Утром, когда Роман, накрытый с головою стеганым одеялом, спал на кровати, Лука дотронулся до его плеча, разбудил:

– Северьяныч, а Северьяныч! Вставай, а то блины остынут. Будем завтракать да на бега пойдем. Сегодня у нас китайский рысак против русского иноходца бежит. Народу соберется видимо-невидимо. За того и за другого большие деньги закладывать будут.

Бегунцы должны были бежать по дороге на льду Аргуни. Когда Лука и Роман пришли туда, там уже было черно от народа. Две громадные толпы, китайцев и казаков, каждая ближе к своему берегу, стояли не сходясь. Обе толпы шумно переговаривались. Между ними важно прохаживались по льду русские и китайские таможенники. На вопрос Романа, что это за люди, Лука ответил:

– Петухи и фазаны, – а когда увидел недоумевающий взгляд своего гостя, снисходительно пояснил: – Прижимальщики нашего брата. Не приведи Бог к ним в лапы попасть.

На правом берегу Роман увидел глинобитные фанзы и магазины с громадными вывесками на двух языках. Они тянулись над самой Аргунью далеко вниз. Над дверями магазинов ветерок раскачивал красные бумажные фонари и широкие ленты в иероглифах и драконах, нарисованных черной тушью. За магазинами, в глубине, виднелась семиэтажная, с причудливой крышей, круглая пагода, в верхнем этаже которой переливчато сверкали на зимнем солнце цветные стекла.

Безотрывно глядел Роман на китайскую сторону. Он впервые видел чужой, незнакомый берег, фанзы, магазины, глиняные стены таможенной крепостцы, стоявшей в стороне, и пагоду, поразившую его своим величественным, спокойным видом.

– Полюбуйся, Северьяныч, на китайских мадам, – весело обратился к Роману Лука, – вон их сколько высыпало.

Роман поглядел на китаянок и удивился. Изумила его их походка. Шли они по ровному месту мелкими осторожными шажками, словно ноги у них были вывихнуты и каждый шаг причинял им нестерпимую боль. Все китаянки были обуты в такие маленькие меховые туфли, что впору десятилетним русским девчонкам. Роман спросил у Луки:

– Отчего они так ходят?

– А как же им, мил человек, ходить, ежели у них вместо ног культяпки. Несчастные они, эти китайские мадамы. Ноги у них у всех изуродованы. Китайцы – народ беда ревнивый. Чтобы жены у них домоседками были, они им в детстве ноги бинтами стягивают, расти не дают. У них ведь, у холер, все не по-нашему. У нас бы такую бабу никто замуж не взял, а у них она на вес золота ценится.

Заставили Романа оторваться от разглядывания китаянок улюлюканье, свист и крики. Протолкавшись вперед, он увидел, как неслись от островов впряженные в беговые санки белый рысак и гнедой иноходец. В толпе казаков кричали:

– Наш впереди!

– Продул ты, Сунхин, свои деньги!

Китайцы тоже возбужденно лопотали и размахивали руками. Незаметно обе толпы сдвинулись теснее. Теперь их разделяла только дорога. В это время торжествующие голоса казаков смолкли. Роман понял, что рысак догнал иноходца. Потом он услыхал, как рядом с ним удрученно крякнул Лука. Хотя тот и сам ничего не видел, но верно решил, что иноходец сдает. Бегунцы были уже совсем близко, когда казачий ездок жестоко огрел иноходца бичом. Сбившись на галоп, иноходец догнал и обошел рысака.

Только пролетели бегунцы мету, как вспыхнул невообразимый галдеж. Казаки и китайцы вплотную придвинулись друг к другу, размахивали кулаками, горланили. Роман увидел, как хозяин рысака, толстый круглолицый китаец с тонкой скобкой черных висящих усов, грозил пальцем, на котором у него было два кольца, рыжебородому, гигантского роста казаку в косматой черной папахе. Роман догадался, что казак – владелец иноходца. Он протолкался поближе и услыхал, как китаец, сверкая в гневе золотыми зубами, на ломаном русском языке кричал:

– Ваша мало-мало мошенника… Моя деньги не плати, моя снова беги. Ваша шибко ори, а наша пугайла нет.

Казак в остервенении только яростно жег китайца глазами. При последних его словах он не вытерпел, поднес ему под нос увесистый кулак и сказал:

– Не заплатишь деньги – голову оторву!

Тот запальчиво, со свистом сказал:

– Лусская сволочи! – И, плюнув казаку под ноги, пустился от него наутек.

В два прыжка догнал его казак и схватил за рысий воротник синей шубы.

– Стой!

Но китаец вырвался и побежал. Казак настиг его снова и только хотел ударить, как другой китаец, не ниже его ростом, ловко дал ему подножку и заставил опрокинуться навзничь на скользкий лед. Китайцы при виде его падения весело залопотали и двинулись к своему берегу. Казак тяжело поднялся на колени и плачущим голосом спросил у своих:

– Это чего ж, братцы, деется? Казаков бьют, а вы смотрите. Крушите их, братцы!

Казаки глухо заворчали, как целая сотня тигров, и, не сговариваясь, двинулись вслед за китайцами. Те пустились бегом. Но казакам, выхватив револьверы, преградили путь русские таможенники. Таможенников сразу же смяли, обезоружили и пошли, не задерживаясь, дальше. Китайские таможенники приготовились было тоже задержать казаков, но, увидев, как они расправились со своими, быстро замелькали на бегу войлочными туфлями, спеша убраться на свой берег. Кто-то кинул куском льда и попал одному из них в голову. Он поскользнулся и несколько шагов катился на коленях. Вскочив на ноги, таможенник увидел, что казаки вот-вот поймают его. Тогда он схватился за револьвер и трижды, раз за разом, выпалил в небо.

– Ага, он пугает нас!

– Бей его-о-о!

Когда таможенники схватили и стали вырывать у него револьвер, раздался выстрел. Один из казаков как стоял, так и ткнулся на лед, неловко подвернув под себя левую руку. Все на мгновение опешили, видя, как натекает возле казака красная дымящаяся лужица. Таможенник воспользовался замешательством и успел убежать. Тогда прокатился над Аргунью воющий голос, который услыхали на обоих берегах:

– Арсюху убили, брата!..

И сразу оцепенение прошло. Вся тысячная казачья толпа завыла и с матерщиной понеслась на крутой берег, к фанзам и магазинам. У многих успели появиться в руках вывернутые из саней оглобли. Два-три выстрела раздались навстречу казакам, но это не остановило их. Роман видел, как, одолев подъем, хлынули они бурным валом вперед, круша и ломая все, что попадало им под руку. Полетели сорванные с петель ставни, зазвенело в окнах стекло, закружились в воздухе обрывки расписанных иероглифами лент.

«Вот это дерутся так дерутся!» – одновременно с испугом и восхищением подумал Роман. Его подмывало кинуться вслед за толпой, но, вспомнив, что он здесь гость и что это не просто праздничная драка, решил не ввязываться. Он поискал глазами Луку, но его не было видно. «Стало быть, тоже там», – поглядел он на китайский берег, где все магазины уже зияли выбитыми окнами. Тут ему вспомнились изуродованные ноги китаянок. «Как же они убегать будут, всех их перебьют», – пожалел он их.

Только поднялся Роман с Аргуни на берег, как на той стороне ударили из пушки. Это китайские солдаты начали из старинной пушчонки своей глинобитной крепости палить в казаков. Вслед за выстрелами затрещали ружья. Скоро посыпались с того берега на Аргунь казаки, нагруженные тюками товара, чая, обуви, которые прихватили они на прощание в магазинах. «Вот народ, прямо разбойники какие-то», – подумал про них Роман, злясь и негодуя. Не оглядываясь, пошел он к меньшовскому дому. Там уже знали о драке и нетерпеливо дожидались его и Луку. Когда Роман сообщил, что Лука тоже побежал драться, Марфа Андреевна сказала:

– Дурной он у меня. Нигде не отстанет. Как бы его там, холеру такую, не убили.

Роман сидел у окна и видел, как Лука заявился в ограду не с улицы, а со двора. На плечах он нес набитый доверху мешок с синей продольной полосой. Воровато покосившись на окна своего дома, Лука шмыгнул в амбар. Оттуда он вышел без мешка и вошел в дом, хитренько посмеиваясь. Он сразу же отозвал в сторону Марфу Андреевну, и они долго шептались, после чего она накинула на плечи шаль и побежала в амбар. Вернулась она оттуда с двумя банками спирта, которые Лука раскупорил и принялся разводить спирт водой. Роман сразу невзлюбил после этого Марфу Андреевну, на лице которой так и сияла радость. «Видно, ладно приволок дядя чужого, если она так радуется. И не стыдно же людям», – взволнованно размышлял он. Ему так стали противны и приторная ухмылка Луки, и откровенная радость тетки, что он совсем было решился звать деда домой, но вспомнил про Ленку и подумал, что, пожалуй, лучше всего это сделать завтра.

За обедом Лука, вдоволь хватив дарового спирта, хвастливо рассказывал Андрею Григорьевичу, как проучили китайцев. Но тот сердито оборвал его:

– Храбрые вы, где не надо. На войне небось в кусты норовите, а здесь вон как безобразничаете. Нет, много у вас дрянного народа, как погляжу я на вас! Это все богачи отличаются, а глядя на них, и остальные туда же лезут. Ты тоже хапнул на свою долю из китайских лавок?

– Что ты, что ты, тесть. Да оборони Бог меня от этого, – забожился Лука. – Я ведь только так, подраться бежал.

Роману захотелось пристыдить Луку, уличить его на глазах деда, но он опять вспомнил о Ленке и сдержался. Однако оставаться больше за столом не мог, поднялся и под недоуменные взгляды Луки и Марфы Андреевны порывисто выбежал из горницы в кухню, где принялся жадно пить холодную со льдинками воду.

Вскоре после обеда Клавка и Настя повели Романа к Ленке Гордовой, у которой собирались на гулянку парни и девки. Гордовский дом с обшитыми тесом стенами был выкрашен в ярко-зеленый цвет, а ставни стрельчатых окон расписаны голубыми петухами.

Ленка встретила их в прихожей. Увидев Романа, она зарделась до самых волос и смущенно, с потупленными глазами, подала ему руку. Вчера она была в полушалке, из которого выбивался только кончик ее косы. Сегодня же Роман увидел, что коса у нее шириной в ладонь, волнистая, с золотым отливом. Еще больше вчерашнего поразили его и ее глаза. Голубые, в густых темных ресницах, они играли, как ключевая вода на солнце. Когда глаза их встретились, сердце Романа так и обдало тягучим сладким жаром. Одета была Ленка иначе, чем вчера. На ней было простое коричневое платье и вышитый белый передник. Все время, пока она угощала гостей, бегая то и дело из кухни в горницу, Роман безотрывно глядел на нее. А когда удавалось ему поймать ее мимолетный взгляд, он задыхался от радостного смятения. Чем-то неуловимым напоминала она ему Дашутку. Вспоминая о Дашутке, он больше не чувствовал прежнего раздражения и горечи.

Ленка подошла к нему с рюмками на подносе, пригласила его выпить.

– С гостями вас, – каким-то деревянным голосом, за который сразу же возненавидел себя, сказал он Ленке, поднося к губам рюмку, и так неловко выпил вино, что сразу закашлялся, отчего смутился еще больше и сидел, стесняясь подойти к столу. Клавка силой увлекла его к столу, успев шепнуть, что он рассердит Ленку, если не будет у нее закусывать, как дома.

В это время в горнице появился невысокого роста казак с частой сединой в окладистой бороде, расчесанной надвое. На нем были штаны с лампасами и лакированные сапоги. Он принялся здороваться со всеми парнями и девками за руку. Дойдя до Романа, протянув ему руку, сказал:

– Этого что-то не признаю… Откуда будешь, молодец?

– Из Мунгаловского.

– Чей же ты оттуда?

– Северьяна Улыбина.

– Гляди ты, какого молодца Северьян вырастил! – воскликнул казак. – А давно ли мы с ним такими, как ты, были. Я ведь, брат, с твоим отцом две войны отбухал. Передай ему поклон от меня. Скажи, что кланяется ему старший урядник Гурьян Гордов. – Тут только понял Роман, что перед ним отец Ленки. Он вспыхнул, словно его уличили в краже. Но Гурьян хлопнул его дружески по плечу и крикнул: – Ленка! Неси-ка две рюмки вина, выпью я с сыном моего сослуживца.

Когда Роман, выпив из рюмки самую малость, хотел поставить ее на поднос, Гурьян схватил его руку.

– Нет, брат, всю давай, всю… Ты казак, а не красная девица… Вот это другой коленкор… – сказал он, увидев, как Роман осушил рюмку до дна.

После выпивки Гурьян уселся рядом с ним и начал бесконечные расспросы об отце. Только когда девки и парни пошли от него в другой дом, он с сожалением отпустил Романа, поцеловав его на прощание.

Весь этот вечер, как только ушли от Гордовых, Роман и Ленка садились рядом в каждом доме, закусывали с одной тарелки, а как только выходили на темную улицу, чтобы идти дальше, норовили спрятаться в тень и торопливо целовались. А когда гулянка кончилась и он провожал Ленку домой, она спросила:

– Когда теперь увидимся?

– Это как ты захочешь. – Роман был навеселе и говорил без стеснения.

– Да как же этак-то?

– А вот так… Приеду домой и скажу отцу, что нашел себе невесту, краше которой для меня нет и не будет. Скажу: жени меня на ней и ни на ком больше.

– А меня ты спросил, пойду ли я за тебя?

– А разве нет? – развязно улыбнулся Роман и попытался обнять Ленку. Но она оттолкнула его руку и сердито спросила:

– Ты чего надо мной смеешься? Когда я обещала за тебя замуж идти?

Роман стал оправдываться:

– Да я и не говорю, что обещала. Я говорю, что жизнь без тебя мне теперь не жизнь. Вот как.

– То-то, – сказала насмешливо Ленка, прижалась к нему и, заглядывая в глаза, спросила: – А шибко я тебе нравлюсь?

– Так нравишься, что, как взглянешь на меня, внутри у меня все гореть начинает. Веришь?

– Может быть, и верю.

– А ждать меня будешь?

– Недолго, так подожду.

– До Пасхи подождешь?

– Подожду.

– А задаток в этом дашь?

– Вот еще новости. Да я и без задатка не обману.

Но Роман так настойчиво продолжал требовать задаток, что она под конец сдалась. Перестав смеяться, она сорвала с головы полушалок, кинула ему:

– Вот, возьми! – И бросилась от него в калитку.