15
Теперь я понимаю, это цикл. А может, некое подобие куртуазного танца восемнадцатого века, котильон или торжественный менуэт, где танцоры — мужчина и женщина — приближаются друг к другу, затем отступают, приближаются, отступают, но каждый раз становятся на шаг ближе, пока наконец не соединяются. На веки вечные?
Прямо сейчас я лежу в своей комнате в одежде, но босая. Смотрю на тени, что пляшут по залитому солнцем потолку. Почитываю разбросанные тут и там книжки. Я понимаю, что отступаю. Ведь я углубляюсь в историю «Каморры» и «Ндрангеты».
Я решила не бросать чтения, чтобы не забыть, зачем я в первую очередь приехала в Неаполь. Однако меня не покидают мысли о моем романе — порочной связи, страсти, заволакивающей разум глупости. Что же это на самом деле? Если я брошу свое академическое призвание и диссертацию, то всецело посвящу себя Марку.
Но я же действительно интересуюсь историей этой страны, потому что серьезно увлекаюсь историей.
Однако чем больше я читаю, тем больше мыслей возникает о Марке. Плохих мыслей. Я открываю страницу с закладкой и, хмурясь, уже в третий раз за утро перечитываю выделенный параграф.
«„Гардунья“ была тайной преступной организацией, основанной в Испании в период позднего Средневековья. Являясь первоначально тюремной бандой, впоследствии приобрела более организованные очертания: занималась грабежами, похищением, поджогами и предумышленными убийствами. Есть сведения, что скандально известный устав „Гардуньи“ был утвержден в Толедо в 1420 году. Согласно некоторым историкам, позже, во времена испанского господства в Южной Италии, тайный криминальный клан преобразовался в неаполитанскую „Каморру“».
Взгляд особенно цепляется за следующий отрывок:
«В народной песни Калабрии содержится свидетельство итальянского наследия. В ней говорится о трех „братьях“ „Гардуньи“ или же трех испанских рыцарях, которые бежали из Испании в семнадцатом веке, после того как жестоко убили совратителя своей любимой сестры. Троих мужчин выбрасывает после кораблекрушения на берег острова Фавиньяна, близ Сицилии. Первый мужчина, Карканьоссо, под защитой святого Михаила проделывает путь до Калабрии и создает „Ндрангету“. Второй, Оссо, преданный святому Георгу, добирается до Сицилии и создает „Мафию“. Третий рыцарь, Мастроссо, находящийся под покровительством Мадонны, высаживается в Неаполе и создает „Каморру“…»
Отрываюсь от чтения и прислушиваюсь к тихому биению своего сердца.
Маркус Роскаррик.
Лорд Маркус Роскаррик.
Лорд Маркус Джеймс Энтони Ксавьер Мастроссо ди Анджело Роскаррик.
Меня пробивает легкая дрожь. Совпадение ли это? Зачем Марку носить имя, которое связывает его с испанской «Гардуньей», предполагаемой предшественницей «Каморры»? Если его предки вступали в брак с Бурбонами в восемнадцатом-девятнадцатом веках, значит они породнились с испанцами так же, как и с итальянцами, ведь Бурбоны изначально ведут род из Испании. И «Каморра» тоже пришла из Испании, по крайней мере есть такие предположения.
Откладываю книгу в сторону и прислушиваюсь к шуму неаполитанских улочек. Гудит идущий под солнцем паром до Искьи, на виа Нацарио яростно сигналят таксисты.
Беру другую книгу: по этимологии неаполитанской жизни. Здесь есть отрывок, выделенный мною дважды.
«Гуаппо (guappo, мн. ч.: guappi) — слово из неаполитанского диалекта, означает „хулиган, бандит, громила“. В наши дни часто используется в отношении членов «Каморры», однако guapperia (или guapparia, т. е. культура гуаппо) упоминается ранее, чем «Каморра», и носит совершенно иной характер».
Покусывая ногти, я погружаюсь в раздумья.
Уличные хулиганы, напавшие на меня в Испанском квартале, назвали Марка guappo. Тогда я пропустила это мимо ушей, посчитав каким-то ругательным словом на местном наречии. Я бы и сейчас пропустила его, если бы не следующий абзац.
«Это слово происходит от испанского guapo, что означает „смелый, изысканный и хвастливый мужчина“, что в свою очередь, возможно, происходит от латинского vappa. Однако это слово также могло возникнуть при „Гардунье“, криминальной организации в Испании. „Гардунья“ состояла из guapo — превосходных фехтовальщиков, отчаянных наемных убийц и преданных своим убеждениям бандитов».
Фехтовальщики. Они были бойцами и фехтовальщиками. Читаю дальше:
«Гуаппо необязательно является членом „Каморры“. Он также, что особенно примечательно, является важной персоной на территории Неаполя, отличается внешностью денди и хвастливой манерой поведения. По стилю одежды гуаппо можно разделить на „простых“ и „из высших слоев общества“. Первые предпочитали экстравагантные наряды, а последние одевались у лучших портных Неаполя».
Подходит ли Маркус под это описание? Пожалуй, да. Нет, скорее всего, нет. Или да? Маркус Роскаррик не похож на честолюбивого денди, глуповатого, хвастливого, одетого с иголочки героя района. Он истинный аристократ, с изысканным вкусом в одежде, но без всякого хвастовства или наигранности. Настоящий английский граф, в моем представлении, конечно. И одевается как англо-итальянский лорд, кем он собственно и является.
Тем не менее подростки определенно сказали ему: «Guappo».
Голова разрывается на части!
Бросаю книги и тяжело вздыхаю. Мне еще читать и читать — про «Мафию», «Ндрангету», клятвы, тайные встречи, обряды инициации, — но все это еще больше запутывает меня.
Подождет до завтра, в дверь уже стучится Джессика:
— Икс! Ты встала?
— Угу…
— К тебе посетители.
Просовываю ноги в шлепанцы и шаркаю к двери. Джессика оживленно указывает в сторону балкона, мы обе выходим на теплый солнечный воздух.
— Посмотри.
Опускаем головы. Возле нашего дома припаркован небольшой серебристый «мерседес» спортивной модели. Рядом с ним стоит молодой красивый мужчина с сигаретой, в элегантном черном костюме, черных туфлях и солнцезащитных очках. Почти униформа.
— Он случайно позвонил мне, — говорит Джессика. На ней белое платье мини, скромное и соблазнительное одновременно. — А он сексуальный, да? Ему бы играть в «Крестном отце», в том, где снимался Де Ниро. — Подруга смеется. — Сказал, что его зовут Джузеппе и работает он на нашего Лорда Совершенство. — Пока Джессика трещит, смотрю вниз. — Может, мне перепадет совсем-совсем-совсем немного amorevole с ним.
— Джузеппе? Мне кажется, я встречала его раньше…
— Это мило. Что ж, он говорит, ему нужно тебя увидеть.
— Но…
— Полагаю, он твой личный шофер, солнышко.
— Но…
— Прекрати возражать! Там внизу сам Бог Секса. На «мерседесе».
Смотрю вниз на машину и водителя.
— Джузеппе! — зову я.
Он поднимает голову и улыбается. Точно, теперь я узнаю΄ его. Он первым пришел ко мне на помощь в Испанском квартале.
Джузеппе вновь улыбается, обворожительно, а затем грациозно и забавно кланяется и показывает в сторону машины, словно лакей в напудренном парике, который приглашает меня сесть в карету где-нибудь в Австро-Венгерской империи году этак в 1765-м.
— Эй! Смотрите-ка на нашу Золушку! — нараспев произносит Джессика, совершая танцевальное па и показывая сначала на меня, а потом на потолок. — Осторожно, не превратись в тыкву.
— Буду избегать хрустальных туфелек.
Подруга надувает губки, а потом вновь поет.
— Джесс, — говорю я, — почему бы тебе не спуститься со мной? Пойдем проверим, что все это значит.
Через две минуты мы стоим на тротуаре. Джузеппе снова кланяется, улыбается и говорит на неожиданно хорошем английском:
— Здравствуйте, мисс Бекманн.
— Привет.
Очередная лукавая и ослепительная улыбка. Джесс бормочет себе под нос: «Роскошнозавр Рекс!»
— Я весь к вашим услугам, — объявляет мне Джузеппе. — Если вам понадобится куда-нибудь съездить. Приказ лорда Роскаррика.
И снова я в растерянности:
— Но почему?
— Потому что таков приказ. Если хотите, можете сами сесть за руль, мисс Бекманн. — Джузеппе трясет ключами.
— Но…
Я ошеломленно смотрю на красавицу-машину Марка, которую он, очевидно, решил предоставить мне на время. Она почти близняшка его серебристо-синего спортивного «мерседеса», может, чуть поменьше.
— Джузеппе, я не могу. Вдруг я ее поцарапаю. Неаполитанское движение и все такое… вы же понимаете.
Джузеппе делает ко мне шаг и вкладывает ключи в мою ладонь.
— Нет, вы не понимаете, мисс Бекманн. Это ваша машина!
— Что?
— Ваша. Целиком и полностью. Подарок от лорда Роскаррика. — Джузеппе отступает, снова учтиво кланяется и продолжает: — Вы можете оставить ее себе. Можете отправиться на ней в Рим или хоть в Москву, а можете и не ездить. Как пожелаете. — Джузеппе резко поворачивается и устремляется по виа Санта-Лючия в сторону моря.
Я глупо открываю и закрываю рот, словно выброшенная на берег рыба. Пялюсь на этот великолепный автомобиль.
Моя машина?
Джессика тоже с восхищением глядит на роскошный «мерседес».
— Спортивный «мерс»? — наконец произносит подруга. — Он подарил тебе именно спортивный?
— Знаю, знаю.
— Это, черт побери, оскорбление, — хмурится она. — Всего лишь «мерседес»?
Теперь она хихикает. Я присоединяюсь к ней.
Напускаю на лицо задумчивое выражение.
— Возможно, мне придется рассердиться на него, — говорю я. — Сказать, что не приму ничего меньше «бентли».
— Или «ламборгини». С леопардовыми чехлами.
Мы обе хохочем.
— Похоже, я не смогу принять этот подарок.
— Что? Почему нет? — снова дуется подруга.
— Джессика, подумай сама. Это же «мерседес». Неправильно так поступать.
— Икс, погоди. Не торопись. Давай все обдумаем. — Она переводит дыхание и продолжает: — Итак, мы все обдумали. Ты обязана оставить машину себе, и мы сейчас же едем кататься.
Пару секунд я размышляю. Уверена на все сто, что откажусь от подарка. Это уже слишком, перебор. Но может, прокатиться разок? Всего лишь один день веселья. Затем я ее верну.
— Я не оставлю машину себе.
— Правда?
— Да. Правда.
— Хорошо… — кивает Джессика. — Ладно, может, так и лучше. Знаешь что? Давай я присмотрю за ней? Передам в женский монастырь, клянусь.
— Но мы могли бы прокатиться на ней, всего лишь раз.
Джесс ударяет кулаком в воздух.
— Ура! Но куда поедем? — спрашивает она, состроив задумчивую рожицу. — Куда же? Амальфи? Позитано?
— Нет. Можем наткнуться на маму. Как я объясню ей появление шикарной машины?
— Понимаю, — кивает Джессика. — Тогда поехали в Казерту. Там огромный дворец…
— И самый большой сад в мире, да?
— Всегда мечтала там побывать. В путь, Золушка. Езжай как ненормальная!
Забираемся внутрь. Я с опаской вставляю ключ в зажигание. Джессика тут же берется за навигатор и вбивает пункт назначения. Я сижу за рулем, с потрясением и трепетом глядя на приборную панель.
Раньше я не водила спортивных машин, как, впрочем, и «мерседес». И тем более никогда не сидела за рулем новенького спортивного «мерса» среди наполненных хаосом улиц Неаполя, где машины соревнуются в скорости, как колесницы, где кругом потрепанные «фиаты» и не менее потрепанные «альфа-ромео», где теснятся мусорные грузовики, которые никогда не собирают мусор, и зловещие лимузины с очень затемненными задними стеклами.
Я все же поворачиваю ключ и отъезжаю от дома. И хотя я чуть не сбила пожилую даму около Скампии и едва не въехала после веселого обеда прямиком в стеклянную витрину «Суперо супермеркати» вблизи Марчанизе, мы наконец добираемся до дворца Казерты.
Однако это известное здание восемнадцатого века нас совсем не впечатлило.
Его называют Версалем Италии времен правления Бурбонов, и все же — впрочем, как и Версаль — оно слишком большое. Грандиозные мраморные ступени так же бесконечно устремлены вверх, как лестницы из кошмаров. Ведут они в огромные гулкие комнаты, наполненные меланхолией и пустотой. Гигантские окна выходят на убогие улицы Казерты. А сады и впрямь громадные — до головокружения. Кажется, им нет ни конца ни края. Они скорее пугают, чем вдохновляют.
Мы безвольно стоим там, крохотные среди этого размаха, как лилипуты. Джессика читает путеводитель:
— «Во дворце где-то тысяча двести комнат, включая два десятка парадных покоев, огромную библиотеку и театр, сделанный по образу и подобию театра Сан-Карло в Неаполе».
— Тысяча двести комнат?
— Тысяча двести, — подтверждает Джессика. — «Население Казерты Веккья переселили ближе на десять километров, чтобы обеспечить дворец рабочей силой. Фабрика шелка Сан-Леучио была спрятана в качестве павильона на невероятно громадной территории парка».
— В этих садах можно спрятать весь Нью-Йорк.
Джессика кивает и устало вздыхает. Вдвоем мы смотрим на бесконечно длинный путь наверх, ведущий к фонтанам вдалеке. Возможно, они величиной с пирамиду, с такого расстояния сказать сложно. Джессика читает дальше:
— «Дворец Казерты использовался как съемочная площадка некоторых фильмов. В тысяча девятьсот девяносто девятом году он появился в „Звездных войнах. Эпизод первый: Призрачная угроза“ в качестве королевского дворца королевы Амидалы на планете Набу».
— Набу? Кто бы мог подумать? Мы на Набу! — устало смеюсь я. — Идем, Джессика. Пора домой.
Так мы и поступаем. К вечеру настроение мое заметно ухудшается. Когда мы преодолеваем полпути до Неаполя, небо становится пасмурным, грозовые тучи плывут мимо восходящей луны. Машины двигаются мучительно медленно. От избытка времени я изумленно пялюсь из окна на костры, точками выделяющиеся среди почти сельской местности, — костры на окраине неухоженных поселков, костры рядом с обшарпанными старыми фабриками.
— Какого черта? Что здесь творится?
Я машу в сторону потрескивающих на прохладном вечернем воздухе костров.
Кивнув, Джессика зевает:
— Никогда не видела этого раньше?
— Нет.
Она устало потирает лицо и говорит:
— Это «Каморра» — они сжигают мусор, незаконно. Токсичные отходы, отбросы с фабрик, все, что угодно. Жгут ночью. Повсюду на чертовых окраинах Неаполя. Некоторые называют это треугольником смерти.
— Отлично! И почему?
— Из-за нелегального сброса мусора и сжигания ядовитые отходы попадают в систему водоснабжения. Здесь самый высокий уровень заболеваемости раком по Италии — это треугольная зона, где особенно активно действует «Каморра».
Движение немного ускоряется, и мы проезжаем мимо очередных кострищ. Ошарашенно смотрю на адский пейзаж раздуваемого пламени на фоне темного неба.
Удивительно, но этот пейзаж по-своему прекрасен: горящие в ночи костры, залитые лунным светом пальмы и заброшенные бетонные пригородные поселки, белые, как кости. Красота и уродство в одном. Будто красивый мужчина с жестокими наклонностями.
На следующей неделе Марк Роскаррик везет меня на Капри.
