ГЛАВА 26

Лежа на спине, неловко согнув шею и упираясь головой в дверцу, я дернула рукой и безуспешно попыталась пошевелить ногами.

— Слезь! — крикнула я, зная, что это совершенно бессмысленно: на Бака мои слова не подействуют, а никто другой меня, скорее всего, не услышит, потому что припарковалась я на улице, вдалеке от жилых домов. — Выметайся из машины!

Когда он запихивал меня в грузовик, я уронила ключи и теперь шарила правой рукой по полу, чтобы найти их и использовать как оружие.

— Вот этого не обещаю! — Бак покачал головой и схватил меня за другое запястье, как будто прочел мои мысли. — Ты никуда от меня не денешься, пока мы с тобой не поговорим. Вы с этой лживой сучкой, твоей подружкой, всю жизнь мне, на хрен, поломали.

В этот момент у меня в голове раздался голос Ральфа: «Ваше тело — уже оружие. Просто нужно уметь им пользоваться». Резко перестав дрыгаться, я принялась оценивать свои возможности: ударить Бака ногой я не могла. Может быть, я смогла бы высвободить руки, повернувшись и дернув ими вниз, но что дальше? Он снова меня схватит и будет держать еще крепче. Нужно было, чтобы он наклонился ближе, как ни сопротивлялось этому все мое естество. Я отвела глаза.

— Слушай, черт подери, когда я с тобой разговариваю!

Он грубо схватил мой подбородок, впившись в него пальцами, и, поворачивая мое лицо к себе, налег на меня всем телом. Тогда я высвободила правую руку, просунула ее между собой и им, скрутила ему яйца и, дернувшись наверх что есть силы, ударила его лбом в переносицу.

Той ночью на стоянке возле общаги «братишек» все произошло настолько быстро, что я опомнилась, лишь когда непосредственная опасность уже миновала. В этот раз моя борьба с Баком, наоборот, протекала как в замедленной съемке — так невыносимо долго я не могла сделать ничего, что оказалось бы действенным.

И тут наконец он закричал. У него хлынуло из носа. Я никогда еще не видела вблизи так много крови. Из него лило, как из крана, открытого до предела.

Я высвободила левую руку. Бак накренился, и тогда я, по-прежнему сжимая ему яйца, толкнула его левой рукой в плечо, одновременно подняв колено. Когда он боком свалился с сиденья, к моим ногам снова прилила кровь, а по всему телу пробежала дрожь. Я рванулась к дверце и распахнула ее с такой силой, что она чуть не сорвалась.

Не успела я выбраться из машины, Бак поймал меня правой рукой за запястье, как маньяк из фильма ужасов, который, даже если его вроде бы убили, обязательно оживает в самый неподходящий момент. Развернувшись, я изо всех сил ударила Бака кулаком в чувствительную точку чуть ниже локтевого сгиба, и он меня отпустил, бешено воя и пытаясь подняться.

Я не стала ждать, когда у него это получится: соскочила на асфальт и побежала. По идее именно теперь нужно было кричать, но я едва справлялась с дыханием. Слыша у себя за спиной тяжелый неровный топот, я со всей мочи устремилась к лестнице, которая вела к спасительной двери. На полпути Бак больно схватил меня за волосы и повалил на землю. Я завизжала и быстрым перекатом стряхнула его с себя: недавно разученный прием оказался кстати.

Вдруг я увидела Лукаса. Появившись внезапно, как темный ангел мщения, он отдернул от меня Бака, бросил его в сторону и встал между нами. Я по-крабьи отползла на четвереньках назад. Лукас быстро взглянул на меня своими прозрачными глазами, сверкающими в тусклом свете прожектора, и тут же снова повернулся к Баку. Тот поднялся на ноги. Кровь из разбитого носа залила ему всю верхнюю губу и подбородок, но на одежде пятен почти не было.

На углу дома загорелся еще один прожектор. Теперь подъездная дорожка была хорошо освещена. Тяжело дыша, я оглядела себя и вздрогнула: моя бело-розовая кофточка была залита кровью от горловины до живота. Поскольку в тот момент, когда я ударила Бака, он нависал надо мной, хлынувший из его носа поток пришелся как раз мне на грудь. Я с трудом поборола желание сорвать с себя запачканную одежду прямо перед домом доктора Хеллера.

Корчась от боли, Бак попытался обойти Лукаса. Тот, не поворачиваясь, двигался боком. Он не позволял Баку ко мне приблизиться, все время закрывая меня своей спиной.

— Ну держись, вешалка слюнявая! — хрипло рыкнул Бак. — Тогда тебе повезло, что я был бухой, но сейчас я как стеклышко и сначала надеру тебе задницу, а потом всеми возможными способами трахну твою потаскушку — в очередной раз.

«Лживый подонок!» — содрогнулась я.

Лукас не сдвинулся с места и даже не сразу ответил. Только через пару секунд он ровно, как машина, произнес:

— Ошибаешься, Бак.

Не сводя глаз с этой дряни, Лукас расстегнул, стряхнул с плеч и отшвырнул в сторону свою кожаную куртку. Потом двумя резкими движениями засучил рукава темной трикотажной рубашки. На нем были поношенные джинсы, которые он натянул в момент нашей с ним ссоры, и ковбойские ботинки — видимо, схватил их впопыхах, потому что обувь, более соответствующую погоде, пришлось бы долго зашнуровывать.

Бак широко замахнулся, но Лукас задержал его руку. Еще одна такая же попытка оказалась не более успешной. Не удался и захват спереди: удар по почкам, удар по уху — и Бак согнулся, указывая пальцем в мою сторону:

— Сука! Думаешь, ты для меня слишком хороша? Ты шлюха и больше ничего!

Лукас загородил меня от Бака, а когда тот снова рванулся вперед, схватил его за кисть, выкрутил ее до несвойственного человеческим рукам положения, после чего нанес быстрый удар в челюсть. От этого апперкота голова Бака развернулась чуть ли не на сто восемьдесят градусов и обратно, а потом он получил еще и в губу. Не сходя с защитной стойки, Лукас дернул головой вправо-влево и обернулся на меня: в его полуулыбке сквозила угроза, которая была адресована не мне.

Бак зарычал, сделал рывок, и они оба повалились на землю. По росту противники были равны, а по весу у Бака было преимущество фунтов в сорок-пятьдесят, чем он и воспользовался, придавив своего врага к асфальту и дважды ударив его по лицу. Лукас вывернулся и треснул Бака лбом по черепу. Тот хлопнулся на спину и пару раз тряхнул головой, как будто от этого она могла стать яснее.

Теперь уже Лукас удерживал его в лежачем положении и четырежды подряд съездил ему по морде с таким звуком, что я представила себе, как папа отбивает мясо, и меня затошнило. Физиономия Бака становилась все менее узнаваемой. Мне не было его жалко, но я боялась, что Лукас не сможет вовремя остановиться и это истолкуют как превышение необходимой самообороны.

— Лэндон, перестань! — По подъездной дорожке несся доктор Хеллер. Он оттащил Лукаса от Бака, который уже не двигался. В первую секунду Лукас сопротивлялся, и я было всерьез испугалась за профессора, но мои опасения оказались напрасными: я совсем забыла, что он бывший десантник. Крепко обхватив руками грудь и плечи своего ассистента, почтенный ученый муж рявкнул: — Перестань! С ней все в порядке, все хорошо, сынок.

Лукас успокоился, и доктор Хеллер его отпустил. Послышался приближающийся звук сирены: полицейская машина уже въехала на улицу. Лукас, едва высвободившись, моментально отыскал меня глазами, подошел ко мне, пошатываясь, и упал рядом со мной на траву. Все еще трясясь от избытка невыплеснутого адреналина и тяжело дыша, он посмотрел мне в глаза и осторожно поднял руку, как будто боялся, что я отстранюсь.

Челюсть дергало, и по выражению лица Лукаса я поняла, что вид у меня так себе. От его прикосновения к моей щеке я вздрогнула. Он отдернул руку. Я поднялась на колени:

— Пожалуйста, дотронься до меня! Мне нужно, чтобы ты до меня дотронулся.

Дважды просить не пришлось. Он обхватил меня, притянул к себе и, придерживая мою голову, прижал ее к своей груди.

— Его кровь? Из носа? — Лукас взялся за окровавленную ткань, которая уже успела присохнуть к лифчику и к коже. Я кивнула, содрогаясь от отвращения. — Молодчина. — Он опять меня обнял. — Боже мой, какая же ты у меня потрясная!

При мысли о том, что у меня на теле кровь Бака, я снова почувствовала тошноту и принялась дергать свою кофточку:

— Хочу ее снять! Хочу ее снять!

Лукас сглотнул:

— Конечно. Скоро снимешь. — Он ласково дотронулся пальцами до моего лица. — Мне так жаль, Жаклин! Господи, и как я только мог вот так вот выставить тебя за дверь! — Он осекся. Грудь у него поднималась и опускалась. — Пожалуйста, прости.

Пока он гладил меня, я сидела у него на коленях, сжавшись в комок и уткнувшись головой ему в подбородок.

— Прости, что я полезла выяснять про твою маму. Я не знала…

— Ш-ш-ш… детка, не сейчас. Дай я тебя обниму.

Он подобрал с газона свою куртку, накинул ее мне на плечи и прижал меня к себе еще крепче. Мы замолчали.

Подъехала полиция, а вместе с ней «скорая». Слава богу, Бак был жив. Врачи подняли его и уложили на носилки. Один из полицейских безучастно за этим наблюдал, скрестив руки на груди, а его напарник разговаривал с доктором Хеллером о происшедшем.

— Лэн… Лукас, — позвал профессор. — Сейчас вы с Жаклин должны дать показания, сынок. — Лукас осторожно встал и поднял меня. Доктор Хеллер положил руку ему на плечо. — Этот молодой человек — сын моего лучшего друга. Снимает квартиру у меня над гаражом. — Тут он странно на нас взглянул. — Ну а на того парня, как я уже сказал, — профессор махнул в сторону Бака, которого в этот момент грузили в машину, — выписан охранный ордер, запрещающий ему вступать в контакт с этой молодой леди. Он нарушил предписание, напав на нее возле дома ее молодого человека.

«Так вот чем был вызван этот странный взгляд!» — промелькнуло у меня в голове. Увидев мою окровавленную одежду, полицейские вытаращили глаза.

— Это его кровь, — объяснила я, указывая на «скорую».

Один из полицейских улыбнулся и сказал:

— Молодчина! — Этот комплимент я услышала уже во второй раз за вечер.

Я теснее прижалась к Лукасу. Он все это время поддерживал меня, крепко обхватив за плечи. Полицейские, которых доктор Хеллер уже настроил в нашу пользу, были как нельзя более доброжелательны. Покончив с допросом за двадцать минут, они уехали и увезли с собой Бака. Мы с Лукасом заверили профессора и его семью, что серьезных травм у нас нет и мы сами позаботимся друг о друге, а потом принялись собирать мои вещи, рассыпанные по машине и по асфальту.

Ни слова не говоря, Лукас повел меня вверх по ступенькам к себе в квартиру, прямиком в ванную. Там усадил на столешницу, стащил мои ботинки и носки, включил душ. Через секунду окровавленная кофточка и лифчик полетели в корзину для белья, а следом рубашка Лукаса, тоже забрызганная кровью — его и Бака.

— Будет синяк. Когда примешь душ, приложим лед, чтобы уменьшить отек. — Стоя у меня между коленями, Лукас повернул мое лицо к свету и оглядел челюсть, а потом сквозь стиснутые зубы пробормотал: — Он… тебя ударил?

Я покачала головой, и от этого в ней слегка застучало.

— Нет. Просто сильно схватил. Было больно, но то место, куда я долбанула его головой, должно болеть еще похлеще.

— Правда? — Лукас убрал мне волосы с лица и поцеловал меня в лоб так нежно, что я едва почувствовала его прикосновение. — Обязательно все мне расскажешь, когда будешь готова об этом говорить… а я смогу слушать. Пока я еще слишком на него злюсь.

Я кивнула:

— Ладно.

Он провел пальцем по позвонкам у меня на шее:

— Я понял, что облажался, и выскочил на улицу: собирался сесть на мотоцикл и ехать за тобой. А тут ты бежишь… — Его челюсти напряглись. — Когда он повалил тебя, мне захотелось его убить, и я бы, наверное, это сделал, если бы Чарльз меня не остановил.

Пока Лукас раздевался, я сидела на столешнице. Потом он раздел меня, отвел в душевую кабину, с ног до головы вымыл и осмотрел. Как и следовало ожидать, мы оба были в синяках и ссадинах. Я даже руки с трудом могла поднять.

— Это нормально, — сказал он, заворачиваясь в полотенце и заворачивая меня. — Во время драки не всегда чувствуешь, когда тебя ударили: ты неудачно приземлился или ушибся обо что-нибудь? Адреналин притупляет болевые ощущения. Ненадолго.

С его темных волос, доходивших ему до плеч, по спине и груди стекали струйки воды. Он снова меня усадил, чтобы вытереть мне голову. Я смотрела на маленькие ручейки на его татуированной коже: они змейкой бежали по красной розе, прорезались сквозь строчки на боку, а потом скатывались по дорожке волос на животе и исчезали под полотенцем. Я закрыла глаза:

— В последний раз я сушила голову не сама, когда сломала руку. Это было в шестом классе.

Лукас аккуратно, не дергая, захватывал полотенцем каждую прядь.

— Как это тебя угораздило?

Я улыбнулась:

— Упала с дерева.

Он засмеялся, и от его смеха все мои ссадины и синяки стали болеть меньше.

— Ты? С дерева? Что тебе там понадобилось?

Я лукаво прищурилась:

— Кажется, поспорила с одним мальчиком.

Его глаза загорелись.

— Ах вот оно как! — Он сел передо мной на корточки. — Переночуй у меня, Жаклин. Нужно, чтобы ты побыла здесь хотя бы сегодня. Пожалуйста.

Он взял одну мою руку, а другую я приложила к его лицу. Мне было так удивительно, что эти глаза, похожие на льдинки, могут согревать меня всю до последней клеточки. Серьезных повреждений на лице не было, если не считать назревавшего синяка, ссадины и небольшой ранки на скуле.

Дальше Лукас заговорил шепотом:

— Перед тем как уехать, отец сказал: «Старик, ты остаешься за хозяина. Береги маму». — Мне на глаза навернулись слезы. И ему тоже. Он с усилием сглотнул. — Я не защитил ее, не смог ее спасти.

Я прижала его голову к своей груди. Он плакал, стоя на коленях и обвивая меня обеими руками. Я крепко обнимала Лукаса, гладила по волосам. Я знала, что события нынешней ночи задели самую болезненную струну в его измученном сердце. Все эти восемь лет он страдал не только от пережитого ужаса. Он мучился чувством вины, существовавшей только в его воспаленном сознании.

Когда он затих, я сказала:

— Я останусь у тебя сегодня. А ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу?

Лукас преодолел настороженность, которая стала для него естественной: я и раньше видела, как он это делает, но никогда еще в подобные моменты его лицо не было ко мне так близко. Он нервно втянул воздух, собираясь с силами:

— Конечно. Я сделаю все, чего ты захочешь.

Голос у него был хриплый, надтреснутый. Когда он тронул языком колечко на губе, на меня нахлынуло такое бешеное желание, что стало обидно тратить время на разговоры.

— Пойдешь со мной завтра на концерт к Харрисону? Он мой любимый восьмиклассник, и я обещала ему прийти.

Лукас приподнял брови и удивленно заморгал:

— Хм… Ладно. И это все?

Я кивнула. Он покачал головой, нацелив на меня свою призрачную улыбку:

— Пойду принесу из холодильника пару пакетиков льда. А ты пока, может, ляжешь в постель?

Я встала и, положив ладони ему на грудь, подняла на него глаза:

— На спор?

Он накрыл мою руку своей, привлек меня к себе и, наклонившись, ласково поцеловал:

— Почему бы и нет? Только, чур, не падать.