После ужина Дашутка отпросилась у матери на вечерку. Шла она туда с твердым намерением встретить Романа и поговорить с ним. Но его на вечерке не оказалось. Низовские парни и девки плясали в этот вечер у себя, на Подгорной улице.

Дашутка присела к подругам и пригорюнилась. Ей обязательно нужно было повидать Романа, но как это сделать – она не знала. Выручила ее Агапка. Широко зевнув, Агапка сказала:

– Ой, да уж и скука нынче у нас. Сидим, как на поминках.

– Какое, девоньки, веселье, если половины народу нет, – охотно подхватила Дашутка. – И с какой стати нам, девкам-то, делиться?

– Делиться нечего. Да только низовские своих девок к нам не пускают.

– Ну, тогда давайте мы к ним пойдем. Соберемся без парней да и сходим поглядеть, как низовские пляшут.

Агапка согласилась и принялась сговаривать девок тайком от парней сходить на низ. Желающих набралось человек десять. Из парней не побоялся идти с ними только гармонист Назарка Размахнин, который хорошо уживался и с теми и с другими. Он перекинул через плечо гармонь и скомандовал:

– Ну кто с нами – становись!

Федот Муратов крикнул вдогонку:

– Смотрите, холеры, долго не шатайтесь, а то мы заявимся туда и все играла у музыкантов поломаем!

Федот отгуливал последние дни перед уходом на действительную службу. Каждый вечер он пил вино – в будни и в праздники, буяня больше обычного.

– Тебя там самого напополам согнут, – ответила Федоту с порога Агапка.

У низовских вечерка была в разгаре. Девки были приветливо встречены, и для них освободили место на передней лавке. Сразу же затеяли плясать многопарную кадриль, которую Дашутка плясала с Назаркой. Во время пляски она успела заметить, что Романа не было и здесь. Сразу тогда и на этой вечерке стало ей скучно, а полная изба показалась пустой. Она изнеможенно опустилась на лавку. Вдруг ей показалась, что от порога кто-то пристально глядит на нее. Она вскинула глаза и вспыхнула, увидев Романа. От радости у нее перехватило дыхание. Она рассмеялась и кивком головы показала Роману на свободное место рядом с собой. Но он не понял ее и по-прежнему стоял, не сводя с нее глаз. Тогда она шепнула Агапке, чтобы та позвала Романа. Агапка живо сбегала, бросила мимоходом Роману одно лишь слово, от которого он покраснел, и вернулась обратно. Улучив момент, Роман нерешительно подошел к ним, не глядя на Дашутку, спросил:

– Можно с вами посидеть?

– Садись, садись, – ответила Агапка и, показывая на Дашутку, добавила с веселой улыбкой: – Познакомьтесь, Рома, с моей подружкой. Из городу она, нездешняя.

Роман тоже засмеялся и с готовностью протянул Дашутке руку. Тогда Дашутка шепотом, незаметно от Агапки, бросила:

– Поговорить мне с тобой надо.

– Сейчас?

Она кивнула. Потом покосилась на Агапку, разговаривавшую с Назаркой, и прошептала:

– Я сейчас на крыльцо выйду. Приходи туда…

Скоро они оба были на крыльце. Дашутка порывисто взяла его за руку, потянула за собой.

– Пойдем. Разговор у нас долгий будет.

Только вышли они за ворота, Дашутка повернулась к нему, тихо спросила:

– А ты не забыл меня?

– Я? – рванулся он к ней. – Эх, еще спрашиваешь… Да я тебя всякую ночь во сне видел, а не то чтобы… – Не находя подходящих слов, он схватил ее за руку и принялся крепко пожимать. Тогда Дашутка прислонилась к нему и, задыхаясь, с отчаянием проговорила:

– Пришла я к тебе, сама пришла…

– И хорошо сделала, – опалил ее ухо радостным порывистым шепотом Роман. Он схватил ее голову, запрокинул и стал целовать в губы, щеки, глаза. Она принимала его поцелуи, не отвечая на них. Только потом, когда присели на чью-то лавочку у ворот, с которой Роман смел перчаткой снег, она обвила его шею и со стоном впилась ему в губы. Оторвавшись, она заглянула ему в глаза. На ресницах ее Роман заметил слезы. Теребя кисти полушалка, она спросила:

– Ты слышал, что мена за Алешку сватали?

– Нет, не слыхал. А ты не согласилась? – нагнулся он к ней.

– Согласилась, так не была бы здесь…

– Дашутка, милая… – бурно выдохнул Роман и снова хотел поцеловать ее. Она отстранилась и, словно облив его холодной водой, сказала:

– Подожди с целовками… Я-то не согласилась, да отец с матерью согласились. Дал мне отец неделю сроку. Забьет он меня, насмерть забьет, если не пойду за Алешку. – Она помолчала и с прежней решимостью выпалила: – За того я пойду, кого люблю…

Роман опять было рванулся к ней, но она прикрикнула:

– Ладно, не лезь… Разве ты не видишь, что я за тебя замуж навяливаюсь?.. Ну, что же ты остолбенел? Пошли…

– Пойдем, пойдем, – поспешно вскочил на ноги Роман. Но она уловила в его голосе нерешительность и тревогу. Переступив с ноги на ногу, с укором бросила:

– Не шибко ты что-то обрадовался!

– С чего ты это взяла? Рад я, только отец мой ничего не знает. Как бы он не попер меня, – откровенно пояснил он свои заботы. Дашутка сразу побледнела и отшатнулась от него. Опомнившись, она сказала:

– Ладно… Пошутила я. Я и не собиралась идти за тебя.

Он снова схватил ее за руки.

– Пойдем! Не выгонит отец… Я уговорю его.

– Не надо, – вырвалась Дашутка. – Ничего не надо. Домой я пойду, – и она бросилась бежать. Он догнал ее, не решаясь притронуться к ней, спросил:

– Ты рассердилась?

– Нет, с чего ты взял?

– Тогда постой.

– Нет, спать хочу.

– Дашутка!.. Не обманывай. Сердишься, по глазам вижу.

– Вот еще… Раз сказала, значит, нет.

Но слова ее не успокоили Романа. Поспевая за ней и не зная, как удержать ее, он говорил:

– Ты, может, думаешь, не люба ты мне, раз сказал, чего не следует. Да это я просто по дурности своей бухнул.

– По дурности? – язвительно перебила его Дашутка, но он не заметил насмешки, всецело погруженный в раздумье о том, как успокоить ее. Так они дошли до ворот козулинского дома. Он надеялся, что здесь они остановятся постоять, но Дашутка бросила на ходу:

– Прощай, – и пошла в ограду.

– Дашутка! – умоляюще крикнул Роман. – Подожди минутку!

Она остановилась.

– Ну?

– Скажи, ты не пойдешь за Алешку?

– Подумаю.

– Подумаешь? – протянул он с обидой. – Ведь мне только отцу сказать, предупредить его, я завтра же за тобой приду. Будешь ждать?

– Сам должен догадаться! – бросила она и побежала к крыльцу.

Роман решил, что она не сказала ему прямо о своем согласии выйти за него только из-за пустой обиды. Поэтому, хотя еще и гнездилась в сердце смутная тревога, посеянная разительной переменой к нему Дашутки, он надеялся на лучшее. Но он не додумал всего. Не понял он, что нанес ей обиду, которую не прощают. Она надеялась, идя к нему мириться, что стоит ей только заикнуться о согласии выйти за него, как дальше все пойдет ровно и гладко.

Вот почему все время, пока провожал он ее до дому, ей было совестно за свой порыв. С презрением думала она о Романе: «Отца испугался, а туда же: люблю да люблю». Все время она порывалась сказать об этом ему, но так не сказала.