Сталинград, октябрь 1942 года.

В октябре похолодало, чувствовалось приближение зимы. Но передышки в сражениях под Сталинградом и в самом городе не наступило, бои еще более разгорались. Гитлеровцы всей мощью навалились на войска 62-й армии генерала Чуйкова. Командующий фронтом генерал Еременко был весьма обеспокоен. Выстоят ли бойцы Чуйкова? Его армия понесла большие потери, а восполнить их пока нечем. Едва подумал об этом, как позвонил Чуйков. Его доклад не обрадовал Андрея Ивановича: Мамаев курган отбить у врага не удалось, немцы контролируют и выходы к реке в районе тракторного завода и устья Царицы. Движение по Волге они держат под постоянным огнем.

— У нас, товарищ командующий, создалось критическое положение, — глухо звучал в телефонной трубке голос Чуйкова. — Из разбитых домов почти в упор расстреливаем фашистов, а они, пьяные, прут на нас валом…

Выслушав Чуйкова, генерал Еременко заявил:

— Я немедленно еду к вам в штаб! Хочу все увидеть своими глазами, поговорить с комдивами…

— Что вы, товарищ командующий! — громким голосом прервал его Чуйков. — Это путешествие очень опасно. Чтобы попасть к нам, надо плыть по Волге под ураганным огнем врага с десяток километров да пройти еще берегом километра четыре. Чертовски рискованно, поверьте мне. Я боюсь за вас, Андрей Иванович.

— Ты меня не пугай, Василий Иванович, — остудил пыл командарма Еременко. — Тебе, надеюсь, известно, что человек я битый, — насмешливо добавил он. — До встречи!

Положив трубку, он пригласил к себе своего заместителя генерала Попова, недавно назначенного Ставкой на Сталинградский фронт, и сообщил ему о звонке командарма 62-й армии.

— Маркиан Михайлович, давайте вместе съездим в штаб Чуйкова, — сказал Еременко. — У них сложилась тяжелая ситуация, и надо поддержать людей, поднять моральный дух, поговорить с командирами.

Генерал Попов был немногословен, лишь спросил:

— Когда едем?

— Я переговорю с начальником штаба фронта, и махнем.

День 16 октября выдался прохладным. Сквозь грязно-серые тучи тускло светило солнце. Генералы Еременко и Попов прибыли на КП Волжской военной флотилии. Их встретил командующий флотилией контр-адмирал Рогачев, с которым Еременко уже встречался, когда в июле Волжская военная флотилия была передана в подчинение Сталинградского фронта. Он отдал командующему фронтом рапорт.

— Как вы тут живете, Дмитрий Дмитриевич? — улыбнулся Еременко, пожимая ему руку.

— Помогаем армейцам бить фашистов, Андрей Иванович, — тоже улыбнулся Рогачев. — Вот только что прибыл с отдаленного участка фронта. Там мы высадили на берег морских пехотинцев. Пока шли по Волге, нас бомбили «юнкерсы», а с правого берега обстреляли из орудий и крупнокалиберных пулеметов В борту корабля несколько дыр от пуль и осколков, но как видите, я жив-здоров, правда, ранен один моряк.

— А я к вам с просьбой: мне нужен бронекатер. Хочу проскочить на КП командующего 62-й армией генерала Чуйкова. По Волге надо будет пройти до десяти километров, а от берега до КП командарма идти еще метров пятьсот. Тяжко им там сейчас, нужно поддержать их боевой дух.

— Могу дать в ваше распоряжение, товарищ командующий, и два бронекатера, но не советую идти по Волге днем, — озабоченно сказал адмирал Рогачев. — Теперь вся Волга вдоль правого берега, где идут бои, находится под огнем врага. Вчера немцы потопили наше судно. Нет, идти сейчас туда опасно. К чему рисковать?

Генерал Еременко словно не слышал то, о чем предупреждал его адмирал, и жестко произнес:

— Подготовьте мне бронекатер!

«Упрямый генерал», — пронеслось в голове Рогачева.

— Есть! — тихо отозвался он и добавил: — А второй бронекатер будет вас сопровождать.

— Не надо меня сопровождать, — с горячностью оборвал адмирала генерал Еременко и уже мягче добавил: — Ни к чему охрана. Если погибнет корабль от вражеского огня, то один — зачем же терять второй? — Командующий фронтом вдруг улыбнулся.

Рогачев не понял, то ли шутит он, то ли говорит всерьез, и все же рискнул дать ему совет:

— Тогда вам лучше выехать позже, когда начнет темнеть. По опыту знаю, что в такое время фрицы меньше постреливают. А пока приглашаю вас посмотреть наши корабли, встретиться с краснофлотцами, поговорить с командирами кораблей и судов. Если желаете, на моем флагманском корабле перекусите на дорогу. Дa и «наркомовская» у меня найдется. По рюмашке можно… Ну как?

Генерал Еременко посмотрел на своего заместителя.

— Может, согласимся, Маркиан Михайлович? — спросил он. — Признаться, я еще не обедал.

— И я тоже, — обронил генерал Попов.

— Ладно, моряк, мы в твоем распоряжении, — улыбнулся Еременко.

После обеда командующий фронтом посетил боевые корабли, ближе узнал жизнь моряков, по душам побеседовал с ними и призвал их «беспощадно уничтожать гитлеровцев».

— Сталинград — это клятва на верность Родине, и сражаются за него наши войска мужественно и храбро, совершая подвиги, — подчеркнул генерал Еременко. — Товарищи краснофлотцы, мы должны отстоять наш славный город, как отстояли его в годы Гражданской войны царицынские рабочие дружины. Но к вам у меня нет претензий, — продолжал командующий фронтом. — Я очень доволен действиями моряков Волжской флотилии, о чем докладывал Верховному главнокомандующему. И на Волге, и на суше моряки сражаются выше всяких похвал. Спасибо вам за это, краснофлотцы! Народ не забудет ваши подвиги!

Уходя, генерал Еременко попросил контр-адмирала Рогачева завтра утром после подъема военно-морского флага всем краснофлотцам от его имени объявить благодарность за мужество и отвагу, проявленные в боях с фашистами.

— Будет сделано, товарищ командующий фронтом! — четко отрапортовал контр-адмирал Рогачев.

Солнце скатилось за горизонт, небо стало набухать темнотой, чайки, которые еще недавно носились над кораблями, улетели на ночлег. Начало смеркаться. Корабль с находящимися на его борту генералами Еременко и Поповым отдал швартовы и взял курс на Сталинград. Командир бронекатера подошел к генералу Еременко и предложил спуститься в кубрик.

— На верхней палубе находиться опасно, особенно когда немцы откроют по кораблю огонь.

— Хорошо. Вам лучше знать, где нам находиться, — улыбнулся Еременко. — Проводите нас, пожалуйста!

Расстояние в десять километров прошли без происшествий. Правда, как и предупреждал гостей контр-адмирал Рогачев, вскоре после того как корабль вышел из истока Ахтубы, его обстреляли из орудий. Но снаряды взрывались далеко от бронекатера, который бежал по воде зигзагами, не давая противнику возможности вести по нему прицельный огонь.

Бронекатер сбавил ход, лихо повернул вправо и подошел к причалу завода «Красный Октябрь». Генералы Еременко и Попов в сопровождении автоматчиков из батальона охраны штаба фронта сошли на берег. Вся земля тут была изрыта воронками от снарядов и мин, и прибывшие с трудом пробирались сквозь груду камней и колючую проволоку. То там, то здесь все еще дымились разрушенные дома. Где-то на северной стороне шел бой, слышались далекие орудийные залпы, взрывы бомб и снарядов. Небо рассекали красные и белые ракеты, трассирующие пули яркими огоньками уносились с земли в неведомую высь. Звезды холодно мерцали в густо-синем небе.

«Далекие и таинственные миры», — усмехнулся в душе Андрей Иванович, глядя на Млечный Путь.

— Кажется, нам уже недалеко, — тихо обронил адъютант генерала Еременко, хорошо знавший, где располагается штаб 62-й армии.

Находился штаб в районе завода «Баррикады» в старой штольне, метрах в пятистах от берега Волги. Показался в темноте и командный пункт армии, и, хотя уже было темно, осветительные ракеты на парашютах, сбрасываемые немецкими «юнкерсами», освещали все окрест.

На КП генерала Чуйкова не оказалось. Командующего встретил рапортом начальник штаба генерал Крылов. Здесь же был и член Военного совета дивизионный комиссар Гуров.

— А где командарм? — спросил начальника штаба Еременко, снимая кожаное пальто.

— Василий Иванович Чуйков пошел встречать вас, — пояснил Крылов. — Но, видимо, в темноте он с вами разминулся.

Не успели гости освоиться в блиндаже штаба, как прибыл генерал Чуйков.

— Я не знал, что ваш бронекатер встанет у разбитого причала, а искал вас у пристани завода, — смущенно проговорил Чуйков. Поздоровавшись с генералами, он добавил: — Я рад, что вы прибыли, Андрей Иванович и Маркиан Михайлович. Признаюсь, боялся, как бы враг не атаковал ваш корабль. Хорошо, что все обошлось. С чего желаете начать работу? Если не возражаете, товарищ командующий, начальник штаба генерал Крылов доложит вам обстановку, а потом обговорим ряд вопросов, касающихся укрепления армии, иначе нам тут не выстоять.

— Подходит! — коротко бросил Еременко.

То, о чем говорил начальник штаба Крылов, командующему фронтом было известно из донесений. Ему хотелось знать подробности того, как гитлеровцам удалось взять тракторный завод.

— Все просто, Андрей Иванович, — начал объяснять Чуйков. — Наши бойцы долго оборонялись, но враг бросил на них несколько десятков танков и несколько сот человек пехоты, а перед этим их забросали бомбами «юнкерсы» и пришлось отойти.

— Кто оборонял завод? — спросил Попов.

— 37-я гвардейская дивизия, — ответил Чуйков и кивнул на сидевшего за столом генерала Желудева: — Вот он и доложит вам, как все было.

Генерал встал. Невысокого роста, широкоплечий, он неловко помялся, кашлянул в кулак и наконец глухо заговорил:

— Моя дивизия, товарищ командующий, почти вся полегла, сражаясь за тракторный завод. От дивизии в живых осталась горстка людей. Бойцы стояли насмерть, никто и шага не сделал назад. В атаку на моих гвардейцев шло полторы сотни танков, за ними волна за волной пехота, с воздуха бомбили «юнкерсы», они буквально засыпали нас бомбами. Все вокруг горело, дымилось, но ни один боец не оставил боевую позицию. Там ребята и остались лежать… — Голос у генерала дрогнул, его глаза повлажнели, казалось, из них вот-вот брызнет скупая мужская слеза.

У Еременко вырвалось:

— Да, война неумолима, а враг жесток и коварен!

После этого генерал Еременко поговорил с командирами 95-й и 138-й стрелковых дивизий, командные пункты которых находились рядом с КП фронта. Он высказал им ряд советов по укреплению войск, потребовал усилить удары по врагу, выслушал, какие проблемы их волнуют. А с комдивом 37-й гвардейской Андрей Иванович побеседовал по душам: Желудев остро переживал потерю своих людей во время боев за тракторный завод.

— У всех вас, товарищи, характеры твердые и ваши руки крепко держат оружие, — подытожил Еременко. — Но враг еще силен, и он не отказался от мысли захватить Сталинград. Но мы не позволим ему сделать это.

— Пока мы живы, врагу нас не одолеть, — подал реплику слегка повеселевший генерал Желудев.

Андрей Иванович хотел побывать на КП генерала Родимцева, чьи бойцы храбро проявили себя в боях. Но было уже поздно, пора было возвращаться на КП фронта, а Родимцев находился далеко от него. Андрей Иванович переговорил с ним по телефону. Комдив был рад услышать голос своего командующего и не скрывал этого. Генерал Еременко был для него кумиром, у которого было чему поучиться, хотя сам Родимцев прошел большую школу борьбы с врагом.

— Как поживаете, трудно вам? — осведомился Андрей Иванович.

Родимцев засмеялся в трубку:

— Всяко бывает, война не тещина свадьба, она не разбирает, кто ты такой, а бьет крепко, если дашь промашку. Заскочили бы и в мою дивизию, товарищ командующий, — попросил он.

— Не могу, в другой раз, — пообещал Еременко. — Вы бейте врага наотмашь. Никакой пощады ему!

— Пока живы, бьем фашистов, товарищ генерал-полковник, и будем стоять до конца, из города они нас не выкурят.

— Потери у вас большие?

— В моей дивизии осталась половина людей, — ответил Родимцев. — А что поделаешь — война, тут если не ты фашиста, так он тебя. А мы хотим жить и будем сражаться до победы. Одна к вам просьба: если возможно, дайте нам подкрепления..

Еременко не мог обещать ему дать резервы, но сказал, что в ближайшие дни будет нанесен по врагу удар на правом фланге 64-й армии генерала Шумилова в районе Купоросное — Зеленая Поляна, чтобы облегчить положение 62-й армии, а также отвлечь внимание противника от предстоящего контрнаступления.

— Да, Василий Иванович, вам тут нелегко, — посочувствовал Еременко, глядя на генерала Чуйкова.

Было уже далеко за полночь, когда генералы обсудили все насущные вопросы обороны.

— Василий Иванович, я доволен тем, как вы тут обороняетесь, — сказал Андрей Иванович Чуйкову. — Надо еще немного продержаться. Скоро грянут события, когда мы крепко ударим по врагу…

«Надо еще немного продержаться…» Эти слова комфронта тронули Чуйкова, но он лишь горько усмехнулся. Кто-кто, а он знает, как важно в трудные минуты сражения быть рядом с подчиненными, поэтому и мысли не допускал, чтобы перевести свой КП из горящего города на противоположный берег, где было безопасно. Перед приездом командующего фронтом на КП армии у Чуйкова состоялся откровенный разговор с членом Военного совета Гуровым. А начался он тогда, когда противник усилил удары по войскам армии. Гуров в перерыве между боями, увидев задумавшегося командарма, шепнул ему на ухо, что у него в запасе есть несколько лодок для Военного совета армии и, если настанет роковая минута, они переплывут на левый берег. «Я ему ответил, что это меня не касается, — вспоминал после войны Чуйков, — на левый берег я не попаду, если буду в полном сознании.

Гуров крепко обнял меня и сказал:

— Будем сражаться даже вдвоем до последнего патрона.

Это нас породнило с ним крепче всякой дружбы.

Николай Иванович Крылов соглашался со мной, что управлять войсками армии, находясь в 1–3 километрах от противника, очень трудно. Но когда я делал намеки ему переселиться на промежуточный пункт связи, находящийся на левом берегу, он категорически возражал, говоря:

— Будем вместе прочищать свои пистолеты, а последнюю пулю — себе в голову.

Мы чувствовали и знали, что за поведением Военного совета следили почти все штабы дивизий и даже полков… Поняв это, мы, то есть я, Гуров и Крылов, не отсиживались все время на своем командном пункте, частенько ходили на наблюдательные пункты дивизий и полков и доходили до траншей, чтобы бойцы сами видели, что генералы — члены Военного совета — их не покинули, были с ними. Если Паулюс со своим штабом во время жестоких боев находился в Нижне-Чирской или в станице Голубинской, в 120–150 километрах, то Военный совет 62-й армии и его штаб в середине октября несколько суток находились в 400 метрах от переднего края».

Вернулись Еременко и Попов на КП штаба фронта поздно. Звезды на небе медленно гасли. Еременко уже не мог уснуть. Когда шли обратно, бронекатер враг не обстреливал, зато поднялся сильный ветер, какие случаются глубокой осенью. Волга вздыбилась, заштормило, и корабль переваливался с борта на борт. У Андрея Ивановича ныла нога, и ему пришлось пользоваться палкой, так как без нее он прихрамывал. Правда, усталости он не чувствовал, хотя весь день провел на ногах. В его-то возрасте, да еще после двух перенесенных ранений — нет, не каждому такое по силам.

— Иди, Маркиан Михайлович, поспи до утра, — сказал он Попову. — А я еще поколдую над оперативной картой. Да и переговорить с командармом 64-й генералом Шумиловым надобно.

— Что-то на сон меня не тянет, — усмехнулся Попов. — Если не возражаешь, Андрей Иванович, я хотел бы съездить к танкистам в бригаду. Они вызвались своими силами отремонтировать девять танков. Посмотрю, что у них получилось. Машин-то у нас совсем мало.

— Добро, Маркиан Михайлович, поезжай, но долго там не засиживайся. В шестнадцать ноль-ноль у нас Военный совет.

— Я помню, товарищ командующий, так что буду вовремя. — И Попов поспешил к выходу.

Андрей Иванович начал с того, что позвонил командарму 64-й генералу Шумилову. Не хотел будить его, но оказалось, что он тоже не спит: недавно возвратился с боевого участка, где саперы минировали дорогу, по которой должны пройти танки противника. На вопрос, как идет подготовка к нанесению контрудара, он ответил, что все делается строго по утвержденному плану. Андрей Иванович сообщил, что только что сам вернулся из поездки в штаб 62-й армии генерала Чуйкова. Там сложилась тяжелая ситуация, и он питает большие надежды на контрудар, который поможет оттянуть часть вражеских войск.

— Михаил Степанович, форсируй подготовку, не то противник опередит тебя, — предупредил Шумилова командующий фронтом.

— Через пять дней думаю начать операцию, — глухим голосом отозвался Шумилов.

Слово свое он сдержал. 25 октября его войска атаковали противника. 29-я дивизия полковника Лосева и 7-й стрелковый корпус генерала Горячева в составе трех бригад нанесли чувствительный удар по немцам, причем для них это было так неожиданно, что они не сразу оказали сопротивление. Сражение было упорным, в нем особо отличились 93-я стрелковая бригада полковника Галая, 96-я стрелковая бригада полковника Бережного и 97-я бригада полковника Тихомирова. Операцией руководил генерал Шумилов. Успех объясняется еще и тем, что контрудар 64-й армии был поддержан левым крылом Донского фронта генерала Рокоссовского, а также действиями войск этого фронта в районе Клетской.

Противник понес большие потери и был вынужден на несколько дней прекратить атаки в заводской части Сталинграда. Однако на других участках фронта положение оставалось опасным, и генерал Еременко делал все, чтобы немцы не могли добиться перелома событий в свою пользу. Огорчало его и то, что ранее врагу удалось захватить тракторный завод и теперь он стремится развить свой успех, атаковав поселок Спартаковец и завод «Баррикады». Но все атаки немцев были успешно отбиты, что, естественно, подняло наступательный дух бойцов, а уж о настроении Андрея Ивановича говорить, не приходится. Он воспрянул духом, голос у него стал крепче. Теперь враг не скоро снова ринется в атаку, а это позволит доставить с левого берега на правый новые войска, продовольствие и боезапас, особенно артиллерийские снаряды, которых у генерала Шумилова осталось, как он выразился, с гулькин нос. Андрей Иванович вызвал к себе дежурного по штабу.

— Майор, принеси мне, пожалуйста, горячего чая и чего-нибудь поесть: мой адъютант ездил со мной по Волге и сейчас спит, а я не хочу его будить.

— Слушаюсь, товарищ командующий. — Майор резво шагнул к двери, но задержался: — Утром нам доставили хлеб и консервы — свиную тушенку, хотите?

— Давай свиную тушенку, — махнул рукой генерал.

Еременко неторопливо пил чай, и все его мысли были заняты предстоящим контрнаступлением, о котором ему сказал недавно бывший на Сталинградском фронте Жуков. Только бы в этот раз все получилось хорошо! Надо же наконец крепко ударить по фашистам, чтобы отголоски этого удара дошли до столицы Берлина! Его раздумья прервал заголосивший в комнате связи телефон ВЧ. И тут же в кабинет вошел дежурный по связи.

— Вас требует к телефону товарищ Сталин! — торопливо доложил он.

«Чего он вдруг звонит в такое позднее время?» — пронеслось в голове Андрея Ивановича. Он поспешно шагнул в соседнюю комнату, рывком взял со стола трубку:

— Слушаю вас, товарищ Сталин!

Голос у верховного был тихий и чуточку вялый, словно он недавно проснулся, но Андрей Иванович давно разгадал эту манеру вождя: если он начинал разговор тихо, значит, следует ожидать неприятностей. Еременко напружинился, готовый на вопросы верховного дать четкие ответы. Но пока разговор шел о самом что ни есть обычном: какова ситуация на Сталинградском фронте, как ведет себя противник и что сейчас особенно тревожит командование фронта. На все вопросы Еременко ответил коротко и конкретно, что не вызвало возражения со стороны верховного. Но Андрея Ивановича задели за живое слова вождя «как ведет себя противник». Генерал эмоционально, громче обычного заговорил:

— Противник, товарищ Сталин, вел и ведет себя нагло. Ему нужен Сталинград, и он варварски рушит все на своем пути, лишь бы скорее захватить город и поднять над ним флаг с черной свастикой. И мы его бьем, товарищ Сталин, бьем всем, чем располагает фронт. Однако у нас очень мало танков. Если есть возможность, дайте их нам из резерва Ставки.

— У нас пока их нет, — ответил верховный резко и, кажется, с обидой и вдруг спросил о другом: — Генерал Попов подошел вам как заместитель командующего фронтом?

Андрей Иванович поначалу растерялся, не зная, что ответить.

— Почему вы молчите? — повысил голос Сталин.

— Размышляю, с чего начать. Попов только что прибыл к нам, еще не был в боевых делах, и, на что он способен, не знаю, — ответил Андрей Иванович. — Но желание работать в полную силу у него есть, что я и приветствую.

Казалось бы, на этом разговор закончится, но верховный упрекнул командующего фронтом еще за недостатки в тыловом обеспечении войск.

— Чем вы их объясните? — Теперь в голосе Сталина прозвучали стальные нотки.

«Это генерал Хрулев покатил на меня бочку», — усмехнулся в душе Еременко. Со свойственной ему прямотой Андрей Иванович заявил, что срывы с материально-техническим и продовольственным обеспечением войск случались по разным причинам, чаще из-за того, что противник своими острыми атаками мешал этому. Есть упущения и в работе начальника тыла фронта генерала Анисимова, на что ему было указано. Сейчас он снабжает войска всем необходимым для жизни и боя. Он, Еременко, им доволен, о чем сообщал и начальнику тыла Красной армии генералу Хрулеву.

Пока он говорил, верховный его не прерывал, но когда умолк, Сталин сказал:

— Сейчас вам очень тяжело, но уже скоро станет легче, и не только вам, всем нам станет легче.

Во время пребывания командующего фронтом на КП 62-й армии Чуйков ни о чем его не просил, а когда Еременко собрался уходить, Василий Иванович набрался храбрости и обратился с просьбой дать ему пополнение людьми.

— Я не прошу у вас дивизий, дайте мне хотя бы маршевые подразделения, — добавил командарм. — На исходе в армии и боеприпасы. Если кончатся, немцы возьмут нас тут голыми руками. Я никак не могу допустить такое.

Генерал Еременко знал, что для Сталинградского фронта по решению Ставки было переправлено через Волгу лишь в последнее время более шести доукомплектованных стрелковых дивизий, так как от прежнего состава 62-й армии почти ничего не осталось, кроме тылов и штабов. Но если учесть, что в октябре продолжались упорные бои в самом Сталинграде и в прилегающих к нему районах, выделенных войск и боевой техники было крайне недостаточно. Андрей Иванович, глядя в суровое лицо командарма Чуйкова, никак не мог отказать ему.

— Хорошо, Василий Иванович, мы дадим тебе подкрепление, — обнадежил его командующий фронтом. — Но я рекомендую тебе в связи с прибытием в твое распоряжение 138-й стрелковой дивизии сменить место своего командного пункта. Перенеси его в другое место.

— Куда, Андрей Иванович? — усмехнулся Чуйков. — Здесь я зарылся в землю, как крот. Немцы до сих пор меня не обнаружили, снаряды рвались рядом, а я цел и невредим!

— Перенеси КП южнее по правому берегу реки, там будет надежнее, — посоветовал ему командующий фронтом. — А здесь у тебя совсем не житье. Я хотел было у тебя заночевать, но куда же ты меня положишь? — шутливо добавил он. — Куда ни глянь из твоего блиндажа, над головой — небо!

— А на небе звезды светятся, — улыбнувшись, прервал Чуйков командующего. — Это мне по душе. Звезды на небе располагают к романтике, хочется мечтать…

— Звезды на небе высоко, до них далеко, да и свет от них холодный, — подал реплику генерал Попов.

Когда рядом с ним находился командующий фронтом, он старался не вмешиваться в разговор, а тут не сдержался, хотя командарм Чуйков ему нравился, человек он был волевой, энергичный, такому, пожалуй, любое дело по плечу.

Андрей Иванович поглядел на командарма, и добродушная усмешка тронула его губы:

— Завидую тебе, Василий Иванович, а вот меня на романтику что-то не тянет. Должно быть, уже постарел… — И хитринка блеснула в его глазах. — Ну, ладно, нам с Поповым пора. Под покровом ночи незаметно для фрицев наш бронекатер проскочит опасную зону. — Но он не ушел. — Все хочу спросить тебя: правда ли, что у твоего отца была самая большая семья в селе Серебряные Пруды, где вы жили?

— Правда, Андрей Иванович, — сдержанно подтвердил Чуйков. — У бати было восемь сыновей и четыре дочери.

Еременко с минуту помолчал, шевеля косматыми бровями.

— А когда ты учился на Первых Московских курсах?

— После революции, Андрей Иванович, а до этого немного послужил матросом в учебно-минном отряде в Петрограде.

— Вон оно что, я об этом не знал, — улыбнулся Еременко. — Теперь понятно, почему у тебя наладился надежный контакт с контр-адмиралом Рогачевым: моряк моряка видит издалека! Мне он давал два бронекатера, чтобы к вам добраться, а тебе даст целых пять!

— Если честно, то моряки Волжской военной флотилии нас здорово выручают, — понизил голос Чуйков. — Корабли, суда и юркие катера делают по пять- шесть рейсов с левого берега Волги на правый, и чаще всего под обстрелом врага. Что и говорить, отчаянные люди моряки!..

Когда корабль отошел от берега и растаял в темноте, Чуйков под охраной двух бойцов-автоматчиков еще немного постоял, придерживая фуражку, чтобы ее не сорвал с головы поднявшийся ветер, потом зашагал на свой командный пункт, желая вновь окунуться в дела армии. Но прежде он выпил стакан горячего чая, затем сел к столу, где лежала оперативная карта.

— Разрешите? — К нему вошел начальник штаба.

— Что у тебя, Николай Иванович? — спросил командарм.

Генерал Крылов сообщил, что Северная группа войск ведет тяжелые бои. Немцы прорвались на южную сторону поселка Спартановка, и остановить их атаку никак не удается.

— Надо бы нашим помочь, но как? — На лице начальника штаба застыло выражение суровой сдержанности. — Туда следует послать опытного командира. Может, мне добраться?

На какое-то время Чуйков задумался, цепким взглядом шаря по карте, словно в ней был заключен ответ. Но вот он вскинул голову.

— Где сейчас находится начальник оперативного Управления полковник Камынин?

— На месте, а что?

— Пусть немедленно отправится в Северную группу войск и разберется, в чем там дело.

— Понятно, Василий Иванович! — Генерал Крылов поспешил к выходу.

Прошли еще тревожные сутки. 18 октября генерал Чуйков получил телефонограмму от Камынина: «Прорвавшийся в Спартановку противник уничтожен».

Обстановка на Сталинградском фронте менялась с каждым днем, и Чуйкову приходилось латать дыры в обороне. В середине октября немцы на всех участках фронта развернули новое наступление в надежде, что в этот раз им удастся покончить со Сталинградом. Завязались ожесточенные бои, некоторые участки города, крупные каменные дома по нескольку раз переходили из рук в руки, чаще обычного бойцы ходили в штыковую атаку. Враг нес большие потери, но не прекращал своих попыток сломать нашу оборону. Особенно ожесточенно дрались гвардейцы 13-й дивизии генерала Родимцева, 37-й дивизии Желудева, 95-й дивизии Горишнего, 112-й дивизии Ермолкина, группы Горохова, 138-й дивизии Людникова, 84-й танковой бригады Белого. Сражение шло на улицах города, в жилых домах и на заводах, на берегу Волги, куда то и дело доставлялось подкрепление для наших войск с левого берега реки. Соединения несли потери, но ни один боец не оставил без приказа свой боевой участок. Каждый из них мысленно повторял девиз, ставший клятвой: «За Волгой для нас земли нет!»

В короткие передышки наши бойцы писали домой родным, и в каждой строке была мысль: «Сталинград жив и будет жить, и врагу его не взять!» Боец 32-го мотострелкового батальона Николай Ларченко написал матери в Чкаловскую область, в Губерлинский совхоз: «Сейчас мы находимся на очень важном участке фронта, и мы дали клятву умереть, но не дать противнику продвинуться ни шагу вперед. Наш лозунг теперь — ни шагу назад. Это говорит о том, что нам придется, может быть, сегодня или завтра идти в бой не на жизнь, а на смерть. Мы покажем, что мы способны не только остановить врага, но и разгромить его, начать решительное наступление. Не видать врагам Сталинграда. не быть им долго в Ростове. Когда вы получите это письмо, возможно, меня уже не будет в живых, но помните, что я погиб как герой, честно защищая нашу родину, что еще миллионы таких, как я, во сто крат отомстят за меня».

Боец Оленин писал своей сестре: «В 1942 году фашизму будет конец. Относительно фашистов, дорогая сестрица, будь уверена, моя рука не дрогнет и пуля не минует ни одного фашиста, с которым придется еще встретиться. Они должны от меня получить двойную расплату за отца, за мать, за Украину, украинский народ. За все посчитаюсь, не буду щадить сил, ни самой жизни для достижения полной победы над врагом».

«Если меня убьют, — пишет военнослужащий 186-го стрелкового полка Лелеко домой, — то пусть мои сыновья в десять раз отомстят этому проклятому врагу. Сыновьям советую за кровь отца в десять раз больше отомстить, чем я уже отомстил. Еще в мире не было такого заклятого врага и ни одна страна не вела такой войны, какую ведет сейчас наша. Я был в окружении, видел, как он расправляется с мирными жителями, все грабит, убивает жен и детей…»