ГЛАВА 22
НИКОМУ НЕ НУЖНЫЙ
Следующая неделя тянулась бесконечно. Мы с Америкой решили, что ей пока лучше пожить в «Моргане». Шепли неохотно согласился. Эбби пропустила все три лекции по истории и перестала обедать в столовой. Я пытался встретиться с ней после других ее занятий, но она или вообще не приходила, или убегала пораньше. На звонки не отвечала.
Шепли уверял меня, что с ней все в порядке, ничего не случилось. Узнавать об этом из вторых рук было тягостно, но все-таки не настолько, как если бы я оказался совершенно отрезанным от нее и не знал бы даже, жива ли она. Сейчас Эбби явно не желала со мной общаться, и тем не менее я не переставал надеяться, что когда-нибудь она меня простит или соскучится по мне так же, как я по ней, и объявится у нас в квартире. Я не мог смириться с перспективой никогда ее больше не увидеть и поэтому решил ждать.
В пятницу Шепли постучался ко мне в комнату.
— Входи, — сказал я, лежа в постели и пялясь в потолок.
— Дружище, ты сегодня вечером куда-нибудь собираешься?
— Нет.
— Может, Тренту позвонишь? Выпьете чего-нибудь, ты немного развеешься?
— Нет.
Шепли вздохнул:
— Послушай, Америка возвращается ко мне на уикэнд. Не хотелось бы тебя об этом просить, но… пожалуйста, не приставай к ней с расспросами про Эбби. Я еле уговорил Мерик приехать. Она хочет просто побыть в моей комнате. Договорились?
— Да.
— Позвони Тренту. А еще тебе нужно чего-нибудь поесть и принять душ. Ты фигово выглядишь.
С этими словами Шепли захлопнул дверь. Она нормально не закрывалась с тех пор, как я сорвал ее с петель. Теперь, когда кто-нибудь выходил из комнаты, я вспоминал тот погром, который устроил в квартире после исчезновения Эбби. Вспоминал, что вскоре она ко мне вернулась.
Я закрыл глаза, но заснуть не смог. Мне всю неделю плохо спалось. Как Шепли и ему подобные проходят через все это снова и снова, сначала с одной девушкой, потом с другой? Я, если даже и встречу женщину, которая могла бы сравниться с Эбби, точно не захочу еще раз вывернуть свое сердце наизнанку. Я не смогу заново такое пережить и перечувствовать. Это же как медленная смерть, и я был не прав, когда позволил себе ей поддаться.
Через двадцать минут я услышал, что приехала Америка. Они с Шепом спрятались от меня в его комнате, и, хоть говорили тихо, обрывки фраз все равно разносились по квартире. Голос Мерик растравлял меня: невыносимо было думать о том, что, может быть, всего несколько минут назад она говорила с Эбби.
Я заставил себя подняться и направился в ванную, чтобы принять душ и проделать остальные гигиенические процедуры, которыми в последние дни пренебрегал. Звуки, доносившиеся из комнаты Шепли, утонули в шуме воды, но снова всплыли, как только я выключил кран.
Я оделся и взял ключи от мотоцикла, настроившись на долгую прогулку, конечным пунктом которой, скорее всего, должен был стать дом моего отца.
Как раз когда я проходил мимо комнаты Шепли, у Америки зазвонил телефон. По рингтону я понял, что это Эбби, и внутри у меня все оборвалось.
— Могу заехать за тобой, и мы где-нибудь поужинаем, — сказала Мерик.
Голубка проголодалась. Значит, не исключено, что она поедет в столовую. Я выбежал из дому, вскочил на мотоцикл и рванул в кампус, не обращая внимания ни на светофоры, ни на дорожные знаки.
В столовой Эбби не оказалось. Я подождал немного, но она не появилась. Сникнув, я поплелся к мотоциклу. Уже стемнело. Вечер был тихий и холодный, совсем не похожий на тот, когда я выиграл пари и пешком провожал Голубку до «Моргана». Из-за этого контраста я еще острее чувствовал пустоту от нашей разлуки.
Вдруг в нескольких ярдах от себя я увидел одинокую маленькую фигурку, которая шла по направлению к столовой. Это была Эбби.
Волосы Голубка собрала в пучок, и, когда она подошла ближе, я заметил, что на ней нет макияжа. Руки у нее были сложены на груди. Вместо пальто Эбби надела толстый серый кардиган.
— Голубка? — окликнул я ее, выйдя из тени на свет.
Она, вздрогнув, остановилась, но, узнав меня, несколько расслабилась:
— Боже мой, Трэвис! Ты меня до смерти напугал!
— Мне бы не пришлось подкрадываться к тебе в темноте, если бы ты брала трубку, когда я тебе звоню.
— Выглядишь просто ужасно. Как будто только что из пекла, — сказала она.
— Неудивительно. У меня такое ощущение, будто пару раз за эту неделю я там побывал.
Эбби поежилась, и я с трудом удержался, чтобы не обнять ее и не согреть своим теплом. Она вздохнула:
— Вообще-то, я собиралась поесть. Я тебе позже позвоню, ладно?
— Нет, мы должны поговорить.
— Трэв…
— Я отказался от предложения Бенни. Еще в среду позвонил ему и сказал «нет».
Я надеялся на улыбку или на какой-нибудь другой одобрительный жест. Но у нее на лице ни единый мускул не дрогнул.
— Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, Трэвис.
— Что ты меня прощаешь, что возвращаешься ко мне.
— Не могу.
Мое лицо болезненно сжалось. Эбби попыталась пройти мимо, но я инстинктивно преградил ей дорогу, чувствуя, что если сейчас не удастся ее задержать, то это будет конец.
— Я не спал, не ел… Извини, мне трудно сосредоточиться… Я знаю: ты меня любишь. У нас все будет по-прежнему, стоит тебе только захотеть.
Она закрыла глаза:
— Наши отношения не могут привести ни к чему хорошему, Трэвис. Думаю, желание сделать меня своей стало для тебя навязчивой идеей, вот и все.
— Эбби, но это неправда! Я люблю тебя больше жизни!
— О том и речь. Ты говоришь как сумасшедший.
— Я не сумасшедший. И говорю правду.
— Допустим. Тогда что для тебя на первом месте? Деньги? Потом я, потом твоя жизнь? Или что-то все-таки важнее денег?
— Послушай, я понимаю, что ошибся. Если бы знал, что ты меня бросишь, я бы ни за что… Я просто хотел позаботиться о тебе.
— Ты это уже говорил.
— Пожалуйста, не поступай так со мной. Я не могу этого выносить… Ты меня убиваешь, — сказал я, балансируя на грани паники.
Как и раньше, когда мы были только друзьями, Эбби отгородилась от меня стеной, но на сей раз еще более крепкой. Голубка не слушала меня. Достучаться до нее было невозможно.
— С меня хватит, Трэвис.
Я снова сжался:
— Не говори так.
— Все. Иди домой.
Я поднял брови:
— Мой дом — это ты.
Эбби помолчала, и в какой-то момент мне даже показалось, что я смог пробить стену. Но огонек, мелькнувший в Голубкиных глазах, тут же погас. Она опять от меня закрылась:
— Трэв, ты сделал выбор. Я тоже.
— Говорю же тебе: ноги моей больше не будет в Вегасе и с Бенни я не собираюсь разговаривать. Я остаюсь здесь, чтобы окончить колледж… Мне нужна ты. Ты нужна мне, ты мой лучший друг. — Слезы обожгли мне глаза и покатились по щекам. Не в силах сдерживать себя, я потянулся к Эбби, обнял ее маленькое тело и прижался губами к ее губам, но они были холодные и твердые. Тогда я взял Голубкино лицо обеими ладонями и поцеловал с еще большей силой, надеясь добиться ответа. — Ну пожалуйста! — умолял я. — Эбби не разжимала рта. Ее тело казалось безжизненным. Наверное, если бы я сейчас опустил руки, она бы упала. А я все просил: — Поцелуй меня! Пожалуйста! Я же сказал ему «нет»!
Голубка резко высвободилась:
— Оставь меня в покое, Трэвис!
Она хотела уйти, но я поймал ее запястье. Она так и застыла с вытянутой назад рукой, но не обернулась.
— Умоляю тебя! — Я упал на колени, не выпуская ее. Изо рта у меня шел белый пар, но холода я не чувствовал. — Умоляю тебя, Эбби, не делай этого!
Эбби повернула голову, скользнула взглядом по своей руке и остановила его на моем запястье, где было вытатуировано ее имя. Потом она снова отвернулась и, глядя в сторону столовой, сказала:
— Пусти меня, Трэвис.
Почувствовав, что надеяться больше не на что, я разжал пальцы. Эбби ушла не оглядываясь, а я сидел на тротуаре, уронив руки. Она не вернется, я ей больше не нужен, и тут уже ничего не изменишь.
Через несколько минут я наконец-то собрался с силами и встал. Ноги не хотели идти, но я кое-как заставил их слушаться и доковылял до мотоцикла. Сел на него и заплакал. Мне уже приходилось терять любимого человека, но нынешнюю утрату я осознавал куда яснее. Это было не воспоминание из раннего детства, но что-то, с чем я столкнулся лицом к лицу, что-то, лишающее меня сил и притупляющее все ощущения, кроме невыносимой физической боли.
Вспомнились слова мамы, и я понял: Эбби — та самая девушка, за которую я должен был бороться, и боролся, но потерпел поражение.
Возле моего мотоцикла остановился красный «додж-интрепид». Не нужно было заглядывать внутрь, чтобы понять, чья это машина.
— Привет, — сказал Трентон, выключив двигатель и просунув руку в открытое окно.
— Привет, — ответил я, вытирая глаза рукавом куртки.
— Вечерок не задался?
— Да, — кивнул я, не отрывая взгляда от бензобака мотоцикла.
— А я только что с работы. Решил выпить. Поехали со мной в «Датч».
Я сделал долгий прерывистый вдох. Трентон, так же как и отец с остальными братьями, знал ко мне подход. Мы оба понимали, что в моем теперешнем состоянии я не должен садиться за руль.
— Поехали.
— Ну вот и отлично, — сказал Трент с удивленной улыбкой.
Я слез с мотоцикла и обошел «додж», чтобы сесть рядом с братом. Горячий воздух, который шел от машины, обжег мне кожу, и я впервые почувствовал, что на улице очень холодно, а одет я совсем не по погоде.
— Тебе Шепли позвонил?
— Ага. — Трентон сдал назад и, осторожно маневрируя, стал выруливать со стоянки. Потом посмотрел на меня. — Точнее, его девушке позвонил какой-то парень и сказал, что вы с Эбби ругаетесь возле столовой.
— Мы не ругались. Я просто… пытался ее вернуть.
Трентон кивнул:
— Я так и подумал.
Выехав на дорогу, мы замолчали. Разговор возобновился, только когда мы вошли в «Датч» и расположились за стойкой. Публика в этом баре собиралась не самая спокойная, зато большинство завсегдатаев и сам Билл, бармен и хозяин заведения, были приятелями моего отца, и мы с братьями выросли у них на глазах.
— Рад вас видеть, ребята. Давненько вы к нам не заглядывали, — сказал Билл, вытирая столешницу и ставя перед каждым из нас по стопке виски и по бутылке пива.
— Привет, Билл, — ответил Трентон, тут же опрокинув свою стопку.
— Трэвис, с тобой все хорошо? — спросил хозяин.
Трент ответил за меня:
— Ему станет лучше, когда он выпьет.
Я был благодарен брату за то, что он избавил меня от необходимости говорить. Сейчас мне от греха подальше действительно стоило отмолчаться.
Трент одну за другой ставил передо мной стопки виски до тех пор, пока у меня во рту все не онемело и я не почувствовал, что вот-вот вырублюсь. Потом, наверное где-то между баром и моей квартирой, я действительно отключился. Во всяком случае, проснулся я на диване, одетый, не помня, как попал домой.
Меня разбудили знакомые звуки: Шепли закрыл дверь и «хонда» Америки выехала с парковки. Я сел и открыл один глаз:
— Ну как вы? Хорошо повеселились?
— Да. А ты?
— И я. Наверное. Ты слышал, как я пришел?
— «Пришел» — не совсем подходящее слово. Трент втащил тебя по лестнице и бросил на диван. Ты ржал, и я подумал, что вам, видать, было весело.
— Трент, может, и придурок, но брат он неплохой.
— Это точно. Есть будешь?
— Ой нет, только не это! — простонал я.
— Как хочешь. А я пойду поем хлопьев.
Я стал мысленно восстанавливать события прошедшего вечера. Часы, проведенные в баре, виделись как в тумане, зато встречу с Эбби возле столовой я вспомнил отчетливо. Меня передернуло.
— Я сказал Мерик, что сегодня мы будем заняты. Думаю, пора заменить твою разнесчастную дверь.
— Тебе не обязательно нянчиться со мной, Шеп.
— А я и не собираюсь. Через полчаса мы выезжаем. Перед этим тебе не помешало бы помыться, — сказал он, усаживаясь в кресло с миской хлопьев в руках. — А как вернемся домой, нужно будет заниматься. Скоро ведь экзамены.
— Вот же свинство! — вздохнул я.
— Я закажу пиццу: пообедаем ею, а вечером доедим, что останется.
— Нет уж, спасибо. Скоро День благодарения, и мне предстоит два дня подряд есть пиццу на завтрак, обед и ужин.
— Ладно, тогда китайский ресторан.
— На фига так суетиться из-за бытовой ерунды?
— Иногда это помогает отвлечься. Поверь.
Я медленно кивнул, надеясь, что Шепли прав.
Время еле ползло, и я был даже рад необходимости засиживаться допоздна (мы занимались вдвоем с Шепом, или к нам присоединялась Америка): за подготовкой к экзаменам можно было хоть как-то коротать бессонные ночи. Трентон обещал до Дня благодарения не говорить отцу и братьям про мой разрыв с Эбби. Приближение праздника внушало мне беспокойство: я ведь уже сказал своим, что Голубка придет. Если явлюсь без нее, они пристанут с вопросами, а обмануть их вряд ли удастся. Они меня насквозь видят.
В пятницу, после занятий, я позвонил Шепли:
— Слушай, я понимаю, что эта тема закрыта, и все-таки не сможешь ли ты узнать, где Эбби собирается провести праздники?
— Тут и узнавать нечего. Она будет с нами. Мы едем к Америке домой.
— Серьезно?
— Да. А что?
— Ничего, — сказал я и быстро нажал отбой.
Я стал бродить по кампусу под моросящим дождем, дожидаясь, когда у Эбби закончится занятие. Наконец из корпуса стали выходить студенты, которые вместе с ней были на матанализе. Сначала я увидел голову Паркера, потом вышла Голубка. Она куталась в зимнее пальто, с явной неловкостью слушая болтовню Хейса.
Я надвинул на лоб свою красную бейсболку и подбежал к ним. Заметив меня, Эбби слегка приподняла брови.
Я принялся, как заклинание, повторять про себя: «Какую бы гадость ни брякнул сейчас Паркер, будь спокоен. А то все испортишь. Не теряй голову». Но Паркер, к моему удивлению, отошел, не говоря ни слова.
— Шепли сказал, что вы с ним и с Америкой едете завтра в Уичито?
— Ну да, едем…
— Ты пробудешь там все праздники?
Она пожала плечами, с видимым усилием пытаясь сделать вид, будто мое присутствие ее нисколько не смущает.
— Может быть. У меня очень хорошие отношения с родителями Мерик.
— А с твоей мамой?
— Она алкоголичка, Трэвис. Ей что День благодарения, что не День благодарения — она даже дат не разбирает.
У меня подвело живот: Голубкин ответ на следующий вопрос мог стать моим последним шансом. Услышав раскат грома, я поднял голову и поморщился, когда на лицо мне упало несколько крупных капель.
— Хочу попросить тебя об одолжении, — сказал я, втягивая шею. — Иди сюда. — Я потащил Эбби под ближайший навес, где мы могли укрыться от внезапно разошедшегося ливня.
— О каком? — спросила она, заподозрив неладное.
Из-за шума дождя мне было плохо ее слышно.
— Э-э-э… — замялся я. Мои нервы напряглись до предела, мозг забил тревогу, но я все-таки решился: — Мои братья и отец по-прежнему ждут тебя в четверг.
— Трэвис! — простонала Эбби.
Я посмотрел на свои ботинки.
— Ты ведь обещала прийти.
— Знаю, но… Ты не считаешь, что теперь это будет немного неуместно?
— Ты обещала прийти, — повторил я, стараясь, чтобы голос казался спокойным.
— Я пообещала это тебе до того, как мы расстались. Теперь все изменилось. Неужели не ясно?
— Нет, не ясно. И уже ничего не переиграешь: Томас забронировал билет на самолет, Тайлер взял выходной. Все хотят тебя видеть.
Эбби поморщилась и принялась накручивать на палец мокрую прядь волос.
— Твои братья в любом случае приехали бы на праздник к отцу, разве нет?
— Не все. Мы уже несколько лет не собирались в День благодарения полным составом. Ребятам непросто выбраться, а на этот раз я пообещал им настоящий праздничный ужин. С тех пор как умерла мама, у нас на кухне не появлялась ни одна женщина и…
— Вам что, кухарка нужна?
— Да нет, конечно. Ты же знаешь, Голубка: я не это имел в виду. Я только пытаюсь сказать, что мы все очень хотим тебя видеть.
— Ты не рассказал отцу и ребятам о нашем разрыве?
— Пока нет. Папа начнет меня расспрашивать, а я еще не готов об этом говорить. Мне до старости придется выслушивать, какой я дурак. Пожалуйста, Голубка, приходи.
— Индейку нужно поставить в духовку в шесть утра. Тогда в пять мы должны будем отправиться к тебе домой…
— Давай там и заночуем.
Она возмутилась:
— Ну уж нет! Хватит с меня и того, что я должна буду врать твоим родственникам, изображая, будто мы все еще встречаемся!
Такой ответ уязвил мое самолюбие, хотя, строго говоря, другой реакции ждать и не приходилось.
— Ты так кипятишься, словно я тебя из окна попросил выпрыгнуть.
— Ты должен был им все рассказать!
— И расскажу. После Дня благодарения. Обязательно расскажу.
Эбби вздохнула и отвела взгляд в сторону. Ожидание ответа было таким же мучительным, как если бы мне под ногти загоняли иголки.
— Хорошо, я приду. Но ты должен пообещать, что это не какая-нибудь очередная уловка и ты не будешь уговаривать меня восстановить наши отношения.
Я кивнул, стараясь сохранять невозмутимый вид:
— Обещаю.
Голубка сжала губы, но в глазах у нее все-таки мелькнул чуть заметный намек на улыбку.
— Увидимся в пять.
Я наклонился и поцеловал Эбби в щеку. Собирался просто по-дружески чмокнуть, но губы так соскучились по ее коже, что трудно было их оторвать.
— Спасибо, Голубка.
После того как Шепли с Америкой погрузили вещи в «хонду» и отправились в Уичито, я сделал уборку в квартире, разобрал постиранное белье, выкурил полпачки сигарет, сложил сумку для ночевки у отца и обругал часы за то, что медленно вдут. Еле дождавшись половины пятого, я выбежал на улицу, сел в «чарджер» Шепа и поехал в «Морган», стараясь не гнать слишком быстро.
Эбби открыла мне дверь. Как ни странно, мое появление явно ее удивило.
— Трэвис? — пробормотала она.
— Ты готова?
Она недоумевающе на меня посмотрела:
— Готова к чему?
— Мы же договорились, что я заеду за тобой в пять!
Она сложила руки на груди:
— Вообще-то, я имела в виду пять часов утра.
— Ой! А я сказал отцу, что мы сегодня у него ночуем… Ладно, придется ему перезвонить…
— Трэвис! — вскричала Эбби.
— Я взял машину Шепа, чтобы удобнее было везти наши вещи. В доме есть для тебя свободная спальня, можно посмотреть какой-нибудь фильм или…
— Я же тебе говорила, что не собираюсь оставаться на ночь у твоего отца!
Я сник:
— Ладно. Тогда… Тогда до завтра.
Я попятился, Эбби закрыла дверь. Если завтра она и придет, то все равно мои поймут, что у нас проблемы, раз мы не приехали вечером, как обещали. Я медленно пошел по коридору, набирая отцовский номер. Папа спросит, в чем дело, а я не смогу соврать.
— Трэвис, постой. — (Я обернулся и увидел Эбби.) — Подожди пять минут, пока я не соберу вещи.
Я улыбнулся: гора свалилась с плеч. Мы вместе вернулись в Голубкину комнату, я остановился у порога, а Эбби принялась метаться из стороны в сторону, кидая в сумку всякую всячину. Как в тот вечер, когда я выиграл пари. Я понял, что ни на какие сокровища не променял бы ни единой секунды того времени, которое мы провели вместе.
— Голубка, я все еще тебя люблю.
— Не надо, Трэвис. Я делаю это только ради твоего отца и братьев.
Я задержал дыхание, чтобы подавить резкую боль в груди:
— Знаю.
