Глава шестая.
БИТВА НА ПОЛЯХ ПЕЛЕННОРА
Но осадой Гондора командовал не простой главарь орков и не обычный убийца. Тьма отступила раньше времени, которое назначил Черный Властелин. Счастье отвернулось от него, победа ускользала как раз тогда, когда он готов был ее схватить. Но у него были длинные руки и великая сила. Король-Призрак, вождь Кольценосцев-Назгулов, не собирался сдаваться. Он покинул Ворота и помчался в поле.
Повелитель Рубежного Края Феоден доскакал до дороги, идущей от Главных Ворот Минас Тирита к Реке, и повернул к городу, до которого отсюда было меньше мили. Тут он остановил коня, оглядываясь, где противник, и его догнала свита — среди гвардейцев был Горедар. Около стен города неистово сражались воины Элфхельма — рубили, секли, ломали машины, загоняли вражеских солдат в огненные рвы. Почти вся северная половина полей Пеленнора была очищена от врагов, обоз захватчиков горел, орки бежали к Реке, как дикие звери от охотников.
Рохирримы одержали первую победу, но осада продолжалась, и Ворота не были отбиты. У Ворот остались главные силы врага, а на восточном краю поля стояли резервные Мордорские полки. На юге от дороги находилось войско харатцев с конницей. Вождь харатцев увидел в свете утра знамя Феодена, оказавшегося в этот момент в стороне от главной сечи, с горсткой гвардейцев вокруг него. Харатец воспылал красным гневом, приказал развернуть свое знамя, где был изображен Черный Змей на кроваво-красном поле, и ринулся в атаку, а за ним поскакало множество его подданных, размахивая саблями.
Феоден увидел их и, не дожидаясь удара, погнал Снежногривого навстречу противнику. Всадники сшиблись в смертельной схватке. Но белая ярость рыцарей севера пылала горячей, чем злость южан, и военное ремесло они знали лучше; быстрей и точней били их длинные копья. Меньше их было, но они прорубали себе дорогу в толпе южан, как просеку в лесу. В самом центре сечи оказался Феоден сын Фингла. Его копье с такой силой пронзило вражеского вождя, что разлетелось в щепки. Тогда он молниеносно выхватил меч, одним ударом разрубил древко знамени и тело знаменосца. Черный Змей упал на землю. Остаток разгромленной конницы врага в панике бежал.
И в этот высокий миг победы золотой щит Короля вдруг погас. Утренний рассвет снова закрыла Тень. Лошади становились на дыбы и ржали, люди падали с седел.
— Ко мне! Ко мне! — кричал Феоден. — Вперед, Дети Эорла! Не бойтесь Тьмы!
Но даже Снежногривый, ошалев от ужаса, встал на задние ноги, будто борясь передними с воздухом, и вдруг с громким ржанием упал набок, прошитый черным дротиком. Король рухнул оземь вместе с конем, придавленный его тяжестью.
Большая черная тень снижалась, как оторванный от неба лоскут тучи. Но это была не туча. Страшное крылатое чудище — если и птица, то больше всех известных на земле; с гладкой черной кожей без перьев, с гигантскими крыльями, натянутыми между ороговевших когтистых пальцев. От него шел мерзостный смрад. Неизвестная жуткая тварь из давно исчезнувшего мира, пережившая свою эпоху в забытом углу дальних холодных гор, в последнем гнезде на недоступных вершинах вывела последнее уродливое потомство. Черный Властелин нашел его, выкормил падалью, так что птенец перерос все летающие существа. Тогда Саурон подарил его своему верному слуге вместо коня.
Сейчас крылатое чудовище спустилось на землю, сложило перепончатые крылья, издало страшный хриплый карк и уселось на Снежногривого, впиваясь в павшего коня когтями и изгибая длинную голую шею.
На нем сидел всадник в черном плаще, огромный и грозный, в железной короне, под которой вместо лица были только горящие глаза убийцы. Предводитель Назгулов! Когда Тьма отступила, он скрылся, чтобы сменить коня и снова вернуться и сеять смерть, превращая надежду в отчаяние, победу в поражение. В руке у него была большая черная булава.
Но не все покинули Феодена. Правда, воины из его личной гвардии либо полегли рядом с ним, либо не смогли сдержать ошалевших лошадей, которые понесли их дальше в поле, но один остался — молодой Горедар, неустрашимый в своей верности, плакал над лежащим старцем, ибо любил его, как отца.
Мерри во время сражения не получил ни одной царапины, сидя за спиной Горедара, пока снова не сомкнулась Тьма. Тогда Вихрь в панике поднялся на дыбы, сбросил обоих седоков и умчался. Сейчас Мерри ползал на четвереньках, как перепуганный зверек, ослепший и парализованный страхом. «Королевский оруженосец, ты же оруженосец, — повторял он, чтобы преодолеть слабость. — Ты должен быть при Короле. Сам говорил, что будешь его почитать, как родного отца». Но воля была подавлена, а тело била дрожь. Хоббит не смел открыть глаза и ничего не видел.
Вдруг ему показалось, что сквозь черноту он слышит Горедара, но голос был одновременно его и не его, этот голос Мерри уже слышал раньше.
— Прочь, оборотень, главарь стервятников! Оставь мертвых в покое!
Другой голос, холодный и жестокий, отвечал:
— Не вставай между Назгулом и его добычей. Я не убью тебя, а покараю горшей карой, чем смерть. Унесу в страну отчаяния, на дно Мрака, где твою плоть сожрут чудовища, а твой разум иссохнет под взглядом незакрывающегося Глаза.
Зазвенел меч, вынимаемый из ножен.
— Грози, чем хочешь, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебе помешать.
— Помешать? Мне? Глупец! Наихрабрейший муж среди живущих не может помешать мне!
И тут Мерри услышал то, чего меньше всего ожидал в страшную минуту: смех. Горедар смеялся, и его чистый голос звенел, как сталь.
— Но я не воин и не муж среди живущих! Перед тобой женщина. Я — Эовина дочь Эомунда. Пропусти меня к Королю, заменившему мне отца. Иди прочь, если ты не бессмертен! Кем бы ты ни был, живым существом или исчадием Тьмы, мой меч падет на тебя, если ты тронешь его!
Крылатое чудовище закричало, но Кольценосный Призрак не ответил. Он молчал, будто вдруг заколебался. Удивление и любопытство помогли хоббиту на мгновение перебороть страх. Он открыл глаза, отодвинув черную завесу трусости. В двух шагах от него сидело что-то огромное, черное и страшное, а над ним высился предводитель Назгулов, Тень Отчаяния. Лицом к нему стояла та, которую Мерри называл Горедаром. Шлем больше не скрывал лица, светлые волосы спадали на плечи, отливая бледным золотом. Серые, как вечернее море, глаза смотрели сурово и гневно, а по щекам текли слезы. В руке у нее был меч, поднятым щитом она пыталась заслониться от страшного вражьего взгляда.
Это была Эовина и это был Горедар: Мерри словно в блеске молнии вспомнил юное лицо воина в Дунгарском Укрытии, который шел навстречу смерти без надежды в сердце.
Удивление хоббита сменилось жалостью и присущим его племени проснувшимся в крайний момент мужеством. Он стиснул кулаки. Он не мог допустить, чтобы Эовина погибла. Во всяком случае, он не допустит, чтобы она погибла одна, без защиты.
Лицо Врага было отвращено от него, но Мерри боялся открыто двигаться, чтобы эти жуткие глаза его не увидели. Он стал медленно отползать вбок. Но Черный Король, со злобным сомнением глядящий на девушку, обращал на хоббита не больше внимания, чем на червяка, ползающего под ногами.
В воздухе пахнуло смрадом — это крылатый упырь замахал крыльями, взвился вверх и, пронзительно крича, бросился на Эовину, выставив вперед клюв и когти. Эовина не дрогнула. Дитя Рохана и Дочь Королей, красивая и грозная, стройная и твердая, как сталь, она ударила сильно и уверенно. Меч рассек вытянутую шею твари, отрубленная голова камнем упала на землю. Эовина отскочила от падающего тела, которое с раскрытыми крыльями рухнуло в траву. Тут небо снова прояснилось. Утренний свет облил королевну и ярко позолотил ее волосы.
Но над убитым чудовищем уже вставал Черный Всадник, огромный, страшный, неотступный. С криком, в котором звучала такая ненависть, что стыли сердца, он поднял и опустил тяжкую булаву. Щит Эовины рассыпался на мелкие куски, сломанная рука бессильно повисла. Девушка опустилась на колени. Призрак нагнулся над ней, заслонил ее, как туча. Его глаза горели огнем.
Он снова поднял булаву, на этот раз — чтобы убить. Но вдруг он пошатнулся, взвыл от боли, опустившаяся булава прошла мимо цели, ее конец зарылся в землю. Это Мерри, зайдя сзади, ткнул мечом сквозь черный плащ и попал в незакрытое кольчугой переплетение мышц над коленом.
— Эовина! Эовина! — закричал хоббит.
Эовина с трудом поднялась и, собрав остатки сил, нанесла рубящий удар мечом между плащом и короной, по склоненным над ней широким плечам. Меч заискрился и рассыпался. Корона звякнула и покатилась по земле. Эовина упала на противника лицом вперед. О диво! Плащ и кольчуга скрывали пустоту. Они лежали в траве, как бесформенные лохмотья, а над полем разнесся жуткий крик, переходящий в рыдание, затихающий, уносимый ветром, крик, ставший голосом слабым и бестелесным, пока совсем не замер, сгинул, чтобы больше никогда мир не услышал его.
Хоббит Мерриадок стоял посреди усеянного трупами поля битвы, жмуря глаза, как сова от света дня, потому что слезы мешали ему смотреть. Как в тумане, он видел Эовину, неподвижно лежащую в траве, и рядом — Короля Феодена, погибшего в час своей славы. Снежногривый в агонии сдвинулся с тела хозяина, которого невольно убил.
Мерри нагнулся и поднял руку Короля, чтобы поцеловать ее, но Феоден открыл глаза. Взгляд был разумный, а голос спокойный, хотя очень слабый, когда он произнес:
— Прощай, честный холбыт. Мое тело разбито. Я ухожу к праотцам. Но теперь мне не будет стыдно рядом с достойнейшими. Я победил Черного Змея. После мрачного утра ясный день — и золотой закат!
Мерри горько плакал и не мог найти слов.
— Прости меня, Король, — выдавил он наконец, — я нарушил твой приказ и сейчас не могу предложить тебе ничего, кроме слез на прощание.
Седой Король улыбнулся.
— Не горюй, холбыт. Ты прощен. Чистое сердце нельзя оттолкнуть. Живи долго и счастливо, а когда в дни мира сядешь у очага с трубкой, вспомни обо мне. Ибо я уже не смогу усадить тебя рядом в Медусиле, как обещал, и слушать рассказы… о трубочном зелье.
Феоден прикрыл глаза, Мерри нагнулся над ним.
— Где Эомер? Мгла застилает глаза, я хотел бы увидеть его перед смертью. Он станет Королем после меня. Передай слова прощания Эовине. Она не хотела, чтобы я уходил без нее… теперь… я не увижу ту, что была мне дороже дочери.
— Король, Король, — прерывающимся голосом начал Мерри. — Эовина…
В это мгновение раздался шум, и совсем близко заиграли рога и трубы. Мерри поднял голову и посмотрел на поле. Он вспомнил, что вокруг война, вспомнил все остальное. Ему показалось, что с момента, когда Король принял свой последний бой, прошло много часов, а на самом деле вся трагедия разыгралась за несколько минут. Сейчас хоббит вдруг понял, что он в опасности, потому что сражение вот-вот возобновится, и здесь будет самый центр Великой Битвы.
От Реки подходили свежие полки Врага. Из-под городских стен приближались Моргульские отряды, с юга подтягивалась харатская пехота, и снова собиралась конница, за ней покачивались спины мамунов с боевыми башнями на них. На севере развевался белый султан на шлеме Эомера, снова строились в боевой порядок роханские всадники, а из города через разбитые Ворота, тесня врагов, вышли все способные драться мужчины. Впереди них реяло гордое знамя Дол Эмроса с серебряным Лебедем.
В голове хоббита мелькнула мысль: «Где же Гэндальф? Неужели его здесь нет? Он бы мог спасти Короля и Эовину». В этот момент галопом подскакал Эомер, а с ним несколько воинов из свиты Короля, которым удалось, наконец, успокоить лошадей. Сейчас они стояли вокруг, с ужасом глядя на тело убитого чудовища, — кони боялись подходить близко. Эомер спрыгнул с седла, боль и горечь отразились в его лице, когда он увидел Короля и молча остановился перед его неподвижным телом.
Один из воинов вынул древко королевского знамени из зажатой руки павшего знаменосца Гутлафа и поднял его. Феоден медленно открыл глаза. Видя поднятый флаг, он взглядом показал, что его надо дать Эомеру.
— Привет… тебе, Король Рубежного Края!— сказал он. — Веди войско… к победе… Прощание… Эовине….
С этими словами он умер, так и не узнав, что Эовина лежит рядом с ним. Люди громко плакали, повторяя:
— Король Феоден! Наш Король Феоден!..
Тогда Эомер сказал:
Не плачьте, сейчас не время для слез!
Велик был павший славной смертью.
Пусть потом над курганом женщины плачут.
Нас сегодня зовет война!
Он говорил это, сам не сдерживая слез. Потом добавил:
— Пусть королевские гвардейцы останутся здесь и с почетом вынесут с поля останки Короля, пока снова не грянул бой. Пусть позаботятся обо всех павших из его свиты.
Он смотрел на лежавшие вокруг тела, называя по именам боевых товарищей. И вдруг увидел свою сестру Эовину и узнал ее. На мгновение он замер, перестав дышать, как человек, на полуслове уязвленный стрелой в сердце. Смертельная бледность разлилась по его лицу, гнев остановил кровь в жилах. Сначала он не мог сказать ни слова, потом словно обезумел.
— Эовина, Эовина! — закричал он. — Эовина, как ты здесь оказалась? Я сошел с ума или это чародейство? Смерти! Смерти! Пусть смерть возьмет всех нас.
И без рассуждений, без раздумий, не ожидая, пока приблизятся полки, высланные из города, он вскочил на коня, бешеным галопом помчался один навстречу целому вражескому войску, громко трубя в рог и скликая своих воинов. Над полем звенел его сильный отчаянный голос:
— Смерти! Вперед, на смерть, пусть наступит конец света!!
Войско рохирримов двинулось за ним. Больше не было песен. Крики воинов слились в один громовой клич: «Смерти!!», который раскатился по полю, перекрывая топот копыт. Волна всадников пронеслась мимо павшего Короля и захлестнула южный край поля.
А хоббит Мерриадок так и остался стоять, ослепнув от слез, на том же месте. Никто его не позвал, никто его даже не заметил. Потом он вытер глаза, нагнулся над зеленым щитом — даром Эовины — и закинул его себе на плечо. Стал искать меч, который потерял, когда ударил Черного Короля, — тогда у него вдруг онемела рука, и он теперь мог шевелить только левой. Свое оружие он нашел, но с удивлением увидел, что лезвие меча дымится, как сухая ветка, вынутая из огня, потом оно стало гнуться и коробиться, пока не рассыпалось в пепел.
Так перестал существовать клинок из Могильников, выкованный некогда людьми с Заокраинного Запада. Но древний оружейник мог бы гордиться своей работой, когда ковал его в Северном Королевстве, когда дунаданы были молодым и сильным племенем, а их главным врагом было страшное королевство Ангмар и Чернокнижник, его Король. Никакое другое оружие, даже в более сильных руках, не нанесло бы врагу раны, рассекшей призрачное тело, разорвавшей колдовские чары, которые связывали невидимые мышцы с источником злой воли.
Из копий, накрытых плащами, воины сделали носилки и понесли Короля в сторону Города, а за ним на таких же носилках осторожно несли Эовину. Остальных павших воинов, среди которых был Деорвин, начальник гвардии, рохирримы сложили подальше от вражеских трупов и от тела убитого чудовища и воткнули вокруг копья. Потом вернулись и сожгли труп летающей гадины, а для Снежногривого вырыли могилу и отметили ее камнем, на котором впоследствии по-рохански и по-гондорски была высечена надпись:
«Конь легконогий преданным был слугой —
Стал Снежногривый хозяину злой судьбой».
Буйная зеленая трава выросла потом на могиле Снежногривого, но навсегда черной и бесплодной осталась земля в месте, где сожгли крылатое чудище.
Медленно тащился Мерри вслед за скорбной процессией, не замечая, что вокруг продолжается сражение. Он чувствовал себя разбитым, усталым, его мучила боль и била дрожь, как в лихорадке. Ветер с Моря принес сильный дождь, словно весь мир оплакивал Феодена и Эовину потоками серых слез. Дождь гасил пожары в городе. Сквозь слезы и завесу дождя хоббит увидел, словно в тумане, первые ряды защитников Минас Тирита.
При виде печального шествия князь Имрахил придержал коня и приподнялся в стременах.
— Кого несете, друзья рохирримы? — спросил он.
— Короля Феодена, — ответили ему. — Он погиб. Войско ведет Король Эомер, ты узнаешь его по белому султану на шлеме.
Князь сошел с коня, опустился на колени перед носилками, отдавая честь павшему Королю, и не сдержал слез. Потом встал и, увидев на вторых носилках Эовину, безмерно удивился.
— Но ведь это женщина, — сказал он. — Неужели даже жены Рохана пришли с оружием к нам на помощь?
— Нет, только она одна, — ответили рохирримы. — Это королевна Эовина, сестра Эомера. Мы не знали, что она среди нас, пока не нашли ее на поле битвы, и горько ее оплакиваем.
Красота девушки, хотя она была очень бледна, тронула князя, он нагнулся и взял ее руку в свою.
— Друзья!— закричал он вдруг. — Среди вас нет лекаря? Она ранена, может быть, смертельно, но еще жива!
Он снял с руки полированный браслет и приложил к губам Эовины. Блестящая поверхность металла легко, почти незаметно затуманилась.
— Времени терять нельзя, — сказал князь, отправляя конного гонца в город с распоряжением оказать раненой немедленную помощь, а сам, низко поклонившись еще раз павшему Королю, вскочил в седло и помчался на битву, ведя за собой войско.
Теперь на всем поле Пеленнора снова гремела жестокая битва, звон оружия разносился под небом вместе с криками людей и ржанием коней. Играли рога и горны, громко трубили мамуны, понукаемые к бою. Под южной стеной гондорская пехота обнаружила новое скопление больших сил, пришедших из Моргула. Но всадники помчались на восточный край поля, на помощь Эомеру: Хьюрин Стройный, Хранитель Ключей и Правитель Лосарнака, Хирлан с Зеленого Нагорья и красавец Имрахил в окружении своих солдат.
Вовремя подошла эта помощь к рохирримам. Враги обезумели, а воинственность Эомера обернулась сейчас против него. Ярость первого натиска разбила ряды врагов, рохирримы широкими клиньями врезались в толпу южан, сбивая с седел конных, давя копытами пеших. Но туда, где были мамуны, кони идти не хотели, храпя, поднимались на дыбы и бросались в стороны. Огромные звери царили над полем битвы, как крепости, на которые никто не осмеливался напасть, а харатцы теперь сгрудились вокруг них. Еще в самом начале битвы харатцев было втрое больше, чем рохирримов, и все новые отряды Врага подходили со стороны Осгилиата.
До сих пор они оставались в тылу, чтобы в самом конце битвы броситься на взятый город, разрушить его, разграбить и окончательно уничтожить; ждали только приказа своего вождя. Черный Король погиб, но их повел в бой Готмог, предводитель орков Моргула. За орками шли восточные племена, вооруженные топорами; варакхи из Кханда; южане в красных одеждах и гигантские воины из Харата Дальнего, похожие на троллей, с яркими белками глаз и алыми губами на черных лицах. Часть этой армии наступала на рохирримов с тыла, часть заходила с востока, чтобы придержать гондорские отряды и не допустить их соединения с роханскими всадниками.
Счастье изменило гондорцам. В их сердца снова закралось сомнение в успехе, и тут со стен города взвился отчаянный крик. Как раз сейчас, почти в полдень, ветер дунул сильнее, унес дождь к северу, разорвал тучи, освободил солнце, и в его лучах часовые на башнях увидели вдали новую опасность, убивающую последние надежды.
Петля Великого Андуина была видна из города на значительном протяжении, и зоркие глаза часовых увидели плывущие по реке суда. Напрягая зрение, стражи Башни закричали в ужасе, потому что по блестящей водной глади ветер гнал к Арлонду грозный флот: многовесельные военные галеры и корабли с черными парусами на высоких мачтах.
— Пираты из Умбара! Пираты! — кричали люди. — Смотрите, плывут пираты! Значит, Белфалас пал, Этир и Лебенин в руках Врага. Пираты плывут сюда, это последний удар, мы погибли!
Люди кинулись звонить в колокола — без приказа, ибо в городе приказывать было уже некому, — другие хватали трубы и трубили отбой.
— На стены! — кричали люди. — Возвращайтесь! Назад на стены, пока вас не разбили окончательно!
Этих криков на поле не слышали, ибо ветер, который подгонял корабли, подхватывал крики и уносил за облака.
Но рохирримы не нуждались в предостережении. Они сами отлично видели черные паруса. Эомер в пылу боя разогнался так, что его от Арлонда отделяла неполная миля, на которой собралось несколько неприятельских отрядов. Другие отряды отрезали его сзади от войска князя Имрахила. Эомер посмотрел на Реку и почувствовал, как умирает последняя надежда.
Он проклял ветер, который только что благословлял. Солдаты Мордора, наоборот, оживились и с торжествующим воем бросились в атаку.
Однако Эомер не поддался первому ошеломлению. Он мыслил трезво и ясно. Приказал трубить в рога, созвать всех, кто мог держать оружие, под королевское знамя. Он решил хотя бы здесь создать последнюю оборонную линию, стену из щитов, и пока дышит, дать врагу бой, достойный легенд и песен, даже если никого не останется в живых, чтобы сохранить память о последнем Короле Рубежного Края.
Эомер въехал на зеленый холм, воткнул в землю трепещущий на ветру флаг с изображением Белого Коня.
Отбросив сомненья, встречаю день из мрака!
Скачу навстречу солнцу и пою, меч подымая!
Пусть нет надежды и сердце рвется —
Да будет гнев, погибель врагам,
И красный закат!
Со смехом возглашал Эомер эти слова из песни. Снова охватил его воинский пыл. Пока его щадили неприятельские мечи и копья. Он был молод, он был Королем и предводителем храброго племени. Смеясь над отчаянием, песней призывая опасность, он поднял меч и посмотрел на черные корабли.
И вдруг замер, пораженный, и в его сердце хлынула великая радость. Не прерывая песни, он повернул меч так, что его лезвие засверкало на солнце. Все глаза повернулись туда, куда показал меч вождя, — и все увидели, как на главной мачте первого корабля, подходившего к причалу в Арлонде, ветер развернул большой флаг. На черном фоне флага цвело Белое Древо Гондора; его окружало семь звезд и над ним сверкала высокая корона — герб Элендила, Королевский герб, который никто не видел с Незапамятных времен! Звезды горели на солнце, ибо дочь Элронда Арвен вышила их драгоценными камнями. Корона из мифрила и золота сияла в блеске утра.
Так Арагорн сын Араторна, Элессар, наследник Исилдура прибыл с Тропы Умерших на крыльях морского ветра в королевство Гондор. Радость рохирримов вырвалась криками, смехом, блеском и звоном оружия, а радость горожан взвилась в трелях фанфар и в колокольном звоне. Только солдаты Мордора, вновь объятые черным страхом, не могли понять, каким колдовством на судах их союзников явились их враги, но поняли, что судьба от них отвернулась, и теперь они погибнут.
Воины князя Дол Эмроса уже гнали перед собой на восток разбитые отряды троллей, варакхов и горных орков, не выносящих солнечного света. Эомер направил своих всадников на юг, и враги оказались между молотом и наковальней.
С кораблей на берег в Арлонде сходило вооруженное войско и, словно буря, сметающая все на пути, мчалось на север. В первых его рядах бежали Леголас с луком и Гимли с топориком в руках, Халбард со знаменем, дунаданы, Северные Стражи, Элладан и Элрохир в шлемах со звездами во лбу, с мечами в сильных руках, храбрецы из Лебенина и Ламедона, из других лесных провинций юга.
Вел их Арагорн, высоко воздев Пламя Запада, перекованный огненный Андрил, не менее грозный, чем Нарсил, меч предков. На челе Арагорна сияла Звезда Элендила.
Так вышло, что посреди грозной битвы встретились Эомер и Арагорн. Опершись на мечи, радостно смотрели они друг другу в очи.
— Вот мы снова вместе, хотя между нами было все Мордорское войско, — сказал Арагорн. — Разве я не обещал тебе эту встречу еще тогда, в Рогатой Башне?
— Да! — ответил Эомер. — Но надежда часто обманывает. Я не знал, что ты умеешь предвидеть будущее. Вдвойне благословенна помощь, приходящая нежданно. Никогда еще мы так не радовались встрече!
Они сжали друг другу руки. Эомер добавил:
— И никогда еще мы не встречались так вовремя! Ты появился в последнюю минуту, друг! Мы уже готовились к гибели.
— Значит, мы сначала отомстим за все, а потом поговорим, — сказал Арагорн, и рука об руку, подняв мечи, они бросились в бой.
Их ждала долгая и жестокая битва. Южане были храбрыми и сильными воинами, испытанными в боях, яростными в отчаянии, а восточные банды прошли обучение в Мордоре, и никто не собирался сдаваться. Везде: на поле, под горой, за каждым сгоревшим амбаром и у каждого пригорка собирались враги, готовые сражаться до конца, и битва продолжалась до самого вечера.
Наконец солнце скрылось за Миндоллуином, оставляя на небе огромное зарево, так что на вершины гор пал кровавый отблеск. Казалось, что Река горит, а трава стала бурой.
С заходом солнца кончилась великая битва за Минас Тирит; ни один враг не остался в живых на полях Пеленнора. Здесь остались убитые, а те, кто бежал, почти все погибли от ран или утонули в алой пене вод Великой Реки. В Моргул и в Мордор добрались единицы, а до Харата дошла только легенда о страшной мести и великой мощи оскорбленного Гондора.
Арагорн, Эомер и Имрахил вместе возвращались к городским воротам. Они были настолько утомлены, что уже не могли ни радоваться, ни горевать. Все трое вышли из боя без единой царапины, так их сохранило счастье, неуязвимое оружие и крепость рук. Мало кто смел без страха глянуть им в глаза, когда они пылали гневом в разгаре битвы. Но многие воины полегли на поле славы или получили тяжелые раны.
Форлонг был зарублен орчьими топорами; Дулин из долины Мортонда и брат его Деруфин были растоптаны насмерть, когда повели своих лучников в ближнюю атаку на мамунов, целясь гигантским зверям в глаза; не вернется в родной Пиннат Гелин Хирлан Красивый; не придет в свой дом Гримбольд. Погиб суровый Следопыт Халбард из далекого северного края. Немало полегло воинов, прославленных и безымянных, военачальников и солдат.
Ибо это была великая битва, о которой еще не успели сложить легенду; через много лет барды Рохана так споют о событиях под Мундуром:
Услышьте, как пели рога в предгорьях,
Как мечи сверкали у каменной стены.
На рассвете вихрем примчались кони
Туда, где разгоралось зарево войны.
Там погиб Феоден, сын Фингла преславный.
Не вернется он в свой Золотой Дворец,
Не поскачет по буйным роханским травам,
Под Мундуром в битве нашел конец.
Гутлаф и Хардиг, Дунгир и Деорвин,
Храбрый Гримбольд, Херебранд и Хорн,
Херфара и Фастред пали с честью
Вместе с героями из других племен.
Деруфин и Дулин не вернутся в горы,
Не придет домой много людей.
В Мундуре спит благородный Форлонг.
Смерть косила всех — солдат и вождей.
Утром и в полдень гибли со славой
На берегах Великой Реки.
И шумят под ветром гондорские травы
Там, где в сече падали целые полки,
Где горы пылали заревом алым
И были багровыми воды Реки…
