Из глубокого сна меня вывело жужжание. Шторы, окаймленные лучами солнца, были задернуты. Одеяло и простыни свисали с огромной кровати. Мое платье соскользнуло со стула на пол и лежало там среди разбросанной одежды Трэвиса. На виду была всего одна туфля.

Наши с Трэвисом тела переплелись: закрепив брачный союз в третий раз, мы окончательно выбились из сил и отключились.

Опять послышалось жужжание. Исходило оно от моего телефона, лежащего на тумбочке. Я дотянулась до него, перегнувшись через Трэвиса, и увидела на экране имя Трента.

Адама арестовали. Джон Сэвидж в списке погибших.

И все. Мне стало тошно, и я удалила сообщение. Вдруг Трент больше ничего не написал, потому что полиция сейчас у Джима?

Я взглянула на часы: десять.

Со смертью Джона Сэвиджа становилось на одного подозреваемого меньше. И больше на одного погибшего, из-за которого Трэвиса будут мучить угрызения совести. Я попыталась вспомнить, видела ли Джона после начала пожара. Парень лежал на арене в нокауте. Возможно, он так и не встал. Я подумала о тех перепуганных девушках, которых мы с Трентом встретили в подвале. Подумала о Хилари Шорт, знакомой мне по парам математического анализа, – за пять минут до пожара я видела ее, с улыбкой на лице стоящей рядом со своим парнем возле противоположной стены «Китон-холла». Насколько велик список погибших и кто именно в него попал – вот о чем я изо всех сил старалась не думать.

Возможно, нас всех стоило наказать. По правде говоря, мы все несли ответственность за случившееся. Пожарные ведь не просто так запрещают подобные мероприятия и предпринимают меры предосторожности. Мы же закрыли глаза на опасность. По всем каналам передавали ужасающие новости, поэтому мы с Трэвисом старались избегать их. Но такое внимание прессы означало одно: следствию непременно понадобится виноватый. Я не знала, удовлетворит ли их арест Адама или же они захотят большего. Будь я на месте родителей погибших студентов, то выбрала бы второе.

Я не хотела видеть, как Трэвис садится в тюрьму из-за чужого безрассудного поведения. К тому же справедливо это или нет, но его арест никого из мертвых не вернет. Я сделала все, что смогла, чтобы уберечь Трэвиса от беды, и буду до последнего вздоха отрицать его присутствие в «Китон-холле».

Люди совершают и худшие поступки ради любимых.

– Трэвис, – сказала я, толкая его в бок.

Он лежал лицом вниз, спрятав голову под подушкой.

– Ммм, – простонал он. – Хочешь, чтобы я сделал завтрак? Яичницу?

– Сейчас всего лишь начало одиннадцатого.

– Завтракать уже можно. Может, сэндвич с яйцом? – предложил он, когда я не ответила.

– Малыш? – Я помедлила, потом с улыбкой взглянула на него.

– Да?

– Мы в Вегасе.

Трэвис резко вскинул голову и включил лампу.

Вспомнив наконец, что случилось за последние сутки, он вынул руку из-под подушки, схватил меня в объятия и накрыл своим телом. Он устроился между моих ног, потом нагнулся поцеловать: нежно, ласково, задерживаясь на губах дольше обычного, согревая их своим теплом.

– Тем не менее я все же могу заказать тебе яичницу. Хочешь, позвоню в обслуживание номеров?

– Вообще-то, нам нужно успеть на самолет.

Его лицо помрачнело.

– Сколько у нас времени?

– Вылет в четыре. Из отеля выселяемся в одиннадцать.

– Надо было забронировать еще на день. – Трэвис нахмурился и взглянул в сторону окна. – Сегодня мы должны валяться в кровати или у бассейна.

Я поцеловала мужа в щеку:

– Завтра идти учиться! К тому же лучше сейчас сэкономить и съездить куда-нибудь потом. Не хочу проводить медовый месяц в Лас-Вегасе.

– А я определенно не хочу проводить его в Иллинойсе, – поморщился Трэвис.

Я кивнула, соглашаясь с ним. С этим не поспоришь. Иллинойс и медовый месяц – понятия несовместимые.

– В Сент-Томасе красиво. И нам даже не понадобятся паспорта.

– Это хорошо. В боях я больше не участвую, значит нужно по возможности откладывать деньги.

– Больше никаких боев? – улыбнулась я.

– Голубка, я же тебе говорил. Мне ничего этого не нужно, если есть ты. Ты все изменила. Ты – мой завтрашний день. И ты же – апокалипсис.

Я наморщила нос:

– Мне не слишком нравится такое сравнение.

Трэвис улыбнулся, перекатился на бок, потом устроился на животе, положил руки под грудь и прижался щекой к матрасу.

– Ты кое-что сказал на свадьбе… что мы как Джонни и Джун. Я не уловила смысла.

– Ты не знаешь про Джонни Кэша и Джун Картер? – Он усмехнулся.

– Нет.

– Она тоже отчаянно сопротивлялась. Они ссорились, он совершал глупые поступки. В итоге они во всем разобрались и провели остаток жизни вместе.

– Правда? Могу поспорить, ее отцом был не Мик.

– Голубка, он больше не причинит тебе вреда.

– Ты не можешь этого обещать. Как только я начинаю где-то обживаться, он обязательно появляется.

– Что ж, мы устроимся на нормальную работу, будем не богаче обычных студентов, так что у Мика не останется возможности клянчить у нас деньги. Нам понадобится каждый цент. Хорошо, что на первое время осталось кое-что из сбережений.

– Есть мысли, куда устроиться? Я подумывала о преподавании. Математика.

Трэвис улыбнулся:

– У тебя здорово получится. А я, может быть, стану преподавать естественные науки.

– Могу дать рекомендации.

– Вряд ли они зачтутся, ведь ты моя жена.

Я вздрогнула:

– Боже, так странно это слышать.

– Да уж! – Трэвис засмеялся. – Но мне чертовски нравится. Голубка, обещаю заботиться о тебе. Не могу гарантировать, что Мик вновь не испортит твою жизнь, но обещаю сделать все возможное, чтобы предотвратить это. А если такое и случится, то весь путь мы пройдем вместе.

– Я тебя люблю. – Слабо улыбнувшись, я прикоснулась к щеке Трэвиса.

– И я тебя люблю, – без промедления ответил он. – А хоть когда-нибудь Мик был хорошим отцом?

– Не знаю, – ответила я, уставившись в потолок. – Наверное, мне так казалось. Что смыслит ребенок в родителях? Некоторые хорошие воспоминания у меня сохранились. Но сколько себя помню, он пил и увлекался азартными играми, а когда ему везло, он был добрым. И щедрым. Многие его друзья тогда уже обзавелись семьями… они тоже работали на мафию, и у них были дети. Они вели себя дружелюбно и не возражали, если Мик брал меня с собой. Я проводила много времени «за кулисами» и видела то, чего не видят другие дети, потому что Мик таскал меня повсюду за собой. – Я попыталась улыбнуться, а с ресниц скатилась слезинка. – Да, наверное, он был хорошим, но по-своему. Я его любила. Для меня он был идеальным.

– Голубка, не плачь. – Трэвис прикоснулся пальцами к моему виску, нежно смахивая слезинку.

– Вот видишь? – Я покачала головой, пытаясь взять себя в руки. – Он все еще может причинить мне вред, даже на расстоянии.

– Но я-то здесь, с тобой. – Трэвис взял меня за руку, внимательно глядя мне в глаза. – Ты вверх дном перевернула мою жизнь, и теперь я в начале нового пути… как после апокалипсиса.

Я нахмурилась:

– Все равно мне не нравится это слово.

– Зависит от того, как на это посмотреть. – Трэвис поднялся с кровати, обмотав простынь вокруг бедер.

– Вовсе нет, – сказала я, глядя, как он удаляется в ванную.

– Буду через пять минут.

Я потянулась и распростерлась на кровати, как морская звезда, потом села и пальцами расправила волосы. Послышалось журчание воды в унитазе, потом Трэвис открыл кран. Он не шутил: через несколько минут он будет готов, а я все еще лежу в кровати, голая.

Оказалось не так просто затолкать в нашу сумку мое свадебное платье и костюм Трэвиса, но наконец я с этим справилась. Трэвис встретился мне на полпути в ванную и провел пальцами по моей ладони.

Я почистила зубы, причесалась, переоделась, и к одиннадцати мы уже выехали из номера.

Трэвис сфотографировал на телефон потолок в холле, потом мы бросили последний взгляд на «Белладжио» и направились к длинной очереди перед такси. Даже в тени было жарко, и джинсы уже прилипали к коже.

В сумочке зажужжал мобильник. Я бросила беглый взгляд на экран.

Копы только что уехали. Отец у Тима, я сказал им, что вы, ребята, в Вегасе, женитесь. Думаю, они купились.

Серьезно?

Да! Дайте мне чертов «Оскар»!

Я облегченно выдохнула.

– Кто это? – спросил Трэвис.

– Америка. – Я бросила телефон в сумочку. – Она в бешенстве.

– Могу себе представить, – улыбнулся он.

– Куда поедем? – спросил Трэвис, протягивая мне ладонь. – В аэропорт?

– Нет. – Я сжала его руку и увидела на запястье свое прозвище. – Думаю, нам нужно еще кое-куда заехать.

Бровь Трэвиса взметнулась.

– Куда?

– Увидишь.