23
— Ай!
— Ах, mi dispiace!
— Марк, аристократам полагается иметь нежные руки.
Я растянулась на коленях у Марка — так же как и во время порки в его палаццо. На этот раз платье задрано, и моя голая задница в полной власти лорда Роскаррика, однако он собирается не отшлепать меня, а нанести антисептический крем на чувствительную, пылающую кожу. Ощущаю приятную прохладу.
Марк выдавливает еще немного ароматного крема и втирает в ягодицы, пострадавшие от ударов хлыста. Крови не было, но боль и жжение очень даже настоящие.
— У тебя сейчас очень соблазнительная попка, — задумчиво произносит Марк. Он словно любуется одним из портретов кисти Рубенса, что оставили ему предки. — Ягодицы Венеры, величественное седалище…
Его пальцы массажируют истерзанную кожу, крем смягчает боль. Смотрю вниз, на полированный деревянный пол. В голове по-прежнему туман. Я растеряна, пристыжена, а еще возбуждена. И голодна.
Оглядываюсь через плечо на семнадцатого лорда Роскаррика, втирающего лосьон в мой зад.
— Мы закончили, Celenza?
— Да, — отвечает он. — Закончили.
Марк легонько хлопает меня по попе, будто я проверенная маленькая спортивная машинка. Затем закрывает тюбик колпачком. Встаю и подхожу к зеркалу, верчу головой, чтобы посмотреть на себя сзади в мягком свете лампы.
Розовые полосы постепенно исчезают, но вот горькие воспоминания так просто не испарятся. То, как мне нравилось хлестать белое извивающееся тело Франсуазы, восхитительный вкус дурманящего вина, но больше всего — отражение моего собственного бичевания в глазах Марка. Он наблюдал, как избивают мое обнаженное тело. Этой ночью во мне проснулось нечто более глубинное, чем секс. Но и секс тоже. Ах, секс. Обнажилось мое либидо. Мне очень сложно сейчас не наброситься на Марка. Но я испытываю и стыд за содеянное. Правда, стыд — лишь часть удовольствия.
Каким образом все это работает? Неужели ключ ко всему в греховности? Ключ к мистериям?
Поворачиваюсь к Марку. Он развалился в кресле и неотрывно смотрит на меня. Лорд Роскаррик по-прежнему в ослепительном смокинге, но вот галстук вальяжно развязан, а белая рубашка расстегнута на несколько пуговиц, обнажая треугольник соблазнительной смуглой и мускулистой груди. Он выглядит как юный азартный игрок, который только что спустил состояние на теплоходе-казино на Миссисипи и потратил последние деньги из наследства на шампанское. От его улыбки веет нигилизмом, в кучерявых черных волосах властвует анархия, а в позе — безмятежность: одна нога вытянута, локоть опирается на спинку кресла, он слегка склонился набок и оценивающе смотрит на меня.
— Марк, сколько сейчас времени?
Он бросает взгляд на серебряные часы:
— Три ночи.
— Правда?
Я совершенно потеряла счет времени. Вино, бичевание, музыка. Мистерии закончились своего рода каденцией, все выпили еще пряного и подслащенного вина в освещенной свечами часовне. Музыка становилась громче и громче, а потом перешла на современные ритмы.
Мы с Марком танцевали. Но это был дикий танец, дикий и романтичный одновременно. Сквозь высокие окна мы переместились на пустынную террасу, обвитую виноградными лозами, и очутились высоко над городом-призраком под белесой луной, в пустынной долине, где лежит летний туман. Мы танцевали, крепко обнимая друг друга, а музыка все нарастала, достигая крещендо. Потом мы как-то оказались здесь. В три часа ночи. Я уже смыла с тела краску и надела платье. Без белья.
— Я хочу есть, — говорю я.
Марк подается вперед и тянется к двери.
— Джузеппе! — зовет он.
Дверь тут же отворяется, с армейской точностью.
— Signor?
— Подай наш пикник сейчас.
— Si, signor.
Что это значит?
Я заинтригованно наблюдаю, как Джузеппе вместе с двумя прислужницами — они вообще когда-нибудь спят? может, во время мистерий никто не спит? — заносят в комнату три огромные плетеные корзины и клетчатый плед. Узнаю его по Капри. Девушки достают тарелки, приборы и бутылки вина, а потом раскладывают чиабатту, жирненькую салями и сыры — кубики восхитительного таледжио, сливочную, тающую во рту горгонзолу, а еще гигантские неаполитанские помидоры, маленькие зеленые каперсы, сочную розовую черешню, нежные сосиски soppressata: теперь мое любимое соленое мясо средиземноморской кухни, мягкое и сладковатое.
Джузеппе и девушки удаляются. На пледе нас ожидает еда, словно натюрморт из рога изобилия на картине семнадцатого века. Кусочек сказочной страны праздности. Крестьянский рай.
— Ты все продумал, — глотая слюнки, говорю я и поспешно сажусь на плед.
— Это моя работа, — пристально глядя на меня, произносит Марк. — Думать обо всем.
Он наблюдает, как я беру нож, отрезаю кусочек от длинной сочной салями, а потом — совершенно неженственно — засовываю вкуснейшее соленое мясо в рот. Плевать на манеры. Я постыдное низменное создание, испорченная девчонка, а еще — голодная вакханка, жаждущая пищи менада. Марк присоединяется ко мне и берет чиабатту, отрывает неслабый кусок и щедро намазывает его горгонзолой.
Мы едим, пьем вино, улыбаемся, а потом смеемся. Опять пьем. Я кормлю Марка кусочком сосиски, он меня — черешней: ждет, пока я уцеплюсь за сочную сладкую плоть, а потом тянет за веточку. Я беззаботно смеюсь. Марк целует мое белое запястье. Мы вместе с аппетитом поедаем колбаски soppressata. Просовываю руку под его рубашку и кладу поверх бьющегося сердца. Марк съедает кусочек лимонного пирога, а затем целует меня своими ароматными губами.
Это полуночный пир, детская мечта о пикнике, нечто запретное, но восхитительное из-за позднего времени суток. Луна широко улыбается над Аспромонте. Марк стягивает с меня платье и льет на грудь немного шампанского, слизывает с напрягшихся сосков искрящуюся жидкость, пузырьки приятно щекочут кожу. В темноте раздается мое прерывистое дыхание. Марк вновь целует меня и слизывает шампанское. На белой коже остался сок черешни. Шампанское повсюду, даже в волосах. Минуло невероятное количество времени. Посуда разбросана, черешня раздавлена, плед скомкан. Пускай луна сама моет посуду.
* * *
Просыпаюсь утром, зеваю и, с улыбкой глядя в потолок, поднимаюсь. Хочу перевернуться и обнять Марка, но его нет. Ушел? На подушке сохранился едва различимый след, значит моего лорда нет уже долгое время. Зато он, как всегда, оставил элегантную записку, написанную перьевой ручкой. Она лежит рядом со мной.
Уехал в Плати на собрание. Позавтракай внизу. Увидимся в три часа. Впереди нас ждет Ла Серениссима! Р. Целую.
Плати? Собрание?
Переворачиваюсь на другой бок и смотрю на часы: о боже, уже полдень! Вскакиваю с кровати, бегу в ванную и принимаю обжигающий душ — вода слишком горячая, особенно для моего еще побаливающего зада. Заворачиваюсь в полотенце и иду к огромному, громоздкому шкафу в стиле Бурбонов. Открываю его. Джузеппе, или кто еще, заботливо повесил сюда всю мою одежду: так можно и привыкнуть к жизни аристократов.
Выбираю простое летнее платье от «Прада», неяркое, цвета морской волны, и белые теннисные туфли без шнурков. У меня развивается склонность к простоте. Но с каких это пор платье от «Прада» за тысячу долларов стало для меня олицетворением «простоты»?
Я слегка взволнована. Плати? Собрание? С кем?
Бегу к двери. Джузеппе нигде не видно, но снизу доносятся голоса. Кто-то болтает за завтраком? Я словно в большом отеле, к тому же улавливаю аромат свежесваренного кофе. Мчусь вниз по лестнице и поворачиваю направо — нет, это всего лишь задний дворик. Ошеломленно смотрю на припаркованные машины. Некоторые из них дорогие, некоторые просто практичные. Здесь и «лендровер» Марка. Значит, он уехал с кем-то еще. С кем? С Джузеппе?
Я возвращаюсь в замок, иду налево, потом направо, следуя за ароматом свежей выпечки и голосами людей. Выхожу на широкую террасу с большими столами под зонтами. Завтрак здесь довольно поздний. Девушки в белом разносят гостям кофе, сок, круассаны и конфитюр.
Должно быть, это та самая открытая терраса, выходящая на долину, леса и заброшенную Рогуду, где вчера мы танцевали с Марком. Днем здесь все иначе, даже слегка пугающе из-за этих утонченных особ: улыбающиеся богачи, мужчины и женщины, молодые, средних и преклонных лет. Я смутно помню их лица, но откуда? С прошлой ночи? Может быть, а может, откуда-то еще. По сайтам о знаменитостях. Из газет. Журналов светской хроники.
Внезапно мне становится не по себе. Рядом нет Марка, чтобы направлять меня в этом коварном мире европейской роскоши и декаданса высшего общества. Чтобы галантно проводить до столика, положив крепкую ладонь мне на спину, время от времени надавливая и ненавязчиво обучая, как себя вести.
Осматриваюсь по сторонам.
— Александра?
Вот и спасательный круг. Поворачиваюсь и вижу за самым дальним столиком Франсуазу. Она машет мне рукой.
— Капучино, per favore, — киваю я девушке в белом.
Подхожу к столику с белыми металлическими стульями. Франсуаза как раз доедает круассан.
— С добрым утром, — озорно улыбается она.
— Bon jour.
— Могу поспорить, ты хорошо играешь в теннис. Крепкий удар. — Ее улыбка становится шире.
— Эффектная подача — мой конек.
Франсуаза вежливо смеется:
— Тебе понравилось?
— Это было… захватывающе, — отвечаю я. — Так что, наверное, да, понравилось.
Я открыто смотрю на свою собеседницу, без тени застенчивости. Тянусь к корзиночке и беру круассан. Макаю в абрикосовый конфитюр. Сладко-горьковатый джем, темный кофе с горчинкой и молочной пенкой. Вкусно!
Глаза Франсуазы сияют. Одета она еще проще, чем я: в джинсы и простую белую футболку. Но я отлично помню ее нагишом: исписанное красками обнаженное тело, подвешенное к потолку. Полностью в моем распоряжении. Вспоминаю, как высоко заносила руку, чтобы нанести удар по белоснежным ягодицам. Очень возбуждающе. Почему? Я что, бисексуалка? Нет, вряд ли. Слишком уж мне нравятся мужчины, особенно Марк Роскаррик. Но это действительно было захватывающе и по-своему возбуждающе.
— А как ты? — спрашиваю я, делая глоток кофе. — Что думаешь… обо всем этом? Я про мистерии в целом.
— Они изменяют меня, — непринужденно отвечает Франсуаза, глядя на крошащуюся балюстраду замка, за пределами которой раскинулись мрачные леса Горьких гор. Выглядит она очень грустной. — Даниэль предупреждал: мистерии изменят меня. Я по-настоящему не верила, но правда есть правда. Они пленили меня. Мне все очень нравится. Я обожаю мистерии, даже всю эту театральность, интригу «куда же мы отправимся в следующий раз»? Что произойдет со мной? Но… — Француженка на мгновение замолкает. — Они меня… пугают. Un peu dangereux .
Около столика терпеливо ждет девушка в белом одеянии. Я заказываю еще кофе. Затем поворачиваюсь к Франсуазе. Расспрашиваю ее о Даниэле. Она рассказывает, что утром он занят делами, а вечером они уезжают. Дела… Как и у Марка!
Она вежливо интересуется про Марка, где мы познакомились, где он сейчас. Я радостно рассказываю ей все. А потом, с померкшим весельем, вспоминаю ее слова на Капри.
Мне действительно нужно все выяснить. Не могу перестать думать об утреннем исчезновении Марка.
— Франсуаза, на Капри ты кое-что сказала про Марка…
С долины, что далеко внизу, поднимается нежный, теплый ветерок и колышет ткань на зонтиках. Франсуаза внимательно слушает мой вопрос. В ее глазах — искренность и откровенность. Но с примесью волнения.
— Мне вообще не стоило ничего говорить.
— Франсуаза…
— Правда. Я действительно не знаю ничего больше.
— Знаешь.
— Но…
— Расскажи мне. Прошу. Как подруге.
— Но…
— Франсуаза!
Она поднимает на меня глаза и тяжело вздыхает.
— Хорошо, — говорит девушка. — Ходят слухи. Про то, чту он сделал. Но мне все равно не стоило ничего говорить. Это лишь беспочвенные сплетни.
— Что он сделал? Ты про «Каморру»? О его принадлежности к «Каморре»?
Она удивленно смотрит на меня и хмурится:
— Нет.
— Тогда что? Что? Это касается его умершей жены? Денег? Чего именно?
Над нами кружит хищная птица. Теперь терраса почти опустела, столики завалены скомканными салфетками, стулья отодвинуты. Мы почти одни. Где Марк? Как он смеет вот так бросать меня здесь? Уехал, значит, на собрание в Плати? Меня вдруг одолевает внезапный, но справедливый гнев.
— Франсуаза, я хочу все знать. Все, что угодно, все! Расскажи. С меня хватит этой таинственной чуши.
Девушка вздрагивает, а потом кивает:
— Ладно. Вот самый безумный слух, который я слышала. — Она делает глубокий вдох и выдох. — Узнала на днях, когда разговаривала с подругой, итальянкой, познакомилась во время второй мистерии, разговаривала о тебе. Затем я упомянула Роскаррика, и тогда моя подруга, ее зовут Клея, ну, понимаешь, у нее связи в Риме…
— Франсуаза!
— Хорошо! Говорят, что Марк состоял в «Ндрангете» — совсем юным — здесь, в Калабрии…
— Что? Чем он занимался?
Пауза. Наконец Франсуаза отвечает:
— Говорят, он кого-то убил. Хладнокровно застрелил. При свете дня. В Плати.
Над нами по-прежнему кружит орел, издавая хищные, зловещие звуки. Я замолкаю.
Франсуаза тянется через столик и кладет ладонь на мои руки:
— Икс, помни, пожалуйста. Марк Роскаррик молод, красив, богат и умен, а общество завистливо. Это не Америка, где люди радуются твоим успехам. Это старая Европа. Темная старушка Европа. Здесь люди зачастую презирают успех других, он порождает жгучую зависть. Так что, думаю, это всего лишь слухи. Выкинь все из головы.
Выкинуть из головы? Да в моей голове ураган! Марк — убийца?
И тут я за кое-что цепляюсь. Отворачиваюсь от Франсуазы и смотрю на орла.
Плати!
Вспоминаю лицо пожилого мужчины, что прошлой ночью заговорщически общался с Марком у двери. Я решила тогда, что знаю его лицо. Теперь я понимаю откуда. Я часто видела его в газетах, в «Коррьере делла Сера». Но не потому, что он знаменитый политик, актер или предприниматель. Нет. Он скандально известный гангстер: один из самых влиятельных в «Ндрангете». Я даже помню его имя.
Энцо Пазелли.
Поэтому я и слышала название Плати раньше. Это дом «Ндрангеты», сердце беспроглядной тьмы. Дом клана Пазелли.
Я тут же встаю.
— Икс, куда ты? — бледнеет Франсуаза.
— В Плати. Он ведь неподалеку? Должно быть, да. Едешь прямо по дороге. Так Марк говорил.
— Нет, ты не можешь. — Ее потрясение очевидно. — Безумие какое-то! Они… они убивают людей… На дорогах слишком опасно!
Я бегу прочь от столика. Через збмок. Забираюсь в «лендровер». Как я и полагала, ключи торчат в зажигании. Кто осмелится украсть машину с вечеринки, где присутствуют самые отъявленные гангстеры Италии?
Поворачиваю ключ и завожу мотор.
Слышу голос. Это Франсуаза выбегает во двор:
— Икс, не делай этого. Нельзя! Плати — ужасное место, там опасно, Александра!
Я сдаю назад и поворачиваю направо, уезжая по грязной дороге к Плати.
