ЭКСПЕДИЦИЯ

Прежде здесь, видимо, размещалась фабрика, или мастерская, или что-то подобное. Повсюду виднелись большие зубчатые колеса из металла, наполовину утопленные в деревянный пол или насаженные на гигантские оси под крышей, среди металлических балок. Темное пространство было заполнено ремнями, соединявшими небольшие шкивы, и множеством удлиненных сложных машин, то ли ткацких, то ли прядильных. Помещение выглядело пыльным и мрачным. А когда-то здесь помещалось современное предприятие — фабрика! Как быстро старели и становились бесполезными вещи...

В обычное время он и близко не подошел бы к такому грязному месту. Здесь могло быть небезопасно, хотя машины и не работали. Один фронтон частично обрушился, кирпичи попадали, доски пола треснули, стропила висели и грозили рухнуть. Он не знал, давние ли это повреждения, ведь здание старое и заброшенное, или же сегодняшние — последствия сражения. Но в общем, его мало заботило, что тут было и что стало, — главное, это место служило хорошим укрытием.

Нет, не спрятаться, а пересидеть, прийти в себя, собраться. Так звучит лучше. Не скрыться, сказал он себе, а всего лишь спланировать стратегическое отступление, или как его там.

Снаружи (несколькими минутами ранее за горизонт закатился гелиодинамик Пентрл) медленно темнело. Сквозь пролом в стене виднелись спорадические вспышки, слышались канонада, уханье и гулкие раскаты разрывающихся снарядов, ложившихся вызывающе близко, и резкий, деловитый треск стрелкового оружия. «Как там сражение?» — спрашивал он себя. По идее, они должны были побеждать, но все так смешалось. Теперь, насколько он понимал, их ждала либо сокрушительная победа, либо полная неудача, разгром.

Он плохо разбирался в военном искусстве, а теперь, понюхав пороху, вообще не понимал, как люди умудряются не сойти с ума в гуще боя. От близкого взрыва все здание сотряслось. Он присел, заскулив, вжался в темный уголок, который нашел на первом этаже, и натянул себе на голову свой тяжелый плащ. Затем издал жалкий, слабый звук — и запрезирал себя. Дыша под плащом, он уловил едва ощутимый запах засохшей крови и фекалий — и запрезирал себя также и за это.

Его звали Фербин отц Аэлш-Хауск’р, и он был принцем из дома Хаусков, сыном короля Хауска Завоевателя. Однако его, королевского сына, воспитали так, что на отца он ничуть не походил. Отец его чувствовал себя как рыба в воде в сражении и споре, всю жизнь энергично укреплял престиж своей монархии и страны, делая это неизменно во имя МирБога и думая о следе, который оставит в истории. Король воспитывал старшего сына по своему подобию, но того убили — убили те, с кем они сражались (возможно, в последний раз) сегодня. Второй его сын, Фербин, обучался искусству дипломатии, а не войны и должен был проявлять себя при дворе, а не на плацу или в фехтовальном зале, тем более не на поле боя.

Его отец знал это. Он никогда не гордился Фербином так же, как Элимом, погибшим первым сыном, но принимал как данность, что Фербин тяготеет (даже имеет призвание, как часто думал сам Фербин) к политическим интригам, а не войне. В общем-то, отец хотел именно этого. Король предвидел наступление времен, когда военные подвиги, совершенные им ради приближения новой эры, сочтут жестокой необходимостью, как оно и было на самом деле. И он хотел, чтобы по меньшей мере один из его сыновей свободно чувствовал себя в этом мире спокойствия, благоденствия и довольства, где удачно сказанное слово значит больше обнаженного меча.

Фербин не был создан для войны, но не по его вине, — так он себе говорил. И уж конечно, не по своей вине он почувствовал ужас, осознав, что может умереть в любую минуту. И еще меньше бесчестило его то, что он утратил контроль над собственным желудком, когда этого типа — Йилима (майора, или генерала, или как его там) разорвало снарядом. Боже милостивый, да ведь этот человек только что говорил с ним, как вдруг раз — и нет! Разорван в куски.

Их маленькая группка заехала на невысокий холм, чтобы лучше видеть сражение. Фербин тогда еще подумал, что это безрассудство — выставлять себя напоказ перед наблюдателями противника: значит, подвергаться еще большему риску, чем гибель от шального снаряда. Этим утром в выездной королевской конюшне Фербин выбрал лучшего из мерсикоров — чистокровное белое животное, высокое, с горделивой осанкой; он решил, что будет хорошо смотреться на нем. Но вскоре он обнаружил, что генерал-майор Йилим думал точно так же, ибо сидел на точно таком же животном. И только задним умом (сколько раз ему приходилось пользоваться этим или похожим выражением, начиная объяснения после очередного конфуза) Фербин понял, какую же глупость они совершили, заехав на прекрасно видный противнику холм на двух столь заметных скакунах.

Он хотел было сказать, что не стоит этого делать, но решил, что слишком мало осведомлен о том, как поступают в таких случаях, — а потому лучше пока придержать язык. И потом, он не хотел быть заподозренным в трусости. Возможно, майор-генерал или генерал-майор Йилим чувствовал себя оскорбленным оттого, что не послан на передовую. Взамен его попросили присматривать за Фербином, держа принца близко от развернувшейся схватки, чтобы он формально участвовал в битве, но не настолько близко, чтобы он оказался под огнем.

С холма им открылось все поле боя, начиная от большой башни вдалеке — цилиндра километрового диаметра — и до границ долины, включая и место, где они находились, на первой гряде невысоких холмов. По ней шла дорога до Пурла — сарлской столицы, едва видимой в туманной дымке: до города было меньше дня езды.

Здесь располагалось когда-то графство Ксилиск. Края эти давно обезлюдели, превратившись в королевский парк и охотничьи угодья. В новых густых лесах, в заросших деревнях Фербин играл мальчишкой вместе со своими братьями и сестрой. Теперь же эта складчатая, пересеченная местность, насколько хватало глаз, сверкала огнем бессчетного множества пушек, а там, где маневрировали войска и военные машины, казалось, движется и течет сама земля. Надо всем этим к небесам устремлялись громадные косые столбы пара и дыма, отбрасывавшие на землю гигантские рваные тени.

Там и сям под пеленой тумана и низких облаков, над полем кровавого сражения, двигались какие-то точки и маленькие крылатые объекты. То были кауды и лиджи, почтенные животные-воины, издавна служившие для корректировки орудийного огня и передачи разведданных и приказов. Тучи более мелких небесных обитателей никого не волновали — видимо, все они были «своими». Никакого сравнения с древними временами, когда в сражениях участвовали стаи, эскадрильи, тучи громадных тварей! Конечно, если предполагать, что старинные легенды и картины заслуживают доверия... Фербин находил, что это преувеличено, а его младший единокровный брат Орамен, который вроде бы копался в древних источниках, однажды сказал: конечно, преувеличено, — но сперва, по своему обыкновению, покачал головой, дивясь невежеству Фербина.

Хубрис Холс, слуга принца, сидел на скакуне слева от него, копался в седельном мешке и бормотал, что надо бы найти съестное в ближайшей деревне за их спиной. Майор — или генерал — Йилим, расположившись справа от Фербина, рассуждал о следующем этапе кампании, то есть о перенесении войны на территорию противника. Фербин, ничего не сказав слуге, из вежливости повернулся к Иилиму. Вдруг раздалось нечто вроде звука рвущейся материи, пожилой офицер (тучный, с красноватым лицом, склонный к одышке) не окончил фразу и исчез — просто исчез, и все. Его ноги и нижняя часть туловища все еще сидели на спине животного, но все остальное валялось вокруг, разорванное на кусочки. Половина этого попала на принца, покрыв его кровью и ошметками неопознаваемых частей тела. Фербин смотрел на то, что еще оставалось в седле, стирая с лица кровь и лоскуты плоти — теплые и вонючие, мигом вызвавшие тошноту. Съеденный второй завтрак выскочил наружу так, словно спасался от кого-то. Принц закашлялся, а потом снова отер лицо окровавленной рукой.

— Ни хера себе! — услышал он Хубриса Холса, чей голос точно сломался.

Скакун Йилима, — высокий белый мерсикор, с которым Йилим обращался куда мягче, чем с солдатами, — словно внезапно понял, что сейчас случилось. Он заржал, встал на дыбы и понесся прочь, сбросив остатки наездника на изрытую взрывами землю. Другой снаряд, или ядро, или какая еще жуткая штука, приземлился поблизости, убив двух других человек: получился окровавленный клубок из людей и животных. Фербин понял, что досталось и его слуге, чей скакун упал и придавил своего хозяина. Хубрис Холс кричал от ужаса и боли.

— Ваше высочество! — крикнул один из младших офицеров, внезапно возникший перед принцем. Развернув своего скакуна, он прокричал: — Скачите! Скачите отсюда!

Фербин все вытирал кровь с лица.

Вдруг он понял, что наделал в штаны, хлестнул свое животное и помчался за офицером. Но тот через несколько мгновений исчез в брызнувшем вверх фонтане черной земли. Воздух, казалось, полнился криками и огнем, все вокруг оглушало и ослепляло. Фербин услышал собственное жалкое поскуливание. Он прижался к своему скакуну, обхватив его за шею руками и закрыв глаза, — пусть животное само пробирается между препятствиями; сам же принц не осмеливался поднять голову и посмотреть, куда едет. Грохот, стук — ужасная скачка, казалось, никогда не кончится. И опять он услышал свое поскуливание.

Тяжело дыша и поводя боками, мерсикор наконец замедлил бег. Фербин открыл глаза. Он ехал по тенистой лесной дороге у берега речки. Грохот и вспышки по-прежнему доносились со всех сторон, но теперь чуть ослабли. Выше по течению что-то горело, словно огонь охватил нависающие над берегом деревья. Уставший, запыхавшийся скакун медленно передвигал ноги. Наконец Фербин увидел высокое полуразрушенное здание, неожиданно возникшее в предвечернем свете. Он остановил мерсикора рядом с постройкой, спрыгнул с седла и отпустил поводья. Раздался очередной громкий взрыв, и животное, вздрогнув, галопом припустило по дороге. Не обделайся Фербин, он мог бы попытаться поймать мерсикора.

А потому он вошел внутрь через дверь, висевшую на перекошенных петлях, — вдруг удастся найти воду и место, где можно помыться? Его слуга знал бы, что делать. Хубрис Холс вымыл бы хозяина в мгновение ока, недовольно, но умело и без скрытой издевки. Кроме того, Фербин понял, что он теперь безоружен. Мерсикор ускакал вместе с его ружьем и парадным мечом. Мало того, исчез из кобуры пистолет, отцовский подарок, с которым Фербин поклялся не расставаться до конца войны.

Фербин нашел немного воды, какое-то тряпье и вымылся, как мог. Винная фляжка все еще оставалась при нем, хотя и была пуста. Он наполнил фляжку темной водой, стекающей из вделанного в пол длинного лотка, и прополоскал рот, потом попил. Своего отражения в темной воде увидеть не удалось. Он сунул руки в лоток, провел, как гребнем, влажными пальцами по длинным светлым волосам, затем вымыл лицо. Приличия нужно было соблюдать. Из трех сыновей короля Хауска он больше всех походил на отца — высокий, светловолосый, красивый, с горделивой и мужественной осанкой (по крайней мере, так говорили — сам он этими глупостями не забивал голову).

Битва за стенами темного, заброшенного здания продолжалась, хотя Пентрл уже погас. Фербин вдруг понял, что никак не может унять дрожь. От него все еще пахло дерьмом и кровью. Как показаться людям в таком виде? А этот грохот! Ему сказали, что сражение будет скоротечным и они быстро возьмут верх, но битва все продолжалась. Может быть, они проигрывали. Тогда лучше спрятаться. Если отец убит в сражении, то новым королем, вероятно, станет он, Фербин. Ответственность слишком велика. Он не может рисковать и появляться на людях, пока не узнает о победе. Принц нашел место на полу этажом выше, лег и попытался уснуть, но безуспешно. Перед его глазами снова и снова возникал генерал Йилим — снаряд разрывал его на части, швыряя куски плоти прямо в лицо Фербину. Снова приступ тошноты, и Фербин попил из фляжки.

Он полежал там, потом посидел, закутавшись в свой плащ, и ему стало получше. Все будет хорошо, сказал он себе. Надо просто немного отвлечься от всех этих дел — ну, еще минуту-другую, чтобы собраться с мыслями и успокоиться. А потом уже посмотреть, что там и как. Они должны победить, а отец непременно останется жив. Он, Фербин, еще не готов стать королем. Ему нравится оставаться принцем. Это весело. А быть королем, похоже, тяжкий труд. И потом, всем, кто встречался с его отцом, казалось, будто он вечен.

Фербин, видимо, задремал. Снизу доносились шум, стуки, голоса. Принц все еще не отошел от пережитого и пребывал в полусне, но заставил себя собраться, и тогда некоторые из голосов показались ему знакомыми. Тут же пришел страх — скоро его обнаружат, захватят в плен или опозорят перед солдатами отца. Как же низко он успел пасть за такое короткое время — смертельно бояться не только вражеских воинов, но и своих! На ступенях загрохотали подкованные сапоги. Вот сейчас его обнаружат!

— Здесь наверху никого, — сказал голос.

— Хорошо. Положите его здесь. Доктор... — (Последовали слова, которых Фербин не разобрал. Он все еще свыкался с мыслью, что, пока спал, никто его не нашел.) — Вы должны сделать все возможное. Блейе! Тохонло! Скачите за помощью, как я сказал.

— Да, ваше превосходительство.

— Немедленно.

— Священник, делайте свое дело.

— Тут нужен экзалтин, ваше превосходительство...

— Он будет с нами, как и полагается, не сомневаюсь в этом. А пока исполняйте свой долг.

— Конечно, ваше превосходительство.

— Остальным выйти. Тут совсем нечем дышать.

Фербин и в самом деле знал этот голос. Конечно, знал. Голос человека, отдававшего приказы, был похож... да нет, это и был голос тила Лоэспа.

Мертис тил Лоэсп был ближайшим другом и самым доверенным советником отца. Что тут происходит? Какая-то суматоха. На потолок падали тени от фонарей снизу. Принц пододвинулся к щелочке света, проникавшего с нижнего этажа, где широкий ремень, спускающийся с гигантского колеса наверху, исчезал в деревянном настиле и соединялся внизу с какими-то машинами. Подвинувшись, он смог припасть к щели в полу и увидеть, что там делается.

МирБог, это был отец!

Король Хауск лежал на широкой деревянной двери, которая покоилась на самодельных носилках. Лицо у короля было безжизненным, глаза — закрыты. Доспехи с левой стороны были пробиты и помяты; сквозь флаг, которым обмотали тело, сочилась кровь. Король казался мертвым или на грани смерти.

Фербин почувствовал, как расширяются от ужаса его глаза.

Доктор Джильюс, королевский врач, быстро открывал саквояжи и переносные шкафчики. Рядом суетился его помощник. У головы короля стоял знакомый Фербину священник, имени которого принц не помнил. Белые одеяния его были в крови и грязи, он что-то читал из священной книги. Мертис тил Лоэсп — высокий, чуть сутулый, все еще в доспехах, со шлемом в одной руке, седые волосы спутаны — ходил из угла в угол; доспехи его посверкивали в свете фонарей. Еще принц увидел двух рыцарей, которые стояли у дверей, держа наготове ружья. Со своего места он видел только грудь высокого рыцаря, стоявшего справа от двери, но лицо другого Фербин разглядел — звали его Бауэр или Брауэр, как-то так.

Надо выйти к ним, подумал Фербин, показаться, ведь завтра он может стать королем. Неправильно, глупо дальше прятаться.

Но он решил подождать еще немного. Так говорит внутренний голос, убеждал себя принц, а ведь внутренний голос не ошибался, когда не советовал ему подниматься на холм.

Глаза короля приоткрылись. Он сморщился от боли, одна рука потянулась к ране. Доктор посмотрел на своего помощника, который подошел к повелителю и взял его за руку — может быть, желая утешить и наверняка — чтобы тот не растревожил рану. Держа ножницы и щипцы, доктор присоединился к помощнику и разрезал материю, стягивавшую доспехи.

— Мертис, — слабым голосом сказал король, не обращая внимания на доктора и выпростав другую руку. Его голос, обычно сильный и строгий, стал почти детским.

— Я здесь, — сказал тил Лоэсп, подходя к королю и беря его руку.

— Мы побеждаем, Мертис?

Мертис бросил взгляд на остальных и сказал:

— Мы побеждаем, ваше величество. Битва за нами. Делдейны сдались и запросили условий. Они хотят одного — чтобы мы прекратили резню и относились к ним как к воинам. Пока что мы согласились. Путь на Девятый и ко всему, что на нем, открыт для нас.

Король улыбнулся. Фербин испытал облегчение. Похоже, дела обстояли не так уж и плохо. Он решил, что теперь ему можно и объявиться.

— А Фербин? — спросил король.

Фербин замер. Что-то он услышит о себе?

— Убит, — сказал тил Лоэсп. Сказано это было, как показалось Фербину, без всякой скорби или жалости. Чуть ли не с удовольствием, как решил бы человек менее доброжелательный, чем принц.

— Убит? — застонал отец, и Фербин почувствовал, как увлажнились его глаза.

Сейчас. Вот сейчас и надо сообщить отцу, что его старший сын еще жив, пусть от него и несет говном.

— Да, — сказал тил Лоэсп, наклоняясь над королем. — Этого тщеславного, глупого, избалованного маленького сопляка сегодня днем разорвало в куски на хребте Черьен. Тяжелая утрата для его портных, ювелиров и кредиторов, осмелюсь заметить. Что же касается всех достойных, то...

— Лоэсп? Что ты?.. — захлебываясь, проговорил король.

— Мы здесь все заодно, так? — сказал тил Лоэсп, игнорируя короля — короля! — и оглядывая присутствующих.

В ответ раздался нестройный хор тихих голосов — судя по всему, одобрительных.

— Кроме вас, священник, но это не имеет значения, — сказал тому тил Лоэсп. — Продолжайте чтение.

Тот продолжил, глаза его широко раскрылись. Помощник доктора посмотрел на короля, потом метнул взгляд на доктора, который взглянул на него.

— Лоэсп! — воскликнул король, и в голосе его послышалась прежняя властность. — Что ты имеешь в виду, оскорбляя меня и мое погибшее дитя? Это чудовищно...

— Ну-ну, помолчите-ка.

Тил Лоэсп положил шлем на пол, подался вперед, уперев подбородок в костяшки пальцев, а локоть в доспехе возложив на нагрудник короля. Это был невероятно оскорбительный жест — настолько, что все предыдущее показалось Фербину детской игрой. Король поморщился, дыхание вырывалось из его рта с хрипом, даже с клокотанием, как показалось Фербину. Доктор закончил обнажать рану в левой части груди короля.

— Я имею в виду, что этот трусливый маленький говнюк сдох. Понял, старый кретин? — сказал тил Лоэсп, разговаривая со своим господином и повелителем так, будто тот был последним нищим. — А если он каким-то чудом еще жив, то это ненадолго. Что касается твоего мальчонки, то я, как регент, пока что сохраню ему жизнь. Хотя бедный, тихий, прилежный Орамен, боюсь, может и не дожить до коронации. Говорят, мальчик интересуется математикой. Мне эта наука нужна, как и тебе, только для расчета траектории снарядов. Все же предположу, что его шансы дожить до следующего дня рождения, а следовательно и до совершеннолетия, будут тем меньше, чем ближе это событие.

— Что? — с трудом выдохнул король. — Лоэсп! Лоэсп, помилосердствуй...

— Нет, — отрезал тил Лоэсп, всей своей массой налегая на яркий от крови доспех. Король застонал. — Никакой жалости, мой глупый старый воин. Ты свое дело сделал, ты выиграл войну. Это достойный памятник тебе и отличная эпитафия. Твое время ушло. И никакой жалости, нет, ваше величество. Я прикажу без промедления убить всех сегодняшних пленных, и Девятый будет покорен со всей жестокостью, какую можно себе представить, так что канавы, реки — да хоть и все водяные колеса, мне-то что за дело — наполнятся кровью. Вопли будут ужасающими, осмелюсь заметить. И все во имя твое, храбрый король. Мщение. И во имя твоих дебильных сыновей, если хочешь знать. — Тил Лоэсп вплотную приблизил свое лицо к лицу короля. — Игра окончена, мой старый олух. Ставки в ней изначально были крупнее, чем ты подозревал!

Он поднялся, опираясь на грудь короля; Хауск снова вскрикнул. Тил Лоэсп кивнул доктору, который, сглотнув слюну, погрузил какой-то металлический инструмент в рану. Король вздрогнул и закричал.

— Вы предатели, подлые предатели! — Король зарыдал; доктор, вытащив из раны инструмент, с которого капала кровь, отступил с посеревшим лицом. — Что, ни один мне не поможет? Мрази! Убийцы своего короля!

Тил Лоэсп покачал головой, посмотрев сначала на корчащегося короля, потом на доктора.

— Вы слишком усердно исполняете свои обязанности, медик.

Он обошел монарха с другой стороны, король слабо попытался отмахнуться от него. Когда тил Лоэсп проходил мимо священника, тот ухватил советника за рукав. Тил Лоэсп спокойно поглядел на руку, что вцепилась в него. Священник хрипло сказал:

— Ваше превосходительство, это уже слишком. Так... нельзя.

Тил Лоэсп заглянул ему в глаза, потом снова посмотрел на руку. Священник отпустил его.

— Ты забыл свои обязанности, губошлеп, — сказал ему тил Лоэсп. — Давай продолжай бормотать.

Священник проглотил слюну и опять уставился в книгу. Губы его снова задвигались, хотя изо рта не вылетало ни звука. Тил Лоэсп обошел вокруг сорванной с петель двери, оттолкнул доктора и оказался с другого бока короля. Чуть нагнувшись, он принялся разглядывать рану.

— Вот уж воистину смертельное ранение, мой повелитель, — сказал он, покачивая головой. — Тебе следовало бы выпить волшебное зелье, приготовленное нашим другом Хирлисом.

Советник погрузил свою руку в рану — почти но локоть. Король вскрикнул.

— В чем дело? — спросил тил Лоэсп. — Я ведь давно нашел доступ к твоему сердцу.

Он хмыкнул, запустил руку еще глубже, сжал пальцы и крутанул. Король испустил последний крик, спина его выгнулась, а потом выпрямилась. Тело судорожно дернулось несколько раз, с губ сорвались какие-то неразборчивые звуки, но тут же замерли.

Фербин смотрел вниз. Он оцепенел, обмер, словно тело его вмерзло в лед или запеклось до состояния несгибаемости.

Ничто из того, что он слышал, видел или знал раньше, не предвещало случившегося. Ничто.

Послышался сухой треск. Священник рухнул, как мешок камней. Тил Лоэсп опустил пистолет. Рука, державшая оружие, была красной от крови.

Доктор откашлялся и отошел от помощника.

— И мальчика тоже, — сказал доктор тилу Лоэспу, отворачиваясь от парня, затем покачал головой, пожал плечами. — Он работал не только на нас, но и на людей короля. Я точно знаю.

— Но, хозяин, ведь я!.. — только и успел произнести юноша, когда выстрел тила Лоэспа сразил и его.

Первая пуля попала в живот, отчего несчастный согнулся пополам, вторая — в голову. Судя по виду доктора, он был уверен, что теперь настал его черед, но тил Лоэсп только улыбнулся ему и двум рыцарям у двери. Наклонившись, он снял полотенце с пояса убитого помощника, вытер пистолет и пальцы, потом смахнул капли крови с рукава и руки.

Тил Лоэсп оглядел остальных.

— Мы все знаем, что это было необходимо, — сказал он, с отвращением глядя на тело короля — так хирург смотрит на пациента, которому достало наглости умереть во время операции. — Короли любят поговорить, и довольно пространно, о неминуемой судьбе и служении высоким целям. — Произнося это, тил Лоэсп вытирал руки и смахивал с себя капли крови. — Давайте и мы переймем эту напыщенную риторику. Что у нас? Король умер от ран, полученных с честью в сражении, но при этом успел отомстить за себя врагу. Принц-остолоп убит, а младший целиком в моей власти. Эти двое пали жертвами вражеских снайперов. А еще мы на всякий случай спалим эту развалину. Теперь идемте — нас ждут превосходные призы.

Он бросил окровавленное полотенце на лицо мертвого юноши и закончил с обнадеживающей улыбкой:

— Кажется, здесь мы сделали все, что требовалось.