8. БАШНЯ
— Я тебе говорю: это судьба, если не рука самого МирБога... или что у него там есть. Метафорически это рука МирБога. Возможно.
— Думаю, вы недооцениваете роль слепого случая, ваше высочество.
— Слепого случая, который привел меня в то ужасное место?
— Безусловно, ваше высочество: ваш испуганный скакун бежал по бездорожью, пока не нашел тропинку. Естественно, он предпочел ровный путь ухабам и выбрал более легкий маршрут — под гору. Потом появилась старая фабрика — там, где дорога расширяется и идет дальше горизонтально. Естественно, там он и остановился.
Фербин посмотрел на распростертого слугу, который лежал в паре шагов, на покрытой опавшими листьями земле. Большой синий лист замер на его голове. Хубрис Холс невозмутимо встретил взгляд принца.
* * *
Они летели из схоластерии, пока та не скрылась за грядой невысоких холмов, потом сели на поросшем вереском склоне. Внизу простиралась вспаханная земля.
— Кажется, я слышал о башне Д’ненг-оал, — сказал Фербин, пока они обследовали сбрую двух храпящих, фыркающих каудов, — но будь я проклят, если знаю, в какой это стороне.
— И здесь ничего, — сказал Холс, заглянув в один из седельных мешков. — Хотя, если нам повезет, здесь будет карта. Дайте-ка я посмотрю.
Он по локоть запустил руку в мешок. Там оказались карты, немного еды, вода, телескоп, гелиограф, два увесистых карманных хронометра, барометр/высотомер, несколько патронов для пистолетов и винтовок (но никакого стрелкового оружия), четыре небольшие ручные гранаты, маленькое одеяло и всякая каудовая всячина, в том числе множество крисковых орешков — любимого лакомства животных. Холс сунул по одному орешку в пасть каждому. Кауды благодарно тявкнули и заржали.
— Пробовали их, ваше высочество? — спросил Холс, встряхнув мешок с орехами.
— Нет, — ответил Фербин. — Конечно же нет.
— Дрянь ужасная. Горькие, как ведьмина моча. — Холс засунул орехи назад в мешок и поправил его. — А эти сукины рыцари, что притащились в схоластерию, видать, аскеты или что-то похожее. В мешках — никаких радостей для простого человека вроде вина, унджа или крайла. Летуны гребаные.
И Холс покачал головой, осуждая такую непредусмотрительность.
— И никаких защитных очков или масок, — добавил Фербин.
— Наверное, взяли с собой.
Холс стал сравнивать один из патронов с патронами от собственного пистолета.
— Давайте быстренько посмотрим — и дальше, ваше высочество. А? — предложил он, потом тряхнул головой и вывалил патроны на мох.
Они посмотрели на карты. Одна, выполненная в достаточно крупном масштабе, изображала местность в пределах десяти дней лета от Пурла. На ней были обозначены многие сотни громадных башен, а также границы тени и периоды разных гелиодинамиков.
— Вот она, — сказал Фербин, ткнув в карту пальцем.
— Что скажете, ваше высочество? Четыре коротких дня полета?
— Скорее три, — уточнил Фербин, довольный тем, что наконец-то нашлась область практических знаний, в которой он разбирался лучше слуги. — Пять башен по прямой, потом одна вниз — расстояние в четыре раза больше, а после еще три и одна. И в сторону от Пурла, что только к лучшему. — Он поднял взгляд на Обор. Подернутые красноватой аурой очертания светила только-только поднимались над горизонтом: оно начинало свой медленный, предустановленный путь. — Сегодня долгий день. Животным придется дать отдохнуть, но у башни нужно быть до сумерек.
— Я и сам не прочь всхрапнуть. — Холс зевнул и неодобрительно посмотрел на своего летуна: вытянув длинную шею, тот вылизывал гениталии. — Эх, признаться, ваше высочество, я уж надеялся, что больше не увижу этих тварей вблизи.
Кауд Холса поднял голову, но лишь для того, чтобы громко и протяжно пукнуть, словно подтверждая невысокое мнение о нем нового наездника.
— Тебе не по душе крылатые животные, Холс?
— Совсем не по душе, ваше высочество. Если бы боги хотели, чтобы мы летали, то они осчастливили бы нас крыльями, а на каудов наслали проклятие.
— Если бы они не хотели, чтобы мы летали, гравитация была бы сильнее, — ответил Фербин.
— Я не знал, что она регулируется, ваше высочество.
Фербин снисходительно улыбнулся. Он понимал, что его слуга не искушен в иноземной мудрости и не знает, что гравитация, которую они считают нормальной, равняется примерно половине стандартной — что бы это ни означало.
— Ну что? — сказал Холс. — Тронулись?
Оба пошли к своим летунам.
— Лучше одеться потеплее, — заметил Фербин. — Там будет холодно. Тучи рассеиваются, и мы сможем подняться повыше.
Холс вздохнул.
— Если уж без этого никак, ваше высочество...
— А я заведу часы. А? — Фербин поднял хронометр.
— Это необходимо, ваше высочество?
Фербин, множество раз утрачивавший ориентацию в пространстве, ошибочно полагая, будто невозможно пропустить такую громаду, как башня, или уснуть в седле, ответил:
— Думаю, это желательно.
* * *
Они пролетели без всяких происшествий на той высоте, при которой кауды лучше удерживали свою крейсерскую скорость. Вдалеке они видели других летунов, но никто к ним не приблизился. Внизу крохотные поля медленно сменялись пустошами и вересковыми зарослями на низких холмах, потом снова шли поля, маленькие городки и яркие зеленые пространства — плантации роазоарила. Плоды этого растения отправлялись на обогатительные фабрики, где перерабатывались на топливо для паровых двигателей новой эры.
Близ горизонта медленно показались несколько длинных пальцев, наполненных сверкающей водой, — озера Кволук. Фербин узнал остров, на котором стояло семейное имение Хаусков — Мойлиу. Река Кволайн вытекала из озер, петляя, направлялась к далекому экватору и исчезала в дымке. Мерцали серебряные нити каналов, отражая солнечный свет: на равнинах они были прямыми, как стрела, а в холмистой местности — изогнутыми.
Фербина, хотя он был в куртке, пробрала дрожь. В особенности холодно стало коленям, прикрытым только рейтузами и брюками. Без очков и маски глаза постоянно слезились. Фербин обмотал шарфом нижнюю часть лица, но все равно чувствовал себя отвратительно. Он постоянно смотрел на хронометр, прикрепленный к высокому передку седла, и на водостойком блокноте восковым мелком отмечал все башни, каждая из которых сперва вырисовывалась вдали, а потом медленно проносилась справа от них.
Башни, как и всегда, приносили некое странное утешение. С этой высоты было видно больше башен, чем с земли, так что возникало правильное представление об их числе и регулярности расположения. Только на этой высоте, подумал Фербин, ты осознаешь как следует, что живешь в гораздо более обширном мире, чем кажется, — в мире уровней, и на каждом из них свод удерживается над земной твердью с помощью башен. Громадные столбы, объятые бледным свечением, мачты космического корабля, бесконечно изящного и необычайно могущественного. Высоко наверху едва различимая кружевная вязь говорила о том, что здесь, — в тысяче четырехстах километрах над головами Фербина и Холса, хоть они и поднялись в далекую, холодную высь, — вершина башни расходится, расползается по своду невероятно тонкой сетью, словно сотканная из крон громадных деревьев.
Миллион башен удерживал этот мир. Разрушение лишь одной могло уничтожить всё. Не только на этом уровне, любимом и дорогом Восьмом, но и на всех остальных. Может быть, это привело бы к гибели самого МирБога. Но утверждалось, что башни практически неуязвимы, и Сурсамен стоял на месте тысячу миллионов лет. Фербин не знал, шла ли речь об их собственных коротких годах, или долгих годах, или так называемых стандартных, — впрочем, при таких масштабах это вряд ли имело значение.
Фербин отер слезы и внимательно оглянулся, задержав взгляд на точках вдалеке, чтобы понять, происходит ли там какое-то движение. Он не знал, когда известие о случившемся в схоластерии достигнет Пурла. Езда на скакуне займет дней пять, но можно воспользоваться оптическим телеграфом, и тогда отрядят новый патруль. А вообще рыцарям, потерявшим своих животных, нужно всего лишь добраться до ближайшей станции проволочного телеграфа. Кроме того, если патруль не вернется, его хватятся, будут разосланы поисковые отряды, и уж они точно получат сигнал из схоластерии. Селтиса наверняка ждет допрос. А вдруг и пытка? Что, если он расскажет о документах и башне Д’ненг-оал?
Что ж, у них с Холсом практически не осталось выбора. Нужно спешить. Остальное зависит от удачи и МирБога.
Кауды начали уставать. Фербин сверился с хронометром: они провели в воздухе уже почти десять часов и пролетели, наверное, не меньше шестисот тысяч больших шагов, то есть шестисот километров. Судя по положению Обора, неторопливого оранжевого гелиодинамика, близился полдень. Позади осталась где-то половина пути.
Найдя остров возле берега бескрайнего Чашеморя, с густыми зарослями растений, на которых росли сочные кожистые плоды, они приземлились на небольшой полянке. Кауды принялись поедать неведомые фрукты и остановились, лишь раздувшись до предела. Они снова принялись пердеть, потом неожиданно заснули в ближайшем тенечке, продолжая испускать газы. Фербин и Холс привязали их, потом нашли себе место в глубокой тени. Каждый срезал по гигантскому листу, чтобы прикрыть лицо на время сна. Тут Фербин решил поделиться со слугой своими мыслями о последних событиях и рассказать, почему думы о предопределении, судьбе и фатуме снедали его все эти долгие, холодные и мучительные часы, проведенные в седле.
* * *
— Ну да, понимаю, — сказал Фербин. — Ты ведь знал, что там стоит эта древняя фабрика?
— Я только хочу сказать, ваше высочество, что это было чуть ли не единственное целое здание на полдня пути вокруг. Даже старинный охотничий домик, из-за которого, так сказать, выросли все остальные здания в округе, как и эти развалины, где я вас нашел...
— Руины.
— ...эти руины, где я вас нашел, были разрушены до основания. Но все же неудивительно, что скакун доставил вас туда.
— Отлично, — сказал Фербин, решив сделать уступку и тем доказать свое благоразумие. — Мое появление там, возможно, и не зависело от судьбы. Но предатели, которые принесли туда моего отца, — тут уж без судьбы не обошлось. А может, даже без МирБога. Отец, похоже, был обречен. Но по крайней мере, его сын получил возможность присутствовать при этом ужасающем преступлении и взяться за дело возмездия.
— Я уверен, что вам так казалось и кажется, ваше высочество. Но в окрестностях не было других домов, и в разгар боя, а к тому же еще с началом грязевого дождя, кажется естественным перевезти раненого в единственное строение с крышей. Если грязевой дождь попадет в рану, начнется загнивание, заражение крови, и положение из рискованного станет полностью безнадежным.
Фербину пришлось подыскивать доводы. Он вспомнил, что, когда выполз из горящего здания и оказался среди кучи сырых листьев и веток, обнаружилось, что грязевой дождь и в самом деле прошел. Вот почему все было таким липким, зернистым и жутким.
— Но они хотели, чтобы он умер! — возразил он.
— А где это лучше всего сделать, ваше высочество? На открытом месте, где все прекрасно видно, или под крышей, в помещении?
Фербин нахмурился, прикрыл лицо большим синим листом и мрачно проговорил:
— И все же, несмотря на весь твой цинизм, Холс, то была судьба.
— Как вам угодно, ваше высочество. — Холс вздохнул и надвинул налицо сорванный им лист. — Хорошего сна, ваше высочество.
В ответ раздался храп.
* * *
Когда они проснулись, было намного холоднее, темнее и ветренее. Долгий день, начавшийся с восходом Обора, перевалил за половину, но погода изменилась. Рваные клочья небольших серых облаков неслись по небу под высокими тучами, в воздухе пахло влагой. Кауды не торопились просыпаться, а потом еще полчаса шумно извергали из себя массу фекалий. Фербин и Холс, усевшись на опушке леса подальше от них, позавтракали.
— Ветер встречный, — заметил Фербин, глядя на барашки мелких волн, гулявших по Чашеморю; у темного горизонта в той стороне, куда лежал их путь, вид был зловещим.
— Хорошо, что вчера мы много пролетели, — сказал Холс, жуя вяленое мясо.
Они привязали свои вещи, сверились с картой, взяли несколько кожистых плодов для каудов — человеческие желудки их не переваривали — и взмыли в освежающий воздух. Ветер усиливал ощущение холода, хотя лететь пришлось куда ниже прежнего, потому что по небу двигались громадные слоистые гряды туч. Фербин с Холсом огибали крупные тучи, летя напрямик только через небольшие облака. К тому же сами кауды не желали погружаться в тучи — правда, их можно было заставить. Внутри туч эти животные ориентировались ничуть не лучше людей, не понимая, то ли они летят вперед по прямой, то ли описывают круг и вот-вот врежутся в одну из ближайших башен. Кауды были рауэлами воздуха, надежными рабочими скотинками, а не чистопородными скакунами вроде лиджей, и потому разгонялись только до пятидесяти — ну, до шестидесяти километров в час. Но и на такой скорости столкновение с башней несло гибель всаднику и животному, а если нет, это происходило при падении на землю.
Фербин по-прежнему поглядывал на хронометр и отмечал каждую башню справа от них — теперь они пролетали всего в нескольких километрах от каждой и не пропустили ни одной. Он знал по опыту, что пропустить башню очень просто. Несмотря на важность всего этого, Фербин обнаружил, что вспоминает свой сон прошлой ночью и — через него — свое путешествие на наружный уровень в далеком детстве.
Теперь и это казалось сном.
Он тогда ходил по странной земле, над которой не было крыши или потолка, если не считать самой атмосферы, которая удерживалась далеким кругом стен и гравитацией. Здесь не было башен, здесь кривая поверхность под ногами продолжалась и продолжалась, ничем не прерываемая, неподдерживаемая, невероятная.
Он наблюдал за круговертью звезд и все шесть дней, что провел там, удивлялся крохотной ослепляющей точке: то был Мезерифин, Невидимое Солнце, далекое, ничем не удерживаемое и все же сохранявшее свое положение светило, вокруг которого вращался сам великий Сурсамен. Была какая-то безжалостность в этих днях на поверхности: одно солнце, источник света, один регулярный набор дней и ночей, всегда один и тот же, кажущийся неизменным. Всё знакомое Фербину находилось далеко внизу: под ним были целые уровни — самостоятельные миры, а над ним — только темное ничто, сдобренное сыпью слабо мерцающих точек: тоже светил, как сказали ему.
Сюда собирался прибыть и отец, но в последний момент отменил поездку. Фербин отправился в путь со старшим братом Элимом, который уже бывал снаружи, но хотел побывать еще раз. Это считалось привилегией. Отец мог потребовать от октов, чтобы те доставили кого-то на другие уровни, включая поверхность. Такое же право имели некоторые другие правители и главные схоласты в схоластериях, но все остальные могли попасть туда только по милости октов. А окты мало кому ее оказывали.
Они взяли с собой пару друзей и несколько старых слуг. Большой кратер, в котором они провели большую часть времени, утопал в зелени бескрайних лугов и высоких деревьев.
Пахло неведомыми благовониями, воздух был густым, но одновременно свежим и головокружительным — они почувствовали приток энергии и чуть ли не опьянение.
Остановились они в подземном комплексе, выдолбленном в высоком утесе. Их жилище выходило на громадную сеть шестиугольных озер, разделенных тонкими полосками земли, — этот узор тянулся до самого горизонта. На поверхности встретились несколько нарисцинов и даже один мортанвельд. Фербин уже встретил первого в жизни окта — в лифте, который поднял их на поверхность. Это произошло еще до того, как в Пурле появилось октское посольство: Фербин, как и большинство людей, тогда испытывал суеверный страх перед октами. Ходили легенды, слухи, неподтвержденные известия, что окты темными ночами выходят из своих башен и похищают людей прямо из постелей — иногда целыми семьями или даже деревнями. Окты якобы доставляли похищенных в башни и ставили над ними эксперименты, или поедали их, или переводили на другие уровни, используя для развлечений и оргий.
В итоге простолюдины боялись октов, дрожа при одной мысли о том, что их могут похитить и поместить в башню. Фербину давно объяснили, что это все сказки, но все же он нервничал. Большим облегчением было обнаружить, что окты такие маленькие и ничуть не страшные.
Окты в лифте категорически утверждали, что они и есть истинные наследники и прямые потомки Мантии, создателей пустотелов. На Фербина это произвело сильное впечатление, а еще он испытал благородное негодование из-за того, что этот факт мало кому известен.
Он испытывал трепет при виде того, как небрежно, привычно и легко окты обращались с этим устройством, которое поднималось по башне, минуя один мерцающий уровень за другим, наружу, к изнанке всей планеты. Фербин понял, что они управляют этим миром. Это казалось более реальным, более уместным и почему-то даже более важным и впечатляющим, чем управление бесконечным, необозримым пространством за пределами самой планеты. Он подумал тогда, что это и есть истинная власть.
Наблюдая, как относятся друг к другу окты и нарисцины, Фербин понял, что именно нарисцины — подлинные господа, что они — главные и лишь терпят этот странный вид, который сарлам казался едва ли не расой волшебников. Как же низко, судя по всему, стояли сарлы — простой балласт, первобытный народец с точки зрения октов, которые, в свою очередь, были малыми детьми для своих наставников-нарисцинов!
Потом, узнав об отношениях между нарисцинами и мортанвельдами, Фербин пришел в смятение: мортанвельды, казалось, обходились с нарисцинами как с детьми, снисходительно-насмешливо. Еще один уровень и еще один — и все они выше его, Фербина, далеко превосходя его народ.
В каком-то смысле сарлы стояли ниже всех. Не потому ли их так нечасто приглашали сюда?
Возможно, если бы все сарлы увидели зрелище, представшее перед Элимом, Фербином и их друзьями, они погрузились бы в апатию и депрессию, поняв, как мало значит их существование для этой бесконечной иерархии иноземцев. Так считал Элим. Еще он решил, что таков был изначальный план их менторов: показывать сегодняшним и будущим обладателям власти все эти чудеса, чтобы у тех не возникало искушения прыгнуть выше головы, чтобы они знали: несмотря на все их могущество в собственных глазах и в глазах подданных, независимо от их достижений, они — ничто по сравнению с этой реальностью: куда более великой, могущественной, изощренной, превосходящей их мир во всех смыслах.
— Они пытаются нас сломить! — сказал Элим Фербину. Старший принц был крупным, грубоватым, энергичным юношей, всегда исполненным энтузиазма, твердым в своих мнениях, никогда не устающим от пьянства, драк или женщин. — Они хотят внушить нам подспудную мысль, что мы и наши дела — все это не имеет никакого значения.
Элим, как и Хауск, не желал этого принимать. Пусть себе чужеземцы плавают внутри башен, летают между звезд и конструируют целые миры. Что с того? За ними стояли силы, которых они сами не понимали до конца. Возможно, принцип «одно внутри другого», «оболочка в оболочке и так до бесконечности» распространялся на весь мир! Неужели иноземцы сдались и ничего не сделали? Нет! У них были свои споры и соглашения, свои договоренности и союзы, свои победы и поражения — пусть и не столь однозначные, более утонченные, чем войны, победы и поражения сарлов. Военные хитрости и демонстрация силы, удовлетворения и разочарования — все эти вещи были знакомы не только сарлам, но и иноземцам, раня их высокомерно-космополитичные и цивилизованные души.
Ты жил на своем уровне и принимал это как данность. Ты играл по правилам на своем уровне — только там тебя могли оценить по достоинству. Все было относительно, и, отказываясь выучить урок, который неявно старались преподать иноземцы (веди себя как положено, принимай все как данность, покоряйся, соглашайся), дикий, первобытный народец вроде сарлов мог записать на свой счет победу над самыми всезнающими и умудренными видами галактики.
Элим пребывал в диком возбуждении. Эта вылазка усилила его впечатления от первого выхода на поверхность и подтвердила все сказанное отцом с того времени, как сыновья достаточно подросли, чтобы понять. Фербин был ошеломлен. Элим буквально светился от радости, думая, что возвратится на их собственный уровень с неким цивилизационным поручением — продолжать начатое отцом объединение Восьмого, а может быть, и не только его.
В то время Фербина, который только-только начал проявлять интерес к подобным вещам, больше волновало то, что во время вылазки наружу прекрасная кузина по имени Трюффе, чуть старше его самого, в которую он вроде бы начал влюбляться, уступила — с пугающей, бесстыдной легкостью — напору Элима. Фербин, слава богу, начал интересоваться именно такими победами, но до Элима ему пока что было далеко.
Они вернулись на Восьмой: Элим — с мессианским блеском в глазах, Фербин — в печали оттого, что Трюффе навсегда отказала ему (разве она вернется к нему после брата? а если да, захочет ли он ее?) и юность закончилась. А еще он чувствовал, что каким-то странным, косвенным образом иноземцам удалось умерить его надежды и невольно подстегнуть надежды Элима.
* * *
Он понял, что в своих воспоминаниях унесся слишком далеко от действительности, когда услышал крик Холса. Фербин оглянулся. Уж не пропустил ли он башню? Справа виднелось нечто похожее на очередную башню, которая казалась удивительно яркой в своей бледности. Дело в том, что впереди выросла огромная стена темноты. Фербин промок до нитки — видимо, пролетел сквозь облако. Последнее, что он помнил, — это полет под какой-то длинной серой массой, вокруг них тянулись плохо различимые щупальца, свисавшие, как лесные лианы...
— ...грязевая туча! — услышал он вопль Холса.
Принц взглянул вперед, на утес темноты: в самом деле, силсовая туча, масса липкого дождя, лететь сквозь которую опасно, если не смертельно опасно. Даже его кауд, казалось, почувствовал недоброе, задрожал и жалобно заскулил. Фербин посмотрел по сторонам. Облететь громадную тучу сбоку не было ни малейшей возможности и сверху тоже — та висела слишком высоко. К тому же она освобождалась от своего груза — илистого дождя, и над землей теперь расстилалось громадное темное покрывало.
Нужно было приземлиться и переждать непогоду. Фербин дал знак Холсу. Они заложили вираж, развернулись и стали быстро снижаться, направляясь к ближайшему лесу на склоне высокого холма, с трех сторон ограниченного излучиной широкой реки. Капли влаги попали Фербину на лицо, и он ощутил что-то вроде запаха навоза.
Они приземлились на широкой, топкой вершине холма возле пруда с рваными очертаниями, наполненного темной солоноватой водой. Принц и его слуга двинулись по хлюпающей жиже в направлении леска, под ворчание каудов. Животных удалось заставить примять несколько пружинистых побегов, и после этого все углубились в лес. Путники устроились под кронами деревьев, а день меж тем чернел и наконец стал темным, как ночь. Кауды сразу же уснули.
В ветвях высоко над ними, все усиливаясь, слышался шелест грязевого дождя. Вершина холма и полоска света на горизонте исчезли.
— Эх, чего бы я только не отдал за трубочку, набитую добрым анджевым листом, — вздохнул Холс. — Мерзкая погода, правда, ваше высочество?
Фербин едва видел лицо слуги, хотя почти мог дотянуться до него рукой.
— Да, — сказал он и, прищурившись, попытался разглядеть циферблат хронометра, засунутого под куртку. — Теперь мы засветло туда не доберемся.
На них упало несколько капель грязевого дождя, пропущенных листвой. Одна шлепнула Фербина по носу и попала в рот. Он сплюнул.
— Мой старик из-за такой вот сраной силсовой бури однажды потерял весь урожай ксирза, — сказал Холс.
— Ну да, эти дожди разрушают, но также и строят, — сказал Фербин.
— Я слышал, их в этом отношении сравнивают с королями.
— Нам нужны и те и другие.
— И это я тоже слышал, ваше высочество.
— Иными словами, у них нет силса, нет липких дождей. Так мне говорили.
— Правда? Так ведь земля тогда просто должна сойти на нет.
— А вот не сходит.
— Даже в далеком будущем не сойдет, ваше высочество? Разве в этих местах не бывает дождя? То есть обычного дождя, который смывает холмы и уносит их в озера, моря и океаны?
— Вообще-то — бывает. Похоже, у них такая гидрологическая система, которая позволяет накапливать землю снизу.
— Снизу? — недоверчиво переспросил Холс.
— Помню, на одном из уроков говорили, будто у них есть океаны такой горячей породы, что она жидкая и не только течет, как река, но может и наверх затекать и потом вылетает из вершин гор, — сказал Фербин.
— Ну уж, ваше высочество... — Холс произнес это так, будто Фербин пытается морочить ему голову, плетет чушь, в которую и ребенок не поверит.
— Эти явления способствуют накапливанию земли, — продолжил Фербин. — Да, и горы плавают, могут расти, тянуться вверх. Целые земли сталкиваются друг с другом, и тогда поднимаются горы. Там говорили что-то еще, но я пропустил начало урока, и все это звучало слишком уж неправдоподобно.
— Думаю, они просто морочили вам голову, ваше высочество. Пытались понять, насколько вы доверчивы.
В голосе Холса прозвучала нотка обиды.
— Признаюсь, я тоже об этом подумал. — Фербин, невидимый в темноте, пожал плечами. — Хотя, может, я чего-то не понял, Хубрис. Честно скажу, я бы не стал принимать это на веру.
— Постараюсь не принимать, ваше высочество.
— Так или иначе, им не нужны силсовые дожди.
— Если эти россказни — правда хоть на одну десятую, то я считаю, что мы живем просто в благословенных краях.
— И я тоже.
Силс перестраивал землю. Насколько понимал Фербин, крохотные обитатели морей и океанов прихватывали частичку ила, а потом производили газ, который поднимал эти организмы на поверхность. Оттуда они поднимались в воздух и складывались в тучу, а та плыла над землей, сбрасывая свое содержимое в виде грязного, липкого дождя. Силсовые тучи были явлением, к счастью, относительно редким — большая туча могла стать для фермы, деревни или даже округа столь же губительной, как небольшое наводнение. Урожай исчезал под слоем грязи, деревья ломались или превращались в голые стволы, плоские крыши проваливались, луга затоплялись, дороги размывались, реки запруживались и вскоре разливались, что приводило к настоящим наводнениям.
Грязевой дождь капал на Фербина с Холсом даже сквозь кроны деревьев, пробиваясь сквозь отяжелевшие, промокшие ветки. Со всех сторон периодически раздавались громкие завывания силсовой бури, и каждое сопровождалось порывистым, ломким треском, после чего следовал жуткий звук удара.
— Если услышите что-нибудь в этом роде над нами, ваше высочество, — сказал Холс, — то лучше бегите со всех ног.
— Можешь не сомневаться — побегу, — сказал Фербин, пытаясь защитить глаза от песчанистой дряни, падавшей сверху; силс страшно вонял выгребной ямой. — Хотя прямо сейчас я бы нашел в смерти некоторую прелесть.
Наконец туча прошла, небо просветлело, и на вершине холма засвистел сильный ветер. Хлюпая по жиже, ставшей вдвойне предательской, они двинулись к вершине. Новый слой силсовой слякоти, покрывавший и без того неустойчивую почву, лип к их ногам и к ногам каудов, которые выказывали явное неудовольствие всем этим. От грязи исходила навозная вонь. Фербин и Холс старались побыстрее соскрести эту дрянь с кожи, пока она не затвердела.
— Эх, неплохо бы сейчас принять душ или попасть под хороший, чистый дождичек, правда, ваше высочество?
— А как насчет того пруда наверху? — спросил Фербин.
— Неплохая идея, ваше высочество.
Холс повел кауда к мелкому, но теперь заполненному до краев пруду близ вершины. Кауды ржали и сопротивлялись, но в конце концов их заставили войти в пруд: вода доходила им до брюха.
Фербин и Холс почистили животных и себя, как могли. Кауды по-прежнему были недовольны. Скользя, чуть не падая, они все же взмыли в воздух, едва-едва поднявшись над деревьями. Принц и слуга полетели навстречу надвигающимся сумеркам.
* * *
Они продолжали лететь в медленно опускавшейся тьме. Кауды ржали теперь почти постоянно и пытались то и дело спуститься, откликаясь на удары вожжами очень неохотно, с ворчанием. Где-то внизу, вероятно, располагались фермы, деревни и городки, но отсюда, сверху, не замечалось ни малейших признаков жизни. Ветер дул в левый бок, пытаясь сбить их с курса и снести к башням, которые должны были все время оставаться справа. Тучи образовали новый рваный слой полукилометром выше. Фербин и Холс держались под ними, зная, что заблудиться ночью в туче очень опасно, а порой и гибельно.
Наконец они увидели то, что, видимо, и было башней Д’ненг-оал, — широкое светлое сооружение, которое нависало над обширным болотом и все еще отражало медленно гаснущий янтарный свет, оставленный Обором на подложке небес высоко наверху.
Башня Д’ненг-оал принадлежала к открытым башням. Можно было проникнуть в ее нутро, а значит, и в сеть магистралей, по которым окты — и аултридии — гоняли свои лифты. По крайней мере, так считалось повсеместно. Фербин знал, что все башни строились как открытые и в некотором смысле оставались ими до сих пор.
Каждая башня, там, где она расширялась у основания каждого уровня, имела сотни порталов, предназначенных для транспортировки жидкости, которой Мантия предположительно собиралась заполнить планету. На Восьмом порталы были минимум на сотню метров засыпаны землей и залиты водой. Но кроме того, почти на всех башнях порталы давно и надежно были замурованы октами и аултридиями. Ходили слухи — и окты никак не пытались их опровергнуть, — что другие народы, другие правители пытались подорвать замурованные порталы, желая проникнуть внутрь. Однако обнаружилось, что они абсолютно непроницаемы для тех, кто не владеет технологией, позволяющей путешествовать между звезд, а тем более — внутри башен. Еще обнаружилось, что любая попытка проникнуть через портал неминуемо вызывает гнев октов. Правители, предпринимавшие их, были убиты, а народы — рассеяны или переведены на другие уровни, в более суровые условия.
Лишь в одной башне из тысячи оставался единственный портал, открывавший доступ внутрь и расположенный на доступной высоте (с помощью телескопов выяснилось, что над атмосферой, в сотнях километрах над землей, также имеется нечто напоминающее порталы). Обычно о близости открытой башни свидетельствовала башня доступа гораздо меньших размеров — хотя, по человеческим представлениям, и она была громадной.
Оказалось, что башню доступа Д’ненг-оал на удивление трудно обнаружить в темноте. Они один раз облетели вокруг башни под плотным одеялом туч, чувствуя себя зажатыми между поднимающимся туманом и опускающейся темнотой. Фербин сначала волновался, как бы не врезаться среди мрака в малую башню (лететь приходилось всего в сотне метров над землей, а башни доступа как раз достигали этой высоты), потом — что они вообще выбрали не ту башню. На карте, с которой они сверялись раньше, была обозначена открытая башня, но расположение башни доступа показано не было. Еще на карте имелся Денгроал — довольно крупный город неподалеку от близполюсного основания главной башни, но никаких его признаков не наблюдалось. Фербин надеялся, что Денгроала просто не видно в тумане.
Башня доступа открылась им, когда ее верхние двадцать метров вдруг засверкали рядом гигантских колец, таких ярких, что Фербин и Холс на миг ослепли. Оказалось, что башня в какой-нибудь сотне больших шагов перед ними, а ее вершина — чуть выше высоты их полета, почти в облаках. Голубоватый свет выхватывал из темноты туманистую подложку, напоминавшую некий перевернутый ландшафт. Фербин с Холсом притормозили, заложили вираж, а потом жестами договорились сесть на вершине. Кауды настолько устали, что даже не сильно протестовали, когда их снова заставили набрать высоту.
Вершина башни доступа имела в поперечнике около пятидесяти больших шагов. Ее опоясывали светящиеся синие кольца, напоминавшие мишень для стрельбы. Свет медленно пульсировал, то разгораясь, то тускнея, — казалось, это бьется какое-то чужеземное сердце.
Они сели на ближайшей стороне башни. Испуганные кауды в последнем отчаянном усилии засучили ногами и забили крыльями, когда обнаружилось, что ноги расползаются на гладкой поверхности, что та не дает такой же надежной опоры, как земля или камень. Но потом их когти все же зацепились за что-то, крылья еще раз встрепенулись, не давая упасть, и наконец животные замерли, издав громкий свистящий звук, в котором слышалось облегчение. Они опустились — тела чуть подрагивали, крылья были полураскинуты от усталости — и, тяжело дыша, положили головы на поверхность. Каудов окружал голубой свет. Пар от их дыхания плыл над плоской синеватой верхушкой башни и неторопливо рассеивался.
Фербин спешился. Суставы его хрустели и ныли, как у старика. Вытянув спину, он пошел к Холсу — тот потирал ногу, придавленную мерсикором.
— Ну вот мы и на месте.
— Довольно странное место, ваше высочество, — отозвался Холс, оглядывая широкую круглую вершину башни — на взгляд абсолютно плоскую, правильной формы. Глаз цеплялся лишь за кольца голубого света, исходившие от заделанных заподлицо полос шириной в руку.
Фербин и Холс стояли посередине между центром и краем башни. Вокруг разливался голубоватый свет, сообщая людям и животным призрачный, нездешний облик. Фербина трясло, хотя было не очень холодно. Он оглянулся, но ничего не разглядел за пределами голубых кругов. Медленно двигающиеся тучи казались совсем близкими — протяни руку и достанешь. Разгулявшийся было ветер тут же стих, перейдя в прохладное дуновение.
— Хорошо хоть тут никого нет, — сказал принц.
— И слава богу, ваше высочество, — откликнулся Холс. — Хотя, если кто-нибудь наблюдает за вершиной и может видеть сквозь туман, он уже знает о нашем появлении. Ну да ладно. Так что теперь?
— Понятия не имею, — признался Фербин.
Он никак не мог вспомнить, как получают доступ в башню. Когда он поднимался на поверхность с Элимом и другими, то вертел головой по сторонам и почти не запомнил порядок доступа — этим занимались слуги. Увидев досаду на лице Холса, он снова оглянулся. Взгляд его задержался на центре поверхности башни.
— Может быть... — начал он, показывая на сверкающую точку в центре голубых колец, и в этот момент прямо на их глазах середина медленно, ровно поднялась в воздух.
Из самого центра башни, словно труба телескопа, выдвинулся цилиндр сантиметров тридцати в поперечнике. Верхушка цилиндра пульсировала голубым, в унисон с кругами, расходящимися от нее.
— Это может оказаться полезным, — сказал Фербин.
— Только чтобы каудов привязывать, а для другого вряд ли сгодится, ваше высочество, — с сомнением проговорил Холс. — Больше-то их привязать не к чему.
— Я посмотрю, — предложил Фербин, не желая показать, что испуган.
— А я подержу вожжи.
Фербин направился к тонкому цилиндру. Когда он приблизился, светящийся серый восьмиугольник, казалось, занял нужное положение — теперь он был вровень с лицом Фербина и смотрел на него. Восьмиугольник несколько походил на фигуру окта. Поверхность цилиндра была влажной — начал накрапывать дождичек.
— Повтор, — прошелестел чей-то голос и, прежде чем Фербин успел ответить, продолжил: — Шаблоны, да. Назначение: периодичность. Как вуали переходят в октов, так одна итерация переходит в другую. Интервал есть знак, так сотворяется. Но еще, повторение показывает недостаток знаний. И опять, продолжайте путь. Следует сигнал, который не есть сигнал, просто энергия. Конец.
Октоподобный восьмиугольник потускнел, и цилиндр стал беззвучно погружаться обратно.
— Постойте! — закричал Фербин и ухватил цилиндр обеими руками в попытке удержать. Тот был холодным на ощупь — видимо, металлический. И без того довольно гладкий, он от влаги сделался еще и скользким, неумолимо уходил вниз, и все попытки Фербина удержать его не возымели ни малейшего эффекта.
Потом цилиндр словно заколебался — остановился и вновь поднялся на прежнюю высоту. Серый восьмиугольник — что-то вроде экрана, догадался Фербин, — снова ожил на поверхности. Прежде чем раздался голос, Фербин закричал:
— Я Фербин, принц дома Хаусков, у меня на руках документы, подтверждающие мое право на гарантированное путешествие под защитой наших почтенных союзников-октов! Я хочу поговорить с башнемастером — с Айайком.
— Очернение есть... — начал было цилиндр, но осекся. — Документы? — спросил голос через несколько мгновений.
Фербин расстегнул куртку, вытащил серые конверты толщиной в палец и принялся размахивать ими перед экраном.
— Полномочиями Селтиса, главного схоласта схоластерии Анджринх, — сказал Фербин и добавил: — С Восьмого, — отчасти для того, чтобы исключить недопонимание, а отчасти, чтобы показать: он человек, знакомый с реалиями планеты, а не пустоголовый идиот, который на спор добрался до вершины башни.
— Ждать, — сказал шелестящий голос. Экран снова погас, но теперь цилиндр остался на месте.
— Ваше высочество? — окликнул Фербина Холс, держа в руках вожжи заснувших каудов.
— Что?
— Просто хотел знать, что случилось, ваше высочество.
— По-моему, мы наладили своего рода контакт. — Он нахмурился, вспоминая о том, что говорил голос в первый раз. — Но мне кажется, мы здесь не первые за последнее время. Возможно. — Он пожал плечами, глядя на озабоченное лицо Холса. — Не знаю. — Фербин повернулся, пытаясь увидеть что-нибудь сквозь мерцающую голубоватую дымку — такой эффект создавала морось. Что-то темное двигалось в воздухе сбоку от Холса и каудов — огромная тень, наступающая прямо на них. — Холс! — крикнул он, показывая в ту сторону.
Холс оглянулся, одновременно начав падать. Громадная тень разорвала воздух ровно над двумя спящими каудами, пройдя на расстоянии ладони от головы Холса. Послышалось хлопанье массивных крыльев — видимо, то был лидж с всадником на спине. Резкий щелчок и фонтанчик желтых искр возвестил о том, что Холс выстрелил из пистолета вслед быстро удаляющемуся животному.
Лидж поднялся, завис и развернулся, интенсивно работая крыльями, а потом приземлился на дальней стороне башни. С его спины спрыгнул хрупкий человечек с длинным ружьем, встал на одно колено и прицелился в Холса, который, сыпля проклятиями, молотил свободной рукой по пистолету. Затем Холс скрылся между двумя каудами — при звуках стрельбы те подняли головы и теперь сонно оглядывались. Раздался еще один ружейный выстрел; ближайший к стрелку кауд дернулся, заржал и попытался подняться, размахивая одним крылом. Одна его нога скользила туда-сюда по поверхности. Второй кауд поднял голову и в страхе испустил крик. Летун, не отходя от лиджа, вставил в ружье новый магазин.
— Незначительные детонации, — произнес голос окта над головой Фербина, который только сейчас понял, что упал на поверхность башни, и выглядывал из-за цилиндра, чтобы не выпускать из виду противника. — Праздничные акции неуместны, — продолжал голос. — Выражение радости нежелательно. Прекратить.
— Впустите нас, — хриплым шепотом попросил Фербин.
За человеком с ружьем маячил лидж. Раненый кауд рядом с Холсом кричал и бил крыльями о поверхность башни. Другой кауд взвыл, дернулся и попытался броситься прочь, раскинув крылья. Летун снова прицелился и крикнул:
— Вставай и сдавайся!
— Пошел в жопу! — прокричал в ответ Холс.
Фербин едва расслышал все это за воем кауда, который медленно отступал, визжа и молотя крыльями. Второй кауд неожиданно поднялся на ноги и, казалось, лишь теперь понял, что его ничто не держит. Он повернулся, прыгнул к краю, распростер крылья и с отчаянным воплем сорвался в темноту, тут же исчезнув из виду.
— Пожалуйста! — Фербин постучал по поверхности цилиндра костяшками пальцев. — Впустите нас.
— Прекратить глупости, — изрек цилиндр. — Необходимо, хотя и недостаточно.
Раненый кауд лег на бок. Крики его стали слабыми и хрипловатыми.
— И ты! — закричал прилетевший на лидасе, направляя ружье на Фербина. — Вы оба. Выходите. Если сдадитесь сейчас, стрелять больше не буду. Охота закончена. Я только разведчик. За мной летят еще двадцать человек, люди регента. Вы проиграли. Сдавайтесь. Вам не причинят вреда.
Фербин между отчаянными криками кауда расслышал какой-то шипящий звук. Поверхность башни позади воющего животного, казалось, засветилась желтоватым сиянием.
— Хорошо! — прокричал Холс. — Сдаюсь!
Из-за раненого кауда вылетело что-то и пронеслось над его дергающимися крыльями, оставляя дугу оранжевых искр. Летун отступил, ствол его ружья задрался.
Граната со стабилизатором упала в трех больших шагах от лиджа. Пока она подпрыгивала на месте, кауд, за которым прятался Холс, в последний раз дернулся, испустил предсмертный вопль и свалился с края башни, отчаянно махая крыльями. Крики его медленно затихали, а прятавшийся за ним Холс оказался на виду.
Граната прекратила прыгать — теперь она только крутилась вокруг своего крестового хвоста. Потом ударник, выпустив облачко оранжевого дыма, выскочил, в то время как летун пытался отскочить подальше. В относительной тишине, наступившей после падения кауда, Фербин слышал, как Холс нажимает на спусковой крючок. Щелк, щелк, щелк — раз за разом давал осечку пистолет, издавая звук еще более безнадежный, чем обреченный кауд несколькими секундами ранее. Летун опустился на одно колено и прицелился в оставшегося без укрытия Холса, который затряс головой.
— Даю тебе последний шанс! — прокричал он.
Хронометр попал ему прямо в переносицу. Ствол ружья во время выстрела ушел вверх, и пуля пролетела в полуметре над головой Холса. Тот вскочил и пустился к оглушенному противнику еще до того, как брошенный Фербином хронометр долетел до края башни и исчез в дождливой мгле. Лидж посмотрел вниз на своего покатившегося, беспомощного хозяина, потом с удивлением перевел взгляд на Холса, который набросился на летуна.
— Черт побери, ваше высочество, вы лучший стрелок, чем он, — сказал Холс, упираясь коленом в спину противника и вырывая ружье из его пальцев.
Фербин сначала думал, что это женщина, но нет — перед ними был мужчина, хотя и хрупкого сложения. Лиджи летали быстрее каудов, но не могли брать много груза, и седоков для них подбирали по весу.
Фербин увидел что-то темное на голубой полосе под упавшим летуном: кровь. Холс проверил ружье и перезарядил его, продолжая одним коленом упираться в спину дергающегося врага.
— Спасибо, Холс, — сказал Фербин и поднял глаза на тонкую, темную, недоуменную морду лиджа. Животное чуть приподнялось, хлопнуло крыльями и снова опустилось. Фербина обдала струя воздуха. — Что будем делать...
Граната с шипением вернулась к жизни. Они поползли прочь на четвереньках — причем Холс пытался тащить за собой летуна, — затем с грохотом покатились по жесткой поверхности. Фербин даже успел подумать, что если он умрет здесь, то, по крайней мере, это случится на Восьмом, а не в жутком межзвездном пространстве. Граната взорвалась со страшным хлопком. Фербину показалось, что звуковые волны с разгона ударили в его мозг, потом раздался звон. Принц остался лежать там, где упал.
Когда он пришел наконец в себя и оглянулся вокруг, то увидел Холса, который лежал в нескольких больших шагах и смотрел на него. Еще дальше неподвижно раскинулся летун. Больше не было никого. Лидж исчез — то ли, убитый или раненый, свалился вниз, то ли просто испугался и улетел. Губы Холса двигались — он что-то говорил, но Фербин не слышал ни слова.
Широкий цилиндр — пятнадцать больших шагов в поперечнике, не меньше, — поднялся в центре башни, поглотив тонкую трубку, с которой говорил Фербин. Выдвинувшись метров на пять, он остановился. В сторону отъехала дверь, образовав широкий проход — три всадника могли бы свободно въехать в него. Изнутри полился серовато-голубой свет.
Около башни возникло несколько громадных темных фигур, которые, сужая круги, приближались к вершине. Фербин и Холс, вскочив на ноги, бросились в проем.
В ушах у Фербина все еще звенело, и он не услышал выстрела, сразившего его.
