ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
МОРСКИЕ ПАЛЬЦЫ ЮМИРА

– И Терсоно справился с заданием?

– Более чем справился, несмотря на все протесты и опасения, что его разорвет на части. Но он, конечно, не мог настолько уронить свой престиж и потому преспокойненько занялся делом.

– И было действительно возможно высвободить машину из дерева?

– Конечно, хотя и потребовалось немало времени и сил. Каша была полнейшая, сорвало главный парус, сломало мачту и снесло полдерева.

– А как циллеровская трубочка?

– Перекушена надвое. Но Хаб починил ее специально для него.

– А! А я-то уже надеялся преподнести ему подарок!

– Не думаю, что он принял бы его, находясь в том состоянии, Квил. Особенно, если этот подарок был бы трубкой, которую он обычно не вынимает изо рта.

– Вы хотите сказать, он думает, что я могу отравить его?

– Может, и думает.

– Ясно. Так мне пора?

– Пора.

– И как далеко мне придется топать?

– Три-четыре километра, – Кэйб посмотрел на солнце. – Мы как раз успеем туда к завтраку.

Кэйб и Квилан шли по горному хребту полуострова Вильстер, что недалеко от Фзана… Справа, в тридцати метрах ниже, о скалы бился океан Фзан, а на горизонте маячили разбросанные то тут, то там острова. Несколько ближе к берегу пробивали себе путь в волнах несколько парусных лодок и большое грузовое судно.

С моря дул теплый ветер, который путался в полах пальто Кэйба и вздувал рясу за спиной Квилана. Они шли друг за другом по узкой тропе, заросшей высокой травой. Слева хребет спускался в глубокую долину, заканчивавшуюся лесом. Впереди виднелись горы, в которые вливался хребет. Дорогу они выбрали самую короткую и красивую, но опасную.

Квилан повернулся и посмотрел на волны, лижущие камни где-то далеко внизу. Оттуда крепко пахло рассолом.

– Снова вспоминаешь, Квил?

– Да.

– Ты очень близко к краю. Смотри, не упади.

– Смотрю…

Снег падал на внутренний двор монастыря Кадерцит, лениво летя с тихого серого неба. Квилан оставил тепло очага, предпочитая прогуляться в одиночестве и тишине, в то время как все прочие здешние обитатели остались за высокими каменными стенами. Там было тепло, горел огромный камин в трапезной, и не было видно, как снег нежно покрывает грубые плиты двора. Он зашел на галерею, поставил корзину с дровами в ряд таких же корзин и вдохнул крепкий и острый на морозе запах дерева.

Этот запах мгновенно напомнил ему время, когда они сидели в охотничьей избушке-засаде в Лустрайанских горах. Топор тогда затупился, и Квилан точил его на камне, надеясь поразить любимую своим уменьем. Однако когда, решив продемонстрировать его остроту, он метнул его в первое попавшееся на глаза дерево, то промахнулся, и топор улетел в глубокий снег. Как она смеялась тогда, как целовала его, словно в награду за пропавший топор!

Они ночевали под грудой мха, и Квилан отчетливо помнил то холодное утро, когда костер горел, не согревался, а лишь наполняя избушку удушливым дымом, и приходилось заниматься любовью, чтобы согреться. Он нежно покусывал шерсть у нее на затылке, стараясь двигаться как можно более плавно и не отводя глаз от облачка пара, выходившего у нее изо рта; этот маленький клубочек пара становился розовым в лучах поднимавшегося солнца и плыл через всю избушку к окну, где замерзал, припав к стеклу, и создавая сказочный неповторимый узор, маленький хаос серебряных линий.

Квилан вздрогнул и отер непрошеные холодные слезы.

Посередине двора стоял кто-то и, не отрываясь, смотрел на него.

Это была женщина, одетая в плащ, наполовину открывавший армейскую форму. Снег падал между ними, завиваясь в причудливые спирали. Квилан прикрыл глаза. Всего на мгновение… Но потом встряхнул головой, вытер о рясу руки и твердо шагнул навстречу, откинув капюшон скорбящего перед ним.

И только сделав несколько шагов, он вдруг осознал, что не видел женщину во плоти и крови вот уже целых полгода.

Стоявшая совсем не походила на Уороси; она была выше, с более темной шерстью, а глаза смотрели серьезней и казались уже. К тому же, она была старше его лет на десять. Кокарда на ее фуражке свидетельствовала о звании полковника.

– Чем могу служить, мадам? – спросил он.

– Всем, майор Квилан, чем можете, – сухо ответила она… Фронайпель принес им по кубку глинтвейна. Его келья, которая была лишь раза в два больше кельи Квилана, вся оказалась заваленной бумагами, книгами и свитками, хранящими тайны священного писания. Втроем они едва разместились здесь.

Полковник Гайалайн согрела руки о кубок, сняла фуражку и перебросила плащ через спинку стула. Они обменялись несколькими дежурными фразами по поводу ее путешествий по старой горной дороге и об участии ее в войне по ведомству космической артиллерии.

Фронайпель уютно устроился в старом кресле, – новое он, разумеется, отдал полковнику – и сказал:

– Это я пригласил сюда полковника Гайалайн. Ей известна твоя история, и, я надеюсь, она может предложить тебе нечто достойное.

– Да, майор. Есть нечто, в чем Вы можете нам помочь, – подтвердила женщина, впервые улыбаясь и словно признавая тем самым, что не зря проделала весь этот долгий и опасный путь.

Квилан растерянно посмотрел на улыбавшегося Фронайпеля.

– Кого нынче считают «нами», полковник? – уточнил он. – Армию?

– Не совсем, – нахмурилась женщина. – Армия тоже имеет к этому отношение, но дело не подчиняется военному ведомству напрямую. Это, скорее, будет дело, похожее на то, что вы с женой выполняли на Аорме, хотя, конечно, более высокой секретности и важности. Под словом «мы» я имела в виду челгрианцев вообще, и в особенности тех, чьи души находятся в чистилище.

– И что мне предстоит сделать? – выпрямился на своем табурете Квилан.

– Пока я не могу рассказать вам этого во всех подробностях. И здесь я лишь для того, чтобы узнать, согласны ли вы на исполнение такой секретной миссии или нет.

– Но я даже не знаю, в чем она заключается…

– Майор Квилан! – Женщина сделала маленький глоток из дымящегося кубка, кивнула старику в знак одобрения и поставила кубок обратно на стол. – Я скажу вам сейчас все, что могу, – она поудобней устроилась в кресле. – Дело, которое мы хотели бы поручить вам, действительно очень и очень важное. Это все, что я знаю. Почти все. Да, конечно, я знаю чуть больше, но не имею разрешения рассказывать об этом вам. Вам предстоит пройти долгие тренировки, какие – я также не имею права сказать. Подробнее вам все будет сообщено лицами, находящимися на самой верхушке нашего общества. – Она перевела дыхание. – Я располагаю столь малыми подробностями потому… потому что это смертельно опасная миссия, майор. – И она посмотрела ему в глаза долгим взглядом.

Квилан уже давно позабыл сладкое наслаждение смотреть в глаза женщине; наслаждение, даже если перед ним сидела не Уороси, но чувство радости смешивалось в нем теперь с ощущением горя, потери и чувством вины. Он печально и кротко улыбнулся:

– В таком случае, полковник, я решительно согласен…

– Квил?

– Что? – Он обернулся туше хомомдану, глядя на его высокое треугольное тело.

– С вами все в порядке? Вы как-то странно остановились вдруг. Что-то увидели?

– Нет, ничего. Я в полном порядке. Просто… Нет, все хорошо. Пойдем дальше. Я голоден.

И они пошли…

– Я просто вспомнил. Мадам полковник сказала тогда, что это смертельно опасная миссия.

– Да-да, и это именно так.

– Но ведь все возвращаются.

– Только не мы. Это они приготовили для нас. На это мы оба согласились. И это так и будет.

– Значит, ты тоже все знаешь?

– Поэтому они хранили тебя в субстрате?

– Ну да. Я не мог ждать следующего…

Квилан вышел на середину тропы и посмотрел на город: белые башни и белые шпили лежали в долине, как в колыбели, и были окружены лесом и меловыми горами; залив отделялся от моря тонкой песчаной косой. Волны с белой пеной ластились к берегу. Скоро к нему присоединился хомомдан, став внушительно рядом и практически закрыв весь вид. В воздухе запахло дождем…

На следующий день полковник оставила свою лошадь вместе с формой в монастырской конюшне и переоделась в жилет и леггинсы Врученных; он же должен был изображать ремесленника и потому надел брюки и фартук. Сверху оба набросили серые зимние плащи. Квилан попрощался лишь с Фронайпелем.

Они подождали, пока все разойдутся по делам, и только тогда вышли по нижней тропе прямо в падающий снегопад. Где-то далеко, под голыми деревьями, еще были видны собиратели хвороста. Их песня доносилась сквозь снежную пелену, словно голоса призраков. Через полчаса переодетые майор и полковник попали в тучу, где серый плащ полковника практически стал невидим, а вскоре гулко забарабанил дождь, и они спустились в низину, заросшую гниющими деревьями с черными листьями. Там они свернули и пошли по узкой тропе вдоль реки, где-то позади шумел водопад.

Дождь скоро стал редеть и наконец совсем прекратился.

На пути им встретился отряд охотников из касты загонщиков, которые предложили обоим помочь со спуском, но они вежливо отказались. И грузовик, доверху наполненный тушами животных, начал свой медленный спуск. Колея вслед за ним была густо закапана кровью.

Наконец, у подножья Серых Гор, уже ближе к закату, они вышли на шоссе, по которому широким потоком мчались машины, трейлеры и автобусы. У обочины их ждала машина, и молодой человек, чувствовавший себя явно неуверенно в гражданской одежде, распахнул дверцы, не забыв все же отдать честь полковнику. В машине оказалось тепло и сухо; оба, наконец, сняли плащи. Машина сразу же вывернула на шоссе и рванула в сторону далеких равнин.

Женщина натянула форму, оказавшуюся в чемодане на заднем сиденье, прикрыла глаза и предоставила Квилана его собственным мыслям. Он бездумно смотрел на дорогу; в темноте то тут, то там мелькали огни: это были окраины города Урбента. Там уже вовсю шли восстановительные работы, и город выглядел гораздо лучше, чем тогда, когда Квилан видел его в последний раз.

Через час оба путника оказались уже в аэропорту, где их ждал черный лайнер класса «суборбита». Квилан уже хотел вылезти и тронуть полковника за руку, дабы предупредить, что они приехали, но Гайалайн сама открыла глаза, сняла наушники и кивнула в сторону лайнера, как бы говоря: «Вот и прибыли».

Квилана вдавило в кресло, как всегда бывает при взлете, но он не отрывал глаз от иллюминатора, глядя, как проплывают мимо огни прибрежных городов Шерджейма, острова Деллюна и на крошечные искорки океанских судов. Звезды на небе засветились ярче из-за разреженности среды и приблизились в близкой к полному вакууму тишине полета почти прямо к его лицу.

Лайнер вошел в атмосферу с натужным ревом, вспыхнули посадочные огни, и вот мягкий толчок приземления и короткий пробег до полной остановки. Их принял частный аэродром, откуда обоих немедленно увезла другая военная машина.

Потом они пересели в открытый геликоптер, и до ноздрей Квилана донесся крепкий запах моря. Они летели в темноте под проливным дождем до тех пор, пока не приземлились, наконец, в огромном круглом дворе. Квилана отвели в небольшую, но уютную комнату, где он немедленно заснул мертвым сном.

Наутро, проснувшись как будто от каких-то звуков, напоминавших отдаленные раскаты грома и отдаленное щебетанье птиц, он раскрыл ставни и увидел внизу перед собой зеленовато-синее море с пенными волнами, набегавшими на берег примерно в пятидесяти метрах от него. Сам же он, видимо, находился в башне, поскольку до земли было никак не меньше ста метров. Линия береговых скал терялась вдали, а неподалеку от берега раскинулся каменистый уродливый остров. В рассветных лучах носились тучи морских птиц, белых, словно ожившая морская пена.

Квилан узнал это место. Он много раз видел его в книгах и на экранах компьютеров.

Так называемые «морские пальцы» Юмира были частью горной системы страны, одними из тех далеких островов, что составляли непроходимых кряжей к востоку от Мейорана. Скалы тут уходили в океанские воды на сто, а то и на двести метров в глубину, и семнадцать утесов – уже давно торчали, как пальцы утопающих и в последний раз взывающих о помощи.

Местные легенды действительно говорили о том, что это руки двух влюбленных, которые предпочли утопиться, но не соединить свои жизни с нелюбимыми, навязанными им обществом и семьями, по старозаветным законам.

Поскольку скалы действительно были похожи на пальцы, то самая маленькая из них, высотой всего метров сорок, называлась Мизинцем. Остальные имели высоту от ста до двухсот метров; все они были почти округлыми внизу, поскольку море и ветер ни на секунду не прекращали свою работу, облизывая их базальтовые основания.

Строительство здесь началось около четырех тысяч лет назад, когда эти земли принадлежали семье, построившей небольшой каменный замок на одной из здешних скал, а затем соединили его с берегом деревянным мостом. По мере того, как росла власть этого семейства, рос и замок, до тех пор, пока одной скалы стало мало, и строительство захватило остальные «пальцы».

В результате была создана мощная крепость, ощетинившаяся башнями и бастионами, соединенными между собой системой мостов, сначала деревянных, позже каменных, а еще позднее железных или стальных. Крепость стала правительственным центром, местом паломничества и некоей школой. Столетие за столетием каждая скала, за исключением Мизинца, застраивалась все больше, и на защиту крепости стало привлекаться различное оружие, начиная с тяжелых корабельных пушек и кончая воздушными катерами. В конце концов крепость превратилась в город и захватила часть территории уже и за горами.

В течение последней Унификационной войны пятнадцать столетий назад ее постигла судьба всех небольших городов – она подверглась атомной бомбардировке, полностью уничтожившей одну из скал и очень испортившей остальные. Кроме того, после бомбежек остался кратер в виде гигантской восьмерки.

Город заново не отстроили. Скалы, отрезанные от материка двойным кратером, на века превратились в дореликтовые заповедники, посещаемые лишь сумасшедшими туристами-экстремалами и оставшиеся домом лишь для нескольких колоний термитов и миллионов морских птиц. На двух скалах во время религиозного подъема разместился монастырь, а потом министерство контрразведки устроило там учебную базу, для чего военному ведомству пришлось-таки восстановить почти всю крепость, за исключением мостов на материк.

Теперь этой крепости суждено было стать его домом.

Квилан облокотился на подоконник и всмотрелся в полосу прибоя, омывающего основание Среднего Пальца Мужчины, в трехстах метрах внизу.

Отсюда движение воды казалось медленным и тягучим, словно волны, пройдя столь долгий путь из глубин породившего их океана, уже устали и выдохлись.

Он пробыл там два лунных месяца, тренируясь почти без отдыха. По-прежнему суть его задания оставалась ему совершенно непонятной, если не считать ее конечного результата – собственной смерти. Но Квилан не знал даже, действительно ли его допустят к выполнению этого задания, поскольку претендентов на эту сомнительную честь оказалось много. Он уже согласился с тем, что, если ему не повезет и его не выберут, то просто вернется в монастырь и передаст свой мозг с его уменьями и знаниями другому монаху. На половине его тренировок присутствовала полковник Гайалайн, но только в качестве наблюдателя. Непосредственным инструктором во всех упражнениях и заданиях был здоровый, весь в шрамах челгрианец по имени Хулом. Он явно служил или продолжал служить в армии, но почему-то не имел звания. Другой наставник по имени Чулфир, оказался хрупким стариком с седой шерстью; его возраст, казалось, ему самому уже давно неведом.

Появлялось и несколько армейских специалистов, которых он видел каждые несколько дней, лбы этих вояк неизменно оказывались закрытыми зелеными повязками, соответствующими их званию. Вели они себя фамильярно и передвигались по скалам, исключительно с помощью отточенных когтей.

Квилану выходить со своей скалы не разрешалось. Он имел сильное подозрение, что на других скалах как раз находятся в том же положении его коллеги-соперники.

Подняв руку, Квилан долго рассматривал свои неподрезанные когти и накачанные, как сталь, мускулы. Никогда еще он не чувствовал себя в столь хорошей физической форме, но продолжал недоумевать по поводу того, действительно ли она необходима для той странной миссии, задуманной армейским ведомством – или еще неизвестно кем, – которую ему почти уже предложили.

Плац-парад был устроен высоко на скале со стороны моря и продувался ветрами со всех сторон, хотя сверху и был прикрыт тентом, сделанным из того же материала, из которого в старину шили паруса. Здесь его учили фехтовать, боксировать, пользоваться защитным вооружением и лазерными винтовками. Ему преподавались все виды борьбы с ножами, с применением когтей и зубов. Рукопашный бой с противником не из числа своей породы также имел много трудностей и своеобразных приемов.

Однажды прилетела бригада медиков и увела Квилана в просторный, но практически пустой госпиталь, находившийся в подвалах под скалами. Они снабдили его только хранителем душ, а он предполагал, что его начинят вообще всем, чем угодно, поскольку не раз слышал рассказы о том, что имплантируют людям, выполняющим всякие секретные миссии: соединенные с мозгом коммуникационные кольца, антидотовые гланды, продуцирующие яд капсулы, биологическую самозащиту и тому подобное. Однако ничего такого ему не досталось, и Квилан недоумевал, почему.

Вероятно, миссия требовала полной естественности и отъединенности от мира. И об этом он тоже много думал.

Но не все его тренировки сводились к боевым искусствам; почти на полдня он снова превращался в студента и внимал лекциям старого Чулфира.

Старик преподавал ему челгрианскую историю, религиозную философию, новую историю галактики и многие другие подобные вещи.

Квилан узнал очень многое, о чем никогда даже и не подозревал. Он понял, как работает хранитель душ и на что похожи чистилище и небеса. Он узнал о существовании множества ересей, сектантских ловушек и о том, как их преодолевать. Правда, войти в контакт хотя бы с одним из ушедших ему не дали, но он и без этого понял все о том, что происходит после жизни, словно уже сам побывал там. И порой, уже почти не сомневаясь в том, что Уороси никогда не воплотится ни на этом, в этой, ни даже в той жизни на том свете, он думал, что они выбрали его специально, чтобы мучить, что все это – изысканная и жестокая пытка – вонзать острый «нож потери» Уороси в его плоть и там беспрестанно с наслаждением его поворачивать.

Он узнал все, что возможно, о Кастовой войне и о роли Цивилизации в тех изменениях, что привели к ней.

Он изучил личности всех тех, кто действовал за кулисами войны, и даже прослушал несколько произведений Махрая Циллера, которые привели его в странное состояние боли и гнева. В его мозгу рождались сотни подозрений и всевозможные сценарии развития событий, но он предпочитал хранить их про себя.

Квилан все еще продолжал мечтать об Уороси. Одной из самых его любимых грез была их свадьба здесь, на скалах. И шляпы с гостей сдувал уже не ласковый ветерок, а мощный шквал с моря. Он ловил ее, несомую порывом ветра к парапету, и сжимал в немыслимых объятиях, а ее флер д'оранж так и улетал в кипевшие волны. Он собирался уже броситься за ним, но в этот момент всегда вдруг осознавал, что Уороси нет и не может быть, что она мертва, и скоро и он уйдет из этой жизни вслед за ней. И тогда он улыбался волнам и приходил в себя, а его подушка становилась соленой и влажной, как море.

Однажды утром он шел по плацу под хлопанье белой парусины, направляясь на первый урок Чулфира, и неожиданно увидел впереди небольшую группу людей. Полковник Гайалайн, Чулфир и Хулом стояли вокруг фигуры в черно-белых одеждах.

Было и еще пятеро, трое слева и два справа, – все мужчины, одетые, как чиновники. Стоявший в центре был невысок, стар на вид, и Квилан пришел в некоторое замешательство, обнаружив, что старик одет в черно-белую полосатую робу Оценивающих, тех, кто был связующим звеном между этим и тем миром. Шерсть его лоснилась, будто смазанная маслом.

Квилан собирался поприветствовать полковника, но при его приближении все расступились, и он невольно оказался лицом к лицу с Оценивающим.

– Ваша честь, – Квилан склонился как можно ниже.

– Майор Квилан, – тихим приятным голосом ответил ему старик и протянул руку, но Квилан вдруг увидел, что старик уже не перед ним, а справа. Он повернул голову и в тот же момент увидел его слева, а потом старик и вовсе исчез, оставив после себя лишь слабую тень. Все это подсказало Квилану, что сейчас он будет атакован. Он не понимал, но чувствовал, что слабый старик исчез неспроста, и постарался сохранить дистанцию с тем, что грозило насилием.

Квилан мгновенно встал в классическую стойку, вытянув среднюю конечность. К нему подскочил один из чиновников, из-под рубашки которого были видны мускулистые руки, правда, с когтями, выпущенными всего наполовину. Глаза с лица его, заросшего белой шерстью, глядели с бешенством. Но мягкий взгляд старика остановил его, и чиновник склонился в почтительном поклоне.

Квилан остался в стойке, незаметно поводя глазами то влево, то вправо, однако не теряя из виду светлошерстного чиновника. Но ощущение угрозы вдруг исчезло.

На какие-то мгновения повисла тишина, нарушаемая лишь криками чаек и глухим рокотом волн, потом Оценивающий взмахнул рукой, и группа встала так, как увидел ее Квилан с самого начала.

– Майор Квилан, – снова обратился к нему старик. – Встаньте, пожалуйста, как следует. – Он еще раз протянул руку. – Больше не будет никаких сюрпризов, по крайней мере, сегодня. Даю вам слово.

Квилан пожал протянутую руку и немного расслабился. К нему подошла полковник, выглядевшая, как показалось Квилану, вполне довольной.

– Это Висквил, майор.

– К вашим услугам, сэр. – Старик освободил его руку.

– А это Ивайрл, – пояснил Висквил, показывая на светлошерстного слева. Верзила улыбнулся и кивнул. – Надеюсь, вы поняли, майор, что прошли сейчас два испытания, а не одно?

– Да, сэр. Или одно и то же дважды, сэр.

Висквил широко улыбнулся, обнажив мелкие острые зубы:

– Вам не стоит обращаться ко мне «сэр», майор, хотя я и действительно что-то вроде этого. – Он обернулся к его учителям: – Неплохо, неплохо. А теперь, майор, пойдемте, поговорим.

– Нам говорили, что совершать подобные ошибки им несвойственно. Нам говорили, что такой интерес к нашим делам должен настораживать. Нам говорили, что они нас уважают. Нам говорили, что все это болезни развития и просто эволюция галактики, звезд, планет и существ на определенном уровне развития технологий. Нам говорили, что случившееся – всего лишь неудача, но с нее можно получить дивиденды. Нам говорили, что они честные люди, которые хотят только помочь нам и теперь чувствуют себя в огромном долгу перед нами. Нам говорили, что от их вины мы получим гораздо больше выгоды, чем от их простого попечительства. – Висквил тонко улыбнулся. – Но это все ничего не значит.

Они сидели вдвоем в маленькой комнате башни, выходившей окнами на море, которое шумело в полутораста метрах под ними. Было видно только море да небо, и теплый воздух продувал круглую комнату с востока на запад, оставляя запах рассола.

Они сидели на полу на травяных матах.

– А значение имеет только то, что решил бог. Наступила пауза, и Квилан почему-то решил, что надо ее заполнить:

– А что это?

От шерсти старика пахло изысканными духами. Он встал и подошел к открытому окну:

– Это составляющая нашей веры вот уже двадцать семь столетий, – осторожно начал он. – То, что души ушедших из этого мира целый год находятся в чистилище, прежде чем разделить славу на небе. И то, что небеса стали реальными, не изменило ничего, как не изменило ничего и принятие нашей религией еще множества других доктрин. – Он быстро оглянулся на Квилана и снова стал смотреть на воду.

– То, что я открою вам, знают очень и очень немногие, майор Квилан. И так должно оставаться и впредь. Понятно, о чем я говорю?

– Да, ваша честь.

– Этого не знает ни полковник Гайалайн, ни ваши наставники.

– Понимаю, ваша честь.

– Почему вы хотите умереть, Квилан? – вдруг резко обернувшись, потребовал от него Висквил.

– Я просто не хочу жить, ваша честь. Я не хочу быть.

– Вы хотите умереть, потому что умерла ваша жена, и вы скорбите о ней. Это так?

– Это больше, чем скорбь, ваша честь. Ее смерть лишила смысла мое существование вообще.

– Неужели жизни ваших родственников и общество совсем ничего для вас не значат в наше трудное время нужды и восстановления?

– Не совсем ничего, ваша честь. Но и не достаточно. Я бы хотел чувствовать по-другому – но не могу. Я все знаю, все понимаю, но… я не жилец на этом свете.

– Но она была всего лишь женщиной, майор, обыкновенная личность и ничего больше. Что делает ее столь дорогой для вас, что вы презираете все нужды всех живых, для которых еще можно что-то сделать?

– Ничего, ваша честь. Не…

– Вот именно. Это не ее память, это ваша. Это не за ее уникальность вы цепляетесь, а за свою. Вы романтик, майор. Вы находите романтичной идею трагической смерти, вы находите романтичной идею соединения с ней, даже прекрасно понимая, что смерть ведет именно к забвению ее. – Старик направился к двери, словно собрался уходить. – Я ненавижу романтиков, Квилан. Они и себя-то толком не понимают, не то что… но гораздо хуже другое – они и не хотят себя понимать, решительно, как и никого другого, – потому что думают, что найдут разгадку вне жизни. Они дураки, майор. И вы тоже дурак. И ваша жена, кажется, тоже принадлежала к тому же сорту. – Он перевел дыхание. – Вероятно, вы оба были романтическими дураками. Дураками, осужденными на жизнь и горькое разочарование с того момента, как обнаружили, что ваш драгоценный романтизм первых лет супружества испарился, и вы остались лицом к лицу не только с собственной неадекватностью, но и с неадекватностью и вашей жены. Вам-то повезло, что она умерла – не повезло ей, что на ее месте не оказались вы.

Квилан молча смотрел на Висквила; тот дышал несколько чаще и глубже привычного, но, видимо, прекрасно контролировал себя и свои эмоции. Конечно, как Оценивающий он мог быть возрожден или реинкарнирован таким образом, каким и когда захочет. Это, тем не менее, не застраховывало его физического тела и от того, чтобы однажды оказаться вышвырнутым в окно или быть задушенным еще до тех пор, как Ивайрл или кто-нибудь другой успеют что-либо сделать.

– Ваша честь, – тихо сказал Квилан. – Вы слышите, ваша честь. Я думал обо всем этом и через все это прошел в своих мыслях. Я уже обвинял себя во всех грехах, о которых вы теперь говорите, и даже в менее парламентских выражениях, нежели вы. Вы застали меня в конце того процесса, который желали бы возбудить во мне.

– Неплохо, неплохо, – сказал Висквил. – В таком случае, говорите более откровенно и подробно.

– Я не собираюсь применять насилие к тому, кто, хотя никогда и не знал ее, назвал мою жену дурой. Я прекрасно знаю, что на самом деле она таковой не была, и с меня этого вполне достаточно. А вы, как мне кажется, просто хотите проверить, насколько быстро я впадаю в агрессивность.

– Не все так просто, майор, – ответил старик. – Не все испытания можно только либо пройти, либо не пройти.

– Я и не собираюсь проходить какие-то там испытания, я только пытаюсь быть вполне откровенным. Вероятно, ваши тесты и в самом деле хороши. И если это действительно так, и я, даже приложив все усилия, провалюсь и преуспеет кто-нибудь другой, в таком случае будет лучше, если я сразу же скажу вам все, что я думаю, а не то, что я чувствую.

– В этом спокойствии уже кроется слабость, майор. Возможно, эта миссия потребует больше агрессивности и жестокости, чем того самообладания, которое вы тут выказываете.

– Возможно, ваша честь.

Старик долго и откровенно рассматривал Квилана, после чего снова отвернулся к окну:

– Погибшие на войне не попадают на небеса, майор. Квилан даже не поверил своим и ушам и наклонил голову, чтобы убедиться в том, правильно ли он все расслышал:

– Ваша честь?

– Это была настоящая война, майор, а не обычный гражданский бунт, и не стихийное бедствие.

– Кастовая война? – тупо переспросил Квилан.

– Да, именно, Кастовая война. И бог открыл нам, что к ней приложимы все старые правила.

– Старые правила? – кажется, Квилан уже все понял.

– Они должны быть отомщены.

– Душу за душу?

Это напоминало варварские времена старых жестоких богов. Смерть каждого челгрианца непременно должна была быть уравновешена смертью врага. И до тех пор, пока такое равновесие не будет достигнуто, ни один павший в бою воин не попадет на небеса.

– Да. Но, с другой стороны, чем уж так хороша идея множества смертей? – спросил старик с холодной улыбкой. – Возможно, достаточно всего одной смерти? Одной, но очень значительной смерти. – Старик вновь отвернулся.

Квилан сидел молча и не шевелился до тех пор, пока старик не отошел наконец от окна и не присел рядом с ним.

– Одной смерти?

Старик посмотрел прямо в глаза майору:

– Одной. Но очень значительной смерти. От этого будет зависеть многое.

Старик опустил голову и начал насвистывать. Он насвистывал мелодию Махрая Циллера.