батюшко! У меня што над другом-то сделалось – всево опалило!

– А вот што, дитя, слезай-ко в подполье, у меня есть там кувшинцик о двенадцати рыльцях – принеси.

Чорт этот кувшинцик достав и став лецить своево товарища, и вылецив, тот сделавсе ищо лутше прежнево; вот и говорит ему:

– А, што, друг, не желаешь-ли своей жоны повидать?

А он отвицеет:

– Эх, друг! Да где-жо мне теперь своя жона повидать?

– Да ежели желаешь, – говорит чорт, – так садись за плеци, сицяс посмотрим.

Вот он тут сев за плеци и потащилисе добры молодцы. Дорогой и говорит чорт ему:

– Вот что, друг! Оне топерь с дорожки в бане моютце, а в баню мне зайти тут можно; возьми-жо ты свою саблю и встань в передбанье, а жона твоя из бани пойдет, ты не тронь ее, а бабка пойдет, то как только она в двери голову покажет, я с зади немножко подпехну, – ты не зевай, руби ей голову саблей. Приходят добры молодцы к этой бане, как есть оне с дороги моютце в ней; чорт и забравсе в баню к ним, а мужицек встав в передбанье. Вот выходит жона ево из бани, сунула в двери голову и говорит своей бабке довгоноске:

– Ах, бабушка! Русским духом пахнет!

– Што ты, дитя, – отвицеет бабка, – какой здись русский дух? Ты жила там, – тибе все русский дух и цюетце…

Вот жона и ушла из бани; бабка одна осталась в бане. Вот и она покатилась водой и пошла вон; во двери только-што голову показала, чорт с зади немножко попехнув, а мужицек и отсек ей голову, взяв за нос и бросив в море; на ногу встав, другую раздернув и тожо в море бросив. Пришов он к своей молодой жоне, берет ее за руку и отправляютце в свою местность, и построив он опеть свое цярство ищо лутше прежнево, и став он со своей жоной жить да цярствовать, тем и сказка концеетце!..

(Вельский у. Зап. со слов Матушкина. 90-ые годы)

Жили были старик со старухой, у них был один сын Иван. Этот Иван вздумал вить веревки. Пришел на берег реки и вьет веревки. Вдруг из воды вышел чертенок и спрашивает:

– Чево, Иван, делаешь?

Иван сказал:

– Веревки вью, стану море моршить, да вас чертей корчить.

Чертенок сказал:

– Что тебе надо за это? – и пошел чертенок к старшему чертенку спрашивать. Старший велел:

– Перво побегайте с Иваном.

А Иван сказал:

– У меня есть маленький сивенький старичек, так ты с им побегай наперво.

На то время выскочил из кустов заяц и побежал, чертенок и кричит:

– Ой, ой, нет не угонится.

Чертенок и думает, за стариком сивым не угонится, а за молодым Иваном нечего и думать; этот чертенок испугался и убежал опять к старшему и рассказал старшему.

– Ну, ступай, покидайте палки.

Этот чертенок принес палку толстую и большую и кинул палку высоко. Иван сказал:

– Ты низко кинул, а я кину из виду вон.

Чертенок думает, что и правду кинет высоко, испугался и убежал. Пришел к старшему и сказал; старший сказал:

– Сходи и поборитесь и узнай силу.

Когда пришел к Ивану, чертенок и говорит:

– Давай боротся.

Иван сказал:

– Мне не стоит марать руки, а у меня есть дед семидесяти пяти лет, так ты хоть с ним-то справься.

В то время из лесу вышел медведь. Этот чертенок и схватился. Медведь все его изуродовал. Чертенок говорит старшему, когда пришел от медведя:

– Больше не пойду к Ивану.

Старший сказал:

– Сходи, что надо еще Ивану.

Чертенок пришел, а Иван тем времянем выкопал яму, свою шляпу изорвал и разтянул по яме, чертенок и говорит:

– Иван, моря не морши и нас чертей не корчи, что надо, то и бери.

Иван сказал:

– Вот эту шляпу наноси полную золота.

Этот чертенок обрадел, стал носить мешком золото, носит, носит, и подачи нет, и говорит Ивану:

– Какая у тебя большая шляпа-та!

Иван сказал:

– Ничего не велика.

Чертенок полную яму наносил золота и принес колечко и говорит:

– Вот тебе еще подарок, когда тебе что надо, все тебе будет, только с руки на руку перенадень.

Иван взял колечко, распрощались, чертенок ушел, Иван золото увез домой. Иван и говорит своей матери:

– Сходи сватом к царю, – а у царя было (так) дочь, звали Марьей, – не отдаст-ли за меня.

Мать пришла к царю и говорит:

– Царь, великий государь, отдай за моего Ванюшку свою дочь Марью, у его денег не меньше твоего.

Царь и говорит:

– Пусть сделает дом точно такой, как у меня, чтобы сегодня ночьей, вутре я выйду на бавхон, чтобы видно было его дом.

Мать когда пришла домой и заплакала и разсказала Ивану. Иван и говорит:

– Не тужи, утро вечера мудреняе.

Мать отстала плакать и легла спать, а Ванюшка вышел на улицу, с руки на руку перенадел колечко, вдруг пришло страшно народу и стали работать, к утру дом лучше царева сделали. Мать Ивана утром встала, смотрит – все не по старому, и пошла мать к царю, пришла к царю и говорит:

– Вот, царь, экой хитрой у меня Ванюшка, в одну ночь экой дом заворотил.

Царь сказал:

– Пусть в одну ночь церковь сделает.

Еще пуще запечалилась, пришла домой, сказала Ванюшке. Иван сказал:

– Не тужи.

Вышел ночьей на улицу, перенадел с руки на руку колечко, вдруг сделалась церковь и зазвонили и царя разбудили. Мать пришла к царю и говорит:

– Вот, царь, великий государь, все сделано, отдай твою Машеньку.

– Можно отдать, только с тем, чтоб от вашего дому до моего дворца были мосты хрустальные и сукнам устланы, а по ним чтобы ходила карета-самоката и всякия птицы пели.

Мать испугалась и заплакала и пошла домой, пришла домой и разсказала Ивану. Он и говорит:

– Утро вечера мудреняе, не тужи.

Когда легли спать, вышел на улицу, перенадел колечко, вдруг стали мосты хрустальные и сукном устланные и карета-самоката до самого дворца царского, и всякия птицы поют, и отдал царь за Ивана Машеньку.

Не долго после свадьбы пожили, Машенька у Ивана все выпытала, как все он устроил. Когда он уснул и положил колечко под подушку, эта Машенька колечко взяла и с руки на руку перекинула, выскочило несколько молодцов:

– Снесите меня за тридевять земель, в пятидесятое царство; – когда ее снесли и у Иванушка ничего и не стало. Когда Иван пробудился, то все стало худое, и заплакал и пошел к тестю:

– Машеньки, – говорит, – нет, не знаю, куда и девалась; – царь испугался, не знают, куда и девалась Машенька. Иванушка сходил к кузнецу, сковал три костыля и испек три просвиры и пошел разыскивать Машеньку. Долго он шел, подходит к избушке, пришел в избушку, лежит баба-яга из угла в угол и нос в потолок, когда Иван заходит в избу, и кричит баба-яга:

– Фу, фу, фу, русскаго духа слыхом не слыхала и видом не видала, а сам ко мне на дом пришел, съем-погублю, на белый свет не опущу.

– Ишь, старая чертовка, не сердись, не ерись, а напой, накорми.

Эта старуха напоила, накормила и стала спрашивать:

– Куда пошел и куда правишься?

О(н) ей:

– Свою Машеньку розыскиваю.

Она ему говорит:

– Ой, дитятко, трудно тебе до нее доступить, она у моей старшей сестры живет, она чему порадела, и житье-то, житье ей худое, идти-то назад нельзя, все с моим племянницам ходит.

Она дала ему скатертку-самолетку. Он пока до ее шел, так железную трость исподпирал и просвиру изглодал, и подходит к избушке, и идет в избушку, лежит баба-яга, из угла в угол и нос в потолок и говорит баба-яга:

– Русскаго духа видом не видала и слыхом не слыхала, а сам ко мне на дом пришел, съем-погублю, на белый свет не опущу.

Ванюшка и говорит:

– Ишь, старая чертовка, ты бы с дорожки напоила, накормила.

Эта старуха встала, Ванюшку напоила и накормила, стала спрашивать:

– Откуда и куда путь-дорогу держишь?

Ванюшка бавшке обсказал все, как и как стала. Бавшка Ванюшку пожалела и дала ему меч-складенец, и говорит:

– Твоя Машенька живет у старшей сестры моей, – она его подняла, и распростилась. Ванюша пошел, долго он шел и опять просвиру изглодал и трость изподпирал; вдруг подходит к избушке, заходит Иван в избушку, лежит баба-яга из угла в угол и нос в потолок, когда зашел в избу:

– Фу, фу, фу, русскаго духа слыхом не слыхала и видом не видала, сам русский дух ко мне на дом зашел, съем-погублю, на белый свет не опущу.

Он говорит:

– Старая чертовка, ты бы не торопилась со своей поежой, а ты бы дорожнаго человека напоила и накормила и добро поучила.

Сейчас старуха соскочила, напоила и накормила Иванушка и стала спрашивать:

– Откуда и куда путь держишь?..

Он все разсказал, как что было. Старуха пожалела и сказала:

– Трудно тебе будет до ее доступить, она живет у старшей моей сестры, отсюда не далеко.

– Ну ладно, – говорит старуха, – скоро твоя Машенька придет в голове искать, а ты лезь под кровать к ей в сундук и посиди в сундуке.

Когда Иванушка залез в сундук, вдруг пришла Машенька к старухе, и Ванюшка слышит. Машенька стала у бавшки в голове искать, бавшка и спрашивает:

– Что же бы ты, Машенька, поглядела ли бы на своего Ванюшеньку?

– Поглядела бы, хоть одним глазком да взглянула бы.

А Ванюшка сидит и слушает.

Машенька от бавшки уж ушла, Ванюшка вышел из сундука. Бавшка научила Ванюшку, что:

– Иди в сад и продавай меч-складенец, – и дала клубочик, – потом, на другой день, клубочик станут покупать мои племянницы, а ты с тем продавай, чтобы ночь спать с Машенькой, также складенец и скатертку.

Пришел в сад, разсклал на скатертку меч-складенец и клубочик; пришли покупать и купили за то, что Ванюшке надобно с Машенькой ночь проспать. Они взяли Машеньку, напоили до пьяна и повалили спать. Ванюшка будил да плакал, что:

– Марья-царевна, как я до тебя доступал, три просвиры изглодал и три трости железные изподпирал, а ночь прошла.

Те девки пришли и его прогонили. Когда Иван ушел от них опять в сад, выложил скатертку-самолетку и клубочик, пришли эти девки, клубочик купили с тем, что ему с Машенькой ночь проспать. Оне Машеньку опять пьяную напоили и спать повалили и булавкам у Машеньки платье к постеле приколотили, и Иванушко опять лег с Машенькой, а Машенька опять пьяная, он будил да плакал, разбудить не мог. Опять ночь прошла, Иванушка опять прогнали, а Машенька когда разбудилась, стала допытыватся. Этот Ванюшка опять в саду скатертку последнюю продавать, и пришли девки покупать скатертку, и продав Ванюшка за то, чтобы ночь с Машенькой спать. Когда Машеньку стали поить, то она будто пьет, а сама в рукав льет, она притворилась пьяная и повалили с Ванюшкой спать. Ванюшка заплакал и говорит:

– Как я до тебя доступал, три просвиры изглодал и три трости железные изподпирал, – как вдруг одна слеза попала Машеньке на лицо, она пробудилась, сразу воровски вышли и кольцо с руки на руку перекинули и оказались дома, и у Ванюшки дом опять стал хороший. Царь увидел, что и мосты хрустальные и сукном устланные и бегает карета-самоката, царь обрадел, сел на карету и приехал к зятю и дочери, и сделали пир на весь мир.

(Кадниковский у. 1907 г.)