В.П. Желиховская
Видение в кристалле
Когда я в тысяча восемьсот девяностом году была в Лондоне, то часто встречалась в одном знакомом доме с богатым американцем, большим путешественником и лингвистом, к удивлению моему, хорошо знавшим русскую литературу и если не говорившим особенно бегло, зато прекрасно понимавшим наш язык. Он удивил меня еще более знанием русских обычаев, суеверий, гаданий. На мое изумление по этому поводу он засмеялся и возразил:
– У меня хорошая память, а два тома русских сказаний Сахарова – моя настольная книга… И знаете ли, когда я жил в Индии, – я четыре года провел на Ганге и за Гангом, – я занимался сравнением ваших поверий и гаданий с древними индусскими верованиями и, право же, нашел много схожего. Между прочим, знаете ли, что индусские девушки тоже в зеркало, или все равно – в воду или стекло, смотрят, гадая о суженом. Мало этого, их поверье говорит, что лучшее время для гаданий – час перехода старого года в Новый!..
По этому поводу поднялись расспросы и общий разговор, под шумок которого мистер Л-инг сказал мне, смеясь:
– Я знаю, что вы любите такие особенные происшествия, которым не все верят. Хотите, я вам дам прочесть и даже подарю одну маленькую рукопись о том, как я раз вздумал «гадать» (он это слово сказал по-русски) под Новый год, живя возле Дерджеллинга, и что из этого вышло.
Я отвечала, что буду очень рада, и спросила:
– А рассказать об этом в России можно?
Он подумал и отвечал:
– Рассказывайте, кому хотите, устно, но напечатать это даю вам право только после моей смерти. Иначе меня у вас засмеют, когда я приеду в Петербург. А я непременно думаю у вас еще погостить.
Исполняя его желание, я молчала и только теперь решилась предать гласности его рукопись, потому что м-р Л-инг, к сожалению, погиб в Чикаго в одной из многих печальных катастроф, ознаменовавших мировое столпотворение нынешнего года. Вот она.
Смолоду я был большой мечтатель. Катался по земному шару не с одной лишь научной целью или ради удовольствия, а с тайной надеждой одолеть некоторые тайны космические и силы природы, мало кому ведомые. В Индии я решил употребить все средства, чтоб познакомиться с искусством факиров, а по возможности, проникнуть в более отвлеченные и сокровенные таинства знаний радж-йогов, высших знатоков оккультизма. С этой целью я избегал модных центров, стараясь внутри страны найти учителя, действительно ученого, а не шарлатана, каких там много. Мне посчастливилось напасть на такого. Мое основательное знание санскритского языка помогло теоретическим занятиям нашим идти быстро, и наступал уже срок, назначенный моим гуру (учителем) для начала практических опытов, когда вдруг в конце декабря он сильно заболел. Я навещал его, опасность миновала, но болезнь была из тех, которые требуют долгого выздоровления и предосторожностей.
Я очень скучал без моего наставника, но решил исполнить его просьбу – ничего не предпринимать нового без него.
В один вечер ко мне прибежал юноша с запиской. Я прочел в ней следующее: «Не пугайтесь, молодой друг мой, если я буду в отсутствии дней семь, а может быть, и более. Чтоб мое тело скорее поправилось, я решился дать ему хороший физический и духовный отдых. Я уйду. Оставлю его на время отдохнуть в летаргии. Ждите меня через неделю. Дхарма Састри».
Я тотчас последовал за мальчиком в их бенглоу, плетенный из тростника шалаш, осененный пальмами, где он жил с этим юношей, подобранным им в лесу. Туда его, вероятно, снесла на гибель грешная мать, а гуру его вырастил и готовился из него сделать такого же мудреца, каким был сам… и нашел наставника недвижимым и бездыханным… По-видимому, на ложе покоилось его безжизненное тело; но я, зная, что значило выражение его «я на время уйду», не испугался, тем более что воспитанник его казался совершенно спокойным, уверяя, что это явление не впервые случается с Дхарма Састри, что после такого «отсутствия» он всегда становится бодрее и здоровее. Надо сказать, что на вид мой гуру был человек лет сорока, но местные старики меня уверяли, что не помнили его другим, что он гораздо старше их. Это был скромный, тихий человек, худой и небольшого роста, совсем обыкновенной наружности, только резко очерченный подбородок и сильно выдававшийся лоб изобличали в нем силу воли и способность глубоко мыслить, сосредотачиваясь на одном предмете или желании. Я видел в нем еще одну замечательную черту: по-моему, глаза его меняли не только выражение, но и цвет… Но другие этого не замечали.
Итак, я оставил его в трансе, уверенный, что не увижу его оживления ранее недели. Прощаясь, я спросил мальчика, не боится ли он оставаться один с бесчувственным и недвижимым учителем в лесу, где много змей и диких зверей, а пожалуй, и недобрых людей. Мальчик уверенно покачал головой, возразив, что недобрых людей для них нет – гуру все любят, не только люди, но и звери; а от всякого зла хранят их «добрые силы – Питри».
Я слышал об этом поверье и оставил их, успокоенный.
Прошло дня три. Я занимался, навещал «спавшего» учителя, но сильно скучал и с нетерпением ждал, чтоб он очнулся… В один вечер я засиделся за чтением, пробило одиннадцать ударов, и вдруг я вспомнил, что сегодня везде празднуют канун Нового года… «Многие в России, да, пожалуй, и здесь гадают! – пришло мне на мысль. – Ну-ка и я, от нечего делать, посмотрю в кристалл!» Вздумано – сделано.
Я вынул из стола свое «магическое зеркало», приобретенное мною еще в Нью-Йорке; уставил его перед собою между двумя свечками так, чтобы в нем ничто не отражалось, и стал пристально смотреть в его выпуклый, гладкий кружок… Сначала он представлялся мне просто черным пятном, потом по его черной поверхности начали пробегать какие-то тени, полосы, колонны, и вдруг выяснились великолепные развалины чудного храма на фоне тропического леса.
«Точно ли я это вижу?.. Уж не заснул ли я?» – подумалось мне. Я решил было ущипнуть себя за руку, чтоб удостовериться, что я не задремал, как вдруг между моим взором и стеклом легла маленькая, бронзовая, хорошо мне знакомая рука…
Я радостно вскочил: передо мной стоял Дхарма Састри, улыбаясь и качая головой в своем белом тюрбане.
– Нехорошо! Ослушник! – говорил он. – Я ведь просил без меня не заниматься опытами оккультизма!
– Какой же это оккультизм? – оправдывался я между восклицаниями радости по поводу его выздоровления. – Простая шутка, от безделья!.. Так вы проснулись ранее, чем предполагали?
– Да, я поправился, – сказал он просто. – Но вы напрасно называете бездельной шуткой вопрошение кристалла. От этого древнего храма, который начинал перед вами выясняться, нескромное американское стекло ваше могло перейти к предметам, которых вам лучше поверхностно не касаться, если вы точно намерены ими заняться серьезно и последовательно… Пойдемте лучше прогуляемся! Ночь хороша. Если желаете, я покажу вам в действительности развалины, заинтересовавшие вас в этом стекле.
Я радостно согласился, удивившись, что не знал о существовании поблизости такого интересного места.
Мы вышли в ярко-волшебную ночь, сиявшую, как прозрачный жемчуг, усеянный бриллиантовой пылью. Темней всего был купол небесный, с высоты которого изливалось на все красоты земные сияние разноцветных светил, горевших в темно-синей его глубине. Мы очень скоро достигли величественной колоннады на опушке леса, казавшегося издали сотканным из черного и серебряного кружева. Один из резных порталов здания был особенно ярко залит светом луны, а из таинственной глубины его эффектно мигало, то вспыхивая, то потухая, багровое пламя, будто бы там, внутри храма, разложен был костер или курился жертвенник.
Индус указал мне на какой-то гранитный обломок, поросший лианами и папоротником, и мерными шагами направился было к храму, но вдруг обернулся и сказал:
– Вы спрашивали три дня тому назад – я слышал ваш вопрос, – кто бережет меня от змей и тигров?.. Вы увидите одного из тех, которые многих охраняют от диких зверей… Один из них живет неподалеку и часто сюда приходит… Только, прошу вас, помните, что двигаться одному с этого места – что бы ни случилось – для вас опасно!
Он продолжал свой путь и исчез под колоннадой храма.
Я ждал и дождаться не мог появления гуру! Глаза мои устали, так напряженно, до боли, до слез, смотрел я в таинственную мглу, за колоннадой… почему-то она, и тишь, меня окружавшая, и неподвижность, и мое одиночество – меня начинали страшить… На меня опускалась какая-то тяжесть, какое-то недоумение и ожидание, невыносимо мучительные!.. Я начинал терять представление о действительности, сознание окружавшего меня расплывалось в чувстве неизвестности, тоски, ужасающего страха. Надо бежать! Уйти отсюда, подумал я, но вспомнил, что сказал мне Дхарма Састри, и остановился…
Пред моими глазами открылась панорама громадного города. Я видел его à vol d’oiseau и узнал в нем, несомненно, один из наших больших американских городов. Он показался мне украшенным, увеличенным какими-то увеселительными зданиями… Он весь сиял и пестрел праздничными огнями, украшеньями, флагами, движением и суетой. Толпы народа стремились в одном направлении, и я последовал за ними, в самый центр праздничного оживления, среди ужасных, громадных зданий. Я силился понять, что это именно за город, где я?.. Вдруг я увидел огромное пламя!.. Что-то горело! Все бежали в ту сторону, на пожар, и я там очутился. Я сразу увидел ужасное зрелище: предо мной несколько человек бегали в пламени, ища спасения, выхода из какого-то высокого здания, охваченного огнем, и среди этих людей я узнал самого себя…
Это зрелище меня крайне неприятно удивило. Я, разумеется, бросился самому себе на помощь, в убеждении, что мне ничего нет легче, как поднять себя или свой двойник, метавшийся там, внизу, в огне, до безопасных высот, с которых сам я смотрел на пожар, но чуть прикоснувшись к тому, другому себе, я вдруг увидел, что не я его уношу вверх, а, напротив, он меня увлекает вниз, в огонь…
С громом провалился под нами пол, и мы стремглав полетели в разверзшуюся под нами огненную бездну…
Я закричал, как полоумный, во всю силу своих легких, убежденный, что горю…
– Саиб! Саиб!.. что с вами? отчего вы так ужасно кричите?
«А!.. Наконец-то пришел за мной Дхарма Састри!» – пронеслась в мозгу моем сознательная мысль, и я с трудом пошевелился.
– Ну, благодарение небу, вы вернулись!.. Мне тут без вас снились такие сны! – с великим усилием промолвил я.
– Как? Разве вы спали?.. Когда вы закричали, я вбежал и нашел вас сидящим перед стеклом, совершенно прямо, с открытыми глазами… Вы смотрели прямо в это стекло! – услышал я недоуменный голос совсем не своего ученого индуса.
Я обвел глазами все окружающее, стараясь отрезвиться, и с изумлением сообразил, что я сижу у стола, в своей комнате, перед «магическим кристаллом», а передо мной стоит мой бенгалец, слуга, привезенный мной из Калькутты.
– А Дхарма Састри? – спросил я. – Где он?
– Не знаю… Верно, в своем бенглоу. Саиб говорил ведь, что он болен…
– Да он сейчас был здесь! – закричал я. – Я пойду к нему, спрошу его, что это значит?
Я говорил сам с собой, будто бредя. Бенгалец мой, очевидно испуганный моим возбужденным состоянием, несмело заметил:
– Куда же Саиб ночью пойдет? Не лучше ли дождаться утра?
Я вынул часы и посмотрел… Было пять минут первого… а я сел смотреть в кристалл без десяти минут в полночь. Значит, со всем моим бодрствованием, когда еще не приходил Дхарма Састри (я был убежден, что он приходил!), и со всем переполохом моего пробуждения прошло едва четверть часа?.. Собственно, проспал я и видел все эти цветистые сны в продолжение каких-нибудь пяти минут, если не менее…
А сколько картин! Сколько ощущений!.. Подлинно, годы могли порой совместиться в одном мгновении!
Я отослал слугу, лег и проспал до утра непробудно.
Едва проснувшись, я наскоро оделся, позавтракал и побежал к Дхарма Састри. Я был совершенно уверен, что он посетил меня, застал за контрабандным занятием и навел на меня магический сон, в котором я увидел нашу прогулку и все последующее.
Я издали увидел его воспитанника, сидевшего на ступеньках бенглоу, пригорюнившись. Он, видимо, мне обрадовался; встал и пошел мне навстречу.
– Ну что? – спросил я. – Твой хозяин здоров?
– Ничего, – ответил он. – Спокоен… Вот жду: дня через два, надеюсь, проснется… Так скучно одному, пока его нет!
Я только посмотрел на мальчика, но ничего не возразил, а вошел в хижину гуру.
Он лежал на прежнем месте, неподвижен и по-прежнему совершенно бесчувствен.
Я долго смотрел в недоумении и молча ушел, попросив юношу сейчас дать мне знать, когда он очнется. Трудно было мне убедиться, что и приход его был простой сон!
Очнулся Дхарма Састри после того на третий день и сам пришел ко мне, бодрый и веселый.
Первый мой вопрос был: «Вы ли это?.. или опять ваш двойник?..»
– Нет, на сей раз я сам, в собственном теле, – отвечал он. – Можете пожать мне руку – shake hands.
Я так и сделал, встряхнул ее покрепче и собирался вопросить, что это было со мной, когда он сказал, не ожидая вопроса, хитро мне подмигнув:
– А вы без меня наколобродили?.. Судьбу вопрошали?.. Нехорошо!.. Вот вас бхуты (кикиморы) и напугали!
И позабавились над вами… Да и нашим занятиям такое нарушение дисциплины может повредить.
Я только воззрился на него вопросительно.
– Так вы-таки знаете?.. Вы были у меня?
– Был, волей своей и мыслью и желанием оградить вас от… того, что вы видели… Зачем вам было добиваться сокровенного, – с улыбкой договорил Дхарма Састри, – и не приснился бы вам ваш тревожный сон!
– Так вы все знаете? – спросил я. – В таком случае скажите: как понять мне мое видение? Неужели это ответ на желание мое узнать, какою смертью я умру?
Мой гуру нахмурил густые брови, и глаза его потемнели, как черная пучина.
– Вы знаете, сэр, – сказал он, – что я противник всяких предсказаний и никому не советую вопрошать будущее. Займемтесь лучше делом, и постарайтесь забыть ваше бесцельное волхвование!!
Так кончается рукопись мистера Л-инга.
Во всей этой истории, разумеется, самое замечательное то, что он действительно погиб во время одного из нескольких сот пожаров этим летом, в Чикаго.
