Студент, комедия в пяти действиях. Черновой автограф первой редакции пьесы, впоследствии названной «Месяц в деревне». Текст комедии занимает большую часть тетради (132 нумерованные страницы из 160) в синей картонной обложке, на которой вырезано: Тург<енев>. Обороты обложки испещрены записями имен и фамилий, росчерками, цифрами, набросками профилей (в ряду этих записей слова «Студент», «L’Etudiant», фамилии «Гервег», «Лепаж», отметка на французском языке «Сафо. Опера в двух актах, Гуно» и т. д.).

На титульном листе надпись: «Студент. Комедия в (трех) пяти действиях Ив. Тургенева. Кончена 22-го марта 1850 г. (rue et Hôtel <du Port-Mahon, № 9>, переписана и отправлена в Петербург 8-го апреля 1<850>. Париж. 1848». Па с. 2, а также на полях с. 51 (начало III действия) и 52 – перечень явлений, обозначенных инициалами действующих лиц. На с. 8 на полях ряд фамилий: Касимов, Казанов, Костин и др.; некоторые из них только начаты, записаны лишь первые их слоги: Ле, Ко (на этой странице студент впервые назван Колосовым). На c. 119 на полях несколько имен (среди них «Эмма» и «Herwegh»). На некоторых страницах – заметки Тургенева, использованные в тексте комедии. На с. 40 замечание: «О связи с литературой», поверх которого написан рассказ Беляева о неудачном драматурге. На страницах 41, 54, 65 и 132 записи: «Благодарность Большинцова», «Изменение пр<отив> вчерашнего», «Она сама не подозревала, как это было сильно», «выводок куропаток». На многих страницах наброски профилей, росчерки, рисунки и проч. На страницах 10, 11, 135 и 136 записаны заглавия и перечни действующих лиц трех ненаписанных комедий («Жених», «17-й №» и «Компаньонка» – см. наст. том, с. 523–524).

Автограф комедии «Студент», принадлежавший после смерти Тургенева дальней его родственнице О. В. Галаховой, в 1909 г. демонстрировался на выставке памяти И. С. Тургенева («Каталог выставки в память И. С. Тургенева в Императорской Академии Наук». Март 1909, 2-е изд., с исправлениями. СПб., 1909, с. 41). В 1918 г. рукопись перешла в Тургеневский музей в Орле (Португалов М. Тургениана. Орел, 1922, с. 3), откуда передана была в ГЛМ в Москве. С 1941 г. рукопись находится в ЦГАЛИ. Данные о ней см. в статье H. H. Фатова «Рукопись „Студента“ Тургенева» (Культура театра, 1922, № 1–2, с. 47–52), краткое описание – в «Бюллетенях Государственного литературного музея», № 1 (И. С. Тургенев. Рукописи, переписка и документы. М., 1935, с. 10). Полностью рукопись комедии «Студент» см.: Т сб, вып. 1, с. 72–195.

Рукописный текст двух вставок в журнальную редакцию комедии «Месяц в деревне», на одном листе бумаги большого канцелярского формата. Лист исписан с обеих сторон. Вставки относятся к последней сцене 4-го действия, от слов: «Анна Семеновна (останавливается и поднимает руку)» до конца действия: «Оба уходят в дверь сада. Занавес падает», и к первой сцене действия 5-го, от самого его начала до реплики Веры: «Что вам угодно?» (см. наст. том, с. 387). Автограф хранится в Отделе письменных источников ГИМ. Полностью напечатан: Т сб, вып. 1, с. 197–199.

Совр, 1855, № 1, с. 29–170.

Цензурные изъятия в корректуре журнального текста пьесы, отмеченные в письме Д. Я. Колбасина к Тургеневу от 31 августа 1856 г. Автограф в ИРЛИ, впервые опубликован: Т и круг Совр, с. 255–261.

Т, Соч, 1869, ч. VII, с. 379–530.

Т, Соч, 1880, т. 10, с. 379–529.

Впервые опубликовано под заглавием «Месяц в деревне. Комедия в пяти действиях»: Совр, 1855, № 1, с. 29–170, с подписью: Ив. Тургенев. 1850. Этот текст явился результатом переработки первой редакции, которая писалась в 1848–1850 гг. в Париже и предназначалась для майской книжки «Современника» 1850 г., но в апреле была запрещена цензурой в корректуре. Последняя редакция, переработанная на основе текста чернового автографа, была опубликована в Т, Соч, 1869, ч. VII. В этой редакции пьеса перепечатывалась в последующих изданиях сочинений Тургенева.

В настоящем издании комедия «Месяц в деревне» печатается по последнему авторизованному тексту (Т, Соч, 1880, т. 10) с устранением, по рукописи и предшествующим изданиям, его явных дефектов.

Часть этих дефектов была отмечена самим Тургеневым в списке «Важнейшие опечатки», приложенном к т. 1 его сочинении издания 1880 г. Опечатку «Я Ничего» Тургенев механически исправляет на: «Я ничего», в то время как в черновом автографе и журнальном тексте стояло: «Я? Ничего» (с. 317, строка 15). В настоящем издании принято последнее чтение, как более соответствующее контексту.

К дефектам, не замеченным автором, относятся:

Комедию «Студент» Тургенев писал, как обозначено на титульном листе чернового автографа, в Париже, в 1848–1850 гг. Самое раннее из дошедших до нас упоминаний о новой комедии сохранилось в его письме к А. А. Краевскому от 2 (14) апреля 1849 г. Перечисляя начатые им работы, Тургенев отмечал: «„Студент“ – комедия в 5-ти действиях (первое действие кончено. Над этой вещью я намерен трудиться весь этот год)».

В первой редакции комедии полностью определились все действующие лица и сюжет будущего «Месяца в деревне». Больше того, именно в этой редакции, в отличие от последующих, в особенности от журнальной, идейные и психологические задачи, которые ставил перед собой автор, осуществлены наиболее полно. В любовной коллизии как бы проверяется жизненность и сила трех социальных характеров: во-первых, дворянского либерала-интеллигента, носителя тонкой эмоциональной и духовной культуры; во-вторых, «положительного», делового человека – помещика-хозяина и, наконец, студента-разночинца, вдохновленного идеями Белинского. В комедии художественно воплощены характерные для Тургенева уже с конца 40-х годов раздумья о «лишнем человеке», его психологии и социальной природе, о новом общественном явлении – разночинце-демократе, о судьбах русской женщины, об отношении человека к природе (ср., например, «Дневник лишнего человека», «Переписку» и др.).

По свидетельству современников, некоторые ситуации и образы «Месяца в деревне» носят автобиографический характер. М. Г. Савина вспоминала: «…Наталья Петровна существовала и в действительности. Теперь я забыла ее фамилию, но в Спасском Тургенев показывал мне даже портрет ее. И прибавил при этом: А Ракитин это я. Я всегда в своих романах неудачным любовником изображаю себя» (Т и Савина, с. 77). В литературе о тургеневской драматургии было высказано мнение, что «в Ракитине – несомненные отражения самого Тургенева, а время работы над „Месяцем в деревне“ – один из напряженных моментов романа Тургенева и Полины Виардо, с мужем которой у него были отношения, близкие отношениям Ракитина и Ислаева». Вероятна автобиографическая основа ряда высказываний Ракитина (см. наст. том. с. 642). Однако эту автобиографичность не следует преувеличивать. Характер Ракитина имеет типическое значение. Не события личной жизни писателя определили основной драматический конфликт и большинство сюжетных ходов пьесы, а реальности современной эпохи.

В творческой истории «Месяца в деревне» сыграло известную роль знакомство Тургенева с драмой Бальзака «Мачеха» («LaMarâtre»), шедшей весной 1848 г. в Париже, где Тургенев тогда жил. «Главные персонажи обеих пьес, – полагал Л. П. Гроссман, – вполне соответствуют друг другу в общей сценической схеме; они выполняют совершенно аналогичные роли. <…> Соотношение действующих лиц в обеих пьесах сводится в основном к следующей схеме: молодая женщина (Гертруда, Наталья Петровна) является соперницей юной девушки, своей падчерицы или приемной дочери (Полина, Верочка) в любви к молодому человеку, служащему у них (Фердинанд, Беляев); влюбленная женщина в целях удаления соперницы пытается выдать девушку замуж за явно неподходящего претендента (Годар, Большинцов). В этом плане, как и вообще в развитии соотношений между главными персонажами, принимает деятельное участие домашний врач, тонкий и насмешливый наблюдатель всего происходящего (Вернон, Шпигельский). Вот схема, неизменно определяющая развитие действия обеих пьес». Однако, даже если Тургенев и воспользовался сюжетной схемой «Мачехи», он придал всей драме иной смысл, имеющий мало общего с содержанием пьесы Бальзака. От «Мачехи» «Месяц в деревне» отличается и конфликтом, и сутью изображенных характеров, и «психологической задачей». В «Мачехе», в частности, нет персонажа, соответствующего Ракитину, который несет у Тургенева важнейшую идейную и художественную нагрузку; пьеса Тургенева хотя и была существенно обеднена, но не распалась при удалении в цензурной ее редакции образа Ислаева; пьеса Бальзака при уничтожении образа мужа лишилась бы всякого смысла. Важное отличие отметил и Гроссман: в комедии Тургенева полностью отсутствует характерный для «Мачехи» мелодраматизм. Конечно, попытка Бальзака показать, по формулировке критика «Revue des Deux Mondes», что «вокруг какой-нибудь кушетки и ломберного стола человеческие страсти могут сплести такую же подлинную трагедию, как и в идеальном мире исторических героев», могла привлечь и Тургенева, но к его «Месяцу в деревне» никак нельзя было бы отнести слова, сказанные фельетонистом «Северной пчелы» по поводу «Мачехи»: «Что за развязка? Что за чудовищный сюжет? К чему это отравление? Почему не признаться отцу в тайном браке? По всему видно, что Бальзак хотел сильно потрясти своих слушателей и для этого придумал такой варварский конец» (Сев Пчела, 1848, 16 июня, № 133).

Кроме того, распространенный мотив такого же соперничества двух женщин был затронут Тургеневым еще до знакомства с драмой Бальзака, в наброске романтической драмы «Две сестры» (1844), связанной с театром Мериме (см. наст. том).

От «Месяца в деревне» тянутся нити и к другому произведению Тургенева 1844 г. – повести «Андрей Колосов». В черновой редакции пьесы на протяжении двух первых действий студент – герой комедии – носил имя «Андрей Колосов» (Андрей, А., Ан., Кол., К.). Многие черты Беляева – его обаяние, непосредственность, смелость – намечены уже в герое ранней повести, с его «ясным, простым взглядом на жизнь». Как и Беляев, он «воспитан был на медные гроши», жил в деревне, а затем «вступил в университет и начал жить уроками»; «профессора считали его малым неглупым, но „без больших способностей“ и ленивым» (ср. автохарактеристику Беляева, с. 312).

Однако, как отметил уже Белинский, в «Андрее Колосове» «много прекрасных очерков характеров и русской жизни, но как повесть в целом это произведение до того странно, не досказано, неуклюже, что очень немногие заметили, что́ в нем было хорошего» (Белинский, т. X, с. 345). В пьесе Тургенев продолжает разрабатывать образ Колосова и не только сопоставляет, но и сталкивает в драматическом конфликте героя-разночинца с представителями иной социальной среды.

Контраст «студента» и хозяев «дворянского гнезда» намечается с самого начала, еще до появления его на сцене, причем этот контраст особенно отчетлив в черновом автографе пьесы. По словам Натальи Петровны, обращенным к Рябинину (Ракитину печатных редакций), у него характерная внешность студента: «Худой, стройный, волосы длинные, веселый взгляд, смелое выражение… Вы увидите. Он, правда, довольно неловок, ну и не совсем опрятен – а для вас это беда…» (подчеркнутое отсутствует в печатных редакциях, см. с. 239). Несколько далее, уже после первого появления студента, Наталья Петровна замечает: «О нем нельзя судить как о нашем брате (печатный вариант: „… судить по тому, что… наш брат сделал бы на его месте“). Ведь он нисколько на нас не похож, Рябинин» (см. с. 239).

Писатель тщательно отрабатывает реплику «студента» в первом действии о его детстве, об унизительных занятиях отца, которому «было не до того», то есть не до воспитания сына. Фраза: «Он с трудом добывал насущный хлеб» заменяется горькими словами о том, что отец был вынужден добывать свой хлеб унизительными «услугами». В дальнейшем Тургенев не счел нужным повторить слова Беляева о его «невоспитанности» и вычеркнул в черновой рукописи следующий знаменательный отрывок: «Да ведь и то сказать – какое воспитание я получил! Отец мой, конечно, человек добрейший, а грамоте куда плохо знает; ну и достатков нет. Я сам, представьте, до 12 лет читать не умел… да спасибо наш дьячок…»

Таким образом, уже с самого начала определяется в пьесе социальная природа цельности, непосредственности, естественности Беляева.

Однако Беляев не только свежий, «непосредственный юноша» (по словам Рябинина), к тому же еще очень молодой («Вы еще дитя», – говорит Наталья Петровна; впоследствии эти слова недаром были вычеркнуты), Алексей Беляев – человек с передовыми взглядами, студент «политического отделения» Московского университета. Не случайно, что студент впервые обозначается буквой Б. в середине второго действия комедии, когда между ним и Рябининым происходит разговор о Белинском. Студент с восторгом говорит о статьях великого критика: «Иного я точно не понимаю, иное мне запутанным кажется, неясным – слова он употребляет такие странные, – а где он хорош, где он от сердца говорит – кажется, душу бы за него отдал…». Характерно упоминание в одной из следующих его реплик о Жорж Санд, с которой «дышать легко». В черновом автографе ость также свидетельство о литературных вкусах студента, совпадающих со вкусами самого Тургенева: писатель вложил в уста Беляева характеристику одной псевдоромантической трагедии, данную им самим в рецензии на «Смерть Ляпунова» С. А. Гедеонова (см.: наст. изд., Сочинения, т. 1, с. 245).

Вероятно, мысль изобразить своего героя человеком передовым по своим литературным и общественно-политическим взглядам явилась у Тургенева не с самого начала работы над «Студентом». Несколько ранее первого обозначения студента как Б. он обращается к Рябинину с просьбой дать почитать «Отечественные записки» (в двух печатных редакциях заменено просто «журналом» – см. с. 322). Автограф «Студента» показывает, что писатель колебался в выборе журнала, который получает Рябинин и который просит дать ему студент. Написав сначала – «От<ечественные> зап<иски>», Тургенев затем заменяет их «Библиотекой для чтения» (жур<нал> Б<иблиотека> д<ля чтения>), но затем восстанавливает первое название. Очевидно, весь облик Беляева был бы иным, если бы эта важная деталь не была разработана (в окончательной редакции остался лишь глухой намек: слова о критике – «теплый человек»).

В первой редакции комедии характерный образ студента являлся центральным, чем было обусловлено и название комедии.

В процессе работы над первой редакцией, отраженном в черновом ее автографе, Тургенев обогащает характеры действующих лиц, заостряет социальную проблематику, выявляет все психологическое богатство отношений своих героев. Это достигается путем многочисленных исправлений, зачеркиваний и вставок.

Для истории образа Ракитина важен ряд вариантов его высказываний о любви, например, его большой реплики в пятом действии, дающей резкую характеристику любовного «порабощения» (см. с. 385). Судя по тому, что эта реплика, выброшенная цензурой в тексте «Современника», – единственное из всех цензурных изъятий в корректуре, восстановленное автором в Т, Соч, 1869, а также по тому, что мотивы ее были использованы при окончании в декабре 1854 г. повести «Переписка» (в последнем, XV, письме героя повести), Тургенев придавал словам Ракитина особое значение. Характерно, что подобную же сентенцию мы встречаем в писавшемся одновременно со «Студентом» «Дневнике лишнего человека»: «…разве любовь – естественное чувство? Разве человеку свойственно, любить? Любовь – болезнь, а для болезни закон не писан».

Существенны некоторые вычеркнутые варианты из реплик Натальи Петровны, касающиеся ее отношений к Ракитину и Беляеву.

Уже в черновом автографе были сняты, вероятно, по художественным соображениям, так как другие подобные же высказывания остались при публикации или были изъяты цензурой, некоторые резко антидворянские выпады Шпигельского в четвертом действии. Они вносят дополнительные штрихи в его характеристику.

О поисках Тургеневым наиболее выразительных психологических ходов, деталей характеристик, мотивировок поведения действующих лиц свидетельствуют также многочисленные вставки на полях рукописи, сделанные на различных стадиях работы. Иной раз именно в этих вставках содержатся существенные высказывания героев или мотивировки дальнейших их действии. В первом действии вписан позднее рассказ Натальи Петровны о ее детстве, во второй – рассказ Верочки о внезапных слезах, затем характеристика Большинцова («глупый, тяжелый человек»), реплики Беляева об отношении к Наталье Петровне, о его воспитании. Многие вставки уточняют и делают более ярким образ Беляева, а также отношение к нему других героев (восторженные слова Верочки и Натальи Петровны; ирония Ракитина). Вписаны важнейшие для характеристики Беляева слова его о чувствах, вызванных отъездом из усадьбы Ислаева.

О том, что комедия «Студент», как и другие произведения Тургенева в драматической форме, предназначалась для сцены (несмотря на ряд позднейших заявлений писателя), свидетельствует то большое внимание, которое он уделил отработке ремарок, стремясь дать точные указания актерам о характере мизансцен, о жестах, паузах и т. д.

Вскоре после окончания работы над первым действием комедии «Студент» Тургенев 2 (14) апреля 1849 г. сообщил о новой пьесе А. А. Краевскому, обещая ее «Отечественным запискам». Однако в ноябрьском номере «Современника», в рецензии на постановку в Александрийском театре «Холостяка», Некрасов поспешил известить своих читателей о том, что «недавнее произведение г. Тургенева, комедия в пяти актах „Студент“, уже обещано автором редакции „Современника“, и мы скоро надеемся представить эту комедию нашим читателям».

В письме от 8 ноября этого же года Некрасов торопил Тургенева с окончанием комедии: «…вышлите ее на первую книжку <1850 г.> – этим по гроб обяжете, а если уж нельзя, то не позднее второй. Крайне нужно!» (Некрасов, т. X, с. 134). Очевидно, сообщение Некрасова в его рецензии вызвало протест или недоуменный вопрос Краевского в его письме к Тургеневу в ноябре 1849 г. Отвечая Краевскому 13 (25) декабря 1849 г., Тургенев просит у него извинения: «Я позабыл, что обещал Вам „Студента“ – и обещал его „Современнику“». В этом же письме Тургенев информировал Краевского о том, что «„Студент“ доведен до 4-го акта».

Последние два действия комедии были написаны быстрее (в три-четыре месяца), чем два предыдущие (около девяти месяцев). Возможно, что работа над «Студентом» стимулировалась как настойчивыми просьбами Некрасова об ускорении публикации пьесы, так и положительными отзывами критики о «Холостяке», первом драматическом произведении Тургенева, появившемся на сцене (см. наст. том, с. 611–615).

Закончив работу над «Студентом» 22 марта 1850 г., Тургенев после собственноручной переписки пьесы отослал ее 8 апреля в Петербург, в редакцию «Современника». Однако в условиях усиления цензурно-полицейского гнета после процесса петрашевцев комедия уже в корректуре была запрещена цензорами С.-Петербургского цензурного комитета А. Л. Крыловым и И. И. Срезневским (см. письмо Тургенева к H. M. Щепкину от 18 октября 1850, а также письмо Некрасова к М. С. Куторге от 16 мая 1850 г. – Некрасов, т. X, с. 148).

Запрещенная комедия, по словам Тургенева в письме к Полине Виардо от 28 октября 1850 г., пользовалась большим успехом в петербургских салонах. Возможно, что именно в это время к С. А. Миллер, ставшей впоследствии женой А. К. Толстого, попал тот список комедии, который Тургенев в 1867 г. просил через П. В. Анненкова переслать ему. С. А. Миллер интересовалась тургеневскими комедиями, что видно из письма Тургенева к ней от 19 (31) мая 1853 г.: «Вы мне не говорите, которая из моих пьес удостоилась Вашего одобрения; я знаю, что они все, более или менее, слабы; то, что может быть в них хорошего, это лишь замысел».

В том же 1850 г., осенью, Тургенев сделал еще одну попытку напечатать свою комедию, но уже под названием «Две женщины». Он послал ее 18 (30) октября в Москву Н. М. Щепкину, издававшему альманах «Комета» и просившему (через Грановского и H. H. Тютчева) Тургенева о сотрудничестве (см. письмо Тургенева к H. M. Щепкину от 18 (30) октября). Автограф этой редакции неизвестен.

Можно предположить, что Тургенев, зная о претензиях петербургской цензуры, уже в этой редакции, в характеристике Беляева, устранил слишком явные признаки разночинца, а также сделал ряд других изменений, имевших целью завуалировать роль Беляева. Центр тяжести, тем самым, переносился с общественной проблематики на психологическую: возобладал «бродячий» мотив соперничества двух женщин в любви, что и обусловило, вероятно, перемену заглавия пьесы.

В ответ на письмо H. M. Щепкина, в котором тот благодарил за присылку комедии, Тургенев писал 3 (15) ноября 1850 г. из Петербурга: «Что же касается до изменений цензурных, то – даю Вашему батюшке и Вам полное право изменять и выкинуть все что угодно – не считая нужным советоваться со мною». Однако Щепкину не пришлось воспользоваться этим разрешением, так как комедия вскоре была запрещена московским цензором И. М. Снегиревым (последний записал в своем дневнике 9 ноября, что «дочитал» комедию Тургенева «Две женщины»; позднее он вел, возможно, какие-то переговоры с H. M. Щепкиным по поводу или комедии Тургенева или альманаха в целом, см. его запись от 18 ноября 1850 г.: Русский архив, 1903, кн. 3, с. 452 и 453).

В конце ноября 1854 г., по приезде в Петербург из Спасского, у Тургенева вновь является мысль о напечатании «Студента» в «Современнике». 29 ноября он обращается с вопросом к H. M. Щепкину, была ли комедия запрещена в 1850 г. Московским цензурным комитетом или лишь цензором И. М. Снегиревым (в последнем случае она могла быть вновь представлена в цензуру). После получения благоприятного ответа писатель принимается за переделку комедии, которая и была впервые напечатана в первом номере «Современника» за 1855 г. Публикации было предпослано автором особое «Замечание», в котором он писал: «Комедия эта написана четыре года тому назад и ни когда не назначалась для сцены. Это собственно не комедия, – а повесть в драматической форме» (Т, ПСС и П, Сочинения, т. III, с. 333).

4 декабря 1854 г. Тургенев писал M. H. Толстой: «Я со вчерашнего дня опять попал в литературный свой хомут и должен работать. В 1-й книжке „Отеч. записок“ будет одна моя вещь, может быть и в „Современнике“». Работа была закончена не позже 22 декабря, о чем свидетельствует письмо Тургенева к M. H. Толстой от этого числа.

Переработка комедии заключалась в том, что, по словам Тургенева в этом же письме, его «героиня из замужней женщины превращена во вдову, по неотразимому требованию цензуры». В 1867 г., приступая к подготовке издания своих «сцен и комедий» в составе нового собрания сочинений, Тургенев писал П. В. Анненкову, что в первом издании он должен был «Студента» «совершенно переделать и исказить по повелению цензуры и „Современника“». О том же он напоминал читателям в предисловии к «сценам и комедиям» в Т, Соч, 1869, ч. VII, с. III – IV (см.: наст. изд., Сочинения, т. 12). Незначительные поправки Тургенев, очевидно, делал в тексте рукописи предыдущей редакции пьесы, озаглавленной «Две женщины» (эта рукопись нам неизвестна). Места же, где действует Ислаев, он заменял новым текстом на отдельных листах (в Отделе письменных источников ГИМ сохранился один такой лист с пометами: «В четвертом действии к NB 3» и «В пятом действии. От NB 4»).

Кроме того, в тексте «Современника» сняты или затушеваны точные приметы «студентства» Беляева (например: «Наталья. Нет – молодой. Студент. – Мы его, впрочем, только на летние месяцы взяли» – с. 288; или: «Вера. Что ж вы делаете в Москве? Беляев. Как что? Мы учимся. В университет ходим – профессоров слушаем. Вера. Чему же вас учат? Беляев. Всему. Я в политическом отделении» – с. 312. Подчеркнутое отсутствует в «Современнике»). Причинами цензурного или автоцензурного характера можно объяснить замену «Отечественных записок» нейтральным – «журнал» (хотя по косвенным намекам можно догадаться, о каком журнале идет речь) и пропуск в реплике Беляева в первом действии восторженной оценки статей Белинского и самого критика и несколько далее такой же пропуск упоминания о Жорж Санд. Эти изменения могли быть сделаны еще в 1850 г., когда комедия получила название «Две женщины».

Вмешательство цензуры не ограничилось рукописью. В письме Д. Я. Колбасина к Тургеневу от 31 августа 1856 г. были отмечены все искажения и изъятия, сделанные в корректурных листах пьесы (см.: Т и круг Совр, с. 255–261). После устранения прямых указаний на то, что Беляев – студент, цензура снимает косвенные свидетельства. Беляев лишается характерных черт внешнего облика студента. В целом образ Беляева был серьезно обеднен, а замысел Тургенева – сделать его главным героем, достойным любви Натальи Петровны – в сущности полностью разрушен. В еще большей степени не посчастливилось Шпигельскому. Характер этого разночинца – умного, озлобленного, резкого в оценках, доходящих до цинизма, и остро ощущающего свое общественное неравноправие и приниженность – оказался существенно обедненным. Другие купюры были продиктованы «моральными» соображениями. Почти все эти отрывки, изъятые в корректуре, восходят к черновому автографу 1850 г. (с некоторыми вариантами, главным образом цензурного характера – так, например, в рассказе Шпигельского в корректуре отсутствуют его слова о матери: «таскалась по „расторяциям“», имеющиеся в рукописи; в конце концов снимается весь рассказ Шпигельского о его детстве). Однако в ряде случаев в списке цензурных изъятий, отмеченных в письме Колбасина, обнаруживаются отрывки, отсутствующие в единственной известной нам рукописи, но имевшиеся в корректуре «Современника». Так как мы не располагаем указанной корректурой, а также поскольку в последующих редакциях эти изъятия не были восстановлены, единственным свидетельством о них служит письмо Колбасина. Исключенной уже в корректуре фразе: «Он всё эдак усы к носу подымает и смотрит на них» в черновом автографе соответствовало: «Он должно быть много курит». В журнальном тексте появляется реплика Ракитина о «добром совете», который он хочет дать Беляеву «на прощанье» (со слов: «Я, право, не знаю, с какой стати…» – с. 386). Основная часть этой реплики не была пропущена (после «добрый совет»: «Вот видите ли, Алексей Николаевич, если вам когда-нибудь случится заметить, что женщина вдруг почувствовала к вам расположение, не теряйте времени, пользуйтесь удобным случаем, хватайтесь за него обеими руками, деликатность тут ни к чёрту не годится; женская любовь, что весенний ручей: сегодня он бежит, взволнованный и мутный, в уровень с краями оврага, завтра едва сочится свеженькой струйкой на самом дне размытого русла»). Точно так же было изъято цензурой начало реплики Анны Семеновны («Господи боже мой, владыко живота моего, что ж это» и т. д.).

Название «Две женщины», очевидно, не соответствовало замыслу Тургенева. Поэтому оно заменяется на «Месяц в деревне», хотя в сущности все события в комедии происходят лишь в последние дни месяца, проведенного в деревне студентом Беляевым (так, во втором действии изображен двадцать восьмой день его пребывания в имении Ислаева – в черновом автографе было семнадцатый). В связи с этим оказывается не очень ясным, почему такой близкий друг дома, каким является Ракитин, знакомится со студентом лишь через 25 дней после появления его у Ислаевых. Очевидно, чувствуя здесь неувязку, Тургенев в первой печатной редакции вводит упоминание о том, что Ракитин несколько дней (в сущности надо бы – месяц) провел у соседей и учитель был нанят в его отсутствие (с. 288 – вместо: «мы нового учителя наняли» в «Современнике» появляется: «мы без вас нового учителя наняли»). Перелом в душе Натальи Петровны кажется Ракитину таким внезапным, потому что он продолжительное время отсутствовал (вместо: «Третьего дня был я у соседей» – в «Современнике»: «Вы знаете, я несколько дней провел у Криницыных» – с. 289). Во втором действии в реплику Ракитина после слов: «…вы словно боретесь сами с собой, словно недоумеваете…» вставляется фраза: «Перед моей поездкой к Криницыным я этого не замечал; это в вас недавно» – с. 317.

Другие разночтения чернового автографа комедии и первой печатной ее редакции многочисленны и имеют также немаловажное значение, хотя и не меняют основного содержания пьесы. Тургенев продолжает работу в том же направлении, что и над черновиком. В частности, вводится указание на эпоху, когда происходит действие комедии («Действие происходит в имении Ислаева в начале сороковых годов»). Возможно, что это сделано потому, что оказалась опущенной такая точная примета времени, как сотрудничество Белинского в «Отечественных записках».

Особенно много внимания уделил Тургенев образу Натальи Петровны, одному из первых ярких образов «тургеневских» женщин. Он наделил Наталью Петровну незаурядным умом, страстной натурой, способностью глубоко чувствовать. Беляев недаром отдает ей предпочтение перед Верой. Именно в журнальном тексте Тургенев подчеркивает смелость Натальи Петровны, которая ясно отдаст себе отчет в своем чувстве («Так вот оно, это страшное чувство»), которая почти готова следовать за Беляевым («Почему он знал, что я бы никогда не решилась…»). В конце третьего действия к словам, вставленным в черновике: «Это человек!» прибавляется: «Я его еще не знала…», тем самым психологически мотивируется откровенное признание Натальи Петровны в четвертом действии, объясняется усиление и нарастание ее чувства.

Трудно точно сказать, на какой стадии работы были сделаны все отмеченные выше изменения текста. Часть из них безусловно была уже в беловике первой редакции (см. выше); исправления вносились в редакцию пьесы под названием «Две женщины»; часть изменений была сделана при подготовке текста для «Современника».

Критика почти не реагировала на публикацию комедии. Немногочисленные отзывы были весьма сдержанны. Рецензию «Библиотеки для чтения» в сущности можно считать отрицательной. В ней была задета и статья П. В. Анненкова «О мысли и произведениях изящной словесности (Заметки по поводу последних произведений гг. Тургенева и Л. Н. Т.)», напечатанная в том же номере «Современника», что и «Месяц в деревне». Рецензент «Библиотеки для чтения» имел, в частности, в виду следующее положение статьи Анненкова: «Где есть в рассказе присутствие психического факта и верное развитие его, там уже есть настоящая и глубокая мысль» (отд. «Критика», с. 18). «Не будь в „Современнике“ статьи г. П. А-ва, – писала „Библиотека для чтения“, – мы прочли бы комедию и не обинуясь высказали бы нашему любимому писателю свое задушевное мнение. Но статья г. П. А-ва вынудила нас примерять последнее произведение г. Тургенева к готовой рамке приговора – и мы пришли в недоумение. Точно, в новой комедии или, как выразился сам автор, повести в драматической форме, видны несомненные признаки психического факта, но – сознаемся в своей близорукости – юмор, поэтический элемент, а главное – настоящая глубокая мысль так тонко разлиты в девяти печатных листах, что для нас решительно неуловимы. В первом пылу непростительного самолюбия мы было обвинили редакцию „Современника“ за то, что она неловко свела на очную ставку умные и заслуженные похвалы прежним рассказам автора с новым его произведением, может быть невыработанным, может быть переработанным…» (Б-ка Чт, 1855, № 2, Литературная летопись, с. 44–45).

Рецензент «Отечественных записок» полагал, что новая комедия Тургенева «без сомнения может быть поставлена высоко», но при одном условии: «если вместе с г. П. А-вым будем прежде всего искать в литературном произведении „изображения душевных оттенков, игры бесчисленных волнений человеческого нравственного существа в соприкосновении его с другими людьми“». Так же как и рецензент «Библиотеки для чтения», критик «Отечественных записок» в сущности не соглашался видеть в «психическом факте», переданном художником, «настоящую и глубокую мысль». Комедия, говорилось далее, вероятно, «не приобретет у большинства читателей такой популярности, как многие другие произведения того же автора, потому что интерес ее – чисто психологический; и чтоб оценить по достоинству тонкие в своей верности черты, которыми изображается в ней „игра бесчисленных волнений человеческого нравственного существа“, нужно иметь и собственную наклонность и собственную способность к наблюдению „душевных оттенков“». Передавая сюжет комедии и говоря о характерах ее, критик отмечал, что «действие комедии многосложно, но ясно и незапутанно», что «все характеры развиваются верно и художественно» (Отеч Зап, 1855, № 2, отд. IV, с. 120–122).

В 1856 г. Некрасов намеревался издать в двух томах драматические произведения Тургенева. Перед отъездом за границу в августе 1856 г. он поручил Д. Я. Колбасину, руководившему в то время технической стороной некрасовских изданий, «списать вымаранные цензором места и отправить к Тургеневу» (Архив села Карабахи. М., 1916, с. 276–277). Это поручение было Колбасиным выполнено. В письме к Тургеневу, заключавшем купюры, сделанные цензорами в корректурных листах «Месяца в деревне» (см. выше), Колбасин сообщал: «Вот всё, что было пропущено в цензурной корректуре, но это не дает того света комедии, какой был в первоначальном ее виде; рукописи моей я не мог нигде отыскать, но, сколько помнится мне, у Вас в Спасском есть ветхий оригинал, его бы можно отыскать, он хранится в красной шкатулке <имеется в виду черновой автограф 1850 г.>. Вспомните и напишите дяде, чтоб поискал. Скоро ли пришлете комедии, надо бы начать печатать с октября месяца, потому что повести в половине октября будут готовы» (Т и круг Совр, с. 261). Несмотря на напоминания Некрасова, Тургенев этой работы не выполнил.

Возможно, Тургенев медлил, помня, как холодно был встречен «Месяц в деревне» в 1855 г., а в начале 1857 г. – под влиянием статьи А. В. Дружинина о «Повестях и рассказах», в которой последний писал об «отсутствии драматического элемента в даровании Тургенева», называл драмы Тургенева «весьма неудачными» – и вовсе отказался от мысли напечатать свои комедии.

Вместе с тем продолжали раздаваться голоса о необходимости издания «Театра Тургенева». Об этом писал, правда несколько позднее, М. Лонгинов: «…есть немало людей, которым они <пьесы Тургенева> очень нравятся; и мы уверены, что Театр г. Тургенева будет для них истинным подарком, а потому и желаем, чтоб он был собран и издан». Особое внимание М. Лонгинов уделял комедии «Месяц в деревне» (PB, 1861, № 2, с. 915–916).

В 1867 г. Тургенев приступил к подготовке нового издания своих сочинений, куда должны были также войти «сцены и комедии» и в том числе «Месяц в деревне». В это время уже не существовало цензурных препятствий для публикации неискаженного текста комедии, восходившего к тексту первой редакции. Очевидно, Тургеневу были доступны две рукописи этой первой редакции – черновой автограф, хранившийся в Спасском, и список, находившийся у С. А. Толстой. 14 (26) ноября 1867 г. он просит Анненкова: «Если вы увидите лично графа А. К. Толстого, то напомните ему, что его супруга хотела мне прислать сюда <в Баден-Баден, где жил тогда Тургенев> находящуюся у нее единственную копию с рукописи моей комедии „Месяц в деревне“…». Однако эта копия не была получена Тургеневым, о чем он сообщал Анненкову 13(25) апреля 1868 г.: «А графиня Толстая так-таки и не прислала мне мою рукопись, и за этим придется ехать в деревню», то есть в Спасское, где и находился черновой автограф «Студента». Известно, что в течение полутора недель своего пребывания в Спасском в июне 1868 г. Тургенев усиленно трудился над подготовкой нового собрания сочинений (см. письма к Полине Виардо от 17 и 19 июня 1868 г.). Вполне вероятно, что это был труд главным образом по подготовке нового текста «Месяца в деревне» и что Тургенев предпринял свое путешествие из Бадена в Спасское ради имевшегося в деревне автографа.

В заметке «Вместо предисловия», предпосланной «Сценам и комедиям» в Т, Соч, 1869, ч. VII, Тургенев писал, что «Месяц в деревне» «является теперь в первобытном виде». Однако это заявление не совсем точно. Социальная острота конфликта оказалась ослабленной, поскольку в новой редакции не были устранены цензурные купюры и искажения журнального текста, затронувшие в значительной своей части образы двух разночинцев – Беляева и Шпигельского; не были восстановлены и некоторые другие детали текста, обедненного по настоянию цензуры на разных стадиях работы автора над пьесой (см. выше). Причиной этого была никак не перемена в настроениях и взглядах Тургенева, а недостаточная актуальность и острота общественного содержания конфликта и его «моральной» формы в эпоху шестидесятых годов, в условиях резких политических столкновений революционной демократии и идеологов либерализма. Сложные же психологические отношения героев, разрушенные в журнальной редакции, были восстановлены, хотя и без социальной их заостренности. Реконструируя роль Ислаева, Тургенев, однако, не просто возвратился к первой редакции пьесы. По сравнению с черновым автографом, сцены, в которых участвует Ислаев, были значительно сжаты. Их стилистическая правка, как установлено в исследовании H. M. Кучеровского, «была направлена к тому, чтобы придать диалогам максимальную внутреннюю содержательность, что достигалось за счет подбора таких слов в каждой реплике, которые бы наиболее точно и кратко выявляли основную мысль диалога и психологию действующего лица». Эти сцены стали более динамичными, более «театральными».

Из купюр цензурной корректуры «Современника» Тургенев восстановил большую реплику Ракитина: «…всякая любовь ~ такою дорогою ценою», неоднократно исправлявшуюся уже в рукописи (см. с. 385). Вслед за тем Тургенев возвращает на свое место, с значительными исправлениями, и большую часть реплики Натальи Петровны в первом действии об ее отношениях с Ракитиным, также исключенную, вероятно, по требованию цензуры (ср. с. 302: «Наши отношения так чисты ~ вот от того-то…»)

Постановка «Месяца в деревне» впервые была осуществлена режиссером А. Богдановым на сцене московского Малого театра 13 января 1872 г. в бенефис Е. Н. Васильевой в связи с 25-летним юбилеем ее сценической деятельности. Роли распределялись следующим образом: Ислаев – И. В. Самарин, Наталья Петровна – Е. Н. Васильева, Верочка – Н. С. Васильева, Анна Семеновна Ислаева – Н. В. Рыкалова, Лизавета Богдановна – С. Н. Акимова, Ракитин – Н. Е. Вильде, Беляев – М. А. Решимов, Большинцов – П. М. Садовский, Шпигельский – С. В. Шумский.

Переговоры о постановке пьесы, во время которых возник и вопрос о ее сокращении для сцены, велись уже во время краткого пребывания Тургенева в Москве в марте 1871 г. И хотя писатель, по его же словам, «всячески уговаривал г-жу Васильеву этой комедии не давать – ибо она вещь не сценическая и непременно должна нагнать скуку – я же вовсе не драматический писатель», он всё же дал разрешение на постановку пьесы и необходимые сокращения ее текста для сцены: «Я, нижеподписавшийся, отдал Екатерине Николаевне в полное распоряжение мою пьесу „Месяц в деревне“ для постановки на сцену – и при этом изъявляю мое согласие на все те сокращения, которые окажутся необходимыми. Иван Тургенев. Москва, 17 марта 1871».

Однако до постановки он, как это видно из письма к Н. С. Тургеневу от 16 (28) января 1872 г., не знал об окончательном решении Е. Н. Васильевой взять пьесу для своего бенефиса. Узнав об этом из «Московских ведомостей», Тургенев просил брата в том же письме сообщить ему свое мнение о спектакле, повторяя, что «Месяц в деревне» – «вещь не сценическая». Вместо сообщения о своих впечатлениях Н. С. Тургенев послал в Париж вырезки из газет с отзывами о спектакле. Рецензии подтвердили самые худшие опасения и предположения писателя: «…я из них не узнал ничего нового, ибо ничего иного и не ожидал; моя комедия <…> должна была получить фиаско. Оттого я и бросил (с 1851 года) писать для сцены; это не мое дело. Мне остается только упрекнуть себя – зачем я имел слабость согласиться на просьбы г-жи Васильевой…»

В самом деле, отзывы критики были весьма неблагосклонны. Как отмечалось на страницах «Русских ведомостей», «капитальной пьесой своего бенефиса г-жа Васильева выбрала 5-актную комедию нашего даровитого писателя И. С. Тургенева, и в этом выборе заключается первая ее ошибка. Пьесы г. Тургенева, написанные несомненно прекрасным литературным языком и чрезвычайно художественные и интересные в чтении, очень много теряют при сценическом исполнении. Бенефициантке лучше, нежели кому бы то ни было другому, должна быть известна и понятна та огромная разница, которая существует между произведением чисто беллетристическим и предназначаемым для сцены, а также и тот недостаток сценичности, которым страдают все вообще пьесы Тургенева, за исключением разве только комедии „Провинциалка“, где когда-то с таким успехом участвовала та же г-жа Васильева». Сказав о несценичности пьес Тургенева, рецензент очень резко отозвался о плохой игре актеров, которые не сумели воспользоваться важнейшим достоинством комедии – «красотой ее языка». Его удовлетворяли лишь Васильева 2-я (Верочка) и Шумский (Шпигельский). См.: Рус Вед, 1872, 18 января, № 13.

Несмотря на неуспех первого представления, пьеса прошла в Малом театре еще четыре раза (17, 18, 19 и 23 января 1872 г.).

Вторично «Месяц в деревне» был поставлен уже в Петербурге, на сцене Александрийского театра. 17 января 1879 г., в бенефис М. Г. Савиной. На этот раз роли исполняли: Ислаев – Н. Ф. Сазонов, Наталья Петровна – А. И. Абаринова, Вера – М. Г. Савина, Анна Семеновна Ислаева – Е. А. Сабурова, Лизавета Богдановна – Р. В. Стрельская, Ракитин – А. С. Полонский, Беляев – М. М. Петипа, Большинцов – К. А. Варламов, Шпигельский – П. И. Новиков. Этот спектакль занимает особое место в истории сценического воплощения тургеневских пьес, прежде всего благодаря участию в нем замечательной русской актрисы М. Г. Савиной.

Подыскивая пьесу для своего бенефиса, Савина не сразу остановилась на «Месяце в деревне». В «С.-Петербургских ведомостях» от 9 января 1879, № 9, отмечалось, что сначала Савина выбрала пьесу Дюма «La dame aux camélias»: «… выбор этот был решен, пьеса расписана и роли розданы актерам для разучения. Но вдруг, в силу непонятных соображений, бенефициантка отказалась от исполнения роли Готье и избрала для своего артистического торжества <…> комедию И. С. Тургенева „Месяц в деревне“…».

Выбор Савиной не был, конечно, случайным. Прежде всего, по ее собственным словам, она руководствовалась «именем автора, а роли не придала большого значения». Однако этому не противоречит другое, позднейшее свидетельство, что роль Верочки, «хотя и не центральная», ей очень понравилась. Пьеса же, «в том виде, как она напечатана, показалась скучна и длинна; тем не менее, я твердо решила ее поставить. Сазонов тоже указал мне на этот недостаток и посоветовал попросить Крылова, как знатока сцены, урезать ее, на что я согласилась под условием разрешения автора». 10 января Савина обратилась к писателю за таким разрешением. «Вчера вечером, – писал он A. В. Топорову 11(23) января 1879 г., – пришла ко мне телеграмма от Савиной (актрисы), в которой она меня просит разрешить ей необходимые урезки из моей комедии <…> Не понимаю я, с какой стати ей пришла в голову мысль взять эту невозможную в театральном смысле пьесу!» Савину, как и раньше Васильеву, ожидает, по его мнению, «торжественное фиаско». «Я ей, конечно, ответил, – продолжал Тургенев, – тоже по телеграфу, что разрешаю ей какие угодно вырезы и урезы…» Вместе с тем, заключая письмо, Тургенев вновь выразил свое «сожаление и неодобрение».

Давая свое разрешение на «урезку», Тургенев еще не знал, что сокращать пьесу будет В. А. Крылов. 10 января об этом сообщил «Петербургский листок»: «…комедию сокращает для сцены Виктор Александров (???!)» Знаки, стоявшие после имени B. Александрова (Крылова), должны были, вероятно, означать всю несовместимость и несоизмеримость имен Тургенева и автора сценической переделки «Месяца в деревне». 11 января это сообщение «Петербургского листка» было перепечатано «Новым временем», где его прочитал Тургенев. О степени возмущения и раздражения писателя можно судить по резкому тону письма, посланного им в газету «Русская правда» 15(27) января. Вновь повторив, что его комедия «никогда не назначалась для сцены», он писал: «Не знаю, какая участь ожидает мою комедию после операции, совершенной над нею г. Крыловым, но считаю нужным заявить перед публикой, посредством вашей газеты, что я отклоняю от себя всякую дальнейшую ответственность по этому делу, которое, каков бы ни был результат, до меня не касается».

Однако уже на первом представлении (17 января) комедия имела большой успех. Почти все петербургские газеты посвятили разбору этого спектакля статьи своих театральных обозревателей, назвав его «действительным праздником для всех любящих дело русского театра» (Петербургский листок, 1879, 18 января, № 13).

Отзывы обычно содержали оценку «Месяца в деревне» как литературного и драматического произведения и разбор игры актеров, который позволяет в известной степени восстановить особенности сценического воплощения комедии.

Общественное содержание пьесы не привлекло внимания рецензентов, за исключением А. С. Суворина, который увидел в персонажах «Месяца в деревне» предшественников героев «Отцов и детей», да рецензента «Биржевых ведомостей», который назвал содержание комедии «устарелым».

Как драматическое произведение пьеса всеми газетами была названа «скучной», или даже «скучнейшей», и несценичной, хотя в то же время признавались ее высокие литературные достоинства. «„Месяц в деревне“ нельзя даже назвать комедией – это просто диалогированная повесть; отсутствие драматической жилки бросается здесь в глаза на каждом шагу, так же как и блестящие достоинства романиста-художника» (Биржевые ведомости, 1879, 19 января, № 18). «Все пять актов <…> зритель обязан слушать разговоры двух персонажей, беспрестанно меняющихся: поговорят, поговорят и уйдут, а на смену им является новая пара, через несколько минут уступающая свое место другой паре, и так все пять актов» (Голос, 1879, 19 января, № 19). В то же время отмечалось, что своеобразие комедии Тургенева потребовало от актеров новых приемов игры. «Здесь всё зависит от актера. Не доиграй актер или переиграй – пиши пропало. Воплотить в себе и разрешить сложную психологическую задачу – вот что задает И. С. Тургенев нашей современной драматической труппе <…> Страшно за актеров, которые вдруг окажутся вполне бессильными совладать со сложной психологической задачей» (Петербургский листок, 1879, 18 января, № 13, рецензия редактора газеты, драматурга и романиста А. А. Соколова за подписью «Театральный нигилист»). «Это замечательно тонкий психологический этюд, требующий от актеров большого художественного чутья и известного художественного уровня» (Биржевые ведомости, 1879, 19 января, № 19). Необходимость выполнения новых задач благотворно сказалась и на самих актерах. Об этом писал, например, А. С. Суворин: «Все актеры играли положительно хорошо, так хорошо, что невольно возникал вопрос: точно ли александрийская труппа так плоха, как об этом вообще думают?» (Новое время, 1879, 19 января, № 1039).

На представлении 15 марта 1879 г. присутствовал Тургенев, приехавший в начале февраля 1879 г. в Россию. Об этом вечере сохранились воспоминания участников спектакля – М. Г. Савиной и К. А. Варламова. «С каким замиранием сердца я ждала вечера и как играла – описать не умею, – вспоминала Савина, – это был один из счастливейших, если не самый счастливый спектакль в моей жизни. Я священнодействовала… Мне совершенно ясно представлялось, что Верочка и я одно лицо… Что делалось в публике – невообразимо! <…> После третьего действия (знаменитая сцена Верочки с Натальей Петровной) Иван Сергеевич пришел ко мне в уборную, с широко открытыми глазами подошел ко мне, взял меня за обе руки, подвел к газовому рожку, пристально, как будто в первый раз видя меня, стал рассматривать мое лицо и сказал: – Верочка… Неужели эту Верочку я написал?!.. Я даже не обращал на нее внимания, когда писал… Всё дело в Наталье Петровне… Вы живая Верочка… Какой у вас большой талант! <…> К концу спектакля овации приняли бурный характер, и когда автор, устав раскланиваться, уехал из театра, исполнителей вызывали без конца».

Об этом же спектакле рассказал в 1903 г., при возобновлении «Месяца в деревне» в Александрийском театре, К. А. Варламов, передавший слова Тургенева об исполнении артистом роли Большинцова: «Я никак не ожидал, не мечтал <…> чтобы из Большинцова можно было сделать так много. Если бы я мог представить себе, до какой степени простирается искусство актера, то наверно обратил бы больше внимания на эту роль и дал бы вам больше материала». Варламов воспроизвел и общую атмосферу спектакля, сопровождавшегося «бесконечными овациями по адресу Тургенева, в особенности со стороны учащейся молодежи, которая буквально неистовствовала, заставляла Ивана Сергеевича несчетное число раз подходить к барьеру ложи и раскланиваться. Но это был успех Тургенева, а не пьесы» (Бирюч петрогр. гос. театров, № 2, 9–15 ноября 1918 г., с. 40–42).

Последние слова Варламова не совсем справедливы, так как пьеса пользовалась успехом и до приезда Тургенева в Россию в 1879 г. Однако овации 15 марта были, конечно, и проявлением отношения к Тургеневу в эту пору широких кругов передовой русской общественности.

При жизни Тургенева «Месяц в деревне» был возобновлен в начале 1881 г. в московском Малом театре в бенефис Г. Н. Федотовой.

Третье обращение Малого театра к «Месяцу в деревне» (25 января 1900) было более успешным, чем два предыдущих, прежде всего благодаря исполнению роли Натальи Петровны великой русской актрисой M. H. Ермоловой. M. H. Ермолова писала об этом спектакле: «Я довольна бенефисом. Настроение в театре было хорошее, радостное. Тургенев сделал свое дело <…> Публика невольно заслушивается этой прелестной музыкой разговора и тонких ощущений». В спектакле участвовали и другие выдающиеся актеры Малого театра: А. И. Сумбатов-Южин (Ракитин), И. А. Рыжов (Беляев), Е. Н. Музиль (Верочка), Г. Н. Федотова (Ислаева), К. Н. Рыбаков (Ислаев), А. Н. Ленский (Шпигельский), О. О. Садовская (Лизавета Богдановна).

В Александринском театре «Месяц в деревне» шел 27 сентября 1883 г., в. день похорон Тургенева, после чего пьеса неоднократно возобновлялась на той же сцене, причем при возобновлении спектакля в 1903 году М. Г. Савина исполняла уже роль Натальи Петровны.

Особую страницу в историю интерпретации тургеневских пьес вписал своей постановкой «Месяца в деревне» в 1909 г. Московский Художественный театр.

Еще в 1899 г. Вл. И. Немирович-Данченко делился с П. Д. Боборыкиным своими планами поставить тургеневскую комедию так, «чтоб от нее веяло ароматом тургеневского таланта и его колоритом, чтобы вся пьеса дышала его мягким, деликатным анализом душевного брожения Натальи Петровны, Ракитина и т. д. и чтобы эти Натальи Петровны, Ракитины и другие были плотью от плоти и кровью от крови своей эпохи, со всем складом их внешней и духовной жизни». С несколько иных позиций подошел к постановке «Месяца в деревне» К. С. Станиславский, которого в первую очередь занимало не исторически-конкретное воспроизведение быта и психологии обитателей «дворянского гнезда», а возможность использования тургеневской драматургии для выработки новых способов раскрытия человеческих чувств, их оттенков и переходов – способов, отличных от привычных театральных приемов.

«Спектакль и, в частности, я сам в роли Ракитина имели очень большой успех, – писал Станиславский в книге „Моя жизнь в искусстве“. – Впервые были замечены и оценены результаты моей долгой лабораторной работы, которая помогла мне принести на сцену новый, необычный тон и манеру игры, отличавшие меня от других артистов. Я был счастлив и удовлетворен не столько личным актерским успехом, сколько признанием моего новою метода».

В осуществлении задачи, поставленной в этом спектакле Станиславским, замечательным помощником великого режиссера стал художник М. В. Добужинский. По словам режиссера Художественного театра Б. М. Сушкевича, «вместо обширных стройных комнат, которые бывали до тех пор, все комнаты „Месяца в деревне“ были решены не далее второго плана симметричным расположением мебели. Даже декорация сада была дана одной скамейкой и одним большим строенным деревом на фоне замечательно нарисованного задника. Декорации помогли воспринять новую форму спектакля».

Обстоятельный разбор этой постановки дан в книге Л. П. Гроссмана «Театр Тургенева» (1924), в разделе «Фиксация тургеневского спектакля „Месяц в деревне“ в Художественном театре». Об откликах печати на этот спектакль см. в издании: Московский Художественный театр. 1898–1938. Библиография. Сост. А. А. Аганбекян. М.; Л.: ВТО, 1939.

После Великой Октябрьской социалистической революции «Месяц в деревне» ставился много реже других тургеневских пьес. Первые значительные новые постановки этой комедии в столичных и периферийных театрах относятся к периоду 1943–1946 гг. Библиографические данные об этих спектаклях см. в книге Г. П. Бердникова «Тургенев и театр», М., 1953, с. 604–605.

В специальной литературе о Тургеневе «Месяц в деревне» долгое время или вовсе не упоминался или учитывался лишь попутно в общих кратких обзорах драматургического наследия Тургенева, с неизбежными оговорками о «растянутости» пьесы, о наивности «тонких чувств» ее персонажей и их «романических отношений во вкусе 40-х годов», искупаемых, правда, «прекрасным языком комедии, мастерством психологического анализа, благородной простотой сюжета и его естественным развитием», без «банальных эффектов» (Литературная деятельность Тургенева. Критический этюд В. Буренина. СПб., 1884, с. 251–253).

Раздавались голоса о несамобытности и устарелости как театра Тургенева вообще, так и комедии «Месяц в деревне» в особенности. Очень четко эта мысль была выражена в 1878 году, еще при жизни Тургенева, П. Д. Боборыкиным, писавшим в статье «Островский и его сверстники»: «Та <…> сложная психологическая задача, которую Тургенев хотел вложить в свою комедию „Месяц в деревне“, не только для современного зрителя, но и для читателя вряд ли представляет живой, затрогивающий интерес. Эти задачи или, лучше сказать, задачки уже погребены и в повествовательной беллетристике. Они, к счастью, скрылись вместе с праздностью барской жизни, с разными искусственными и пустыми тонкостями, которые теперь уже не играют никакой выдающейся роли ни в душевной жизни образованных людей, ни в мотивах литературы». В общем, подытоживал свои рассуждения Боборыкин, «театр Тургенева представляет собою только доказательство того, как этот своеобразный русский талант в начале своего поприща подчинялся различным влияниям, начиная с традиций узковатой натуральной школы и кончая произведениями французской беллетристики». Одностороннее и «узковатое» мнение Боборыкина было опровергнуто всей последующей судьбой театрального наследия Тургенева.

Особое место в литературе этой поры о «Месяце в деревне» занимает тонкий критический разбор тематики, фабулы и образов этой пьесы, данный в очерке Евг. Цабеля «Iwan Turgenew als Dramatiker» в 1885 г. Интерпретируя «Месяц в деревне» как «венец тургеневской драматургии», Е. Цабель высоко оценил не только мастерство построения пьесы, жизненность ее персонажей, глубину психологического анализа их характеров и поступков, но и своеобразие драматургической техники Тургенева, значение его пьесы как нового слова в европейской драматургии.

Наблюдения и обобщения Е. Цабеля были развиты в специальных статьях о драматургии Тургенева, принадлежащих П. О. Морозову (Ежегодник императорских театров, т. XIV. Сезон 1903–1904 г.) и Н. А. Котляревскому (сб. Старинные портреты, СПб., 1907).

В советской литературе о «Месяце в деревне» особенно значима глава об этой комедии в книге Л. П. Гроссмана «Театр Тургенева» (Пг., 1924). Впервые сводка материалов по истории создания «Месяца в деревне» была дана в комментариях Ю. Г. Оксмана: Т, Сочинения, т. IV, с. 213–219. Некоторые специальные вопросы, связанные с историей написания «Месяца в деревне», были освещены в статьях И. Р. Эйгеса «Пьеса „Месяц в деревне“ И. С. Тургенева» (Лит учеба, 1938, № 12, с. 56–78) и H. M. Кучеровского «Три редакции комедии И. С. Тургенева „Месяц в деревне“» (Уч. зап. Калуж. гос. пед. ин-та, 1958. Вып. 4, с. 165–181).

Как «наиболее значительное драматургическое произведение Тургенева», не только органически связанное с общественно-исторической обстановкой и всем творчеством Тургенева сороковых годов, но и «наиболее отчетливо намечавшее пути к последующим произведениям писателя», к романам и повестям пятидесятых и шестидесятых годов, «Месяц в деревне» характеризуется в очерке Г. П. Бердникова «Иван Сергеевич Тургенев» (М.; Л., 1951, с. 47–62 и 135–142).

Анненков и его друзья – П. В. Анненков и его друзья. СПб., 1892.

Боткин и Т – В. П. Боткин и И. С. Тургенев. Неизданная переписка 1851–1869. По материалам Пушкинского Дома и Толстовского музея. Приготовил к печати Н. Л. Бродский. М.; Л.: Academie, 1930.

Гоголь — Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1952. Т. I–XIV.

Гроссман, Театр Т — Гроссман Л. П. Театр Тургенева. Пг., 1924.

Для легкого чтения – Для легкого чтения. Повести, рассказы, комедии, путешествия и стихотворения современных русских писателей. СПб., 1856–1859. Т. I–IX.

Лит учеба – «Литературная учеба» (журнал).

Лит Музеум – Литературный Музеум (Цензурные материалы 1-го отд. IV секции Государственного архивного фонда). Под редакцией А. С. Николаева и Ю. Г. Оксмана. Пг., 1919.

Моск Вед – «Московские ведомости» (газета).

Москв – «Москвитянин» (журнал).

Отчет ИПБ – Отчеты императорской Публичной библиотеки.

Пыпин, Списки пьес Т — Пыпин Н. А. Списки пьес И. С. Тургенева в собраниях Ленинградской театральной библиотеки им. А. В. Луначарского. – О театре. Сборник статей. Л.; М., 1940.

Салтыков-Щедрин — Салтыков-Щедрин M. E. Собр. соч. в 20-ти т. М.: Гослитиздат, 1965–1977.

СПб Вед – «Санкт-Петербургские ведомости» (газета).

Т сб (Пиксанов) – Тургеневский сборник. Пгр.: «Огни», 1915 (Тургеневский кружок под руководством Н. К. Пиксанова).

Т, Соч, 1865 — Сочинения И. С. Тургенева (1844–1864). Ч. 1–5. Карлсруэ: Изд. бр. Салаевых, 1865.

Т, Соч, 1869 — Сочинения И. С. Тургенева (1844–1868). Ч. 1–8. М.: Изд. бр. Салаевых, 1868–1871.

Т, Соч, 1891 – Полн. собр. соч. И. С. Тургенева. 3-е изд. Т. 1–10. СПб., 1891.

Т, 1856 – Повести и рассказы И. С. Тургенева с 1844 по 1856 г. 3 части. СПб., 1856.

Т и Савина – Тургенев и Савина. Письма И. С. Тургенева к М. Г. Савиной. Воспоминания М. Г. Савиной об И. С. Тургеневе. С предисловием и под редакцией почетного академика A. Ф. Кони при ближайшем сотрудничестве А. Е. Молчанова. Пг., 1918.

Т и театр — Тургенев и театр. М., 1953.

Театр насл — Театральное наследство. Сообщения. Публикации / Ред. коллегия: А. Я. Альтшуллер, Г. А. Лапкина. М.: Искусство, 1956.

Толстой – Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. / Под общ. ред. B. Г. Черткова. М.; Л.: Гослитиздат, 1928–1958. Т. 1–90.

Труды ГБЛ – Труды Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. M.: Academia, 1934–1939. Вып. III–IV.

Тучкова-Огарева – Тучкова-Огарева Н. А. Воспоминания. М.: Гослитиздат, 1959.

Чернышевский – Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15-ти т. M : Гослитиздат, 1939–1953. Т. I–XVI (доп.).

Mazon – Manuscrits parisiens d’Ivan Tourguénev. Notices et extraits par André Mazon. Paris, 1930.

Zabel – Zabel E. Iwan Turgenjew als Dramatiker. – Literarische Streifzüge durch Russland. Berlin, 1885.