ГЛУБИНА ПОЛЯ

Она целый год пробыла мужчиной.

Совсем иные ощущения. И все совсем иное. Она многое узнала — о себе, о людях, о цивилизации.

Время: она, в общем, привыкла мыслить стандартными годами. Поначалу каждый был для нее полутора короткими годами или примерно половиной долгого года.

Гравитация: она чувствовала себя невыносимо тяжелой и одновременно мучительно слабой. А потому согласилась на курс телоизменения: кости ее начали утолщаться, а рост — уменьшаться еще до отлета с Восьмого. Но все же во время путешествия на корабле и затем еще дней пятьдесят после прибытия она возвышалась над большинством людей и чувствовала себя до странности хрупкой. Ей объяснили, что выбранные ею новые одежды будут с усилением, чтобы кости не поломались при неудачном падении в условиях повышенной гравитации. Она подумала, что ее просто хотят успокоить, и решила быть осторожнее.

Более или менее сохранились только привычные меры длины. Большой шаг был почти равен метру, а километры так и остались, хотя равнялись теперь не тысяче метров, а тысяче двадцати четырем.

Но это оказалось лишь началом.

Первые несколько лет после прибытия в Культуру она оставалась сама собой, разве что стала чуть толще и немного ниже. Тем временем она знакомилась с Культурой, а Культура — с ней. Она многое узнала обо всем. Автономник Турында Ксасс был рядом с первого ее шага на борту корабля «Чуть подпаленный на гриле реальности» (поначалу названия кораблей казались нелепыми, ребячливыми и смешными, потом она привыкла к ним, потом решила что вроде бы понимает их, потом осознала, что понять Разум корабля невозможно, и эти названия снова стали ее раздражать). Автономник отвечал на любой ее вопрос, а иногда и говорил от ее имени.

Первые три года она провела на орбиталище Гадамф, главным образом в области Лесуус. Ее поселили в протяженном городе на островах, разбросанных по широкому заливу небольшого внутреннего моря. Город назывался Клусс и походил на знакомые ей города, только был гораздо чище, а еще — не имел стен и вообще никаких видимых укреплений. Больше всего он напоминал громадную схоластерию.

Прогуливаясь по бульварам, улицам, эспланадам и площадям, она отчего-то чувствовала (не с самого начала, а лишь когда стала понемногу привыкать) странную смесь спокойствия и тревоги. И только со временем стало понятно почему: ни одно из увиденных ею лиц не было изуродовано опухолью или полусъедено какой-нибудь болезнью. Ни сыпи на коже, ни помутневших глаз. Никто рядом с ней не хромал, не опирался на костыли, не сидел на тележке, не стучал деревянной ногой. И ни одного сумасшедшего, несчастного, который стоит на углу улицы и воет на звезды.

Поначалу она не оценила этого, будучи ошарашена бесконечным физическим разнообразием окружавших ее людей. Но, попривыкнув, она стала замечать, что это разнообразие никогда не подразумевало уродства, а самое эксцентричное поведение — умственной отсталости. Она видела столько разных типов лиц, фигур и личностей, сколько и представить себе не могла, но все они были следствием здоровья и выбора, а не от болезни или судьбы. Каждый был (или мог стать при желании) прекрасным внешне и внутренне.

Позднее она обнаружила — все же это была Культура! — что и здесь, конечно, есть люди, которые стремятся к безобразию и даже по своей воле становятся уродами или калеками — чтобы не походить на других или выразить свои чувства, которые нужно донести до остальных. Но, преодолев свое первоначальное раздражение и неприятие (неужели эти люди своим поведением, пусть и ненамеренно, не издеваются над настоящими калеками, получившими свою внешность от природы?), она поняла, что даже благоприобретенное уродство демонстрирует уверенность в завтрашнем дне, что это коллективная насмешка над тупым провидением и старинной (но уже давно поверженной) тирании генетических ошибок, катастрофических травм и заразных болезней.

Звезда Ауд освещала десятимиллионнокилометровый браслет орбиталища. Казалось, все остальные считали это солнце настоящей, природной звездой. Ей же звезда представлялась невероятно древней и нелепо, чуть ли не расточительно громадной.

Там, в Клуссе, она узнала историю Культуры и галактики в целом, узнала о жизни других цивилизаций, с детства известных ей как Оптимы. Обычно они называли себя Эволютами или Большими игроками, хотя термины эти были расплывчатыми: точного соответствия сарлскому слову «Оптимы» (с намеком на превосходство) не существовало. «Эволюты высокого уровня» — этот термин, наверное, подходил лучше всего.

Она узнала почти все, что можно было узнать о ее собственном народе — о сарлах, чья история давным-давно началась на далекой планете Сарл, об участии этого народа в страшной войне, его осуждении, ссылке и перемещении (отчасти ради его же блага, отчасти ради блага других народов на планете; все полагали, что сарлы либо истребят всех, либо сами будут истреблены), о том, что в конце концов они получили убежище-тюрьму на Сурсамене под надзором Галактического совета, мортанвельдов и нарисцинов. Эта версия похожа на правду, решила она, и довольно близка к мифам и легендам ее народа; правда, не столь ослепительно-величественна и не может служить источником морали.

Выяснилось немало удивительных подробностей — например, то, что делдейны и сарлы были фактически одним народом. Около тысячи лет назад окты переместили часть населения — то есть делдейнов — на уровень ниже, причем без согласия своих менторов-нарисцинов. Считалось, что этот уровень, с которого несколько тысячелетий назад эвакуировали все обитавшие на нем многочисленные расы, не будет вновь заселен разумными существами без особого разрешения. Октам пришлось принести извинения, поклясться, что такого никогда не повторится, и выплатить репарации, уступив влияние в отдельных местах. Но само перемещение целого народа по капризу октов нарисцины все же признали — неохотно — свершившимся фактом.

Она узнала о панчеловечестве, о великом столпотворении расселившихся повсюду человекоподобных, человекообразных и гуманоидных видов, разбросанных по галактике.

Она узнала о нынешнем социально-политическом статус-кво внутри галактики и, как и все, испытала удовлетворение, ибо, несмотря на разнообразие миров, почти повсеместно царил мир. Существовали миллионы видов, сотни различных типовидов, даже при самом широком употреблении этого термина. И это — без учета цивилизаций, состоящих скорее из механизмов, чем биологических организмов. Но вообще-то галактика — она же Вселенная во всем ее разнообразии — представляла собой пустоту. Усреднив все значения, вы получали чуть ли не полный вакуум. Но если взять скопления материи, то есть системы, звезды и планеты и обиталища, — какое изобилие жизни!

Существовало умопомрачительное число одних только пангуманоидов (к которым принадлежала и она сама), но они составляли менее одного процента всей жизненной массы большой галактики. Кроме того, внутри таковых цивилизаций (в большинстве мест и большую часть времени) мужчины и женщины были равны. В Культуре это было даже гарантировано от рождения. И пол ты мог выбирать по своему желанию — подумать только! Она с каким-то мстительным чувством нашла это в высшей степени привлекательным.

Жизнь шумела, гудела, грохотала, плотно заполняя собой всю галактику, а возможно — почти наверняка — и пространство за ее пределами. Бесконечность и непрерывность этой жизни помещали в общий контекст мелочные заботы и тревоги каждого, отчего те казались если не вовсе необоснованными, то гораздо менее важными. Контекст — это все, любил повторять ее отец; но этот всеобщий контекст необычайно сужал казавшиеся прежде бескрайними просторы Восьмого уровня со всеми его войнами, политикой, спорами, сражениями, горестями и неприятностями. Все это теперь представлялось ей ужасно далеким и воистину тривиальным.

Она узнала о Контакте, той части Культуры, которая открывала новые цивилизации и взаимодействовала с ними, особенно с новыми и быстроразвивающимися; узнала и о несколько скандальном, беззастенчивом, по видимости непрозрачном подразделении Контакта — Особых Обстоятельствах. Через некоторое время она поняла: от нее ждут, чтобы она воспользовалась шансом стать частью этой престижной, хотя и не слишком респектабельной организации. Ей стало ясно, что это высокая и редкостная честь, почти единственное отличие, предлагавшееся Культурой — но далеко не любому желающему. Но тут же опять возникли подозрения.

Некоторое время наибольшее недоумение вызывал географический аспект жизни на орбиталище: горы, утесы, пропасти, пики, камнепады и каменные поля. Все это не возникло само по себе, а было спроектировано и изготовлено из отходов, найденных в данной планетной системе: этот факт лишь усиливал изумление. Она бродила по высоким горам, училась кататься на лыжах, участвовала в спортивных играх, обнаружив, что ей даже нравится быть частью команды. Она почему-то не ожидала этого.

Она стала обзаводиться друзьями и любовниками, когда уверилась в том, что ее новая коренастая фигура вовсе не уродлива. Не каждый сексуальный контакт был удовлетворительным даже, так сказать, в механическом плане — ведь существовало великое разнообразие телесных форм. Она решила наделить свою матку повышенной чувствительностью, желая сразу быть предупрежденной в том очень маловероятном случае, если любовник будет совместим с нею по виду и возникнет риск зачатия. Она спрашивала себя, не обман ли это, — но ни разу не забеременела.

Она играла собственными снами и участвовала в общих снах, грандиозных играх без специального антуража — только особые подушки или ночные чепцы, открывавшие доступ в эту странную субреальность. Она поняла, что спит гораздо дольше, чем многие из ее новых друзей, лишаясь тем самым части возможностей, и попросила еще об одной коррекции. Затруднение разрешилось чудесным образом: несколько часов глубокого сна в каждую из этих точно отмеренных и всегда одинаковых ночей — а затем ежеутренняя свежесть и бодрость.

Она принимала участие и в других полугаллюцинаторных опытах, которые напоминали игру, но, насколько ей было известно, в то же время являлись уроками и оценками. Ее пребывавшее в полном сознании «я» погружалось в ту или иную реальность, иногда основанную на действительно случившихся событиях, а иногда столь же искусственную, как и головокружительный ландшафт орбиталища. Из некоторых погружений она выныривала в расстройстве, узнав о том, какие страдания люди (пангуманоиды и им подобные, но все равно — люди) могут причинять друг другу. Мораль, однако, состояла в том, что подобные ужасы есть недуг, который лечится, хотя бы частично. Культура была больницей, если не медицинской службой, Контакт — врачом, ОО — анестезией и лекарством, а порой и скальпелем.

Почти единственной стороной ее новой жизни, к которой она приспособилась без малейших осложнений, было полное отсутствие денег. Она ведь родилась принцессой, а потому такое положение дел оказалось для нее привычным.

Некоторые из ее друзей входили в состояния, которые она не могла с ними разделять. Поколебавшись, она попросила еще об одной коррекции; железы, о которых она даже не подозревала, изменились за несколько десятков дней, и в ее голове возник целый наркокомплекс с изрядным набором химикалий в микроскопических количествах. Теперь она могла впрыскивать в кровь и мозг любые смеси по своему усмотрению.

Это было занятно.

Для сарлов — по крайней мере, на Восьмом — у любого наркотика был как минимум один нежелательный и неприятный побочный эффект. А здесь — ничего. Ты получал что хотел, и все. Она терзалась сомнениями — разве такое возможно без отрицательных последствий? Автономник Турында Ксасс, больше не нужный, отправился нянчить кого-то другого. Его заменил терминал — колечко на пальце, открывавшее доступ к галактабазе данных.

Она принялась собирать разные коррекции и терапии, как собирают драгоценности, и даже попросила об аннулировании двух-трех уже сделанных — просто из желания убедиться, что процесс полностью обратим. В голосе ее нового наставника (он появлялся довольно редко, но почему-то казался главнее всех остальных) — кустоподобного существа, некогда — человека по имени Батра, слышалась насмешка, когда он(о) сообщил(о), что она похожа на подозрительного ребенка. Насмешка, но в то же время и одобрение. Видимо, она должна была чувствовать себя польщенной, но ее больше занимало слово «ребенок» — нет ли в нем скрытого оскорбления?

Люди менялись, уезжали, отношения заканчивались. Она спросила одну из своих наставниц о том, как меняют пол с женского на мужской. Еще одна процедура. Через год она чуть подросла, поплотнела, волосы стали расти в необычных местах, а между ног вместо щели появился отросток. Несколько ночей она просыпалась в холодном поту, в ужасе от происходящего, и недоуменно ощупывала себя: вдруг все это изощренная шутка и из нее сознательно делают урода — просто ради забавы? Но она часто встречала людей, которые испытали то же самое (непосредственно или с помощью экранов и симуляторов), к тому же у нее хватало архивных материалов, которые все объясняли и успокаивали.

В ходе этих перемен у нее были два-три кратковременных любовника; потом, став мужчиной, она тоже занималась любовью, в основном с женщинами. Так оно и было на самом деле: ты становился более искушенным, более внимательным в любви, когда узнавал ощущения обеих сторон. Он встал однажды утром после утомительной ночи с небольшой компанией старых друзей и случайных знакомых; яркое солнце нового дня ослепило его, когда он вышел на широкий балкон, увидев сверкающее море и вдали — громаду столбообразной горы, так похожую на одну из башен. И тогда он своим смехом разбудил всех.

Он так никогда и не понял, почему решил вернуться в прежнее состояние. Довольно долго он собирался посетить Сурсамен в мужском обличье — посмотреть, что они скажут теперь. Помимо всего прочего, при дворе было две-три дамы, которым он всегда симпатизировал, а теперь к этому чувству примешались новые. К тому времени он уже знал, что его брат Элим убит и теперь он — старший из детей короля, то есть следующий король... если посмотреть под определенным углом. Он может со временем вернуться и предъявить свои права на трон. К тому времени с помощью новых коррекций он освоит боевые искусства, превзойдя всех воинов, когда-либо живших на Восьмом. Он будет неудержим. Он сможет при желании захватить трон. Вот умора! Да, любопытно было бы посмотреть на кое-какие лица!

Однако он решил, что это в лучшем случае жестоко, а в худшем — получится нечто среднее между мелодрамой и кровавой трагедией. И потом, титул короля сарлов больше не казался ему пределом мечтаний — ни в коей мере.

Он изменил пол, снова став женщиной. Но урок — искушенность в любви — был выучен.

Она приняла полное имя. В королевстве отца ее звали Джан Серий Хауск’а йун Зукл йун Дич, что в переводе означало «Джан, дочь принца-консорта Хауска из Пурла на Восьмом уровне». Теперь, считая себя гражданином Культуры, пусть родившимся и выросшим в другом месте, она приняла имя Мезерефин-Сурсамен/VIIIса Джан Серий Анаплиан дам Пурл.

Марейн, этот совершенный мета-язык Культуры, использовал порядковое числительное для обозначения уровня пустотела. «Анаплиан» было данью матери, которую звали Анаплиа. Слово «Серий» («воспитанная, чтобы стать достойной невестой принца») она сохранила ради шутки. Она выразила свое разочарование из-за того, что в Культуре не было традиции отмечать принятие полного имени. Ее друзья и коллеги изобрели для нее специальное празднество.

Она прошла еще несколько коррекций и теперь могла управлять почти всеми функциями своего тела и разума. Теперь она старела очень медленно, а могла и вообще не стареть. Теперь у нее был иммунитет ко всем естественным болезням этого или любого другого мира, и даже утрата руки или ноги становилась лишь временным неудобством — отрастить новую. Теперь у нее был полный набор наркотических желез со всеми вытекающими преимуществами и обязанностями. Теперь все ее органы восприятия стали более чувствительными (например, обострилось зрение, начавшее воспринимать инфракрасные и ультрафиолетовые волны). Она могла даже улавливать радиоволны и связываться с машинами напрямую посредством особого приспособления — неврального кружева, которое оплело ее мозг и проросло в нем наподобие тончайшей трехмерной сети. Теперь она могла отключать болевые ощущения и усталость (хотя тело все равно с презрением отвергало и то и другое), нервы стали больше похожи на провода — импульсы шли по ним гораздо быстрее. Кости упрочнились благодаря углеродным нитям, а мышцы претерпели крохотные химические и механические изменения, сделавшие их более выносливыми и сильными. Все важные внутренние органы стали более эффективными, гибкими и приспособляемыми, хотя многие уменьшились в размерах.

Она стала сотрудником Контакта и влилась в экипаж Экспедиционного Корабля Контакта «Скоротечное атмосферное явление». Ей предоставили выбор — редкая роскошь, — и она отвергла «Ощущение значительной нехватки гравитации» или «Чистый большой безумный лодочник» из-за нелепых имен. Она отлично прослужила пять лет на борту ЭКК, а потом получила приглашение от Особых Обстоятельств. Последовал удивительно короткий период переподготовки; почти все нужные в будущем навыки уже присутствовали в организме. Она воссоединилась с автономником Турындой Ксассом, который изначально предназначался ей в сопровождающие, и обнаружила, что старую машину оснастили набором ракет — ножевых, атакующих и разведывательных. Автономник обладал небольшим арсеналом самого разрушительного оружия.

ОО добавили новые, утонченные свойства к невероятному комплекту телесных усовершенствований, сделав ее еще могущественнее: например, ногти обрели способность испускать лазерные лучи, подавать сигналы, ослеплять или убивать. В черепе разместился крохотный реактор, который, среди прочего, мог давать энергию для поддержания жизни и сознания, если бы несколько лет пришлось существовать без кислорода. В каждую кость ввели цельную волокнистую структуру, которая воспринимала искривления пространства; простым усилием воли теперь можно было управлять телом и, почти не напрягаясь, любой электронной машиной в радиусе пятидесяти метров от него — намного действеннее, чем наездник управляет своим скакуном или первоклассный фехтовальщик — своим клинком...

В один прекрасный день она поняла, что ощущает себя богом.

Потом она подумала о Сурсамене и своем прежнем «я» — и поняла, что возврата нет.

Она возвращалась. И по пути утрачивала некоторые из обретенных ею навыков и свойств, некоторые боевые возможности.

— Вы меня выхолащиваете, — сказала она Джерлу Батре.

— Мне очень жаль. Мортанвельды с большим предубеждением относятся к агентам Особых Обстоятельств.

— Так вот в чем дело... — Она покачала головой. — Мы не представляем для них угрозы. — Она посмотрела на человека, напоминающего кустик. — Или нет?

— Даже напротив. — Батра сделал движение, равносильное пожатию плечами. — Это всего лишь проявление вежливости.

— Но в отношении меня это оборачивается проявлением невежливости.

— К сожалению.

— Уж не перебарщиваем ли мы?

— Мой ответ остается тем же.

Они находились на платформе «Квонбер», покачивавшейся на жестких волнах воздуха, высоко над горной грядой. В нескольких километрах внизу серо-белый ледник, перемежавшийся с полосами растрескавшейся породы, нес свое волнистое тело в сторону вольфрамового неба.

Перебарщивание, о котором упомянула Джан Серий, подразумевало чуть ли не навязчивое уважение, демонстрируемое Культурой по отношению к мортанвельдам. Последние в техническом плане не уступали Культуре, и две цивилизации сосуществовали на взаимоприемлемых условиях, поскольку познакомились несколько тысяч лет назад, наладили обширный культурный обмен и сотрудничали в самых разных областях. Нельзя сказать, что они были союзниками — акважители, например, придерживались строгого нейтралитета во время Идиранской войны, — но по большинству вопросов сходились во мнениях.

У Джан Серий вызывала недоумение новая блестящая теория, предложенная отдельными разумами Культуры, самыми заносчивыми и мудрыми (а эта категория была отнюдь не малочисленной), у которых оставалось слишком много свободного времени. Согласно этой теории, Культура была не просто идеальной и замечательной, принося благо всем, кто с ней сталкивался, — она еще умудрялась являть собой некую климактерическую стадию, образец для всех цивилизаций или, по крайней мере, для всех тех, кто решил не двигаться напрямик к Сублимации после обретения такой возможности (Сублимация означала прощание цивилизации с материальной Вселенной — далее следовало нечто вроде почетного божественного существования).

Избегай самоуничтожения, признавай (и отвергай) деньги, считая их — справедливо — частью разорительной системы распределения, стань одним из вездесущих добросердечных хлопотунов, противься соблазнительному Сублимированию, как эгоистичной саморекламе, не мешай своим разумным машинам делать то, к чему они наилучшим образом приспособлены (в первую очередь, руководить всем), и вот вам результат: тысячелетия самодовольного себялюбия, и неважно, из какого вида ты развился.

Разумы, сильнее всего озабоченные такими проблемами, решили, что мортанвельды вскоре сольются с Культурой, что они претерпевают нечто вроде смены общественной фазы, неуловимо, но неумолимо превращаясь в водный эквивалент Культуры. По всеобщему мнению, мортанвельдам для этого было нужно лишь отказаться от последних рудиментов денежной системы и перейти к более внятной, осознанно положительной и всегалактической внешней политике. И кроме того — вероятно, самое главное — предоставить своим искусственным разумам больше пространства для самовыражения и полные гражданские права.

Культура явно хотела способствовать этому процессу, но не имела права быть застигнутой за вмешательством или даже за попыткой повлиять на процесс. В основном поэтому она и стремилась избегать ссоры с теми, кто должен был доставить Джан Серий непосредственно на Сурсамен. Именно поэтому ее лишали почти всех возможностей, предоставленных ОО, и даже большей части коррекций, сделанных до поступления в ОО.

— Ну, возможно, это блеф, — сердито сказала она Турынде Ксассу, глядя на неровный, ломаный лед внизу.

Небеса были ясными, над балконом безмолвно парил автономник. Здесь было спокойно, приятно и тепло, но вокруг яростно завывал ветер — струйное течение планеты хозяйничало в высоких горах. Ограждавшие балкон силовые поля не позволяли невидимой буре добраться сюда, чтобы потрепать, заморозить их. Но сила воющих потоков воздуха была такова, что слабый их отголосок прорывался даже через поле: далекое монотонное завывание, словно далеко внизу на льду застряло какое-то животное и теперь испускало жалобные вопли.

Когда они прибыли сюда накануне вечером, воздух был абсолютно спокоен; слышались треск, хруст и стоны ледника, который терся о свои побитые каменистые берега, прокладывая путь по огромному желобу из трещиноватой породы.

— Блеф? — Голос Турынды Ксасса звучал неуверенно.

— Да, — сказала Анаплиан. — Может, мортанвельды только делают вид, что вот-вот уподобятся Культуре? Для того, чтобы не позволить ей вмешиваться в свои дела?

— Гм, — сказал автономник. — Долго это длиться не может.

— И тем не менее.

— А почему вообще так распространилась мысль, будто мортанвельды готовятся к этому переходу?

Анаплиан поняла, что они быстро подошли к той точке, где заканчивались все разговоры о стратегических планах Культуры. Собеседники осознавали, что все сводится к одному вопросу: «Что на самом деле задумали Разумы?» Это был хороший вопрос, и обычно лишь невежи и закоренелые циники указывали, что на него мало кто давал (если давал вообще) хороший ответ.

Далее следовала нормальная, почти непроизвольная реакция. Образно говоря, люди воздевали руки к небесам и восклицали: «Ну, если все и в самом деле сводится к этому, то не стоит и пытаться разбираться дальше, потому что там, где определяющим фактором становятся мотивации, оценки и планы Разумов, все гипотезы обессмысливаются по той простой причине, что любые потуги предвосхитить выводы таких бесконечно тонких и дьявольски хитроумных приборов обречены на провал!»

Анаплиан не была в этом абсолютно уверена. Такой посыл вызывал у нее подозрения — неукоснительная вера людей в это предположение слишком уж хорошо отвечала целям Разумов. Вместо честного признания того, что дальнейшие изыскания бесполезны, отвергалась необходимость изысканий вообще.

— Может быть, Разумы завидуют, — сказала Анаплиан. — Они не желают, чтобы мортанвельды, став похожими на них, похитили хотя бы слабое эхо их грома. И покровительствуют этим акважителям, желая вызвать у них негативную реакцию. Пусть, мол, те сделают противоположное ожидаемому и тем самым станут менее похожими на Культуру. Ведь, по большому счету, Разумам именно это и нужно.

— В вашем предположении столько же здравого смысла, сколько и во всех остальных, что мне доводилось слышать, — вежливо сказал Турында Ксасс.

Ей не позволили взять с собой на Сурсамен автономника. Комбинация «агент ОО + автономник боевого класса» была слишком хорошо известна за пределами Культуры. Хотя возможности такой связки сильно преувеличивались, она все еще могла напугать детишек или плохих парней.

Анаплиан почувствовала слабый укол в голове и ощутила что-то вроде гудения во всем теле. Она попыталась задействовать свой пространственный датчик, который позволял улавливать заметные гравитационные волны на некотором расстоянии и предупреждал о любых действиях по искривлению пространства вблизи нее. Но система бездействовала. Анаплиан увидела метку об отключении на неопределенное время, хотя и не вследствие враждебных действий (тем не менее запротестовала минимум одна часть неврального кружева, модифицированного согласно требованиям ОО, — система, постоянно настроенная на выявление неисправностей и самостоятельно реагировавшая на состояния, которые расценивала как ослабление ее возможностей и понижение уровня выживаемости).

Искусственный разум платформы — того же уровня, что у автономника, — с разрешения Анаплиан медленно проверял встроенные в нее корректоры и отключал те, которые могли вызвать возражения мортанвельдов. Щелчок — и она рассталась с электромагнитным эффектором. Она попыталась связаться с генератором поля, встроенным в потолок над ее головой, — этот генератор изолировал воздух на балконе от разреженного и холодного потока, циркулирующего вокруг платформы. Связи не было. Анаплиан все еще ощущала ЭМ-активность, но задействовать ее не могла. Большую часть своей жизни она провела без этих способностей и до сего дня пользовалась ими разве что в крайнем гневе, но сейчас, расставаясь с ними, испытывала горечь утраты и разочарование.

Она посмотрела на ногти, которые выглядели как обычно, но уже поступил сигнал о том, что наутро они отделятся и отпадут — без крови, без боли. Новые вырастут за несколько дней, но больше не будут лазерами, не будут оружием когерентного излучения.

«Что ж, — подумала Анаплиан, глядя на свои ногти, даже обычные, неизмененные, — эти тоже могут царапать».

Щелк. Вот и радиотранслятора нет. Она заперта внутри собственной головы. Женщина попыталась через невральное кружево связаться с Леебом Скопериным, одним из ее здешних коллег и последним любовником. Напрямую — никак. Ей придется делать это через системы платформы, как и обычным культурианцам. Она очень надеялась увидеть Лееба до отлета, но тот не мог бросить свои дела.

Видимо, системы Турынды Ксасса что-то зарегистрировали.

— Это вы? — спросил автономник.

Анаплиан почувствовала себя немного оскорбленной, словно автономник спросил, не пукнула ли она.

— Да, — резко ответила она. — Это я. У меня больше нет связи.

— Не стоит так раздражаться.

Прищурившись, она взглянула на машину.

— Вы еще поймете, что стоит.

— Ух ты, да там ветерок! — воскликнул Батра, вплывая через силовое поле. — Джан Серий, модуль прибыл.

— Сейчас, только возьму сумку, — сказала Анаплиан.

— Прошу вас, — вмешался Турында Ксасс, — позвольте мне.

Батра, видимо, прочел выражение лица Анаплиан, когда та смотрела на автономника, направлявшегося к ближайшей внутренней двери.

— Думаю, Турында Ксасс будет скучать по вам, — сказал Батра, вытягивая хрупкие на вид прутики-конечности. Опершись на них, он встал напротив Анаплиан на уровне ее головы. Его фигура в такой позе напоминала человеческую.

Анаплиан покачала головой.

— Эта машина становится сентиментальной.

— В отличие от вас? — нейтральным тоном спросил Батра.

Конечно, Батра имел в виду Тоарка, ребенка, которого она спасла из горящего города. Мальчик все еще спал. Анаплиан еще утром заглянула в его каюту, чтобы попрощаться с ним, погладила мальчика по голове и тихо прошептала что-то, не желая будить его. Батра неохотно согласился на время взять Тоарка под свою опеку.

— Я всегда была сентиментальной, — заявила Анаплиан.

Небольшой трехместный модуль появился в небесах, неторопливо опустился сквозь крышу силового поля, нависавшую над прогулочной палубой платформы, и, распахнув заднюю дверь, подрулил к ожидавшей его группе.

— Прощайте, Джан Серий, — Батра протянул ей импровизированную руку в виде тонких прутиков, которые не могли сойти даже за кости.

Анаплиан со странным чувством прикоснулась к этой модели руки.

— Будете присматривать за мальчиком? — спросила она.

— Конечно. — Батра вздохнул. — Так, словно это ваш собственный ребенок.

— Я вполне серьезно. Если я не вернусь, позаботьтесь о нем, пока не найдете кого-нибудь подходящего.

— Обещаю вам. Вы только возвращайтесь.

— Я буду стараться.

— Вы оставили копию?

— Вчера вечером, — подтвердила Анаплиан.

Батра спросил просто из вежливости, прекрасно зная, что вчера она самокопировалась. Платформа просканировала ее умственное состояние. Если Анаплиан не сможет вернуться — погибнет или случится еще что-то, — можно будет вырастить ее клона, который сохранит все ее личностные свойства и воспоминания. Анаплиан получит новое «я», почти неотличимое от нынешнего. Стоило помнить ту тревожную истину, что являться агентом ОО означало в каком-то смысле действительно принадлежать ОО. Компенсация состояла в том, что даже смерть была всего лишь временным рабочим затруднением, которое быстро преодолевалось. Но опять же — лишь в определенном смысле.

— Ну, до свидания, моя дорогая девочка, — сказал Турында Ксасс. — Постарайтесь не получать царапин. Меня там не будет, чтобы вас спасать.

— Я уже понизила свои ожидания, — сказала Анаплиан; автономник помолчал, словно не зная, что сказать дальше. Анаплиан вежливо поклонилась. — До свидания, — сказала она обоим, повернулась и перешла в модуль.

Три минуты спустя она уже переходила из него в «восемь выстрелов подряд» — быстрый корвет класса «Нарушитель», бывший Наступательный корабль общего типа, который должен был доставить ее на рандеву к кораблю систем средней дальности класса «Степь» «Не пытайся делать это дома» — первое плечо ее сложного и долгого возвращения домой.

Подчиненный местному Разуму автономник провел Джан Серий в маленькую каюту. На борту корвета ей предстояло пробыть менее полного дня, но надо было где-то полежать и подумать.

Анаплиан открыла сумку и посмотрела, что лежит поверх ее нескольких костюмов и принадлежностей. «Не помню, чтобы я тебя брала», — пробормотала она и сразу же почувствовала неуверенность. С кем ведется этот разговор — с собой или нет (она инстинктивно попыталась просканировать прибор своим активным ЭМ-восприятием, которое, конечно, уже не работало)?

Нет, не с собой.

— Хорошая память, — сказал предмет внутри сумки. Он был похож на фаллоимитатор.

— Ты — то, что я подумала?

— Не знаю. А что вы подумали?

— Я думаю, ты — ножевая ракета. Или что-нибудь в этом роде.

— В общем, да, — сказало маленькое устройство. — Но с другой стороны, нет.

Анаплиан нахмурилась.

— Но в плане языка ты досадным образом напоминаешь... скажем, автономника.

— Вот это проницательность, Джан Серий! — весело ответила машина. — Да, я — и то и другое. Мои, Турынды Ксасса, разум и личность скопированы и перенесены в эту потрепанную, но вполне еще крепкую и очень мощную ножевую ракету. Слегка замаскированную, конечно.

— Полагаю, я должна благодарить вас за то, что вы обнаружили себя сейчас, а не позже.

— Ха-ха, я ни за что не позволил бы себе такую бесцеремонность. Или навязчивость.

— Вы, насколько я понимаю, надеетесь защитить меня от царапин.

— Именно. Или, по меньшей мере, разделить их с вами.

— Думаете, вам это удастся?

— Кто знает? Стоит попробовать.

— А посоветоваться со мной не думали?

— Я так и сделал.

— Так и сделал? Похоже, у меня куда более обширная потеря памяти, чем я считала.

— Я думал о том, чтобы посоветоваться с вами, но не посоветовался. Это чтобы вы зря не упрекали себя.

— Как мило.

— Таким образом, я принимаю на себя всю ответственность. В том, я надеюсь, невероятном случае, если вы не захотите видеть меня рядом с собой, я оставлю вас при посадке на корабль «Не пытайся делать это дома».

— Батра знает?

— Искренне надеюсь, что нет. Узнай он, я провел бы остаток своей карьеры в Контакте, таская тяжести. Или что похуже.

— Это сделано полуофициально? — спросила Анаплиан, ни на секунду не утратив своей врожденной и хорошо развитой подозрительности.

— Бога ради! Это все моих рук дело. — Автономник помолчал. — Мне поручили защищать вас, Джан Серий, — сказал он теперь более серьезным голосом. — И я не какая-то слепая послушная машина. Я бы хотел и дальше защищать вас, еще и потому, что вы отправляетесь так далеко и будете вне зоны, находящейся под общим покровительством Культуры. На планету, где царит насилие. А ваши способности к защите сведены на нет. По этой причине я и предлагаю свои услуги.

Анаплиан нахмурилась.

— Кроме тех, для которых вы приспособлены, судя по вашей форме, — сказала она. — Я согласна.