ОТКРОВЕННОСТЬ

На наших глазах разыгралась историческая драма, говорит Мазила. А мы помалкиваем. Трусим? Кто как, говорит Болтун. Если бы только трусость! Трусость явление преходящее. Из сотни трусов рождается хотя бы один храбрец. Дело не в этом. Большая часть нашей интеллигенции солидарна с властями вполне искренне. Ее позиция - не столько трусость, сколько соучастие. Ты, например, сочувствуешь Правдецу. Но у тебя свое личное дело. Тебе наплевать на страдания других. Тебе важны только твои собственные страдания. Кроме того, тебя раздражает успех Правдеца. И вообще это не твоя игра. Приблизительно так, сказал Мазила. Ну а ты? Я тоже сочувствую Правдецу, сказал Болтун. Но будь иные условия, я бы, однако, скорее всего вступил с ним в полемику. В каком-то смысле наши позиции противоположны. Его волнует прошлое и прошлое в будущем. Меня волнует будущее и будущее в прошлом. Я обречен молчать и сочувствовать. Если я буду возражать ему, я буду выглядеть подлецом. А я не хочу им быть. А бежать в толпе за ним я тоже не хочу. Это тоже не моя игра. Я не хочу в ней участвовать. Не боюсь, а не хочу. Я живу совсем в другом плане, который априори обрекает на одиночество. Мои работы, как и работы Клеветника и Шизофреника, одинаково неприемлемы и тут, и там. В наших работах нет злободневности. Клеветник и Шизофреник погибли, потому что они везде чужие. Их гибель естественна. Правдец выжил только потому, что его поддержали там. Он выжил в силу социальности и полностью в ее рамках, только в более широких, чем рамки Ибанска. Не будь этого, ситуация была бы иная. Его бы придушили собратья по перу. А если бы его печатали, его принизило бы ужасающее равнодушие благоустроенных соотечественников. В ситуации, в которой извращены все нормальные формы реагирования и поведения, нормальный человек кажется то трусом, то подлецом, то двуличным. Я ученый, хотя это и звучит у нас смешно. И не хочу участвовать ни в какой политике. Моя политика - мое дело. Я не хочу примыкать ни к каким партиям и группировкам. Я признаю одну партию, а именно ту, в которую вхожу один только я. Разве это преступление? Я много лет работал, но не нашел ничего, что дало бы мне точку опоры. Я словесно могу развить любую аргументацию в пользу любой концепции и против любой концепции. Но у меня нет своей концепции. Недовольство и раздражение не есть концепция. Равнодушие и отчаяние тем более. Для участия в делах нужна достаточно высокая степень непонимания. У меня ее нет. Я уверен только в одном. Мы стоим в самом начале долгой и трудной истории в борьбе за такой образ жизни ибанской творческой интеллигенции, который ее в какой-то мере устроит. А в ибанских условиях нормальный образ жизни творческой интеллигенции - борьба за улучшения и преобразования. И чем более ибанская интеллигенция будет близка к своему идеалу, тем больше она будет иметь шансов повториться. Но я в такой истории участвовать не хочу. Я устал. Я исследователь, а не деятель. Как исследователь я знаю, что всякий изолированный процесс источники и причины всех своих явлений находит в себе самом. Как бы это не звучало дико, но даже режим Хозяина был защитой от самого себя, т.е. протестом против разгула социальности, порожденным законами самой этой социальности. Как исследователь я знаю, что это общество рано или поздно выработает адекватную ему форму культуры. Этот процесс трагедия для таких, как ты и я. Но благо для других. И тут нет никаких объективных критериев предпочтения. Как исследователь я убедился в том, что наше общество не больное. Оно здоровое. Но у него свое представление о здоровье и болезнях. Посмотри на молодых людей! Они красивы и веселы. Им не скучно. Послушай они нас, они сочли бы нас сумасшедшими. В чем, собственно говоря, твоя проблема? Твоя проблема - проблема "я". Сильного, способного, предприимчивого, борющегося. Приласкай тебя в свое время государство, ты был бы свой. И служил бы ему верой и правдой. Тебя и сейчас ласкают. Ты первый в Ибанске скульптор по заказам. Мировая слава. Денег достаточно. Мастерская терпимая, не надо лицемерить. Чего тебе нужно еще? Заслуженного? Народного? Академика? Еще большую мастерскую? Монографию о себе? А по какому праву? Да теперь тебя это уже не удовлетворит. Поздно. Моя проблема - тоже проблема "я". Но слабого, незащищенного, исключенного из борьбы. Защити меня государство в свое время, был бы я благоустроенным более или менее известным профессором, читал бы лекции, имел бы кафедру и аспирантов, может быть создал бы школу. И все это на благо государства, а не вопреки ему. Но государство не захотело приласкать тебя и защитить меня. И не захочет. Вот в этом-то и состоит суть нашей личной драмы. Если даже оно и захочет это сделать в отношении нас с тобой, оно не сделает это в отношении других Мазилы и Болтуна, которые будут лучше нас. В этом суть общей драмы таких людей, как мы. Только такие, как ты, время от времени побеждают. Такие, как я, никогда. Ты не мыслишь себе жизни в рамках этой человеческой общности. Я не мыслю себе жизни вне ее. Выходит, даже нас с тобой свел случай. О каком же тут единстве реагирования можно говорить в отношении нашей интеллигенции в целом?