СЕМЬ

Гало VII катилось через туманную равнину, его величественное продвижение отмечали разрывы туманной пелены, по краям которых все еще змеились вихрастые белесые метелки. Казалось, что они цепляются за трубки и лонжероны Колеса, не желая уступать ему дорогу. Области прояснения тянулись за Колесом, точно кильватерная струя за огромным кораблем, и через прорехи на какое-то время открывался вид на леса и поля далеко внизу, но затем серая мгла смыкалась вновь. Вепперс плавал в бассейне, лениво разглядывая выныривавшие из тумана километрах в двадцати высокие холмы скругленных очертаний. Вода вокруг него подрагивала и билась о края бассейна, как беспокойное сердце: это противоударные подушки кабинки пытались нейтрализовать тряску, с которой Колесо перекатывалось по затянутой туманом местности.

Гало VII было Колесом, устройством, изготовленным специально для круизов по великим равнинам, холмам и мелководным внутренним морям Обреча, крупнейшего континента планеты Сичульт. Диаметр всей конструкции составлял сто двадцать пять метров, а ширина в обхвате — двадцать метров. Гало VII выглядело в точности как исполинское ярмарочное колесо, внезапно освободившееся от удерживающих его цепей и беспрепятственно покатившееся по равнине, откуда и происходило его обычное название.

Заводы, принадлежавшие Сичультианскому филиалу корпорации «Веприн», выпускали Колеса нескольких стандартных размеров и типов. Большая часть заказов поступала от передвижных гостиниц, оказывавших богачам круизные услуги. Гало VII было единственным Колесом, безраздельно принадлежавшим Вепперсу, и относилось к самому большому и величественному классу таких изделий. Диаметром оно не превосходило остальные Колеса этого класса, но гондол на нем имелось не тридцать две, как обычно, а тридцать три. В отдельных кабинках Гало VII располагались спальные комнаты, банкетные залы, комнаты для приемов, два комплекса раздельных бассейнов и бань, спортивные залы, усаженные цветами воздушные террасы, кухни, огороды, командный узел и контрольный пост, энергетические и вспомогательные установки, гаражи для разнообразных транспортных средств, ангары для флайеров, причалы для воздушных яхт, скоростных лодок и мини-субмарин, а также помещения для обслуги и команды. Гало VII было не просто транспортным средством, а настоящим передвижным поместьем.

Гондолы не были неподвижно закреплены на дисках Колеса, они могли менять расположение по прихоти Вепперса или в зависимости от топографической обстановки; например, когда Колесо попадало в места, где для него не было проложено готовых дорог, кабинки соскальзывали ближе к земле, чтобы нагрузка на верхнюю часть Колеса не стала слишком велика, и тем не только предохраняли все устройство от крушения, но и предоставляли сколь необычные и впечатляющие, столь же и пугающие углы обзора местности. В верхней точке Колеса была закреплена на карданной подвеске специальная наблюдательная гондола, откуда в таких случаях отдавал распоряжения сам Вепперс. Ему жутко нравилось без предупреждения перемещать гостевые кабинки по Колесу, слушая сдавленные охи и ахи временных пассажиров. Чтобы перебраться из одной гондолы в другую, иногда требовалось не больше времени и усилий, чем для пересадки из одного наземного автомобиля в другой. Временами же гостей вынуждали воспользоваться одним из курсировавших по окружности Колеса скоростных лифтов, закрепленных на колесе меньшего диаметра, которое, в свою очередь, было жестко зафиксировано внутри главного.

Вепперс смотрел вдаль, где в синей дымке терялись низкие холмы, и пытался припомнить, принадлежат они ему или нет.

— Мы еще не выехали за пределы поместья? — осведомился он.

Джаскен стоял рядом с кромкой бассейна, из вежливости неизменно оставаясь в поле зрения хозяина. Он просканировал туманный пейзаж своими окулинзами, зафиксировал нужный фрагмент картинки и увеличил ее, чтобы рассмотреть во всех подробностях, прослушал поступавшие с земли радиосигналы и снял сигнатуру источников теплового излучения.

— Сейчас выясню, — ответил он и едва слышно произнес что-то, одновременно прижав палец к серьгокоммуникатору в мочке уха.

— Да, господин, — сообщил он Вепперсу, — капитан Буссе сообщает, что мы все еще в пределах поместья, на расстоянии тридцати километров от его границы, если быть точным.

Джаскен пробежался по маленькой клавиатуре, закрепленной на тыльной стороне его левой кисти, и вызвал оригинал изображения, сформированного окулинзами. Уточненное значение составило тридцать кликов.

Командовала Гало VII женщина — капитан Буссе, нанятая управлять Колесом, как подозревал Джаскен, отнюдь не за высокий профессионализм, а за эффектную внешность, поэтому он не доверял ей и перепроверял, когда только мог, все предоставленные ею данные. Пока что ему не удалось поймать ее на достаточно серьезной ошибке, чтобы имело смысл завести с Вепперсом разговор о должностном несоответствии капитана, но Джаскен пока не терял надежды на успех.

— Угу, — пробормотал Вепперс, и его тут же перестало интересовать, владеет ли он дальними холмами или нет. Его правая рука словно помимо воли поднялась к лицу, а пальцы осторожно, очень осторожно, погладили фальшивый кончик носа, под которым медленно регенерировалась плоть и нарастали хрящики. Подделка была очень убедительной, особенно в сочетании с профессиональным актерским макияжем, но Вепперс не мог избавиться от неприятных ощущений. Он отменил несколько важных визитов и сдвинул сроки куда большего числа встреч за дни, миновавшие после ужасного происшествия в опере. Как же мерзко все вышло. Хуже того, расползались неуместные слухи, шило не удалось полностью утаить в мешке. Особенно подозрительной со стороны выглядела срочная отмена приема вечером того злосчастного дня, на которую он был вынужден пойти без всяких объяснений, потому что у него не осталось времени их придумать. Впоследствии доктор Сульбазги предложил легенду, по которой Джаскен якобы отсек хозяину кончик носа во время фехтовального поединка.

— Это хорошая версия, — согласился с его предложением Вепперс, лежа на больничной койке глубоко в подвалах городского дома в Убруатере всего через полчаса после того, как девка напала на него. Он с горечью осознал, что голос его сделался странным: носовым, приглушенным, точно его кто-то душил. Сульбазги наложил бандаж, обработал рану коагулянтом, антисептиком и стабилизирующим гелем. Пластического хирурга уже вызвали, тот был в пути. Тело девки увезли из театра и спрятали в холодильнике морга. Доктор Сульбазги пообещал заняться им позже.

Вепперса все еще трясло, хотя Сульбазги выписал ему сильнодействующие успокоительные. Он валялся на койке, как бревно, и думал о своем, пока врач суетился над ним. Он не мог дождаться возвращения Джаскена из оперы, куда тот отправился, чтобы проверить, все ли следы происшествия вычищены и согласуются ли между собой показания присутствовавших.

Девку не следовало убивать, это было дурацким, импульсивным, ненужным решением. В тех редких случаях, когда подобные действия необходимы, их всегда надлежит совершать руками подчиненных. Для этого он содержал ораву телохранителей, а также Джаскена и его бригаду особого назначения. Самому же следует оставаться на расстоянии, чтобы в случае чего все отрицать и предъявить следствию неоспоримое алиби. Но он в тот момент впал в раж, ослепленный близостью беглянки, осознанием того, что девку наконец удалось загнать в ловушку. Ее должны были изловить уже через несколько минут. Как же он мог удержаться от участия в завершающем акте этой облавы — нет, охотничьего спектакля?

Но все равно, все равно он не должен был убивать ее. В конце концов, в нее были вложены такие средства, такие усилия, она сама по себе представляла практически неоценимое сокровище, а теперь оказалось, что все это было зря, и он чувствовал крайнюю досаду от потери. Люди неминуемо обратят внимание, что девушка не показывается с ним в свете. Более-менее убедительная причина, на скорую руку состряпанная пиарщиками после того, как обнаружился ее побег по дороге в дом моды, сводилась к редкой болезни, от которой-де страдают только Инталии.

Он не мог просто объявить о ее смерти во всеуслышание. Это вызвало бы лавину проблем — с Гильдией Хирургов, страховыми компаниями и, может быть, даже адвокатами клиники, где ее татуировали при рождении. Немыслимо было и отговориться частично правдивой, но еще более вредной для его репутации историей о побеге. Он подумывал объявить, будто девушку похитили, или представить все так, словно она решила принять постриг, но оба варианта были плохо проработаны и влекли за собой дополнительные осложнения.

По крайней мере, ему удалось вернуть ножи. Сейчас они все еще были заткнуты за пояс его клетчатых брюк. Он погладил рукоятки. Придурок Джаскен предлагал избавиться от них, подумать только. Нет нужды избавляться от столь ценных орудий убийства, если можно вместо этого бесследно уничтожить тело. Эта сучка посмела украсть их! В конце концов она оказалась просто неблагодарной маленькой воровкой! И она его покусала, дрянь эдакая! Она даже попыталась перегрызть ему горло и убить его. Как у нее вообще духу хватило такое задумать и провернуть? Немыслимо! Как она вообще посмела на него напасть!

Теперь он был даже рад, что убил ее. И это впервые, как ему вдруг стало ясно: он впервые убил сам, своими руками. Это оставалось одним из очень немногих поступков, которые ему прежде не доводилось совершать. И когда все раны затянутся, когда вырастет новый нос и все придет в норму, это прекрасное ощущение останется ему как награда.

Он вспомнил еще, что, пока он в первый раз не овладел ею против ее воли (лет десять назад), он никогда никого не насиловал. У него попросту не возникало такой потребности. Таким образом, девка подарила ему два новых ощущения. Если бы ему сейчас вздумалось повеликодушничать, он бы неохотно признал, что их можно рассматривать как определенную плату за боль и неуверенность, которые он из-за нее испытывал. Ему понравилось пронзить живое тело ножом и следить, как жертва умирает. Это было восхитительно. Каким бы сильным он ни считал себя, это незнакомое ощущение основательно встряхнуло его. Он все еще смотрел сучке в глаза, когда она умерла.

Вошел Джаскен, на ходу снимая окулинзы и командуя двоим из Зей охранять дверь больничной палаты.

— Тебе тоже нужно придумать какую-нибудь травму, Джаскен, — без предисловий обратился к нему Вепперс, глядя на своего начальника СБ так, словно тот и вправду был причиной всех бед. Отчасти это было правдой, как он сейчас сообразил. Ведь именно на Джаскена возлагались обязанности держать строптивую девчонку под контролем и следить, чтоб та никуда не рыпалась. — Можно навешать всем лапшу на уши, будто ты ранил меня в тренировочном поединке, но нельзя все обставить так, словно тебе это ничего не стоило. Выколоть тебе глаз, что ли?

Лицо Джаскена, и без того не слишком румяное, побледнело.

— Но, господин...

— Или сломать руку. Что-то серьезное.

Доктор Сульбазги кивнул.

— Думаю, сломанной руки будет достаточно.

Он окинул взглядом предплечья Джаскена, как бы ожидая команды хозяина.

— Но, господин, пожалуйста... — взмолился Джаскен, покосившись на доктора.

— Ты можешь устроить чистый перелом, так ведь, мой дорогой Сульбазги? — спросил Вепперс. — Чтобы он быстро поправился?

— Легко, — ответил Сульбазги и доброжелательно улыбнулся Джаскену.

— Господин, — сказал Джаскен, с видимым трудом овладев собой, — если остальные охранники будут выведены из строя, а я останусь единственной преградой между вами и врагом, то с таким переломом возможности оказать им действенное сопротивление у меня не будет.

— Я уже подумал об этом, — сообщил ему Вепперс, — но нам все-таки нужно что-то придумать.

Он задумался, морща лоб.

— А как насчет шрама? Полученного в том же учебном поединке или на дуэли. На щеке, чтобы всем было видно.

— Такой шрам должен быть очень большим и очень глубоким, — заметил Сульбазги. — Велика вероятность того, что он останется на всю жизнь.

Джаскен снова покосился на доктора.

— Ведь нам нужно, чтобы травмы были одинаково тяжелыми, — сказал доктор возмущенно, передернув плечами.

Джаскен похлопал себя по левой руке.

— А может, мне просто поносить фальшивую лангетку несколько недель? — предложил он. — История про сломанную руку получит визуальное подтверждение, а моя боеспособность не пострадает.

Он язвительно улыбнулся доктору.

— Можно даже спрятать внутри шины какое-нибудь оружие и при необходимости обороняться с его помощью.

Вепперсу понравилось предложение Джаскена.

— Пусть будет так, — кивнул он. — За работу.

Плавая в бассейне на верхнем уровне Колеса Гало VII, Вепперс осторожно ощупывал фальшивый кончик носа, от которого исходило странное тепло, и улыбался своим мыслям. Возмущение Джаскена было понятно и простительно, а Вепперс получил искреннее удовольствие, так редко приходившее к нему в этот злополучный вечер, следя за выражением лица начальника СБ в минуту, когда тот и впрямь подумал, будто ему собираются выколоть глаз или сломать руку.

Он снова посмотрел вдаль, на горы. Он всегда совершал утренний заплыв в этой гондоле, которую приказал поместить на самый верх Колеса.

Он обернулся и посмотрел туда, где спала на лежаке одна из девушек его Гарем-труппы. На ней был только тоненький халатик.

Вепперс не без гордости признавался, что в его распоряжении находится лучшая Гарем-труппа из десяти девушек во всем Установлении. Но даже среди этих живых сокровищ Плёр он выделял особо. Плёр была Импрессионисткой, то есть обладала способностью имитировать облик и личность почти любой женщины, достаточно часто появлявшейся на публике и доступной внимательному изучению. Разумеется, у него и так было предостаточно связей с киношными суперзвездами, певичками, танцовщицами, телеведущими, спортсменками и даже отдельными похотливыми политиками женского пола, но на это уходила прорва драгоценного времени, потому что такие женщины, даже если не были ничем особенным заняты, предпочитали, чтобы их добивались, ухаживали за ними, услаждали слух комплиментами их непревзойденным красоте и талантам. Коротко говоря, строили целок и не делали исключения даже для самого богатого и могущественного человека во всем Сичультианском Установлении. Не так с Импрессионисткой: ты ей просто приказываешь превратиться в кого хочешь — или пройти курс пластической хирургии, если преобразование силами самого организма занимало слишком много времени. И вот уже совершенная копия женщины-мечты всецело твоя. Нельзя сказать, что Вепперс увивался за всеми вышеперечисленными знаменитостями ради их интеллекта, так что единственной трудностью, с которой ему приходилось иногда сталкиваться, была необходимость компенсировать обнаружившиеся у оригинала мелкие телесные недостатки.

Вепперс поплавал еще немного и подозвал Джаскена, указывая на спящую красотку, которой, что было не совсем обычно, приказал принять личину ученой. Плёр не так давно научилась имитировать особенно симпатичную докторшу евгенических наук, родом из Ломбе, с которой Вепперс впервые пересекся на прошлогоднем балу в Убруатере. Евгенистка оказалась на диво неуступчивой и верной своему супругу, оставшись непреклонной даже после того, как Вепперс осыпал ее подарками и комплиментами, от которых голова кругом пошла бы почти у любого (не исключая мужей, разумеется; впрочем, мужья редко снисходили до такой ерунды). Джаскен бесшумно прошел мимо спящей Плёр, дождался, пока Вепперс подплывет к бортику, и осторожно ступил в воду. Вепперс жестами показал ему, чего хочет.

Джаскен без тени удивления кивнул, вернулся к тому месту, где лежала Импрессионистка, взял лежак за ножки, поднатужившись, дернул на себя и поднял на уровень головы. Фальшивая лангетка на левой руке ему при этом особо не помешала. Девушка скатилась с лежанки и, еще толком не придя в себя, плюхнулась в бассейн, испустив короткий испуганный вопль и подняв фонтан брызг. Вепперс, заливаясь хохотом, парировал удары, которыми она его в шутку осыпала, и уже взялся за пуговицы ее халатика.

Тут Джаскен внезапно нахмурился, приложил палец к мочке уха, опустился на колени у бортика и энергично замахал хозяину.

— Ну чего тебе? — разъяренно зашикал распалившийся Вепперс. Плёр, продолжавшая отмахиваться, случайным движением слегка оцарапала ему щеку и брызнула водой в глаза. — Не трогай мой нос, сучка паршивая!

— Это Сульбазги, — сообщил Джаскен. — Он говорит, что вы ему срочно нужны.

Вепперс был куда крупнее и сильнее Плёр. Он сгреб ее в охапку, как дитя, и прижал к себе. Девушка брыкалась и вопила, осыпая проклятьями хозяина с Джаскеном, и при этом не переставала кашлять и выплевывать попавшую внутрь воду.

— Что случилось? — спросил Вепперс. — Что-нибудь в Убруатере?

— Нет. Он во флайере. Прибудет через четыре минуты. Он не хочет со мной говорить, но настаивает, что вопрос, с которым он прилетит, чрезвычайно важен. Приказать Буссе, чтобы выдвигала посадочную площадку?

Вепперс испустил горестный вздох.

— Да. — Он напоследок потискал Плёр. Импрессионистка почти откашлялась и перестала плеваться. — Пойдем встретим их.

Джаскен кивнул и скрылся.

Вепперс слегка подтолкнул обнаженную девушку к бортику.

— Как для такой молоденькой девушки, — сказал он, куснув ее шею (достаточно сильно, чтобы она ойкнула), — у тебя на редкость дурные манеры, ты это знаешь?

— Конечно! — согласилась Плёр. Она знала, как надо разговаривать с Вепперсом. — Мне надо преподать урок хороших манер, так?

— Да, разумеется. Запиши себе в дневник.

Он отвел плававший на поверхности воды халатик в сторону. Плёр брассом устремилась к бортику, энергично гребя обеими руками.

— Я ненадолго! — крикнул он, увидев вернувшегося Джаскена.

Еще не отдышавшись после игр, чувствуя во всем теле приятное пресыщение и слегка ёжась под купальным халатом, Вепперс сел за стол и непонимающе воззрился на то, что Сульбазги положил себе на широкую бледно-желтую ладонь. В богато обставленной гостиной не было никого, кроме самого Вепперса, Астиля, который у него служил дворецким, Джаскена и доктора Сульбазги. Если Вепперс был в купальном халате, то Сульбазги даже не переоделся из лабораторного, что для него было крайне необычно. Над диваном с парчовыми валиками и аккуратными кисточками бахромы висела мягко позвякивавшая люстра. Сверкавшие золотом оконные рамы тоже слегка подрагивали. Из окон смотрела окрашенная в пастельные тона рассвета полумгла, которую в безостановочном своем движении на краткое время разрывало Колесо.

— Благодарю, Астиль, — сказал Вепперс, принимая из рук дворецкого чашку дымящейся настойки. — Вы свободны.

— Рад служить, — поклонился Астиль и вышел.

Вепперс подождал, пока его шаги не удалятся по коридору.

Что бы это ни было, оно выглядело как маленький клубок очень тонких ниток, оттенок которых менялся от матово-серебристого до синеватого. Вепперс подумал: если распутать их, внутри окажется нечто такое маленькое, размером, пожалуй, с галечный камушек, что его можно проглотить, даже не заметив этого.

Сульбазги, выглядевший усталым и почти больным, склонился над переплетением ниток.

— Это было найдено в печи, — сказал он, запустив руку в редкие нечесаные белые волосы.

— В какой печи? — переспросил Вепперс.

Он позволил втянуть себя в это дело, будучи в полной уверенности, что, хотя остальным и будет дьявольски тяжело разобраться с неприятными последствиями и зачистить следы, сам он может вполне положиться на этих людей и, выйдя сухим из воды, оставить все позади. В конечном счете, они за это деньги получают. Но, переступив порог этой комнаты, он подумал, что, возможно, настоящие проблемы еще только начинаются.

— Какова была температура печи? — спросил Джаскен. — Ничего ведь не должно было остаться. Никаких следов.

Сульбазги прикрыл ладонями лицо, чтобы не смотреть на Вепперса, и пробормотал:

— Мемориальный госпиталь Вепперса. Наша маленькая подружка. Прошлой ночью.

Господи Всемогущий, опять эта девка, понял Вепперс, и ему свело кишки. Что еще? Неужели капризная сучка вознамерилась досаждать ему даже из могилы?

— Хорошо, — медленно начал он, — пожалуй, мы все согласны, что это был очень, очень досадный несчастный случай. Но что это такое? — Он потыкал пальцем в синевато-серебристый клубок на ладони Сульбазги. — Какое отношение имеет эта штука к...

— Это, — сказал Сульбазги, — все, что осталось от ее трупа.

— Ничего не должно было остаться, — запротестовал Джаскен. — Может, печь не подогрели до...

— Блядская печь была раскалена до гребаной нужной температуры! — провизжал Сульбазги.

Джаскен яростно сдернул окулинзы с глаз, в которых полыхал гнев. Он, казалось, был готов кинуться в драку.

— Господа, тише, пожалуйста, — тихо произнес Вепперс, не дав Джаскену что-то ответить. Он посмотрел на доктора. — Сульбазги, пожалуйста, поясни для технически неграмотных: что это за штука?

— Это нейросеть, — сказал доктор пустым голосом.

— Нейросеть, — повторил Вепперс.

Он слышал о таких вещах. Этими устройствами пользовались высокоразвитые инопланетники, начинавшие, подобно сичультианам, с бренной телесной формы, всецело завязанной на биохимии, и не желавшие выгружать себя в Нирвану, Великую Пустоту или что-нибудь в этом роде. Когда им надо было вступить в прямое взаимодействие с машинным разумом или записать свои мысли, они надевали нейросетевую вуаль. А иногда они пользовались нейросетевыми кружевами, чтобы спасти свои задницы. Скопировать ментальное состояние и перенести душу куда-то в другое место.

Вепперс снова воззрился на Сульбазги.

— Ты утверждаешь, — медленно проговорил он, — что у этой девки в голове была нейросеть?

Но это невозможно. Сичультианцам запрещено пользоваться нейросетями. Да им, если на то пошло, даже гребаных наркосекреторных миндалин не разрешили выращивать.

— Похоже на то, — сказал Сульбазги.

— Почему этого никто не замечал? — спросил Вепперс, продолжая неотрывно глядеть на доктора. — Сульбазги, ты же ее сотни раз сканировал.

— Наше оборудование не приспособлено для поиска таких устройств, — ответил Сульбазги. Он опустил глаза, посмотрел на то, что держал в руке, и издал тонкий лающий смешок человека, доведенного до крайней степени отчаяния. — Чудо, что мы можем углядеть ее невооруженным глазом.

— Кто поместил в нее это устройство? — спросил Вепперс. — Сотрудники клиники?

— Это невозможно, — затряс головой Сульбазги.

— Кто же?

— С тех пор, как доктор сообщил мне об этой находке, я тут успел провести небольшое расследование, — вмешался Джаскен. — Нам нужна помощь, господин. Нужен кто-то, кто разбирается в такой технике.

— Сингре, — сказал Сульбазги. — Он знает. Если нет, он по крайней мере подскажет, у кого спросить.

— Сингре? — переспросил Вепперс, хмурясь. Джлюпианский торговец и почетный консул, его главный конфидент в инопланетной цивилизации, теснее прочих контактировавшей с Установлением. Джаскен бросил на хозяина кислый взгляд, и Вепперс понял, что начальник СБ согласен с мнением Сульбазги.

Оба доверенных человека Вепперса знали, что всю историю надлежит хранить в строжайшей тайне. С чего бы вдруг они предложили приплести сюда иномирцев?

— Он, она или оно... знает, — произнес Джаскен. — Оно хотя бы сможет установить, на самом ли деле эта штука — то, чем кажется.

— А чем она, блядь, кажется, а? — спросил Вепперс.

— Ну, это... может быть нейросетевое кружево, используемое в Культуре, — ответил Джаскен, набрав полную грудь воздуха. Он вдруг скорчил гримасу, и Вепперс понял, что мужчина на миг крепко стиснул зубы. — Трудно сказать, ведь это может быть и подделка. С нашей технологией...

— Какого хрена кому-то может понадобиться подделывать это? — сердито возопил Сульбазги. Вепперс жестом успокоил его.

Джаскен покосился на доктора, но продолжал:

— Как я уже сказал, мы не можем быть вполне уверены; именно поэтому нам нужно содействие Сингре, у которого есть необходимое диагностическое оборудование. Он поможет нам провести некоторые анализы, но я почти уверен, что это их устройство. Изделие Культуры.

Вепперс посмотрел на обоих мужчин.

— Изделие Культуры? — переспросил он, вытянул руку и сгреб клубок с ладони доктора. Чем пристальнее он всматривался в него, тем заметнее становились дополнительные тончайшие волоконца, отходившие от основных нитей, оплетавшие их и снова перехлестывавшие. Основные нити тоже были необыкновенно тонкими. Устройство показалось ему чрезвычайно мягким и почти невесомым.

— Очень похоже, — согласился доктор.

Вепперс взвесил клубок в одной руке, потом в другой. Клочок волос был бы тяжелее.

— Ладно, а что это значит? — спросил он. — Я хочу сказать, она ведь не считалась гражданкой Культуры и всякое такое?

— Нет, — сказал Сульбазги.

— И... она вроде как не контактировала ни с каким их оборудованием?.. — Вепперс отвел взгляд от Сульбазги и посмотрел на Джаскена. Тот стоял, приспустив ненужные окулинзы и перехватив рукой в фальшивой лангетке грудь, а локтем другой руки опираясь на нее. Пальцы снова и снова теребили собравшуюся в морщинки кожу возле губ. Он все время хмурился.

— Нет, — повторил Сульбазги. — Она могла даже не подозревать, что у нее внутри находится подобное устройство.

— Что? — переспросил Вепперс. — Но как?

— Такие кружева растут внутри, — ответил Джаскен. — Если в нее заложили семя будущей нейросети, то кружево постепенно оплело весь ее мозг и проникло в нервную ткань. Когда эти устройства достигают полного развития, каждая клетка мозга, каждый синапс оказываются оплетены такими вот ниточками.

— А почему ее башку не раздуло, как переспелый фрукт? — спросил Вепперс.

Он улыбнулся, но никто не отреагировал на его шутку. Это было очень странно и ничего хорошего не предвещало.

— Потому что устройства вроде этого весят менее полупроцента от общей массы мозга, — сказал Джаскен. Он показал на клубок, лежавший в ладони Вепперса. — И даже в таком состоянии, как видите, штука эта почти не занимает места. В живом мозгу ее омывают жидкости или заполняют участки самой мозговой ткани. Самые тонкие волоконца кружева так малы, что невооруженным глазом их невозможно разглядеть. Вероятно, они-то и сгорели в печи. Но не более того.

Вепперс посмотрел на странное устройство. Оно выглядело так жалко и неприметно...

— А зачем его туда засунули? — спросил он обоих помощников. — Что оно там делало? Полагаю, можно считать доказанным, что никакими сверхъестественными способностями оно ее не наделило.

— Эти устройства используются для снятия личностных слепков, — ответил Джаскен.

— Для хранения души, за неимением более подходящего термина, — прибавил Сульбазги.

— Это позволяет гражданам Культуры воскреснуть, если они умерли не по своей воле, — продолжал Джаскен.

— Я знаю, — терпеливо заметил Вепперс. — Я и сам заглядывался на такую технику, не думаете же вы, что я не завистлив?

Он снова попытался пошутить и снова не получил поддержки. Это уже было серьезно.

— Господин, — сказал Джаскен, — нельзя исключать, что записанная нейросетью информация — копия ее личности — была передана куда-то в другое место в миг ее смерти. Собственно, для этого такие душехранительницы и предназначены.

— Передана? — проскрипел Вепперс. — Куда же?

— Недале... — начал было Джаскен.

— Я не понимаю, как такой фокус вообще удалось провернуть, — покачал головой Сульбазги, метнув быстрый взгляд в сторону Джаскена. — Я тоже провел кое-какие разыскания. Душеперенос требует времени и полноценного клинического исследования субъекта. Не забывайте, речь идет о полном личностном слепке. О каждой мысли и каждом воспоминании. Эту информацию нельзя передать за пару ударов сердца, будто какое-нибудь сраное текстовое сообщение.

— Мы имеем дело с технологией инопланетной цивилизации Восьмого уровня, — с неожиданно прорвавшимся презрением процедил Джаскен. — Вы понятия не имеете, на что они способны. Мы в данном случае ничем не лучше не знающих колеса дикарей, которым подсунули голоэкран. Все, что мы можем сказать, глядя на него: это устройство-де не может функционировать, потому что нельзя стирать и перерисовывать наскальные рисунки с такой скоростью.

— Но должны же быть какие-то ограничения, — настаивал Сульбазги.

— Несомненно, — фыркнул Джаскен. — Но мы не можем судить, в чем они состоят.

Сульбазги набрал побольше воздуха в грудь, готовясь разразиться пламенной тирадой, но прежде чем ему это удалось, заговорил Вепперс.

— Как бы там ни было, это дурные вести.

Он отдал Сульбазги остатки кружева. Доктор сграбастал клубок, положил в карман лабораторного халата и тщательно застегнул его.

— Если, — сказал Вепперс, — эта фиговина записала ее душу, то она может помнить...

— Все, — ответил Сульбазги, — вплоть до последней секунды.

Вепперс покивал.

— Джаскен, — сменил он тему, — ты не был бы так любезен навести у Ярбезиля справки на предмет наших отношений с Культурой?

— Да, господин, — Джаскен, слегка поклонившись, на миг отвернулся, чтобы связаться с личным секретарем Вепперса, который, без сомнений, уже сидел в полной боевой готовности за рабочим столом в офисной гондоле Гало VII. Джаскен выслушал ответ секретаря на вопрос Вепперса, что-то пробормотал и повернулся к хозяину. — Ярбезиль охарактеризовал наши отношения с Культурой как туманные.

Прозвучало это желчно.

— Не знаю, насколько удачной можно считать эту шутку, если это была шутка, — добавил Джаскен, пожав плечами.

— Ну что ж, — протянул Вепперс, — у нас ведь и вправду не так много контактов с Культурой, разве нет?

Он обвел взглядом своих клевретов.

— И вправду.

Джаскен покачал головой.

Сульбазги разжал стиснутые челюсти и отвернулся.

На всю троицу накатило недолгое неприятно-тревожное ощущение, когда Гало VII, тихо и незаметно менявшее конфигурацию в течение последних нескольких минут, в точном соответствии с заданной программой перекатилось с равнины на просторный пляж, а затем меж двух огромных, выложенных галькой желобов съехало в мутные, почти недвижные воды Олигинского внутреннего моря. Оно выпустило огромные весла и, несущественно замедлившись, пустилось в долгое плавание вдоль туманных берегов.

— Бесспорно, эта проблема требует дальнейшего исследования, — заявил Вепперс. — Джаскен, задействуй все доступные нам ресурсы. Держи меня в курсе.

Джаскен кивнул.

Вепперс стоял очень прямо.

— Спасибо, доктор, — обратился он к Сульбазги. — Окажите мне услугу, оставшись на завтрак. Если ни у кого не найдется дополнительных ценных замечаний, я пойду переоденусь.

Он прошел в спальную кабинку, соединенную теперь временным мостиком с гондолой для увеселений.

Колесо слегка подпрыгивало и покачивалось, рассекая воды, и Вепперс почувствовал что-то вроде морской болезни.

Такое уже случалось с ним раньше, и он не сомневался, что это неприятное ощущение быстро пройдет.