Народные анекдоты
Раз зимою ехали по Волге-реке извозчики. Одна лошадь заартачилась и бросилась с дороги в сторону; извозчик тотчас погнался за нею и только хотел ударить кнутом, как она попала в майну и пошла под лед со всем возом.
– Ну, моли бога, что ушла, – закричал мужик, – а то я бы нахлестал тебе бока-то!
Поехал молодой мужик на промыслы, а жена пошла его провожать; прошла с версту и заплакала.
– Не плачь, жена, я скоро приеду.
– Да разве я о том плачу? У меня ноги озябли!
Прибили одного дурня ночью и стали ему на другой день смеяться.
– Ну, – говорит он, – молите бога, что ночь была светлая; а то я выкинул бы вам штуку!
– Какую, скажи, пожалуй?
– Я бы спрятался!
Трое прохожих пообедали на постоялом дворе и отправились в путь.
– А что, ребята, ведь мы, кажется, дорого за обед заплатили?
– Ну, я хоть и дорого заплатил, – сказал один, – зато недаром!
– А что?
– А разве вы не приметили? Только хозяин засмотрится, я сейчас схвачу из солоницы горсть соли, да в рот, да в рот!
Какой-то мужик купил полуштоф вина, выпил зараз – ничего; купил еще косушку – все не пьян; выпил еще шкалик – и опьянел. И начал тужить:
– Зачем покупал я полуштоф да косушку? Лучше б прямо купил шкалик – с него б меня и так разобрало!
Овдовел мужик, пришлось самому хлебы ставить. Вот он замесил в деже тесто и вышел куда-то. В сумерках воротился, хотел было вздуть огонь, как услышал, что кто-то пыхтит; а это хлебы кисли. «Недавно, – думает себе, – ушел, а кто-то уж забрался в избу!» – и впотьмах наступил на кочергу. Она ударила его в лоб, он закричал:
– Сделай милость, не дерись, ведь я тебе ничего не сделал! – а сам ну пятиться вон из избы.
На беду, нога разулась, и мужик при выходе прихлопнул оборку дверью и упал.
– Батюшка, отпусти! Не держи меня, право слово – ничего тебе не сделаю!
Богатый купец часто зазывал к себе всяких людей, поил, кормил, угощал; только коли кто скажет ему противное – того непременно поколотит. Раз зазвал он к себе ямщика. Тот отпряг лошадей, вошел в хоромы и после долгого угощения сказал:
– Довольно, хозяин! Мне пора ехать.
Купец давай его бить, так что ямщик едва вырвался и стал запрягать лошадей. Купец за ним. Ямщик нарочно начал дугу вкладывать кольцом назад. Купец закричал:
– Не так вкладываешь!
А ямщик давай его бить да приговаривать:
– Не твое дело указывать! Не твое дело указывать!
Один мужичок охотник был драться; зазвал к себе в гости мужика, велел хозяйке собрать на стол, велит гостю садиться за стол. Тот отговаривается:
– Что ты Демьян Ильич, беспокоишься напрасно?
Демьян Ильич ему плюху, да и по щеке, и говорит:
– В чужом доме хозяина слушай!
Тому нечего делать, сел за стол, потчует его; он ест. Хозяин начал рушать хлеба много. Мужик и говорит:
– Куда ты, Демьян Ильич, столько хлеба нарушиваешь?
Демьян Ильич и другу́ ему чику.
– Не указывай, – говорит, – в чужом доме! Делай то, чего хозяин велит.
Мужик не рад стал: ежели потчует – не ест, не слушает Демьяна. Тот его бьет да приговаривает:
– В чужом дому хозяина слушай!
На эту пору ниоткуда возьмись – другой детина, только в невзрачной лопотине, а парень бойкий, без спросу отворяет ворота, заезжает в ограду; а Демьян вышел на крыльцо, кланяется:
– Милости просим, милости просим! – Охота и этого побить!
Детина – неробкий, снимает шапку и говорит:
– Извини, Демьян Ильич, я не спросился – заехал.
– Ничего, ничего! Милости просим в избу.
Детина вошел. Хозяин и его садит за стол, жене велит ставить ествов, нести хлеба, так и потчует! А детина ест да ест, не перечит. Демьян сколько ни бился – детина ни в чем не перечит: не удалось ему ударить.
Он и пошел на проделки, вынес хорошее, самое лучшее платье, говорит детине:
– Скидай то, надевай вот это!
Думает сам: «Ужо-де отпираться станет, я его выколочу». Детина не прекословит, надевает. Демьян то, другое подсунет; детина все не спорит.
Вывел хорошую лошадь, обседлал в лучшее седло, надел добру узду и говорит детине:
– Садись на мою лошадь; твоя-то худая!
Ужо да не станет ли перечить?
Детина сел. Демьян велит ехать; тот молчит, понужнул лошадь, выехал из ограды и говорит:
– Прощай, Демьян! Не черт пихал, сам попал!
И уехал – поминай как звали: только и было!
Демьян посмотрел вслед, хлопнул руками, да и сказал:
– Ну, видно, нашла коса на камень! Дурак же я – хотел побить, да лошадь и пробил!
Может, лошадь-то со сбруей-то сот полуторых стоила.
Жил-был барин; вышел однажды на базар и купил себе канарейку за пятьдесят рублей. Случилось быть при этом мужику; пришел мужик домой и говорит своей бабе:
– Знаешь ли что, жена?
– А что?
– Ходил я сегодня на базар; там был и барин, и купил он себе малую пташку – пятьдесят рублей заплатил. Дай-ка я понесу к нему своего гусака: не купит ли?
– Понеси!
Вот взял мужик гусака и понес к барину. Приносит:
– Купи, барин, гусака.
– А что стоит? – спросил барин.
– Сто рублей.
– Ах ты, болван!
– Да коли ты за малую пташку не пожалел пятидесяти, так за эту и сотня дешево!
Барин рассердился, прибил мужика и отобрал у него гуся даром.
– Ну, ладно, – сказал мужик, – попомнишь ты этого гусака!
Воротился домой, снарядился плотником, взял в руки пилу и топор и опять пошел; идет мимо барского дома и кричит:
– Кому теплы сени работать?
Барин услыхал, зовет его к себе:
– Да сумеешь ли ты сделать?
– Отчего не сделать; вот тут неподалечку растет теплый лес: коли из того лесу да выстроить сени, то и зимой топить не надо.
– Ах, братец, – сказал барин, – покажи мне этот лес поскорее.
– Изволь, покажу.
Поехали они вдвоем в лес.
В лесу мужик срубил огромную сосну и стал ее пластать на две половины; расколол дерево с одного конца и ну клин вбивать, а барин смотрел, смотрел, да спроста и положил руку в щель. Только он это сделал, как мужик вытащил клин назад и накрепко защемил ему руку. Потом взял ременную плетку и начал его дуть да приговаривать:
– Не бей мужика, не бери гусака! Не бей мужика, не бери гусака!
Уж он его дул, дул! Вволю натешился и сказал:
– Ну, барин, бил я тебя раз, прибью и в другой, коли не отдашь гусака да сотню рублей в придачу.
Сказал и ушел, а барин так и пробыл до вечера: дома-то поздно хватились его, да пока нашли да из тисков высвободили – времени и многонько ушло!
Вот барин захворал, лежит на постели да охает; а мужик нарвал трав, цветов, обтыкался ими кругом, обрядился дохтуром и опять идет мимо барского двора и кричит:
– Кого полечить?
Барин услыхал, зовет его:
– Ты что за человек?
– Я дохтур; всякую болезнь снимаю.
– Ах, братец, пожалуйста, вылечи меня!
– Отчего не вылечить? Прикажи истопить баню.
Тотчас вытопили баню.
– Ну, – говорит мужик барину, – пойдем лечиться; только никого не бери с собой в баню, бойся дурного глаза!
Пошли они вдвоем в баню; барин разделся.
– А что, сударь, – спрашивает дохтур, – стерпишь ли, коли в этаком жару начну тебя мазью пачкать?
– Нет, не стерпеть мне! – говорит барин.
– Как же быть? Не велишь связать тебя?
– Пожалуй, свяжи.
Мужик связал его бечевою, взял нагайку и давай валять на обе корки. Уж он валял, валял, а сам приговаривал:
– Не бей мужика, не бери гусака! Не бей мужика, не бери гусака!
После, уходя, сказал:
– Ну, барин, бил я тебя два раза; прибью и в третий, коли не отдашь гусака да двух сотен рублей на придачу.
Барин еле жив из бани вылез, не захотел ожидать третьего раза и отослал мужику и гусака и двести рублей.
Жил-был купец; у него был сын. Вот однажды посылает он сына в нижние города товары закупать и на прощанье наказывает:
– Смотри же, сынок, будь умен да рассудлив, с рыжим да с красным не связывайся!
Поехал купеческий сын в путь-дорогу. День-то был морозный; вот он прозяб и заехал в кабак обогреться; входит – за стойкою сидит рыжий целовальник.
– Налей-ка мне, – говорит ему купеческий сын, – стакан доброй наливки.
Выпил стакан наливки, и больно пришлась она ему по вкусу:
– Вот наливка, так наливка! Ста рублев стоит! Налей-ка еще.
Выпил в другой раз – еще лучше показалась:
– Ну, брат, этот стакан двух сот стоит.
А целовальник себе на уме: какую цену сказывал купеческий сын, ту и на стенку записывал. Пришло дело до расчета.
– Сколько тебе? – спрашивает купеческий сын.
– Триста рублев.
– Что ты, белены объелся? Экую цену заломил!
– Не я заломил, ты же сам назначил, да теперь назад пятишься. Только, брат, от меня не отвертишься; коли не заплатишь – с двора не спущу!
Нечего делать, заплатил купеческий сын триста рублев, поехал дальше и думает сам с собою: «Вот она правда-то! Водись после того с рыжими да с красными! Недаром отец наказывал; родительское слово пустяшное не бывает».
На ту самую пору попадается навстречу рыжий мужик с возом. Как увидал его купеческий сын, тотчас выскочил из кибитки и сунулся ничком в снег, ажно дрожит с испугу!
«Что с ним сталося? Не попритчилось ли?» – подумал встречный мужик, подошел к купеческому сыну и стал подымать его на ноги:
– Вставай, брат!
– Отвяжись от меня! Уж один рыжий надул меня, и ты надуешь.
– Полно, брат! Рыжий да красный всякий бывает: бывает плут, бывает и добрый человек. Да кто тебя обманул-то?
– Так и так, рыжий целовальник из соседнего села.
– Воротись со мной; я с ним сделаюсь.
Вот приехали они в кабак; мужик тотчас окинул глазом всю избу, увидал: под матицей баранья лопатка висит, подошел к целовальнику, спросил рюмку водки, да тут же бьет его по плечу и говорит:
– Продай-ка мне эту лопаточку!
– Купи.
– Что возьмешь?
– Рубль серебра.
Мужик выкинул целковый; после вынул из-за пазухи широкий нож и дает купеческому сыну в руки:
– На, брат, вырежь у него лопатку – мне на закуску.
– Что ты! – говорит целовальник. – Я тебе баранью лопатку продал, а не эту.
– Рассказывай! Меня, брат, не проведешь, как этого купеческого сына; не на таковского напал!
Целовальник просить да молить, чуть не в ноги кланяется.
– Ну, так и быть! – сказал мужик. – Отпущу тебя, коли воротишь купеческому сыну все деньги сполна.
Целовальник отдал назад триста рублев; а мужик того и добивался.
– Вот видишь, – говорит купеческому сыну, – рыжий да красный всякий бывает: бывает и плут, бывает и добрый человек. Поезжай теперь с богом!
А купеческий сын только и думает, как бы скорее убраться; сел в кибитку, погоняет лошадей и говорит сам с собой об мужике:
– Слава богу, вырвался! Целовальник рыжий плутоват, а этот еще плутоватей; коли б с ним связался, кажись, он с меня с живого бы кожу снял!
Жил-был бедный мужик; детей много, а добра – всего один гусь. Долго берег он этого гуся, да голод не тетка: до того дошло, что есть нечего: вот мужик и зарезал гуся; зарезал, зажарил и на стол поставил. Все бы хорошо, да хлеба нет, а соли не бывало. Говорит хозяин своей жене:
– Как станем мы есть без хлеба, без соли? Лучше я отнесу гуся-то к барину на поклон да попрошу у него хлеба.
– Ну что ж, с богом!
Приходит к барину:
– Принес вашей милости гуська на поклон; чем богат, тем и рад. Не побрезгуй, родимый!
– Спасибо, мужичок, спасибо! Раздели же ты гуся промеж нас без обиды!
А у того барина была жена, да два сына, да две дочери – всего было шестеро. Подали мужику нож; стал он кроить, гуся делить. Отрезал голову и дает барину:
– Ты, – говорит, – всему в доме голова, так тебе голова и следует.
Отрезал гузку, дает барыне:
– Тебе дома сидеть, за домом смотреть; вот тебе гузка!
Отрезал ноги, дает сыновьям:
– А вам по ножке, топтать отцовские дорожки!
Дочерям дал по крылышку:
– Вам с отцом, с матерью недолго жить; вырастете – прочь улетите. А я, – говорит, – мужик глуп, мне глодать хлуп!
Так всего гуся и выгадал себе.
Барин засмеялся, напоил мужика вином, наградил хлебом и отпустил домой.
Услыхал про то богатый мужик, позавидовал бедному, взял – зажарил целых пять гусей и понес к барину.
– Что тебе, мужичок? – спрашивает барин.
– Да вот принес вашей милости на поклон пять гуськов.
– Спасибо, братец! Ну-ка раздели промеж нас без обиды.
Мужик и так и сяк; нет, не разделишь поровну! Стоит да в затылке почесывает. Послал барин за бедным мужиком, велел ему делить. Тот взял одного гуся, отдал барину с барыней и говорит:
– Вы теперь, сударь, сам-третей!
Отдал другого гуся двум сыновьям, а третьего – двум дочерям:
– И вы теперь сам-третей!
Остальную пару гусей взял себе:
– Вот и я сам-третей!
Барин говорит:
– Вот молодец, так молодец! Сумел всем поровну разделить и себя не забыл.
Тут наградил он бедного мужика своею казною, а богатого выгнал вон.
Повез бедный мужичок дрова продавать. Встречает его богатый да чванный.
– Эй, постой! Что на базар везешь?
– Солому.
– Врешь, дурак! Какая солома – это дрова!
– Ну, коли сам видишь, так неча и спрашивать! У тебя глаза не вылезли!
Сказал бедный и поехал своей дорогой.
На другой день идет богатый да чванный по улице с приятелем.
– Так и так, – рассказывает ему, – разобидел меня бедный мужичишка!
А бедный как тут – едет опять навстречу.
– Вот он – вчерашний мужик-то! – говорит богатый.
– Нет, врешь! – отвечает ему бедный. – Я не вчерашний: скоро сорок лет стукнет, как я живу на белом свете.
Шли проселком нищие – старик да старуха; стали подходить к деревне. Старик говорит:
– Я здесь молока попрошу!
Старуха в ответ:
– А я в молоко хлеба накрошу!
Старик ухватил старуху и давай бить да приговаривать:
– Не кроши в молоко хлеба, не то прокиснет, не кроши в молоко хлеба, не то прокиснет!
Пришли в деревню, а молока никто не дал.
Повезла баба в город кринку масла продавать; время-то шло к масленой. Нагоняют ее два солдата: один позади остался, а другой вперед забежал и просит бабу:
– Эй, тетка, подпояшь меня, пожалуйста.
Баба слезла с воза и принялась подпоясывать.
– Да покрепче подтяни!
Баба подтянула покрепче.
– Нет, это туго; ослабь маленько.
Отпустила послабже.
– Уж это больно слабо будет: закрепи потуже.
Пока завязывала баба пояс то крепче, то слабже, другой солдат успел утащить кринку с маслом и убрался себе подобру-поздорову.
– Ну, спасибо тебе, тетка! Подпоясала ты меня на всю масленицу, – говорит солдат.
– На здоровье, служба!
Приехала баба в город, хвать – а масла как не бывало!
Пришел солдат с походу на квартиру и говорит хозяйке:
– Здравствуй, божья старушка! Дай-ка мне чего-нибудь поесть.
А старуха в ответ:
– Вот там на гвоздике повесь.
– Аль ты совсем глуха, что не чуешь?
– Где хошь, там и заночуешь.
– Ах ты, старая ведьма, я те глухоту-то вылечу! – И полез было с кулаками: – Подавай на стол!
– Да нечего, родимый!
– Вари кашицу!
– Да не из чего, родимый!
– Давай топор; я из топора сварю.
«Что за диво! – думает баба. – Дай посмотрю, как из топора солдат кашицу сварит».
Принесла ему топор; солдат взял, положил его в горшок, налил воды и давай варить.
Варил, варил, попробовал и говорит:
– Всем бы кашица взяла, только б малую толику круп подсыпать!
Баба принесла ему круп.
Опять варил, варил, попробовал и говорит:
– Совсем бы готово, только б маслом сдобрить!
Баба принесла ему масла.
Солдат сварил кашицу:
– Ну, старуха, теперь подавай хлеба да соли да принимайся за ложку; станем кашицу есть.
Похлебали вдвоем кашицу. Старуха спрашивает:
– Служивый! Когда же топор будем есть?
– Да, вишь, он еще не уварился, – отвечал солдат, – где-нибудь на дороге доварю да позавтракаю.
Тотчас припрятал топор в ранец, распростился с хозяйкою и пошел в иную деревню.
Вот так-то солдат и кашицы поел, и топор унес!
Купил мужик гуся к празднику и повесил в сенях. Проведали про то двое солдат; один взобрался на крышу гуся добывать, а другой вошел в избу.
– Здорово, хозяин!
– Здорово, служба!
– Благослови колядовать!
– Колядуй, добрый человек!
Солдат начал:
А в лесе, в лесе
Солдат на стреси;
Стреху продрал,
Гуся забрал.
Святой вечер!
А хозяину и невдогад, что солдат прямо в глаза ему смеется.
– Спасибо тебе, служивый! Я, – говорит, – такой коляды отроду не слыхивал.
– Ничего, хозяин, завтра сам ее увидишь.
Наутро полезла хозяйка за гусем, а гусем и не пахнет давно!
У мужика в сенях висел кусок сала. Один солдат взобрался на чердак; другой вошел в избу:
– Здравствуй, бабушка! Скажи, пожалуйста, как у вас звонят?
– Неужли ж ты не слыхивал?
– Не доводилось, бабушка!
– У нас звонят: тень-бом! тень-бом!
– А у нас: тини-тини, по-тя-ги-вай, на сто-ро-ну по-гля-ды-вай!
– Хорошо и этак! – говорит баба.
Ну, пока один звонил, другой (солдат) сало стащил.
Бедный мужик, идучи по чистому полю, увидал под кустом зайца, обрадовался и говорит:
– Вот когда заживу домком-то! Возьму этого зайца, убью плетью да продам за четыре алтына, на те деньги куплю свинушку, она принесет мне двенадцать поросеночков; поросятки вырастут, принесут еще по двенадцати; я всех приколю, амбар мяса накоплю; мясо продам, а на денежки дом заведу да сам оженюсь; жена-то родит мне двух сыновей, Ваську да Ваньку. Детки станут пашню пахать, а я буду под окном сидеть да порядки давать: эй вы, ребятки, крикну, Васька да Ванька, шибко людей на работу не туганьте, видно, сами бедно не живали!
Да так-то громко крикнул мужик, что заяц испугался и убежал, а дом со всем богатством, с женой и с детьми пропал!
Мужик стащил в лавке куль пшеничной муки; захотелось к празднику гостей зазвать, пирогами попотчевать. Принес домой муку, да и задумался:
– Жена! – говорит он своей бабе. – Муки-то я украл, да боюсь – узнают, спросят: отколь ты взял такую белую муку?
– Не кручинься, мой кормилец, я испеку из нее такие пироги, что гости ни за что не отличат от аржаных.
Пришла в кабак баба и спрашивает о своем муже:
– Не был ли здесь мой пьяница?
– Был.
– Ах, подлец, ах, разбойник! На сколько он выпил?
– На пятак.
– Ну так давай мне на гривну.
Выдали девку замуж; она сидит и воет:
– Свет-то моя крашенина, у матушки на печи осталась!
– Какая крашенина? Много ли аршин?
– Да я в квасу хлеба накрошила густо-нагусто, и с лучком, и с маслицем!
У одной бабы был муж глухой. Раз как-то вздумалось ей приласкаться к мужу. Вот она и говорит ему:
– Ох ты моя защита и оборона!
– Как, я ощипана ворона? Ах ты, такая-сякая! – И отколотил жену.
– Что ты, глухой черт! – закричала баба. – Разбойник, обидчик этакой!
– Вот давно бы так! – сказал муж.
Давно было. Не стало на селе попа. Согласились мужики избрать попа миром, выбрали и пошли к дяде Пахому.
– Пахом, – говорят ему, – а Пахом! Будь ты у нас на селе попом.
Пахом и стал попом, да то беда: ни службы не знает, ни петь, ни читать не умеет.
Вот однажды собрались миряне в церковь, а в тот день был большой у бога праздник. Пахом выносит книгу и спрашивает:
– Православные! Знаете ли вы эту книгу?
– Знаем, батька, знаем. Еще покойный поп все, бывало, ее читал.
– Ну, коли знаете, нечего вам ее и читать.
Выносит другую:
– Православные! А эту книгу знаете?
– Нет, батька, этой не знаем.
– Ну, так что ж вам ее и читать!
Повез мужик в город три четверти ржи продавать. Подъезжает к заставе. Обступили его мошенники:
– Стой! Как тебя зовут?
– Егором, родимые!
– Эх, брат! Недавно у нас четыре Егора церковь обокрали; троих-то нашли, а четвертого все ищут! Смотри ж, коли где тебя спросят: как зовут? – говори: без четверти Егор; а не то свяжут да в тюрьму посадят.
– Спасибо, родимые, спасибо, что научили!
Приехал мужик на подворье, хватился, а четверти ржи как не бывало! На заставе стащили.
В одном селе жил-был старик, да такой скупой, прижимистый! Как сядет за стол, нарежет хлеба, сидит да на снох посматривает: то на ту, то на другую, а сам ничего не ест. Вот, глядя на него, и снохи тоже поглазеют-поглазеют, да и полезут вон из-за стола голодные. А старик опосля, только что уйдут они по работам, втихомолку наестся, напьется и разляжется на печи сытехонек.
Вот однова отпросилась меньшая сноха и пошла к своему отцу, к матери и стала жаловаться на свекра:
– Такой-де лютый, ненавистный! Жить нельзя! Совсем есть не дает, все ругается: ненаеды вы этакие!
– Хорошо, – говорит ей отец, – я приду к вам в гости, сам посмотрю ваши порядки.
И погодя денек-другой пришел он к старику вечером.
– Здорово, сват!
– Здорово!
– Я к тебе в гости; рад ли мне?
– Рад не рад, делать нечего; садись, так и гость будешь!
– Как моя дочушка живет, хорошо ли хлеб жует?
– Ништо, живет себе!
– Ну-ка, сватушка, соловья баснями не кормят; давай-ка поужинаем, легче говорить будет.
Сели за стол; старик нарезал хлеба, сам не ест – сидит, все на снох глядит.
– Эх, сват! – говорит гость. – Это не по-нашему; у нас нарезал хлеба да поел, еще нарезал – и то поел. Ну вы, бабы молодые, больше хлеба ешьте, здоровее будете!
После ужина стали спать укладываться.
– Ты, сват, где ляжешь? – спрашивает хозяин.
– Я лягу на кутничке.
– Что ты! Я тут завсегда сплю, – говорит старик.
Вишь, в куте́ у него спрятаны были яйца, хлеб и молоко; ночью, как заснут в избе, он украдкою встанет и наестся вдоволь. Сват это дело заприметил.
– Как хочешь, – говорит, – а я лягу на кутничке.
Вот улеглися все спать. В самую как есть полночь старик ползком-ползком да прямо в залавок – скрип! А гость еще с вечера припас про него большой ремённый кнут; как вытянет свата раз, другой, третий – сам бьет да приговаривает:
– Брысь, окаянная, брысь!
Пришлось старику не евши спать. Вот так-то прогостил сват у свата целых три дня и заставил на́долго себя помнить.
Проводил его старик, и с тех пор полно – перестал у снох во рту куски считать.
Шел солдат домой на побывку и забрел к одному мужику ночь ночевать.
– Здравствуй, хозяин! Накорми и обогрей прохожего!
– Ну что ж, садись за стол, гость будешь!
Солдат снял тесак да ранец, помолился образам и уселся за стол; а хозяин налил стакан горького и говорит:
– Отгадай, служба, загадку – стакан вина поднесу; не отгадаешь – оплеуха тебе!
– Изволь, сказывай загадку.
– А что значит чистота?
Солдат подумал-подумал и вымолвил:
– Хлеб чист, значит, он и чистота.
Мужик хлоп его по щеке.
– Что ж ты дерешься? Нас бьют да вину сказывают.
– Чистота, брат, кошка: завсегда умывается! А что значит благодать?
Солдат опять подумал-подумал и говорит:
– Знамое дело, хлеб – благодать!
Мужик хлоп его в другой раз:
– Врешь, брат, служба! Благодать – вода. Ну, вот тебе последняя загадка: что такое красота?
Солдат опять свое:
– Хлеб, – говорит, – красота!
– Врешь, служба; красота – огонь; вот тебе и еще оплеуха! Теперь полно, давай ужинать.
Солдат ест да про себя думает: «Сроду таких оплеух не видал, и на службе царской того не было; постой же, я тебе и сам удружу; будешь меня помнить!»
Поужинали и легли спать. Солдат выждал ни много, ни мало времечка; видит, что хозяева заснули, слез с полатей, поймал кошку, навязал ей на хвост пакли, паклю-то зажег, да кошку на чердак погнал; бросилась она туда со всех четырех ног и заронила огонь в солому; вмиг загорелась изба, и пошло драть!
Солдат наскоро оделся, подошел к хозяину и давай в спину толкать.
– Что ты, служивый?
– Прощай, хозяин! Иду в поход.
– Ступай с богом!
– Да вот тебе на прощанье загадка: взяла чистота красоту, понесла на высоту; коли не ухватишь благодати, не будешь жить в хати! Отгадывай! – сказал солдат и пошел со двора.
Пока мужик ломал себе голову, что бы такое значили солдатские речи, загорелся потолок.
– Воды! Воды! – кричит хозяин, а воды-то в доме ни капли нет; так все и сгинуло.
– Ну, правду солдат загадал: коли не ухватишь благодати, не будешь жить в хати!
Отольются кошке мышиные слезки!
Одна глупая баба приехала на ярмарку купить образ Временной Пятницы. Приходит в балаган к разносчику:
– Дядюшка, покажи-ка мне образ Временной Пятницы!
Вместо того показывает он ей Егория Храброго.
– Дядюшка! Да отчего же она, матушка, на коне?
– Экая ты, баба, дура! Оттого она и называется Временною, что иной раз пешком ходит, а временем на коне ездит. Вишь, конь-то так копытища и задирает!
Одна баба, ставя по праздникам свечку перед образом Георгия Победоносца, завсегда показывала змию кукиш:
– Вот тебе, Егорий, свечка; а тебе шиш, окаянному!
Этим она так рассердила нечистого, что он не вытерпел; явился к ней во сне и стал стращать:
– Ну уж попадись ты только ко мне в ад, натерпишься муки!
После того баба ставила по свечке и Егорию и змию. Люди и спрашивают, зачем она это делает?
– Да как же, родимые! Ведь незнамо еще куда попадешь: либо в рай, либо в ад!
Орал мужик в поле, выорал самоцветный камень.
Идет домой, а навстречу ему сосед, такой стародревний. Показал ему камень:
– Кому гож?
– Неси, – говорит, – к царю.
Понес; приходит во дворец и повстречал генерала. Поклонился ему до земли:
– Батюшка! Доведи до царя.
– Зачем тебе нужно?
– Несу из деревни подарок.
– Ну, мужичок, чем царь тебя наградит, отдай мне половину; а не хочешь – вовек не дойти тебе до царя.
Мужик согласился. Вот генерал довел его до самого царя.
– Благодарю, мужичок! – говорит царь. – Вот тебе в награду за то две тысячи рублей.
Мужик пал на колени:
– Не надо мне, царь-государь, иной награды, кроме пятидесяти стежей в спину.
Возжалел его царь и приказал дать ему пятьдесят стежей легонько. А мужик зачал считать; как дали двадцать пять, он и закричал:
– Полно, будет с меня; другая половина посулена тому, что довел меня до вашего царского величества.
Ну, того позвали и сполна отсчитали половину награды, как следовало; только он не рад был такой награде! Царь поблагодарил мужичка и подарил ему целых три тысячи.
Был в одной помещичьей деревне управляющий-немец, праздников наших не почитал и завсегда заставлял мужиков работать. Приходит к нему однажды староста и говорит:
– Завтра у нас праздник, работать нельзя.
– Какой там праздник выдумал?
– Да святого Николы, батюшка!
– А где он? Покажь мне его!
Староста принес образ.
– Ну, это доска! – говорит немец. – Мне она ничего не сделает, и сам буду работать, и вы не ленитесь.
Вот мужики и придумали сыграть с немцем шутку; опять приходит к нему староста:
– У нас, батюшка, завтра праздник.
– Какой праздник?
– Да преподобного шерстня!
– А где он? Покажь!
Староста привел его к старому дуплу, где шерстни водились:
– Вот он!
Немец стал заглядывать в щели, а шерстни так и гудят!
– Ишь, – говорит немец, – как песни-то распевает! Али водочки хлебнул? Ну, да я его не боюсь, все-таки прикажу работать.
Пока немец рассуждал, шерстни вылетели и давай его жалить.
– Ай-ай! – закричал он во всю мочь. – Право слово – не велю работать, и сам не стану; пускай мужики хоть всю неделю гуляют.
