Глава тридцатая
Гейб отошел от кофейного столика, на котором лежала связанная Миа. Предельно эротичное зрелище — длинные темные волосы, разметавшиеся по плечам, широко раскрытые глаза, губы, припухшие от минета.
Чарльз Уиллис кружил над ней, как стервятник в ожидании пиршества. Его глаза жадно шарили по нагому телу Миа. Внутри у Гейба все оборвалось, когда пальцы Чарльза поползли по ее животу и достигли грудей. Потом Чарльз начал теребить сосок, пока тот не отвердел.
Стефан и Тайсон тоже встали, но держались поодаль. Сейчас была очередь Чарльза. Они были подобны хищникам, выследившим добычу и выгадывающим момент, чтобы впиться.
Это было отвратительно. Это никуда не годилось. Все в Гейбе протестовало — Миа была его женщиной. Никто не смел ее касаться. Только он. Но он добровольно поделился с гостями. Зачем? Решил проверить себя? Захотел что-то себе доказать?
Гейб мрачно размышлял, а Чарльз продолжал исследовать тело Миа, принадлежавшее Гейбу. Он был собственник и знал об этом, однако и раньше позволял другим мужчинам забавляться с его женщинами. Ему было все равно… но с Миа оказалось иначе.
Гейб ненавидел каждую секунду эксперимента.
В мозгу не унимался голос Лайзы: «У вас любовь, что ли?»
Не в силах смотреть, как Чарльз лапает Миа, Гейб отвернулся. Ее вздохи напоминали стоны. Весь напрягшись, он стискивал в карманах кулаки, не желая ни слышать, ни видеть плодов своей глупости.
Дурак. Законченный мерзавец. Трусливый козел.
Так не годилось, с этим нужно было кончать. Гейб доказал одно: он никогда не поделится Миа ни с кем, и будь он проклят, если позволит другому хотя бы пальцем тронуть его достояние.
Пусть убираются из номера.
Он уже хотел повернуться и объявить, что шоу окончено, как вдруг застыл, и кровь заледенела у него в жилах.
— Нет! — закричала Миа. — Гейб!
Его имя явилось отчаянным криком о помощи.
Резко повернувшись, он увидел Чарльза с расстегнутой ширинкой. Тот вцепился Миа в волосы и пытался запихать член ей в рот.
Гейб взорвался вулканом. Он бросился к Чарльзу, а тот, обозленный отказом Миа, левой рукой ударил ее по лицу. Ее голова запрокинулась, глаза округлились от ужаса. Из уголка рта хлынула струйка крови.
Гейб осатанел.
Одним ударом он отшвырнул Чарльза от Миа, и тот приложился о край дивана. Гейб бросился туда. Остальные пятились, один торопливо застегивал ширинку.
Гейб врезал Чарльзу в живот и почти сразу заехал в челюсть. Он навис над противником, источая убийственную ярость.
— Пошел вон! Вали отсюда и больше не смей мне попадаться, иначе мокрого места не оставлю!
Ему хотелось измолотить гада в фарш, но главной заботой была Миа, которую он чудовищно предал. Миа, верившая ему. Миа, вовлеченная им в грязную, отвратительную игру. И все потому, что он был трусом, не способным признать, что она ему нужна.
Тайсон и Стефан подхватили обмякшего Чарльза и спешно ретировались, с грохотом захлопнув дверь.
Задыхаясь от ужаса, Гейб бросился к Миа. У нее дрожали губы и подбородок, в глазах стояли слезы. Она была в смятении и страхе, но сильнее всего резанул по Гейбу ее стыд, отчетливо написанный на лице.
И конечно, кровь. Боже! Там, куда ударила эта тварь.
Гейб встал на колени и принялся развязывать узлы дрожащими, непослушными пальцами. Припав к ее волосам и виску, он без конца целовал ее.
— Малышка, прости, ради бога, прости меня. Я виноват, я очень виноват перед тобой. Я этого не хотел.
Миа молчала, и Гейб не знал почему: от шока или от гнева. Она была вправе негодовать. Это его работа. Он это сделал, он обидел ее.
Отбросив веревку, Гейб подхватил Миа на руки, понес в спальню и вместе с нею вполз на кровать. Она уткнулась ему в шею. Горячие слезы прожигали кожу и разрывали сердце.
Боже, каким он был идиотом. Отпетой скотиной. Гейб крепко прижал Миа к себе, задыхаясь от отчаяния.
— Я виноват, Миа. Очень, очень виноват.
Это все, что он мог сказать. Он повторял эти слова снова и снова. Ему было страшно. Вдруг она уйдет? Разве он посмеет ее упрекнуть? После такого впору не уходить, а бежать.
— Ну пожалуйста, маленькая моя. Прошу тебя, не плачь. Я чудовищно виноват. Такое больше никогда не повторится. Я не должен был это допустить.
Он качал ее, как ребенка, а она цеплялась за него и вся дрожала. Гейб не знал, чту терзает ее сильнее: страх, растерянность или гнев. Возможно, все сразу. Он заслужил любые упреки. Он предал ее, не сумев защитить. Он не позаботился о ней, как обещал, и все потому, что пытался отдалиться от нее и доказать глупейшую мысль, что не нуждается в ней.
Ужасная ложь! Миа была его наваждением, идеей фикс, проникшей глубоко в душу. Он терпеть не мог, когда другие трогали принадлежащее ему, однако это чувство никогда не прорывалось в нем с такой силой. Но он обращался с Миа даже не как с рабыней. Он поступил с ней как с вещью, игрушкой, а вовсе не как с женщиной, которую обещал беречь.
Гейб гладил Миа по дрожащей спине. Ее лишь сильнее трясло, и Гейб не знал, чем успокоить Миа, отчаянно желая предложить все, чего не давал прежде.
Схватив Гейба за плечи, Миа попыталась вырваться из его объятий, но он не отпускал. Он боялся, что между ними возникнет хотя бы тонкий зазор. Он должен был обнимать ее, ощущать в своих руках. Ему мерещилось, что, если он ее выпустит, она уже не вернется.
— Я хочу в душ, — сдавленно проговорила она. — Пожалуйста, отпусти меня в душ. Я хочу очиститься. Он… трогал меня.
Теперь отчаяние показалось Гейбу ледяной вьюгой, пробирающей до костей. Миа чувствовала, что над ней надругались — не только Чарльз, но и он сам. Он главный виновник и предатель. Без его позволения ничего бы не было. А он не только позволил — он раззадорил эту троицу. Что теперь? Разве он сможет прикидываться, будто ничего не случилось? А она?
— Я сейчас открою тебе воду, — сказал Гейб, убирая волосы с ее лица.
Ее щеки были мокры от слез, но тяжелее всего оказался взгляд. Раненый взгляд. Из уголка рта до сих пор сочилась кровь. Не в силах смотреть на него, Миа отвернулась, и Гейбу стало совсем тошно.
— Малышка, полежи тут. Я сейчас пущу воду, и ты примешь душ.
Он отпустил ее. Все в нем кричало: не оставляй ее одну даже на считаные секунды, чтобы открыть кран. В груди было пусто, к горлу подступила паника. Он никогда не был так опустошен. Дальше начиналось безумие.
Гейб не узнавал себя. Он пережил уход Лайзы и развод. Выдержал травлю в прессе и ложь в суде. Тогда и близко не было ничего подобного, а теперь им владел страх.
Он побежал в ванную, пустил душ, отрегулировал воду, потом схватил халат и полотенце. Его движения были порывистыми и неуклюжими. Он уронил полотенце. Выругавшись, Гейб нагнулся за ним, снова сложил и поместил так, чтобы можно было дотянуться.
Вернувшись в спальню, Гейб увидел, что Миа сидит на краю кровати, подтянув ноги и упершись подбородком в колени. Лица он не видел, мешали волосы. Она выглядела настолько беззащитной, что Гейбу захотелось умереть на месте.
Виноват был он, а не Чарльз. Не кто-то еще. Он это сделал. И обойти этот факт не удастся.
Гейб осторожно тронул Миа за плечо. Его пальцы стали перебирать ее шелковистые волосы.
— Миа, дорогая, душ готов.
Он не сразу отважился договорить остальное, боясь заслуженного отказа.
— Хочешь, я тебе помогу?
Она повернула к нему лицо, по-прежнему затравленное. Но она не сказала «нет». Она вообще ничего не ответила, только кивнула.
Облегчение, испытанное Гейбом, подкосило его. Он выждал, собираясь с силами. Она не отвергла его. Пока.
Гейб сгреб ее в охапку и понес в ванную. Опустив Миа на пол, он быстро разделся сам, открыл дверь душевой кабины и вошел первым, взял Миа за руку и завел под душ.
Они долго стояли под горячими струями. Гейб держал ее в объятиях. Потом начал тщательно отмывать ее, намыливая душистым мылом каждый дюйм ее тела и смывая следы чужого прикосновения.
Затем принялся за волосы и вымыл их шампунем, после чего оба снова стояли под ровными горячими струями, наслаждаясь успокаивающей силой воды.
Гейб закрыл воду, распахнул дверцу и спешно завернул Миа в полотенце, чтобы не замерзла. Он сам вытер ей тело и волосы. О себе он не думал. Она была главное. Он лишь надеялся, что осознал это не слишком поздно.
Вытерев Миа досуха, он помог ей надеть теплый махровый халат, а полотенце намотал на голову. Запахнув полы, Гейб плотно завязал кушак, чтобы она не оставалась беззащитной. В халате она ощутит себя в безопасности, даже от него.
Он прихватил второе полотенце, но вытерся сам и надел трусы только после того, как уложил Миа в постель. Потянувшись к телефону, Гейб коротко заказал горячий шоколад. Потом он присел на кровать и усадил Миа, чтобы досушить волосы.
Между ними царило напряженное молчание. Гейб старательно вытирал ей пряди. Убедившись, что волосы почти сухие, он отнес полотенце в ванную и взял расческу. Миа осталась сидеть, как сидела, словно статуя.
Гейб устроился на кровати, посадив Миа между ног. Так ему было удобнее расчесывать ей волосы. Он делал это с бесконечным терпением, боясь потянуть или дернуть, пока те не рассыпались безвольными локонами. Гейб отложил расческу, обнял Миа за плечи и поцеловал в шею. Она вздрогнула, но он продолжал покрывать ее поцелуями.
— Прости меня, — шептал он.
Она чуть напряглась под его губами. В дверь осторожно постучали, и Гейб неохотно выбрался из постели.
— Я сейчас. Устраивайся поудобнее. Это шоколад.
Миа кивнула. Она легла, натянув одеяло до подбородка.
Гейб быстро вернулся с подносом, опустил его на столик и протянул Миа дымящуюся чашку.
Миа взяла ее обеими руками, нуждаясь в тепле; подула, затем опасливо отпила. Разбитая губа заныла, и Миа с гримасой отодвинула чашку.
Гейб поспешно забрал ее, злясь на свое недомыслие. Он не сообразил, что горячий шоколад обожжет губу.
— Сейчас принесу лед, — спохватился Гейб. — Сиди, не шевелись, малышка.
Он бросился в гостиную. В ведерке еще оставался лед для коктейлей. Набрав в полотенце несколько кубиков, Гейб поспешил обратно. Миа сидела в прежней позе. Глаза у нее были пустыми и отсутствующими.
Гейб рискнул сесть рядом и осторожно прижал лед к ее губе. Миа дернулась и попыталась отодвинуться, но он настаивал, говоря тихо и нежно:
— Миа, дорогая, тебе нужно подержать лед, чтобы губа не распухла.
Она потянулась за полотенцем и оказалась в футе от Гейба. Гейб не роптал. Это были крохи по сравнению с тем, что он заслужил. Он встал с постели, отошел и повернулся к Миа.
Гейб стоял, полный тревоги. Его прежняя уверенность испарилась. Он, всегда знавший, как вести себя с женщинами, теперь растерялся. Он был убит огромностью своей вины. Не тот случай, чтобы сказать: «Ах, прости, давай забудем». Он крупно ее подставил. Он допустил, чтобы над ней издевались у него на глазах.
Если Гейб сам не мог простить себя, то как ему рассчитывать на ее прощение?
Он все еще не знал, куда деться, когда Миа разжала руки и полотенце со льдом соскользнуло ей на шею. Взгляд у нее был усталый и сокрушенный. Гейб содрогнулся, видя, что ее прекрасные глаза потухли.
— Я устала, — тихо сказала она.
Она действительно была крайне измотана.
Он хотел говорить с ней, умолять о прощении, втолковывать, что это больше не повторится. Но Гейб не собирался донимать ее, пока она не будет готова. Было очевидно, что она не в силах обсуждать случившееся. Возможно, она еще приходила в себя или собирала остатки сил, чтобы послать его на хрен.
Гейб кивнул, ощущая комок в горле. Он погасил свет, оставив ночник со своей стороны.
Потом он лег сам, не зная, хочет ли Миа находиться с ним в одной постели. Натянув одеяло, он повернул выключатель, погрузив спальню в полумрак. Сквозь штору пробивалось зарево парижских огней.
Гейб привычно потянулся к Миа, но та уже лежала к нему спиной. Она не сбросила его руку, но и не ответила на объятие. И все-таки Гейб рискнул притянуть ее к себе. Она должна знать, что он рядом, но гораздо важнее было убедиться самому, что Миа здесь.
Потом она тихо вздохнула. Гейб почувствовал: она расслабилась. Вскоре Миа уснула. Он понял это по ее ровному дыханию. Если даже и не уснула, то засыпала.
Гейб не мог спать. Да и стоило ему закрыть глаза, как перед ним представало лицо Миа, перекошенное ужасом от чужого прикосновения.
