II
– А таперь слухайте далее, сыны мои! Жили мы куренем у отца: пятеро братьев, как вот вы у меня, да еще четыре сестры. Хоть и немало повоевали Лебеди за землю русскую, а богатства не завоевали. Отчего? Что приплыло от воинских почестей, то и уплыло само собой, как Дон воду несет к богатым низовским станицам. А земли наши известны, и промысла нету!
Созвал нас батюшка на совет, и долго мы гутарили: как и чем жить? На богатых ли станичников горбиться, али в шахты уйти, как внуки два года мытарились и рваными вернулись? И тогда сказал отец мой, который опосля Крымской войны из Севастополя вернулся при наградах и четырех раненьях: «Корень наш от Ермака во земле Сибирской, и не след нам, Лебедям, забывать про ту землю».
Рыжие чубы повисли вниз…
– Как Ярмак со своими братьями, тянули мы прутики из веника. Дяди ваши – Кондратий и Леонтий, вынули короткие; еще до чугунки поехали со скарбом в Сибирь – мы отдали им все, што имели, как деньгами так и добром. Знаете, живут теперь в станице Таштып, и не жалуются, и стала им земля сибирская родней донской. Али не так?
Призадумались братья Лебеди.
Старый Лебедь поглядел на каждого из сынов, погладил раздвоенную бороду, будто пламя разметнул, уставился на малого Ноя; а этот малый, не обиженный богом силушкой, на пятнадцатом году вскидывал на плечо чувал с пшеницею в шесть пудов и не гнулся.
– Ноюшка, подь ко мне!
Братья Лебеди догадались: пошлет за веником…
Старого Лебедя опередил Василий:
– Не будем тянуть жребий, батюшка, – сказал он, выдержав суровый взгляд отца. – Братья своими куренями живут и для них-то земли мало. К чему им трогаться? Ехать надо мне с семьею.
– Ай! – вскрикнула Анастасия.
– Видит господь, от сердца говорю, старший сын мой, пусть будет так, – ответил старый Лебедь. – И не станет меж братьями злобы, а дружба восторжествует. А вы, сыны мои, остаетесь здесь, на славном Доне, окажите помощь старшему брату. Соберите деньги, кто сколько может, выделите что из скарба, скотины, имущества. У кого нету денег – займите. А я пропишу братьям в Таштып. – Глянул на седенькую жену Марфу Никитичну: – Вынь из мово сундука шашку Яремееву, евангелие, какое носил с собой всю турскую кампанию с иконкой богородицы, отца моево.
Старуха принесла из маленькой горенки шашку, завернутую в отбеленный холст, евангелие с иконкой богородицы и положила на стол перед хозяином куреня.
Старик вылез из застолья, развернул шашку, держа ее на вытянутых руках, подозвал Василия:
– Перекрестись, сын мой.
Василий перекрестился.
– Передаю тебе боевую шашку Яремея Аленина, яко Лебедя. Не потреби ее во зло.
Василий принял шашку, поблагодарил отца за доверие, поцеловав золотой эфес.
– Ежли призовут на войну сынов твоих, – наказывал старый Лебедь, – передашь Ною; к нему имею великое доверие; не запамятуй то.
– Не запамятую, батюшка, – ответил Василий.
Старик взял евангелие с иконкой, подошел к Ною, положив руку на его плечо, сказал:
– Сие писание, Ноюшка, с ним я гнал турков из Болгарии, и немало видывал смертей и баталий. Передаю тебе с иконкою, и ты помни то в Сибири! Блюди слово господне – не забижай всуе других людей.
– Я и так никого не забижаю, – ответил внук.
– Знаю то! Господи! Кабы не бедность наша, послал бы тебя в Войсковое училище, и стал бы ты славный офицер для державы. Ну да, доброе сердце подскажет тебе линию жизни. Таперь идите, сыны, с богом. За неделю собрать надо Василия. До Воронежа проводим. А тебе скажу, невестушка Анастасия, не точи слезы: в Сибири не одни каторжные и ссыльные проживают. Василий знает, какую неслыханную смелость и геройство показали они на японской.