ЧАС ШЕСТОЙ

Но начало было. Его никто не заметил, ибо оно произошло в нем, а не вне его, и он скрыл его от всех. Иначе не было бы его. И не было бы начала. Начало всегда есть тайна.

Это случилось тогда, когда Крикун трясся на голых досках товарного вагона, тащившего его на далекую окраину Ибанска служить в армию. Им нельзя прощать, говорил он себе. Отныне и навсегда твое дело - не прощать. Ты один. Это уже кое-что. Единица есть начало ряда. Но это мало. Какое оружие противопоставить им? Ум? Науку? Конечно, можно построить точную науку про это общество. Оно не такая уж сложная штука. Скорее, оно примитивно. И наука о нем вряд ли принесет славу выдающегося ученого ее создателю. К тому же выводы науки годятся для повторяющихся явлений, а не для индивидуальных в их исключительности. К тому же Они тупы и равнодушны. И жестоки в силу тупости и равнодушия. Их образованность - трофеи. Наукой Их не прошибешь. Так что? Сумасшествие? Каприз? Дерзость отчаяния? Безрассудство? Нет, это пока рано. Не заметят. Это потом. А сначала - самоотречение и безвестность. С честолюбием надо покончить раз и навсегда. Ты один. И слава тебе ни к чему. Отныне твое дело будет известно только тебе одному. Даже те, над кем ты будешь работать, не будут знать, кто ты.

Он вспомнил, как заполняли на него документы, когда он принес заявление о призыве в армию. И ему стало весело. Они тебе лгут на каждом шагу, а от тебя требуют безусловной правдивости. Они уверены в том, что их не посмеют обмануть. И странно, их почти не обманывают. А они обманывают всегда. Он потом не раз наблюдал случаи, когда обманывали их, и поражался тому, что они не способны обнаружить мало-мальски продуманный обман. Документы на него заполняли с его же слов. Он не сказал, где его Отец, что его исключили из института без права поступления, что он сам выбросил в мусорную урну членский билет Союза Молодежи, когда вышел из главного здания Органов. И уж тем более не сказал о своих взаимоотношениях с Органами.

Он был спокоен.

У него было дело. Великое дело.

Все, в конце концов, решают сами люди,

думал он. Как говорил наш любимый вождь, кадры решают все. Надо работать с людьми. Работать индивидуально, настойчиво, без спешки. Никаких внешних эффектов. Внешние эффекты суть средства массового воздействия. Для них сейчас не время. В обществе сначала должны поработать единицы, десятки, сотни, тысячи таких, как я. А уж потом можно будет устраивать массовые спектакли. И он придумал в шутку:

Это было за двадцать с лишним лет до того, как первый мальчик, тогда еще не родившийся на свет, сжег себя на площади. Одним словом, сказал он себе, спокойно засыпая, эту мразь надо начать расшатывать. И я это буду делать.

Он не мог тогда знать, что даже этот его труд Они тоже присвоят себе и на весь мир провозгласят о нем как о своем собственном деле. Как о благодеянии, дарованном ими самими людям. И провозгласит это один из ближайших сподвижников главного палача. Хитрый и пронырливый малограмотный человечек с интеллектом заведующего баней нахально оттолкнет всех, имеющих на то право, и влезет в историю на пьедестал Освободителя. И никто не укажет на капли крови, стекающие с него. И никто не упомянет даже намеком о таких, как Крикун. Молчать будут даже те, кто знал о подлинном деле Крикуна и был ему обязан. Они оттолкнут его в сторону и предпочтут считать даже его труд над ними своим собственным делом.