Орамен проснулся под звуки тысячи колоколов, храмовых труб, фабричных гудков, клаксонов и едва слышных восторженных криков. Война, вероятно, завершилась победой. Он обвел комнату взглядом — это был игральный и по совместительству публичный дом «Ботри» в квартале Штип. Рядом в простынях просматривались чьи-то очертания: девушка, чье имя он вот-вот должен был вспомнить.

Дроффо, новый конюший Орамена, который недавно женился и был решительно ему предан, предпочитал не замечать разгульную жизнь своего хозяина, проходившую в игральных и питейных заведениях. А к борделям он и близко не подходил. Новый слуга принца Негюст Пуибив, еще до того как покинул ферму, обещал своей матери, что никогда не будет платить за секс, и послушно исполнял это обязательство, правда, не взваливая на себя большего: он добивался кое-каких успехов, убеждая девушек с широкой душой оказать ему милость просто из доброты и сочувствия к тому, кто дал столь благонамеренное, пусть и безнадежно наивное обещание.

При дворе долгое отсутствие принца заметили и принялись обсуждать. Всего лишь прошлым утром за официальным поздним завтраком, который давала Харн, дама Аэлш в честь своего нового астролога (Орамен уже позабыл его имя), Орамен встретил Ренек: та шла под руку с Рамиль, миленькой девочкой, запомнившейся Орамену с прошлой вечеринки у Харн. Увидев принца, Ренек издевательски сказала:

— Да это же тот самый юноша! Постой-ка, Рамиль, я помню это хорошенькое лицо, хотя имя уже забылось — столько времени прошло. Как поживаете, мой господин? Меня зовут Ренек. А вас?

Орамен улыбнулся.

— Дорогие дамы, Ренек, Рамиль. Рад снова вас видеть. Неужели я был столь невнимателен?

Ренек фыркнула.

— Что и говорить. Бесконечно. Знаете, некоторые из ушедших на войну бывают при дворе чаще, чем вы, Орамен. Неужели мы настолько скучны, что вы нас избегаете?

— Вовсе нет. Напротив. Я обнаружил, что превратился в неописуемо пресного типа, и счел за благо устраниться от унылой повседневности в надежде, что по контрасту стану более интересным для вас при встрече.

Ренек еще обдумывала эту остроту, когда Рамиль лукаво улыбнулась Орамену, а затем обратилась к Ренек:

— Я думаю, принц находит, что другие дамы более отвечают его вкусу. Другие дамы в других местах.

— Находит? Вот сейчас? — спросила Ренек, напуская на себя невинный вид.

Орамен изобразил пустую улыбку.

— Возможно, нами пренебрегают, — предположила Рамиль.

Ренек подняла свой тонкий подбородок.

— Да-да. Видимо, для принца мы недостаточно хороши, — сказала она.

— Или слишком хороши, — задумчиво проговорила Рамиль.

— Как это может быть? — спросил Орамен, не придумав ничего лучшего.

— Так оно и есть, — согласилась Ренек, сильнее прижимая к себе руку товарки. — Я слышала, что некоторые ценят доступность больше добродетели.

— И язык, развязанный деньгами, а не движимый остроумием, — добавила Рамиль.

Орамен почувствовал, как вспыхнуло его лицо.

— А некоторые, — сказал он, — доверяют честной проститутке больше, чем самой добродетельной и воспитанной из женщин.

— Некоторые — да. Возможно, из врожденной развратности, — сказала Ренек, чьи глаза расширились при слове «проститутка». — Хотя может ли человек здравомыслящий и порядочный называть таких женщин «честными»?

— Ценности, как и многое другое, сильно страдают в такой компании, — изрекла Рамиль, тряхнув хорошенькой головкой. Ее густые длинные волосы взлетели светлой волной.

— Я хочу сказать, дамы, — изрек Орамен, — что шлюха принимает вознаграждение и после этого уже не ищет воздаяния. — На этот раз при слове «шлюха» Ренек и Рамиль вздрогнули. — Она питает любовь к деньгам и не скрывает ее. Это и есть честность. Но есть и такие, кто раздает милости якобы бескорыстно, но ждет больших щедрот от молодого человека с неплохим будущим.

Ренек посмотрела на принца так, будто он сошел с ума, и приоткрыла рот — видимо, собираясь что-то сказать. Рамиль же совершенно изменилась: чуть ли не гневная гримаса уступила место лукавому взгляду, а затем — едва заметной, понимающей улыбке.

— Идем, Ренек, — сказала она и потянула свою спутницу за руку. — Принц принял нас за кого-то другого, словно в лихорадке. Лучше отойти подальше, пока приступ не пройдет, чтобы самим не заразиться.

И обе разом отвернулись с надменным видом.

Орамен почти сразу же пожалел о своей грубости, но извиняться было уже поздно. Он весь день пребывал в расстроенных чувствах. С утренней почтой пришло письмо от матери из далекого Херетесура; она сообщала, что уже несколько месяцев как беременна от нового мужа, и доктора не советуют ей пускаться в долгий путь. Поэтому в ближайшее время она приехать не сможет. «Новый муж? — подумал Орамен. — Беременна? Несколько месяцев?» Он ничего не знал ни о том ни о другом. На письме стояла дата примерно месячной давности. Или оно шло с большими задержками, или лежало неотправленным.

Он почувствовал себя уязвленным и к тому же испытал укол ревности — им пренебрегли. Как отнестись к этим известиям? Может, лучше вообще не отвечать? Отчасти он хотел этого — пусть мать думает, что ему, может быть, ничего не известно, и чувствует себя ненужной, ведь именно такое чувство испытал он при чтении письма.

Пока он лежал, прислушиваясь к далеким звукам празднества, пытаясь разобраться в своих чувствах по случаю победы и недоумевая — где же полная и безграничная радость? — его слуга Негюст Пуибив вбежал в комнату и остановился в ногах кровати, переводя дыхание. Лузель, девушка, с которой Орамен провел ночь, просыпалась. Протерев глаза, она удивленно посмотрела на Пуибива — высокого, большеглазого, с торчащими зубами, еще не испорченного городскими привычками. Он был исполнен энтузиазма и доброжелательства и обладал редкой способностью выглядеть неуклюже даже во сне.

— Ваше высочество! — закричал он, но тут увидел Лузель, и щеки его зарделись. — Прошу прощения у вас и молодой дамы! — Он глотнул воздуха. — Ваше высочество, еще раз прошу прощения, но война закончилась, ваше высочество, и мы одержали победу! Только что поступили известия! Тил Лоэсп, великий Уэрребер, они — все сарлы — торжествуют победу! Какой великий день! Извините, что помешал вам, ваше высочество! Я ухожу!

— Постой, Негюст, — сказал Орамен, когда парень (на год старше его, но нередко казавшийся моложе) повернулся и хотел было уйти, зацепившись при этом ногой за ногу; он споткнулся еще раз, когда обернулся после слов принца, но удержал равновесие и встал по стойке «смирно», уставившись мигающими глазами на Орамена. Тот спросил: — Есть еще подробности, Негюст?

— Я узнал эту великую новость от однорукого парламентского сержанта, которому было поручено орать во все горло, ваше высочество. На нем еще была шапка такая — треуголка. Дама из питейного заведения на другой стороне улицы чуть не упала в обморок и пожелала своим сыновьям безопасного и скорейшего возвращения, ваше высочество!

Орамен подавил смешок.

— Я хотел сказать, подробности самого сообщения.

— Ничего больше, ваше высочество! Только то, что мы взяли верх, столица делдейнов взята, их король покончил с собой, а наши храбрые ребята торжествуют победу! А тил Лоэсп и непобедимый Уэрребер живы и здоровы! Потери невелики. Да, совсем забыл: столица делдейнов будет переименована в Град Хауска! — Негюст засиял от удовольствия. — Вот ведь здорово. Правда, ваше высочество?

— И в самом деле, здорово. — Орамен, улыбаясь, откинулся на подушку. Слушая восторженную болтовню Негюста, он почувствовал, как улучшается его настроение и постепенно становится таким, каким и должно было быть изначально. — Спасибо, Негюст, — сказал он парню. — Можешь идти.

— Я рад, ваше высочество! — сказал Негюст.

Он еще не изобрел подходящую для таких случаев гладкую фразу. Развернувшись и на сей раз не потеряв равновесия, слуга успешно нашел дверь и закрыл ее за собой. Но через мгновение он ворвался назад.

— Вот еще, ваше высочество! — воскликнул он. — Телеграфное послание, ваше высочество! Только что доставлено.

Он вытащил запечатанный конверт из своего фартука, протянул Орамену и удалился.

Лузель зевнула.

— Так, значит, все закончилось? — спросила она.

Принц сломал печать, вскрыл конверт, бросив взгляд на девушку, и задумчиво кивнул.

— Да, похоже на то. — Он улыбнулся девушке и стал читать послание, потом развернулся и сел на край кровати, спустив ноги на пол. — Пожалуй, мне нужно во дворец.

Лузель потянулась к Орамену, отбросила с лица длинные черные волосы в кудряшках, сильно спутанные, и посмотрела на него с обиженным видом.

— Так сразу, принц?

Телеграмма сообщала, что у него появился единоутробный брат. Отправила ее не сама Аклин, а первая фрейлина. Роды были долгими и трудными, — и неудивительно, подчеркивалось в телеграмме, учитывая зрелый возраст дамы Блиск, — но теперь ребенок и мать понемногу поправлялись. Больше ничего.

— Да, сразу, — сказал Орамен, сбрасывая с плеча руку девушки.

Зной вокруг Хьенг-жара становился невыносимым. Два солнца — гелиодинамики Клиссенс и Натерли — стояли высоко в небе и тщились выжать из людей последние капельки пота. Скоро земля в этой сверхвлажной среде погрузится (если не врут звездочеты и предсказатели погоды) едва ли не в полную темноту на почти пятьдесят коротких дней, и резко наступит зима, сковав льдом реку и Водопад.

Тил Лоэсп, моргая, чтобы пот не попал в глаза, окинул взглядом Хьенг-жар — громадный, ступенчатый, падающий вниз множеством струй. Он спрашивал себя, можно ли усмирить эту колоссальную бурлящую энергию и эту невыносимую жару, быстро успокоить все и охладить только за счет отсутствия подвижных звезд. И все же ученые утверждали, что это произойдет, в связи с чем пребывали в небывалом возбуждении; судя по архивным данным, такое уже случалось в прошлом, значит, так будет и теперь. Тил Лоэсп отер лоб. Ужасная жара. Он был бы рад оказаться под водой.

Рассель, делдейнская столица, пал почти без сопротивления. После нудных возражений Уэрребера и других крупных военачальников — и сообщений о необъяснимой робости младших офицеров, когда речь шла о казни захваченных делдейнов, — тил Лоэсп отозвал всеобщий приказ, касающийся пленных и разграбления вражеских городов.

Задним умом он полагал, что следовало бы сильнее поднажать на Хауска для большей демонизации делдейнов. Часк в этом смысле был исполнен энтузиазма, и они вместе старались убедить короля, что моральный дух солдат и населения повысится, если внушить им нерассуждающую ненависть к делдейнам. Но король, как часто случалось, проявил чрезмерную осторожность. Хауск проводил различие между народом, с одной стороны, и верховными властями и коррумпированной знатью — с другой, и даже допускал, что делдейны — противник, которого следует уважать. В любом случае после победы ему пришлось бы править делдейнами, а справедливая ненависть населения к оккупантам и убийцам делает невозможным мирное, плодотворное правление. Если говорить о данном практическом вопросе, Хауск видел в убийствах бесполезный и даже вредный метод сдерживания. Страх длится неделю, гнев — год, а ненависть — всю жизнь, полагал он. Однако этот страх можно подпитывать каждый день, возразил тил Лоэсп. Но его довод отвергли.

«Лучше уж уважение через недовольство, чем подчинение из страха», — сказал Хауск, похлопав его по плечу, после обсуждения, которое закрыло этот вопрос. Тил Лоэсп отложил свой ответ на потом.

После смерти Хауска у него не было достаточно времени, чтобы изобразить делдейнов ненавистными, отвратительными существами, достойными лишь страха и презрения, как предполагалось сделать с самого начала. Правда, он и теперь старался запустить этот процесс.

Так или иначе, выбора не оставалось — тил Лоэсп был вынужден смягчить непримиримую жестокость своих первых указов насчет пленных и городов. Он утешался той мыслью, что хороший командир всегда готов изменить тактику и стратегию в зависимости от обстоятельств, если только каждый шаг на этом пути ведет к конечной цели.

Он, однако, считал, что сумел повернуть ситуацию к своей выгоде, распустив слух, будто новоявленная терпимость — это дар регента солдатам Восьмого и народу Девятого, что его снисходительность и милосердие оттеняют жестокость Хауска, который на смертном одре требовал отомстить за себя.

Савидиус Савид, Чрезвычайный странствующий посол октов среди полезных аборигенов, смотрел, как человек по имени тил Лоэсп проплыл, а потом был отведен в приготовленное ему место в приемной камере лифта.

Этот лифт принадлежал к редкому классу — он мог летать в воздухе, передвигаться в воде, а кроме того, совершать обычные вертикальные рейсы в вакууме башен. Лифт базировался в сравнительно неглубоких водах главного рукава Сульпитина, в двух километрах над обрывом водопада Хьенг-жар. Человека по имени тил Лоэсп доставили в кабину на маленькой субмарине. На нем был воздушный скафандр, и он явно чувствовал себя неловко. Через приемную камеру, от того места, где плавал Савид, гуманоида перенесли в консольное кресло и показали, как, используя плавучесть, закрепиться плечевыми скобами. После этого охранник-окт удалился. Савид сформировал между собой и человеком мембранный воздушный канал, чтобы они могли переговариваться при помощи звуков, похожих на их собственные голоса.

— Тил Лоэсп. Добро вам пожаловать.

— Посол Савид, — ответил человек и после секундной паузы добавил: — Вы хотели меня видеть.

Тил Лоэсп улыбнулся, хотя всегда спрашивал себя, значит ли это что-нибудь для октов. Скафандр был необычным и неудобным, в нем стоял неприятный запах чего-то жженого. Вдобавок странная червеобразная трубка, тянувшаяся от рта посла к лицу тила Лоэспа, отдавала тухловатой рыбой. Единственное, что устраивало регента, — это приятная прохлада в корабле октов.

Он оглядывал камеру, ожидая ответа посла. Помещение было почти сферическим, единственную стену испещряли дыхательные отверстия и ряды замысловатых штырьков. Кресло с плечевым креплением, к которому он пристегнулся, оказалось чуть ли не единственным понятным предметом.

Тил Лоэсп все еще внутренне протестовал против своего нахождения здесь — призвали как вассала, его, завоевавшего весь уровень. Савидиус Савид и сам мог бы явиться к нему, отдать в Большом дворце Расселя дань его успехам (а дворец этот был великолепен, пурлский рядом с ним просто бледнел). Но нет — это тилу Лоэспу пришлось явиться к октам. Секретность в таких делах оставалась строгим правилом, и Савидиус Савид, каковы бы ни были его цели, явно не собирался сразу менять систему. Тил Лоэсп вынужден был признать, что этот окт больше его знал о происходящем на уровне, а потому поведение посла было извинительным.

Хотелось, конечно, думать, что ему сообщат о смысле событий последних лет, но тил Лоэсп не питал ни малейших иллюзий, зная способность октов напускать туман, изъясняться уклончиво, запутывать. Он все еще питал слабое подозрение, что окты, по своему капризу или по другой причине, которую они потом забыли, вели наблюдение за всей кампанией. Но они наверняка не стали бы торопиться с переходом целого уровня пустотела из одних рук в другие, не получив разрешения извне и без достаточных на то оснований. Разве нет? Но пора вернуться к реальности: голубоватые ротовые части посла и пара оранжевых руконог задвигались, значит, сейчас он заговорит!

— Земли делдейнов теперь под контролем, — сказал Савидиус Савид голосом, похожим на басовитое бульканье.

— Да. Рассель в наших руках. Порядок практически не был нарушен, а там, где был, его немедленно восстановили. Мы контролируем все прочие части королевства, включая княжества, провинции, Подвластные Земли и имперские сатрапии. Контроль осуществляется через вооруженную оккупацию, а для отдаленных и наименее важных колоний — через безусловное подчинение их высших властей.

— Итак, мы все можем возрадоваться. Сарлы могут вместе с октами, наследниками порфиры тех, кто создал пустотелы, отпраздновать это событие.

Тил Лоэсп сделал вид, что сказанное — комплимент в его адрес.

— Спасибо, — сказал он.

— Все довольны.

— Я в этом уверен. И хочу поблагодарить октов за помощь. Она была бесценна. Хотя и непостижима, но бесценна, вне всяких сомнений. Даже наш дорогой покойный король Хауск признавал, и это не секрет, что, не встань окты на нашу сторону, борьба с делдейнами была бы тяжелой. — Тил Лоэсп помолчал. — Я часто спрашиваю себя, почему вы так щедры на советы и помощь. Но пока не нашел удовлетворительного ответа.

— В праздновании объяснительная природа открывается лишь редко. Природа празднования экстатична, таинственно кипуча, необъяснима в своей причинности, а потому символизирует некоторое смятение. — Окт перевел дыхание, или его эквивалент в жидкой среде. — Объяснение не должно стать обструкцией, отклонением. Пусть окончательное понимание остается побудительным мотивом, целью, это есть наиболее плодотворное из существующих применений.

Прошло некоторое время, в течение которого длинная серебристая труба, соединявшая их, тихонько покачивалась и медленно извивалась. Несколько ленивых пузырьков виляя поднялись вверх от основания сферической камеры, по обволакивающей воде прошло глухое, низкое и далекое урчание, и тил Лоэсп наконец сообразил, что вкладывал в свои слова Чрезвычайный странствующий посол.

— Я уверен, дела обстоят именно так, как вы говорите, — согласился он наконец.

— И смотрите! — сказал посол, двумя ногами показывая на полусферическую гроздь оживших экранов, спроектированных светящимися конусами, что выступали из стены камеры.

Экраны показывали — насколько тил Лоэсп мог разглядеть сквозь колеблющуюся воду — самые важные, а также самые известные области королевства делдейнов. Тилу Лоэспу показалось, что он видит патруль сарлских солдат у Хьенг-жара и сарлские знамена над Великими башнями Расселя. У края кратера, образованного падзвездой Эвримо, также трепетали флаги, хорошо различимые на фоне громадного белого столба пара, всегда поднимающегося над Кипящим морем Йакида.

— Так, как вы и говорите! — Голос Савидиуса Савида звучал радостно. — Веселье в таком доверии! Все довольны!

— Великолепно, — сказал тил Лоэсп, когда экраны выключились.

— Соглашение согласуемо, согласовано, — сообщил Савид и немного приподнялся над тем местом, где сидел.

Откуда-то из середины его спины вышло подобие ветров, и вверх поднялась подрагивающая стайка серебристых пузырьков. Посол устроился поудобнее в водах камеры.

Тил Лоэсп издал глубокий неуверенный вздох.

— Можем ли мы говорить откровенно?

— Лучшей формы не существует. Поочередно, особенно.

— Абсолютно, — подтвердил тил Лоэсп. — Посол, почему вы помогаете нам?

— Помогать вам, сарлам, победить их, делдейнов?

— Да. И почему такой упор делается на Водопад?

После секундной паузы окт сказал:

— По причинам.

— Каким причинам?

— Самым превосходным.

Тил Лоэсп чуть не улыбнулся.

— О которых вы мне не скажете.

— Непременно не скажу. Равно и не могу. Со временем эти ограничения изменятся, как все меняется. Власть над другими — это наименьшая и наибольшая из властей, будьте уверены. Необходимо уравновесить такой великий успех кратковременным отсутствием успеха. Необходимость этого может не осознаваться субъективно, однако есть объективная цель — возбудить доверие. Сейчас верить — значит ждать.

Тил Лоэсп смерил взглядом окта, висящего в воде в нескольких метрах перед ним. Как всегда — сколько уже сделано, но сколько же еще предстоит сделать! Он в этот день получил известие от Воллирда. Тот сообщал о предпринятой ими на поверхности героической и отважной попытке покушения на жизнь «нашего беглеца», пресеченной в самый последний момент дьявольской машиной иноземцев. Пришлось пойти на самый приемлемый вариант — они вынудили известное лицо как можно скорее покинуть поверхность и в ужасе лететь среди межзвездного мрака, довольствуясь тем, что удалось сохранить жизнь.

Тил Лоэсп не сомневался, что Воллирд преувеличивал свои с Баэртом заслуги. Однако приказ убить Фербина среди Оптим или даже непосредственных подчиненных Оптим с самого начала был едва ли выполнимым. Тил Лоэсп поэтому не собирался слишком строго наказывать рыцарей. Он бы предпочел видеть Фербина мертвым, но и отсутствие принца его устраивало. И все же: какой вред Фербин мог ему нанести, действуя среди иноземцев? Станет ли он направо и налево заявлять о себе как о законном наследнике, лишенном прав, или проберется к влиятельной, по слухам, сестре?

Тил Лоэсп исходил из того, что решить все проблемы невозможно. Как бы радикально ты ни действовал, какую бы жестокость ни проявлял, что-то где-то не срастается, и даже окончательное решение оставляет спутанный клубок с торчащими из него нитями. Дерни за любую (так ему казалось временами, особенно спросонья, ночью, когда все страхи многократно усиливаются), и случится катастрофа. Тил Лоэсп вздохнул и сказал:

— Я намерен избавиться от монахов Миссии. Они путаются под ногами и мешают больше, чем помогают. А в столице я буду проводить противоположный курс. Нам нужны остатки их армии и милиции. Но нужен некий противовес — и я предлагаю секту «Божественный сонм». Их самобичевательское учение должно соответствовать нынешнему настроению делдейнов, которые винят себя за разгром. Очевидно, покатятся головы.

— То, что требует решения, решать. Адекватно встречать. И так далее.

— Так и происходит, как вам известно. Я собираюсь вернуться в Пурл, чтобы отпраздновать триумф, вернуть казну и заложников. Затем на какое-то время я, возможно, останусь в Расселе. Есть несколько лиц, кого я бы хотел видеть рядом с собой. Мне понадобится надежный, постоянный источник для пополнения запасов, а также связь с вами и Восьмым. Могу я на это рассчитывать?

— Лифты, выделенные вам, так и остаются в вашем распоряжении. Как и в недавнем прошлом, так и в близком будущем и, при условии соответствующей обстановки, в предсказуемом далеке.

— Мне уже выделены лифты? Они в моем распоряжении?

— По просьбе. Все льстят за вероятное или возможное пользование. Пока есть необходимость, будет и удовлетворенность.

— Пока что мне нужно спускаться и подниматься по башне — назад на Восьмой и снова сюда. В любое время и быстро.

— Это не обсуждаться. Лично моя никогда не отказать. Меня просить, моя давать, разрешать с удовольствием от душа.

Тил Лоэсп поразмыслил над словами посла.

— Хорошо, — сказал он. — Рад, что с этим все ясно.

Паровые буксиры тянули баржи, на которых монахов (всю Хьенг-жарскую миссию — от последнего мальчишки, чистильщика сортиров, до самого архипонтина) увозили прочь от дела всей их жизни. Тил Лоэсп, недавно вернувшийся с унизительной аудиенции у посла, наблюдал за погрузкой. Он отправился с первым буксиром, тащившим три баржи, где разместились архипонтин и высшие чины ордена. Сейчас они пересекали Сульпитин примерно в километре выше ближайшей из частей громадного полукружья Водопада. Монахи были освобождены от своих обязанностей. Их перевозили через реку в маленький городок под названием Дальняя Высадка, — подвижный порт, всегда отстоящий на четыре-пять километров от бездны.

Тил Лоэсп сидел в тени навеса на корме первого буксира, но все равно приходилось постоянно стирать пот со лба и висков. Солнца висели в небесах, молот и наковальня жары ударяли в такт — и спасения от них не было. Даже под широким навесом образовалась лишь тонкая полоска тени, недоступная для обоих гелиодинамиков. Люди из охраны регента смотрели в вихрящиеся бурые воды реки и иногда поднимали блестящие от пота головы, чтобы взглянуть на тонкую пену белесых облаков за обрывом Водопада. Гул падающей воды был глухим и настолько всепроникающим, что его легко было не заметить: вездесущий, он заполнял густой, жаркий, навевающий истому воздух странным подводным рокотом, который ощущается сперва желудком, легкими и костями и только потом уже — ушами.

Шесть буксиров и двадцать барж двигались через быстрый поток; от берега они отошли уже на два с небольшим километра, а от Водопада — всего на две сотни метров, такое сильное течение было на стремнине. Двигатели буксиров надрывались и урчали. Дым с паром вырывались из высоких труб, плыли над желтовато-бурыми водами выцветшей сдвоенной тенью — чуть темнее самой реки песочного цвета. Суденышки пахли паром и роазоариловым маслом. Если позволяла конструкция, двигатели буксиров располагали над палубой — подальше от жара топки, поближе к прохладе речного ветерка.

Вода взмучивалась, бурлила, билась о борт, как что-то живое, как целая стая живых существ, которые с ленивым высокомерием выныривают, погружаются, опять выныривают. На баржах, в сотне больших шагов за буксирами, под самодельными навесами сидели, лежали и стояли монахи. От множества белых одеяний было больно глазам.

И вот маленькая флотилия оказалась на стремнине, ровно посередине реки. Берега едва виднелись в жаркой дымке — на горизонте лишь угадывалась полоса темнее реки, различались высокие деревья да мерцающие шпили. Тогда сам тил Лоэсп взял двумя руками кувалду и ударил по штырю, который удерживал трос в буксировочной скобе. Штырь выпал, громко стукнув о дерево палубы. Петля каната змеей прошелестела по палубе, постепенно набирая скорость, потом скользнула за корму и исчезла из виду, упав в коричневатую воду почти беззвучно.

Буксир рванулся вперед и, изменив курс, направился строго вверх по течению. Тил Лоэсп посмотрел на другие буксиры — отсоединили ли там тросы? Да: канаты освободились на всех буксирах, и те легко устремились вверх по течению. Волны бились и плескались у их тупых носов.

Монахи на баржах не сразу осознали, что происходит. Тил Лоэсп так и не понял, слышал он крики, вопли и завывания или ему померещилось.

Они должны быть рады, подумал тил Лоэсп. Водопад был их жизнью, а теперь пусть станет их смертью. Чего другого хотели эти бедолаги, ставившие ему палки в колеса?

Тил Лоэсп поручил своим людям, поставив их ниже Водопада, на главных водоемах, подобрать все буксирные тросы, которые удастся найти. Следовало обрубить их на тех концах, что были прикреплены к баржам, и обставить дело так, будто монахи сами предпочли смерть высылке. Следовало также отыскать оставшихся в живых монахов — правда, если скинуть с обрыва даже тысячу монахов, останется ли в живых хоть один?

Все баржи, кроме одной, исчезли в дымке — и, увы, из поля зрения. Но одна, видимо, села на камень или мель неподалеку от обрыва. Ее руль некоторое время торчал высоко в воздухе, ублажая взор своим театральным видом, а потом соскользнул вниз и тоже исчез.

По пути в порт один из буксиров сломался; из его трубы вырывались высокие столбы пара. Два других вытащили его, не дав судну вместе с командой стать еще одной жертвой Водопада.

Тил Лоэсп стоял на выступе, напоминавшем недостроенный мост, — над краем близполюсного утеса, выходящего на Хьенг-жар. Большая часть Водопада была, к сожалению, скрыта за водной пылью и облаками. Рядом с тилом Лоэспом стоял Джерфин Поатас — пожилой, горбатый, одетый в темное, с тростью в руке. Поатас был сарлским ученым и археологом, который всю жизнь посвятил изучению Водопада и прожил здесь (в великом, вечно временном, постоянно продвигающемся вперед городе Колония Хьенг-жар) двадцать из своих тридцати долгих лет. Всем было давно известно, что он предан науке и знанию, а не какой-либо стране или государству, хотя делдейны все же ненадолго интернировали его в разгар войны. Теперь, когда монахов больше не было, Поатас по указу тила Лоэспа стал ответственным за раскопки.

— Члены братства были осторожны, консервативны, как и любой хороший археолог на раскопках, — сказал Поатас тилу Лоэспу. Ему приходилось чуть не кричать, чтобы перекрыть рев Водопада. Брызги закручивались, образуя громадные завесы, и поднимались вверх: тогда на лицах людей оседали капли. — Но их осторожность выходила за все разумные пределы. Обычные раскопки не требуют спешки, осмотрительность тут вполне к месту: работаешь тщательно, ничего не упускаешь, все обследуешь, сохраняешь, записываешь места находок и их последовательность. Но здесь раскопки не ждут никого и ничего. Скоро все замерзнет, и станет полегче — хотя бы прохладнее. Однако братья были полны решимости вести себя так же, как в прошлом, — из чрезмерного благочестия приостановить все раскопки на время замерзания Водопада. Даже король отказался вмешиваться. — Поатас рассмеялся. — Можете представить? Единственный раз в солнечно-метеорологическом цикле — единственный за всю жизнь! — когда Водопад будет доступнее всего для исследований! А они собирались приостановить все работы! — Поатас покачал головой. — Идиоты!

— Именно, — согласился тил Лоэсп. — Что ж, больше они здесь не хозяйничают. Я возлагаю большие надежды на это место, Поатас. — Он резко повернулся к собеседнику. — Судя по вашим докладам, это настоящая сокровищница, потенциал которой монахи постоянно принижали и плохо использовали.

— Сокровищница, использовать которую должным образом они решительно не желали, — сказал, кивая, Поатас. — Сокровищница, большинство дверей в которую были закрыты или открывались только перед черными копателями либо лицензированными разбойниками. Если людей будет достаточно, ситуацию можно изменить. Есть много коммерческих исследователей Водопада, которые воют от злости, потому что им запретили жить за счет легкой добычи, — но это лишь к лучшему. Даже они стали высокомерными и ленивыми. А в последнее время — уже на моих глазах — они больше озабочены тем, чтобы не подпускать к своим концессиям других, а не раскопками. — Ветер начал менять направление, и Поатас внимательно посмотрел на тила Лоэспа. — Нет никакой гарантии, тил Лоэсп, что вы найдете здесь сокровище, которое ищете. Чудесное оружие прошлого, что позволяет повелевать будущим... Это миф. Если вами движет мысль об этом, откиньте ее.

Он помолчал. Тил Лоэсп ничего не ответил. Изменивший направление ветер нес жаркую, сухую струю воздуха из пустыни, и облака и туман начинали сдвигаться и расступаться перед ними в громадной, все еще в основном невидимой пропасти.

— Но что бы ни было скрыто здесь, — продолжил археолог, — мы его найдем. И если понадобится уничтожить несколько зданий, которые братья не стали бы сносить, — что ж, пускай. Все это осуществимо. Если мне хватит людей.

— Хватит, — ответил тил Лоэсп. — Я дам пол-армии. Моей армии. И других. В том числе — почти невольников, но они будут трудиться, чтобы не сдохнуть с голоду.

Под новым напором ветра облака откатывались прочь от громады водопада, затем поднимались и рассеивались.

— Невольники работают плохо. И кто будет командовать солдатами, которые хотят и надеются вернуться к родным? Ведь они считают, что сделали свое дело. Вы будете? Но ведь вы возвращаетесь на Восьмой, так?

— Армии привыкли к заграничным походам и дальним квартирам. Тем не менее я соблазню их трофеями и легкой службой — возвращайся домой, когда захочешь! Не всех, конечно, но везде, в каждой деревне будет такой солдат. Они станут умолять снова отправить их на Девятый или сделаются отличными вербовщиками: мы получим их младших братьев. Что до меня, я вернусь в Пурл ненадолго. Я намерен проводить в Расселе половину года или больше.

— Это средоточие могущества и роскоши в сравнении с нашим бедным, вечно движущимся городком. Правда, на поезде или на кауде до столицы всего два дня пути. В плохую погоду чуть больше.

— Но у нас скоро появятся телеграфные линии, и в мое отсутствие, Поатас, вы будете править от моего имени. Даю вам полную власть над Водопадом. — Тил Лоэсп пренебрежительно махнул рукой. — Если тупо следовать букве закона, то именем принца-регента, но он пока еще мальчишка. Сейчас — и это «сейчас» может продлиться довольно долго — его полномочия полностью принадлежат мне. Вы меня поняли?

Поатас чуть скривил губы в улыбке.

— Жизнь и работа научили меня, что существуют естественный порядок вещей, справедливое расслоение власти и могущества. Я работаю при таком порядке, ваше превосходительство, и не пытаюсь его оспаривать.

— Прекрасно, — сказал тил Лоэсп. — Оно и к лучшему. У меня есть еще одна мысль: приставить к вам номинального главу раскопок, человека, которого я бы хотел во время пребывания в Расселе иметь неподалеку от себя, но не под боком. Здесь, на Девятом, он поспособствует вербовке сарлов в армию.

— Но он будет стоять выше меня?

— Теоретически, но не практически. Подчеркиваю: он будет главнее вас лишь по видимости.

— И о ком же речь? — спросил Поатас.

— Мы только что о нем говорили. О моем подопечном, принце-регенте Орамене.

— Благоразумно ли это? Вы сами говорите, что он еще мальчик. Водопад может оказаться очень нездоровым местом, а в Поселении царит беззаконие. Там опасно, особенно теперь, когда нет монахов.

Тил Лоэсп пожал плечами.

— Будем молиться МирБогу, чтобы он сохранил принцу жизнь. И потом, у меня есть пара рыцарей, которым я хочу вверить его охрану. Заботиться о нем будут прежде всего они.

Поатас задумался на мгновение, кивнул и отер влагу с палки, на которую опирался.

— А принц захочет приехать? — спросил он с сомнением, глядя на громадные уступы Хьенг-жара, на пропасть двадцатикилометровой ширины и устрашающе сложной конфигурации.

Тил Лоэсп посмотрел на бездну и улыбнулся. Он впервые побывал здесь вместе с армией. Наслышанный о несравненной красоте этих краев, о том, что сказочная громада вызывает ощущение собственной ничтожности, он был исполнен решимости не под даваться общему впечатлению. Хьенг-жар, однако, полагал иначе. Тил Лоэсп был поражен, потрясен, потерял дар речи.

За последнюю неделю или около того он видел Водопад с разных углов, в том числе с воздуха, то есть со спины лиджа, — правда, держась на почтительной высоте и с эскортом из опытных надводопадных летунов. Но даже так становилось ясно, почему это место считается опасным для полетов: возникало почти неодолимое желание исследовать, опуститься, рассмотреть все вблизи, и нелепыми казались мысли о том, что многие так и погибли, — их затянули сильнейшие вихревые потоки воздуха и паров и швырнули, беспомощных, навстречу смерти.

Даже Поатас выразил некоторое удивление: в самом деле, Водопад никогда еще не выглядел таким грандиозным — ни за годы, проведенные здесь археологом, ни в прошлом, судя по архивным сведениям.

Когда-то плато, видимо, было громадной, высоко расположенной площадью многокилометровой ширины в Безымянном Городе. Оно медленно обнажалось под действием яростных, ревущих вод, открывавших то, что было, по мнению большинства специалистов, центром погребенного под землей города. Срединная часть Водопада, протяженностью четыре или пять километров, имела в настоящее время две ступени. С первой, стодвадцатиметровой, пенные воды обрушивались на свежеобнаженное плато и устремлялись дальше стремительными потоками между лабиринтами построек, торчавших над обширной плоскостью.

По отверстиям в плато (одни — маленькие, другие — диаметром в сотни метров) вода спускалась на следующий темный уровень и всей своей массой падала на дно пропасти, пробивая путь через причудливое скопление зданий странной формы, проносясь по пандусам и дорогам. Сооружения частью оставались целыми, частью накренились, частью просели, частью обрушились и упали. Эти последние, унесенные водой, встретили на своем пути все еще стоящие постройки, которые теперь возвышались над кучами обломков.

Туман уже рассеялся почти над половиной Водопада, обнажив главное из чудес: Фонтанный дом. То была гигантская, воздвигнутая на дне пропасти башня у края новообразованного плато. Она по-прежнему стояла совершенно вертикально и, казалось, целиком состояла из стекла. Высотой пятьдесят метров, башня напоминала вытянутую вверх сферу. Благодаря расположению туннелей и пустот выше по течению, вода попадала в башню снизу под колоссальным давлением и вырывалась из идущих спиралью окон мощными мутновато-белыми потоками и струями. С такой же яростью вырывалась она из вершины, так что сооружения поменьше, трубы, пандусы и водотоки у подножия башни находились под постоянным изнуряющим дождем.

— И что же, ваше превосходительство? — спросил Поатас. — Захочет ли он приехать? Этот ваш юный принц?

Тил Лоэсп двумя днями ранее сообщил мужу Аклин, что тот назначен новым мэром Расселя. Назначение было постоянным, и новому мэру с семейством следовало как можно скорее прибыть из далекого Херетесура. Иначе он рисковал потерять не только высокую должность (такая удача выпадает раз в жизни), но и расположение регента.

— О, я думаю, юный принц приедет, — с лукавой улыбкой сказал тил Лоэсп.