Через два дня войско Западных государств собралось на полях Пеленнора. Войско орков и восточных племен, служащих Саурону, двинулось из Анориэна на город, но встретило рохирримов, было разбито и бежало в сторону острова Кайр-Андрос. После уничтожения этой угрозы и подхода подкрепления с юга в Минас Тирите оказался большой и сильный гарнизон. Разведчики вернулись и донесли, что на Восточном Тракте до самого Перепутья нет вражеских войск. Все было готово к последнему броску.

Леголас и Гимли снова сидели на одном коне в отряде Арагорна, который был впереди вместе с Гэндальфом, дунаданами и сыновьями Элронда. Хоббита Мерри жег стыд, потому что он не мог идти с ними.

Тебе сейчас такой поход не под силу,— сказал ему на прощание Арагорн.— А стыдиться нечего. Даже если ты больше ничего не совершишь в этой войне, ты уже заслужил величайшую славу. От Хоббитшира с нами пойдет Пипин. Не завидуй ему в этом опасном предприятии, ибо хотя он и проявил мужество, насколько ему позволила судьба, его дела пока не сравнялись с твоим подвигом. Еще знай, что, по сути, мы все рискуем одинаково. Если нам суждено погибнуть под Воротами Мордора, то ты в это время будешь защищать последнюю улицу здесь или еще где-нибудь, куда доберется Враг. Выздоравливай и прощай!

Мерри уныло стоял на стене и смотрел на выстроенные шеренги. С ним был Бергиль, тоже грустный, потому что его отец уходил из города во главе отряда добровольцев: в Королевскую Гвардию он не мог вернуться, пока не предстанет перед судом. В этом же отряде был Пипин, он теперь стал солдатом Гондора. Мерри хорошо видел его маленькую фигурку между рослыми гондорцами.

Заиграли трубы, и войско двинулось. Полк за полком, отряд за отрядом шли и ехали на восток. Они давно скрылись из глаз на дороге, ведущей к Дамбе, а Мерри все стоял и смотрел. Луч утреннего солнца в последний раз заблестел на шлемах и копьях и расплылся вдали, а хоббит все никак не мог заставить себя уйти со стены.

Опустив голову, опечаленный разлукой с друзьями, он чувствовал себя покинутым. Все, кто был дорог его сердцу, ушли во Тьму сражаться под хмурым восточным небом, и мало было надежды свидеться с ними вновь.

Тоска сразу сказалась на самочувствии: заболела рука, Мерри охватила слабость, солнце показалось бледным, растаяло… он очнулся, когда Бергиль дернул его за руку.

— Идем отсюда, господин фериан,— сказал мальчик.— Видно, ты еще слаб, я тебя сейчас отведу в Дома Целения. Ты не бойся! Они вернутся. Воинов из Минас Тирита никто не победит, а теперь с ними Камень Эльфов и гвардеец Берегонд!

К полудню войско дошло до Осгилиата. Там трудились все ремесленники, которых удалось собрать. Одни чинили паромы и плавучие мосты из лодок, которые враги навели, а потом при отступлении пытались уничтожить; другие наводили порядок в складах, разбирали запасы и добычу; третьи спешно насыпали оборонный вал уже на восточном берегу Реки.

Головной отряд прошел руины Древнего Осгилиата и, переправившись через Андуин, направился дальше по прямому тракту, который в лучшие времена соединял красивую Башню Солнца со стрельчатой Лунной Башней, прозванной сейчас Минас Моргул и торчащей над проклятой Долиной Смерти. Через пять миль после Осгилиата войско стало лагерем на отдых. Первый день Похода кончился. Только конники поскакали вперед, чтобы до темноты добраться до Перепутья. Внутри большого кольца деревьев стояла полная тишина. Нигде поблизости не было врагов, не слышно ни криков, ни разговоров, ни одна стрела не засвистела, вылетая из-за камней или из густых зарослей, но, несмотря на это, чем дальше, тем сильнее чувствовалось, что за ними настороженно следят. Деревья, камни и листья будто затаились. Опускалась ночь, солнце заходило над долиной Андуина, вершины Белых Гор розовели в его лучах, но над Эфел Дуат нависла Тьма.

Арагорн расставил трубачей на каждой из четырех дорог, расходящихся от Перепутья, и они громко затрубили в фанфары, после чего герольды закричали:

— Идут Властители Гондора! Они вступают во владение своими исконными землями!

Воины сбили с плеч статуи нелепую орчью голову, разбили ее на мелкие куски и поставили на место голову короля, не трогая, однако, венца из белых и золотых цветов, которые оплели ее, как корона; смыли и затерли оскорбительные надписи, которыми орки осквернили каменный постамент.

На совете раздавались голоса, предлагавшие начать с нападения на Минас Моргул, чтобы, если удастся, уничтожить эту крепость окончательно.

— Кто знает,— говорил Имрахил,— может быть, дорога из крепости на перевал окажется удобнее для вторжения в Мордор и подхода к главной твердыне Врага, чем северные Черные Врата?

Однако Гэндальф упорно сопротивлялся, напоминая о зловещей славе этой долины, где люди от ужаса сходят с ума, и о том, что рассказал Фарамир. Ибо если Главный Хранитель действительно избрал эту дорогу, то нельзя было привлекать к ней внимание бдящего Глаза. Так что когда все войско утром пришло к Перепутью, здесь был поставлен сильный караул на случай, если Враг вышлет армию с перевала или подойдут южане. В караул пошли лучшие лучники, знающие местность в Итилиэне. Они затаились в лесу и на склонах, держа Перепутье под наблюдением.

Гэндальф и Арагорн с головным отрядом все же подъехали к началу долины Моргул и посмотрели на проклятую крепость издали.

Крепость показалась им темной и необитаемой, ибо орки и другие рабы Черного Властелина, обычно составлявшие ее гарнизон, были перебиты в последнем сражении. Назгулы разлетелись. Но воздух в долине был тяжел и зловеще напряжен. В нем таилась угроза.

Гондорцы подожгли зловонную траву на луговине, и когда по ней побежали красные языки огня, ушли, разрушив мост через черный поток.

На следующий день, третий после выхода из Минас Тирита, войско начало марш по тракту на север. От Перепутья до Мораннона по этой дороге было около ста миль, никто не мог предугадать, что на ней ждет. Шли открыто, хотя и осторожно, впереди скакали конные разведчики, вдоль дороги были высланы пешие следопыты. Особенно внимательно разведка наблюдала за правым флангом, где на склонах рос густой кустарник и было много оврагов, за которыми поднимались скалы, первые камни сумрачного хребта Эфел Дуат.

Погода оставалась ясной, и ветер дул, в основном, с запада, но в горах не рассеивался плотный туман, а из-за гор то и дело поднимались высоко в небо столбы густого дыма, собиравшиеся в темные тучи. Время от времени по приказу Гэндальфа герольды трубили и повторяли клич:

— Идут Властители Гондора! Пусть все сдадутся на их милость или покинут эти земли!

— Надо кричать не «Властители Гондора», а «Король Элессар вернулся»,— заметил Имрахил.— Пусть Король еще не занял трон, но он вернулся, и на неприятеля это сильно подействует.

Теперь три раза в день герольды объявляли Поход Короля Элессара. Но на вызов никто не откликался.

Войско продвигалось, не встречая видимых преград, только невидимая тяжесть наваливалась на всех, от военачальников до последнего солдата, и с каждой пройденной милей сердца сжимались больнее от плохих предчувствий.

В конце второго дня после Перепутья войско в первый раз увидело врагов. Сильный отряд орков и людей из далеких восточных стран попытался завлечь передних конников в засаду. Произошло это в том самом месте, где Фарамир когда-то напал на харатское войско. Дорога здесь врезалась глубоко в скалы, пересекая отроги горной цепи.

Но опытные разведчики из Эннет Аннон, которых привел Маблунг, вовремя предупредили военачальников о грозящей опасности, и засада стала западней для самих орков. Всадники широкой дугой обошли это место с запада и ударили по врагам с фланга и с тыла, многих уложили на месте, а остальных прогнали на восток в горы.

Первая победа, однако, не очень обрадовала военачальников.

— Это была военная хитрость,— сказал Арагорн,— с целью обмануть нас, показать, что враг недостаточно силен, чтобы помешать нашему продвижению. Он нас заманивает.

В тот вечер над Итилиэном появились Назгулы, явно следящие за движением войска. Летели они очень высоко, разглядеть их смогли только зоркие глаза эльфа Леголаса, но люди чувствовали их по тому, как сгущалась Тень и затуманивалось солнце, и по охватывающему их страху, с которым трудно было бороться, хотя Призраки пролетали молча.

Время шло, безнадежный марш продолжался.

На четвертый день после Перепутья и на шестой, считая от выхода из Минас Тирита, войско вышло из границ живых земель Итилиэна и вступило на опустошенные земли, лежащие перед Моранноном и перевалом Кирит Горгор. Отсюда были видны болота и пустоши, которые тянулись на север и на восток до самого Приречного Нагорья Эмин Муйл. Так здесь было пустынно, и такой страх жил в этих местах, что те, кто послабее, отказывались идти дальше.

Арагорн смотрел на них скорее с жалостью, чем с гневом, ибо это были молодые парни из Рохана, из далекой Западной Лощины, или земледельцы из Лосарнака, с детства привыкшие считать Мордор не страной, существующей на самом деле, а неким символом Зла, очень далеким от их повседневной жизни. Сейчас кошмарный сон оказался жуткой явью, а несчастные не понимали ни смысла всей войны, ни причин, которые толкнули их самих в ее водоворот.

— Возвращайтесь назад,— сказал им Арагорн.— Только постарайтесь сохранить совесть и честь и не бегите в панике. Можете выполнить одно задание, что бы избежать позора. Отправляйтесь отсюда на юго-запад, дойдете до острова Кайр-Андрос, и если он, как я предполагаю, в руках неприятеля, отбейте его и постарайтесь удержать, ибо это важно для защиты Гондора и Рохана.

Некоторые, пристыженные милостью Повелителя, пересилили страх и остались, чтобы продолжать поход. Многие, ободренные надеждой, что смогут честно выполнить долг в пределах своих возможностей, ушли к Реке. Кроме того, на Перепутье тоже остался довольно большой отряд, так что в сражение за Черные Врата против огромной мощи Мордора пошли едва шесть тысяч воинов.

Шли медленно, каждую минуту ожидая ответа на свой вызов, и держались единой колонной, ибо здесь высылка разведчиков и даже небольших патрулей казалась лишней тратой сил и ослаблением войска. Вечером на пятый день марша от долины Моргул устроили последний привал и разожгли костры из сухих палок и травы, с трудом собранных на бесплодной земле. Ночь провели без сна, вглядываясь в темень, чувствуя незримое присутствие хищных тварей и прислушиваясь к вою волков. Ветер утих, воздух застыл. Видно почти ничего не было, над землей поднимались дымы и испарения, и тоненький четырехдневный месяц скрылся в Мордорском чаду.

К утру похолодало, поднялся ветер, дул он с севера, был резким и морозным. Вокруг было пусто, невидимые ночные твари исчезли. Вскоре на северо-востоке показались первые громадные кучи пепла и угля, горелой земли, щебня, грязных отходов, извергнутых землей, в которой копались черви — рабы Мордора. Теперь совсем близко была мощная стена Кирит Горгор с Черными Вратами посредине, с двумя Зубами Мордора с обеих сторон. На последнем этапе марша полководцы двинули войско дорогой, которая свернула на восток, и теперь оно подходило к Мораннону с северо-запада, примерно оттуда же, откуда сюда пришел Фродо.

Вот уже показались огромные двойные плотно закрытые Черные Ворота под мрачными арками. За зубцами парапета и высоких темных башен не было видно ни единой живой души. Стояла полная тишина, но тишина напряженная.

Войско дошло до цели безумного Похода и стояло в растерянности, застыв в сером свете начинающегося хмурого дня перед такими мощными стенами, что их бесполезно атаковать, даже имея осадные машины и зная, что на воротах всего горстка солдат. Но сейчас в горах и скалах вокруг Мораннона скрывается огромное войско, а в темных скальных туннелях дремлют злые силы; и все Назгулы кружат, как стервятники, над Зубами Мордора.

Враг наверняка за ними наблюдал.

Но почему-то не спешил нападать.

Выбора не было. Пришло время кончать начатую игру. Арагорн выстроил войско в боевой порядок, насколько позволял рельеф местности. Ряды бойцов встали на двух больших буграх, насыпанных орками из битого камня и земли за многие годы труда. Перед ними до самых Ворот разливалась мелким болотом какая-то черная жижа с мерзким запахом. Окончив первые приготовления, военачальники в окружении личной конной гвардии, со знаменосцем, герольдами и трубачами выступили вперед и направились к Воротам. Гэндальф был среди них главным глашатаем. За ним шел Арагорн с сыновьями Элронда, Эомер и князь Имрахил. Чтобы свидетелями переговоров были представители всех племен, ведущих борьбу с Мордором, в посольство включили Леголаса, Гимли и Пипина.

На расстоянии крика от Мораннона знаменосец развернул знамя, трубачи задули в трубы. Герольды сделали шаг вперед и громкими голосами прокричали:

— Выходите на переговоры! Пусть явится Черный Властелин! Мы пришли установить справедливость. Владыка Тьмы виновен в нападении на Гондор и разорении наших земель. Король Гондора требует, чтобы он исправил содеянное и отступил навсегда. Выходите на переговоры!

Наступила тишина. Очень долго не было слышно ни голосов, ни шума в ответ на вызов. По-видимому, Саурон все обдумал заранее и решил поиграть с мышью, прежде чем вонзить в нее смертоносные когти. Посольство уже собиралось поворачивать от Ворот, как вдруг тишину разорвала барабанная дробь, словно гром ударил в горах, а затем раздался такой громкий гул рогов, что камни задрожали, а люди почти оглохли.

С лязгом отворились центральные створки Черных Ворот, и из них вышло посольство Чёрной Башни. Во главе его ехал высокий воин отталкивающего вида, на черном коне, если можно назвать конем гигантское животное со страшной пастью похожей на конский череп головы, из ноздрей и глазниц которой вырывалось пламя. Всадник в черном плаще и высоком черном шишаке был, однако, не Кольценосным Призраком, а живым человеком. Имени этого посланца Барад-Дура не сохранила ни одна легенда. Он, наверное, сам его забыл, потому что сказал:

— Я — Уста Саурона!

Предполагают, что это был отщепенец из племени так называемых Черных Нуменорцев, которые осели в Средиземье во время первого расцвета могущества Саурона и почитали его, поскольку сами были приверженцами Зла.

Этот человек поступил на службу к Саурону сразу после возрождения Черной Башни и, так как был умен и хитер, поднимался все выше в иерархии слуг Саурона и добился его особой милости, став командиром гарнизона Барад-Дура. В подлости и жестокости он был страшнее любого орка, в искусстве черной магии преуспел и знал замыслы своего господина, как свои собственные.

Вот такой посол выехал из Ворот под черным флагом с гербом Красного Глаза, в окружении нескольких солдат в черном.

Остановившись в нескольких шагах от Арагорна и западных полководцев, посол Мордора смерил глазами противников и громко рассмеялся.

— Найдется в вашей стае хоть один достойный вести переговоры со мной? — спросил он.— Или хоть один сообразительный, чтобы меня понять? Ты, что ли? — с издевкой обернулся он к Арагорну.— Чтобы выдать себя за Короля, мало нацепить эльфийскую стекляшку и окружить себя вооруженной голытьбой. Любой разбойник с гор может это сделать!

Арагорн ничего не ответил, только посмотрел Черному посланцу прямо в глаза и долго не отводил взгляда. Тот ответил тем же, и хотя Арагорн не шевелился и даже не потянулся к оружию, дрогнул и отступил, как от удара, и крикнул:

— Я герольд и посол, моя особа неприкосновенна!

— Там, где эти права уважаются, послы обычно не позволяют себе говорить оскорбительным тоном,— спокойно произнес Гэндальф.— Здесь никто тебе не угрожал. Пока ты выполняешь свою миссию, можешь ничего не бояться с нашей стороны. Однако потом, если твой господин не образумится, все его слуги окажутся в большой опасности, и ты тоже.

— Ах, вот как! — выкрикнул посол Мордора.— Значит, ты их глашатай, Борода! Мы давно тебя знаем, нам ведомо о твоих путешествиях, заговорах и зловредных интригах против нас! До сих пор ты их заводил, оставаясь на безопасном расстоянии. Сейчас ты сунул любопытный нос слишком далеко, Гэндальф, и скоро узнаешь, что ждет тех безумцев, кто вьет паутину под ногами Великого Саурона! У меня есть кое-какие доказательства, которые он поручил показать тебе лично, раз ты осмелился подойти к его Воротам!

Говоря так, он кивнул одному из своих солдат, и тот подал небольшой черный сверток. Черные тряпки полетели в сторону, и с изумлением и ужасом товарищи Арагорна увидели, как страшный посол поднял сначала короткий мечик, который носил на боку Сэм, потом серый плащ с эльфийской застежкой и, наконец, мифриловую кольчужку, завернутую в рваную верхнюю одежду Фродо. При виде этих предметов у них потемнело в глазах: им показалось, что все в мире остановилось в напряженной тишине, сердца перестали биться, и последняя искра надежды погасла. Пипин, стоявший за князем Имрахилом, с криком боли бросился вперед.

— Спокойно! — сурово сказал Гэндальф, останавливая хоббита.

Посол Мордора ядовито засмеялся.

— Значит, вы привели с собой еще одного уродца!— воскликнул он.— Непонятно, какой от них прок, а уж посылка в Мордор такого шпиона — это замысел, переходящий границы даже вашего сумасбродства. Но спасибо этому малявке — он показал, что не впервые видит вещи; теперь вы не отопретесь, что они вам известны.

— Я не собирался отрицать этого,— ответил Гэндальф.— Да, я знаю эти вещи и всю их историю; ты же, который, несмотря на спесь,— всего лишь жалкий посланник, немного знаешь о них. Зачем ты их принес?

— Гномья кольчуга, эльфийский плащ, меч давно свергнутых западных владык и шпион из крысятника под названием Хоббитшир… Что, вздрогнули? Да, да, нам и это известно. Все вместе — неопровержимое доказательство заговора. Может быть, тот, кто носил эти вещи, вам безразличен и его судьба вас не трогает, а может быть, он вам очень дорог? Если так, соберите все ваши остатки разума. Ибо Саурон не церемонится со шпионами, и судьба вашего малявки зависит от того, что вы решите сейчас.

Ему никто не ответил, но посол Мордора заметил, как побледнели лица и расширились от ужаса глаза. Он снова рассмеялся, довольный, что удар попал в цель.

— Значит, я не ошибся,— продолжал он,— он вам дорог, это ясно. А может быть, задание, с которым его послали, имело для вас особое значение? Ну да, конечно. Ему назначена казнь, медленная мука, рассчитанная на много лет, этим искусством славится наша Великая Башня, и он никогда больше не увидит света, если нам не захочется показать вам, как его сломают, чтобы вы пожалели о своем сумасбродстве. Так будет, если вы не примете условий моего Властелина.

— Назови их,— произнес Гэндальф твердо, но те, кто стоял рядом с ним, видели на лице мага выражение затаенной муки, и он вдруг показался им очень постаревшим, очень усталым и побежденным. Никто не сомневался, что сейчас Гэндальф примет предложенные условия.

— Вот они,— объявил посол Мордора и со злобной усмешкой обвел взглядом лица противников.— Гондорский сброд со своими введенными в заблуждение союзниками немедленно отступает за Андуин, поклявшись, что никогда больше ни явно, ни тайно не осмелится нападать с оружием на Саурона Великого. Все земли на восток от Андуина отныне и навсегда принадлежат Саурону. Земли на запад от Андуина до Мглистых Гор и Роханского Прохода становятся ленными владениями Мордора. Живущим на них запрещается иметь оружие, но они могут заниматься своими внутренними делами. Они помогут восстановить Исенгард, который так бессмысленно уничтожили и который отныне будет принадлежать Саурону: мой Властелин посадит там своего Наместника. Не Сарумана, а кого-нибудь, кому можно доверять.

В глазах посла ясно читалась его мысль. Это он должен был занять Исенгард и оттуда править остатками западных племен и народов: он будет тираном, они — его невольниками.

— Высокая цена за одного слугу! — ответил Гэндальф.— Взамен твой Властелин хотел бы получить все то, что иначе придется добывать в тяжелых боях. Может быть, на полях Гондора он потерял веру в военные победы и теперь вместо того, чтобы воевать, торгуется? Если бы мы даже согласились заплатить так дорого за этого пленника, какие ты дашь гарантии, что Саурон, мастер низкого обмана, сдержит свое обещание? Где пленник? Приведи его сюда и отдай нам, только тогда мы будем решать, что делать с твоими условиями.

Гэндальф не спускал глаз с лица посланника Мордора, как чуткий фехтовальщик в смертельном поединке, и ему показалось, что тот на мгновение растерялся, но быстро овладел собой и сумел засмеяться.

— Не болтай чепухи, когда с тобой говорят Уста Саурона! — воскликнул он.— Тебе нужны гарантии? Саурон их не дает. Если хочешь его милости, придется верить на слово. Условия вам известны. Принимайте или отвергайте!

— Примем! — неожиданно воскликнул Гэндальф. Он распахнул плащ, белый свет вспыхнул, как лезвие меча на фоне черных стен. Посланник Мордора отступил перед поднятой рукой мага, а Гэндальф быстро выхватил у него эльфийский плащ, мифриловую кольчужку и мечик.— Вот это мы примем на память о друге! — крикнул он.— Ваши условия мы отвергаем без раздумий! Можешь идти, твое посольство окончено, смерть уже стоит рядом с тобой. Мы сюда пришли не для того, чтобы тратить много слов на переговоры с клятвопреступником Сауроном, и тем более с его рабами. Убирайся!

Посланец Мордора больше не смеялся. Изумление и злость исказили его лицо. Он стал похож на дикого зверя, который в последний момент, успев вонзить когти в жертву, вдруг получил раскаленным прутом по морде. В бешенстве, вздрагивающими губами он пробормотал невнятное проклятие. Он смотрел в суровые лица и горящие беспощадной ненавистью глаза спутников Гэндальфа, и страх оказался в нем сильнее злости. С криком он отвернулся, вскочил на своего скакуна и галопом поскакал на Кирит Горгор, а его свита — за ним.

Но, возвращаясь в ворота, солдаты Мордора успели протрубить заранее условленный сигнал, и прежде чем посольство скрылось из глаз, приготовленная Сауроном западня сработала. Загремели барабаны, взвились к небу языки пламени. Все двери и ворота Мораннона распахнулись. Как волна через открытые шлюзы, хлынули из них вооруженные отряды.

Арагорн со свитой отъехали от Ворот под дикие крики солдат Мордора. Пыль клубами взвилась из-под ног солдат, которые вышли по сигналу из-за отрогов Пепельных Гор Эред Литтох, вздымающихся за дальней башней. Бесчисленные орчьи отряды спускались с гор по обе стороны от Мораннона. Гондорское войско оказалось в мешке: вокруг серых бугров, на которых оно стояло, смыкалось кольцо врагов, вдесятеро превосходящих числом. Саурон сжал свои стальные клещи.

Немного времени было у Арагорна для подготовки к бою. Сам он встал на бугре вместе с Гэндальфом под знаменем с Древом и Звездами, которое приказал развернуть последним красивым и отчаянным жестом. На другом бугре развевались знамена Рохана и Дол Эмроса, Белый Конь и Серебряный Лебедь. Вокруг знамен живой стеной стояли воины, вооруженные мечами и копьями, обратившись лицами во все стороны света. Против Врат Мордора, откуда ожидалась первая атака, встали слева сыновья Элронда с дунаданами, а справа — князь Имрахил с высокими рыцарями из Дол Эмроса и храбрейшими гвардейцами Минас Тирита.

Дунул ветер, запели трубы, засвистели стрелы. Солнце, поднимающееся к зениту, исчезло в дыму, оно светило туманно и зловеще сквозь красноватую пелену, будто приближался конец дня или, может быть, конец света. В сгустившемся мраке появились Назгулы и разнесся их леденящий крик, убивая надежду в сердцах.

Пипин сжался от ужаса, когда услышал, как Гэндальф отвергает условия врага, обрекая Фродо на муки в Черной Башне. Но он сумел овладеть собой и встал рядом с Берегондом в первой шеренге гондорцев и рыцарей Дол Эмроса, потому что решил поскорее умереть и таким образом закончить горькую историю своей жизни, раз все погибло.

— Жаль, что здесь нет Мерри! — услышал он свой собственный голос. Разнообразные мысли роились в его голове, когда он следил за движением противника, подходящего, чтобы нанести удар. «Сейчас я начинаю понимать бедного Денэтора. Раз все равно погибать, мы могли бы погибнуть рядом, Мерри и я. Мерри далеко, надеюсь, что он умрет лучшей смертью. Что бы там ни было, а жизнь надо продать подороже».

Хоббит вынул меч и посмотрел на красные и золотые линии на клинке — красивые нуменорские руны, врезанные в сталь, горели огнем. «Словно для этого часа ковали меч,— подумал Пипин.— Вот если бы удалось убить того подлого посла, я бы сравнился со стариной Мерри. Но кого-нибудь из этого зверья я наверняка убью, прежде чем сам погибну. Хотелось бы еще увидеть зеленую траву и солнышко!»

Орки, не сумевшие быстро перейти гнилое болото, разлившееся перед буграми, остановились перед ним и засыпали гондорцев стрелами. Вперед вышел большой отряд горных троллей с плато Горгорот. Они рычали на бегу, как дикие звери. Крупнее, чем люди, покрытые вместо одежды чешуей, которая была им и кожей и броней, с большими черными щитами и тяжелыми молотами в жилистых руках, они без колебания вошли в болото и зашагали через него с оглушительным воем. Ураганом обрушились они на сомкнутые ряды гондорцев, разбивая шлемы и головы, дробя щиты и плечи, как кузнецы куют мягкое горячее железо. Рядом с Пипином зашатался и упал Берегонд. Гигантский предводитель троллей нагнулся над лежащим, выставив когти, потому что эти полузвери обычно перегрызали горло своим жертвам.

Пипин в ярости ударил его мечом снизу вверх. Покрытый рунами клинок пробил чешую и глубоко вонзился в чрево тролля. Брызнула черная кровь. Гигант рухнул, как подкошенный, камнем навалившись на человека и хоббита. Придавленный Пипин крикнул от боли, потом его накрыла тьма, смрад не давал дышать; он терял сознание, падал в черную пропасть.

«Значит, конец такой, как я задумал»,— мелькнула у него последняя мысль, и он успел засмеяться в глубине души, потому что почти обрадовался, что, наконец, освобождается от сомнений, бед и страха. Погружаясь в беспамятство, он вдруг услышал голоса и различил слова из далекого забытого мира:

— Орлы! Орлы летят!

На мгновение Пипин задержался на пороге темноты. «Бильбо! — пронеслось у него в мозгу.— Но нет! Это было в его истории, давным-давно. А сейчас кончается моя история. Прощайте!»

И тьма сомкнулась над ним.