Глава 35

Сначала идем туда, где Эндрю оставил свой раритетный автомобиль, и когда подходим к станции техобслуживания, где он, наверное, когда-то работал, я в первый раз в жизни вижу настоящего типичного техасца, ну прямо как с картинки сошел.

– Чего заявился? Я же тебя уволил к чертовой матери, – говорит высокий человек в ковбойской шляпе и черных ковбойских сапогах, выходя нам навстречу из открытого отсека, где только что разговаривал еще с одним, по виду автомехаником.

Он протягивает Эндрю руку, по-мужски обнимает его и похлопывает по спине.

– Сам знаю, – отвечает ему тем же Эндрю, – да вот не выдержал, соскучился, понимаешь. – Поворачивается ко мне. – Знакомься, Билли, это моя девушка Кэмрин. Кэмрин, это мой бывший начальник Билли Фрэнк.

Господи, он назвал меня своей девушкой! Сердце так и прыгнуло от радости. Сама не ожидала, что такой, казалось бы, пустяк произведет на меня столь сильное впечатление.

Билли протягивает мне крепкую, всю в пятнах машинного масла лапу, и я без колебаний жму ее:

– Рада познакомиться.

Он улыбается в ответ, показывая кривые, желтые, вероятно от многолетнего неумеренного употребления кофе и сигарет, зубы.

– Красотка, ничего не скажешь, – говорит Билли. – Ради такой девочки я бы тоже забил на работу. – Техасец игриво толкает Эндрю кулаком в бок. Потом поворачивается ко мне: – Он вас хоть не обижает? Это ж такой обормот… Наверное, мало драли в детстве.

Я весело смеюсь:

– Что обормот, это точно. Зато на руках носит.

Эндрю искоса смотрит на меня и улыбается.

– Да? Ну, если так… Смотрите, если что, вы знаете, где меня найти. Уж я сумею поставить его на место, спросите кого хотите. – Он снова с улыбкой смотрит на Эндрю.

– Спасибо, я не забуду.

Оставив Билли Фрэнка, идем дальше, проходим сквозь отсек, ныряем в боковую дверь, ведущую в огороженное пространство, где стоят автомобили. Я сразу узнаю его машину, хотя прежде никогда не видела ее в натуральном, так сказать, виде, только на татуировке, замаскированную в коре дерева. Она здесь самая элегантная. Темно-серого цвета, с двумя черными полосами по центру капота. И очень похожа на «шевроле» его отца. Пробираемся по лабиринту автомобилей, он придирчиво осматривает машину, потом открывает дверцу со стороны водительского места.

– Когда я решил не лететь в Вайоминг на самолете, ее надо было подремонтировать, – объясняет он, проводя ладонью по кромке дверцы. – Если бы не это, на ней бы поехал, а не на автобусе.

– Ты уж не сердись на нее, – говорю я, похлопывая по капоту. – Лично я только рада, что старушка была не в форме.

Лицо Эндрю снова светлеет, я все чаще замечаю это в нем в последние дни.

– А я, думаешь, не рад?

У меня мелькает мысль: интересно, где бы мы сейчас оба были, если бы такое случилось, если бы мы никогда не встретились. Нет уж, лучше об этом не думать, у меня сразу болезненно сжимается сердце. Представить себе не могу: как это, мы с Эндрю – и не вместе? Ужас какой. Бр-р…

– Значит, мы теперь будем ездить на этой машине?

Эндрю жует губами, думает. Он стоит перед раскрытой дверцей, положив ладонь на крышу. Потом ласково похлопывает машину и смотрит на меня:

– А ты как думаешь? Сама бы ты чего хотела, а, детка?

Теперь моя очередь задумчиво жевать губами. Я как-то не ожидала, что снова выбирать придется мне. Подхожу к машине поближе, заглядываю внутрь: удобные кожаные кресла и… впрочем, хватит и этого, больше и видеть ничего не хочу.

– Честно? – спрашиваю я, скрещивая руки на груди.

Он кивает.

Я снова гляжу на машину, прикидываю.

– Вообще-то, прежняя мне нравится больше, – говорю я. – Она мне стала как родная… Эта, конечно, классная, но… я к той уже привыкла, полюбила, можно сказать. – Чтобы мои слова звучали убедительней, я указываю на сиденья: – Ну, сам посмотри, как, сидя здесь, я могла бы положить тебе голову на колени? А спать? Разве на таком можно уснуть?

Эндрю нежно улыбается и гладит крышу, словно уговаривает, чтобы не обижалась. Еще раз похлопывает и закрывает дверцу:

– Ладно, поедем на той. А эту я потом пригоню к дому.

Эндрю ведет меня перекусить, показывает свои любимые места на острове Галвестон. А потом, уже после часа пик, ему звонит мама.

– Я так боюсь, – признаюсь я, когда мы едем к ней.

Наморщив лоб, он смотрит на меня, что-то прикидывает.

– Не бойся. Ты ей точно понравишься. – Он снова смотрит на дорогу. – Она не из тех, кто считает, что для ее сыночка никто не подходит.

– Утешил.

– А даже если бы и считала, – продолжает он, – все равно полюбила бы тебя без разговоров.

Сложив ладони, зажимаю их между коленями и улыбаюсь. Это все не важно. Он может расхваливать ее сколько хочет, только мне-то что, сердце все равно ноет.

– Ты ей скажешь?

– О чем? Что мы уезжаем?

– Да.

– Обязательно, – кивает он, – иначе она с ума сойдет.

– Как, думаешь, она к этому отнесется?

– Детка, мне двадцать пять лет, – усмехается Эндрю. – Из дома я ушел в девятнадцать. Все будет нормально.

– Да нет, только… Ну как ты объяснишь, почему уезжаешь, чем будешь заниматься? – Я отворачиваюсь, гляжу прямо на дорогу. – Это ведь не просто собрать вещи и переехать в другой город, к такому и моя мама нормально отнесется. А вот если я скажу ей, что собираюсь колесить с одного места на другое, как перекати-поле, без всякой цели, да еще с парнем, с которым в автобусе познакомилась, думаю, она слегка прибалдеет.

– Думаешь? – спрашивает Эндрю. – То есть при условии, что ты ей об этом расскажешь?

Снова гляжу на него:

– Ну да, конечно расскажу. Так же как и ты. По-моему, она должна знать, но… Эндрю, ты же понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю, детка. – Он включает сигнал поворота и останавливается под знаком стоянки. – И ты права, это все не совсем обычно. – Он тут же улыбается, и я не могу не улыбнуться ему в ответ.

– Но разве это единственная причина? Мы собираемся это делать только потому, что так никто не делает?

– Ну да, – отвечает он, а потом добавляет: – Да нет же, самая главная причина в том, что мы это делаем вместе.

Я краснею.

Мы проезжаем еще два квартала, один за другим мелькают симпатичные домики загородного типа, возле каждого белые площадки с играющими детьми. Наконец Эндрю сворачивает к дому его мамы. Дом одноэтажный, с прелестным цветником перед входом и двумя пушистыми зелеными кустами по обе стороны подъездной дорожки, ведущей прямо к двери. Наша машина, урча, подъезжает к раскрытым воротам гаража, где стоит большой белый автомобиль. Быстро бросаю на себя придирчивый взгляд в зеркало заднего вида, убеждаюсь, что из носа не торчат козявки и что между зубов не застряли кусочки салатных листьев из сэндвича с цыпленком, которым я завтракала, а Эндрю тем временем обходит вокруг машины и открывает мне дверцу.

– А-а, с тобой теперь все понятно, – дразню я его. – Ты корчишь из себя галантного кавалера, только когда думаешь, что за тобой в окно наблюдает мама.

Он протягивает мне руку и театрально кланяется:

– С этой минуты я всегда буду открывать перед вами дверцу, моя госпожа, если вам нравятся такие штучки… хотя… – (Я жеманно кладу ладошку ему в руку, с улыбкой наблюдая, как он разыгрывает этот спектакль.) – Я и не подозревал, что вы у нас такая принцесса.

– Неужели? – спрашиваю я с ужасным английским произношением и вздергиваю подбородок. – Ах, за кого же вы меня в таком случае принимали, мистер Пэрриш?

Он закрывает дверцу, берет меня под руку, чуть наклонившись в изящном поклоне:

– Я принимал вас, сударыня, за девицу, которой пофиг, откроют ей дверцу или нет, если она хочет выйти.

Я радостно хихикаю:

– И вы были правы, сударь. – Я прижимаюсь к его плечу, и он ведет меня к двери внутри гаража.

Через нее мы попадаем на кухню, где стоит густой запах тушеного мяса. «Когда это она успела приготовить мясо?» – думаю я. Но потом замечаю в углу электрическую пароварку. Эндрю ведет меня вокруг стойки в гостиную, и как раз в эту минуту из коридора выходит красивая женщина с рыжеватыми волосами.

– Я так рада, что ты дома, – говорит она, крепко обнимая его, прижимаясь к нему своим хрупким телом.

Эндрю, наверное, дюйма на три выше ее ростом. Я замечаю, что у нее тоже зеленые глаза и ямочки на щеках.

Она смотрит на меня и радушно улыбается, потом подходит и, удивив меня еще больше, тоже тепло прижимает к своему сердцу. Я не сопротивляюсь, напротив, обхватываю ее тоненькое тело обеими руками.

– Вы, наверное, Кэмрин, – говорит она. – Именно та кой я вас себе и представляла.

Странно, думаю я растерянно. Я и не подозревала, что она знает о моем существовании. Украдкой гляжу на Эндрю, на его губах загадочная улыбка. Ну да, у него было полно возможностей рассказать обо мне, пока мы путешествовали, особенно когда мы еще останавливались в разных номерах, но я никак не пойму, зачем ему вообще понадобилось обо мне рассказывать.

– Я очень рада с вами познакомиться, мисс… – Я с на деждой гляжу на Эндрю, ожидая подсказки, и уже готова пнуть его ногой. А он стоит как ни в чем не бывало и скалится.

– Зовите меня Марна, – говорит мама Эндрю.

Потом она берет меня за руки, разводит их в стороны и с сияющей улыбкой оглядывает с головы до ног.

– Вы что-нибудь ели? – спрашивает она, взглянув сначала на Эндрю, потом снова на меня.

– Да, мама, успели перекусить недавно.

– Нет, я непременно должна вас накормить. Я приготовила тушеное мясо и запеканку из стручковой фасоли.

Она отпускает одну мою руку, а за другую ведет в гостиную, где над камином висит огромный телевизор.

– Садитесь, пожалуйста, я сейчас принесу вам тарелку.

– Мам, она совсем не голодная, честное слово! – Эндрю входит в гостиную вслед за нами.

А у меня уже голова идет кругом. Так, значит, она обо мне знает, и, по-видимому, достаточно много, чтобы обращаться со мной как с давней знакомой. Такая милая, все время улыбается, словно и впрямь успела меня полюбить. Не говоря уже о том, что держит за руку не своего сына, а меня, когда мы идем по дому. Может, я чего-то не понимаю, или она действительно самая очаровательная женщина на земле с безупречным характером. Что ж, как бы там ни было, она мне очень нравится.

Марна смотрит на меня, склонив голову в сторону, ждет, что я скажу. Мне ужасно не хочется обидеть ее, чувствую себя неловко.

– Спасибо большое, – говорю я, – но я пока совсем не проголодалась. Ни капельки, честное слово.

Ее улыбка становится еще мягче.

– Тогда, может, хотите чего-нибудь выпить?

– Да, было бы хорошо. Чая, если можно.

– Ну конечно можно. С сахаром или без, с лимоном, персиковый или с малиной?

– Просто с сахаром, пожалуйста. – Сажусь посередине дивана с темно-красной обивкой.

– А тебе, милый?

– То же, что и Кэмрин.

Эндрю садится рядом со мной, а она перед тем, как выйти на кухню, с задумчивой тихой улыбкой окидывает нас обоих взглядом.

Я быстро поворачиваюсь к Эндрю:

– Что ты ей говорил про меня?

Эндрю усмехается.

– Да ничего особенного, – небрежно отвечает он, но меня сейчас этим не проведешь. – Ну, просто, что встретил хорошую девушку, жутко красивую и сексуальную, которая ругается как сапожник и у которой на левом бед ре симпатичная крохотная родинка.

Я пинаю его ногой. Он улыбается еще шире.

– Нет, конечно, детка. – На этот раз Эндрю говорит серьезно. – Сказал, что познакомился с тобой в автобусе и что с тех пор мы с тобой вместе. – Он успокаивающе гладит меня по ноге.

– Маловато для того, чтобы она меня вдруг так полюбила.

Эндрю только пожимает плечами, но тут возвращается его мама с двумя стаканами чая. Она ставит их перед нами на журнальный столик. На стенках стаканов нарисованы маленькие желтые подсолнухи.

– Спасибо, – говорю я, пробую чай и осторожно ставлю стакан обратно. Ищу глазами на столике какую-нибудь подставку и не нахожу.

Марна опускается на стул напротив нас:

– Эндрю говорил, вы из Северной Каролины?

Ага… Ничего не говорил, значит? Так и слышу, как он про себя ухмыляется, причем громко. Понимает, я не могу сейчас грозно взглянуть на него, не могу шлепнуть или сделать еще что-нибудь, что позволяю себе в нормальной обстановке. Сижу и улыбаюсь как дура, словно его нет рядом.

– Да, – отвечаю я, – родилась в Нью-Берне, но почти всю жизнь прожила в Роли. – Делаю еще глоточек.

Марна скрещивает ноги и кладет руки на колени. На ней скромные украшения – по два простых колечка на каждой руке, в ушах маленькие золотые сережки и к ним небольшое ожерелье поверх застегнутой на все пуговицы белой блузки.

– Правда? Моя старшая сестра прожила в Роли шестнадцать лет перед тем, как переехать обратно в Техас. Прекрасное место.

Я с улыбкой киваю. Догадываюсь, что этот разговор она затеяла из вежливости, чтобы разрядить обстановку и предоставить мне возможность не чувствовать себя скованной, потому что в комнате повисло неловкое молчание, и она то и дело поглядывает на Эндрю. А он сидит и молчит. И это молчание порождает во мне странное чувство, будто я здесь единственный человек, который не понимает, какие мысленные токи незримо проходят между остальными.

– Скажите, Кэмрин, – говорит Марна, отводя глаза от Эндрю, – куда вы ехали, когда познакомились с Эндрю?

Вот это да! Такого вопроса я никак не ожидала. Врать мне не хочется, но говорить правду… Это не тот разговор, который можно затеять за чашкой чая с едва знакомым человеком.

Эндрю делает большой глоток и ставит стакан обратно на столик.

– Мы с ней оказались в одинаковом положении, – приходит он мне на выручку, и я облегченно вздыхаю. – Я ехал по своим делам, она – по своим, и наши дороги случайно пересеклись.

В глазах Марны загорается огонек любопытства. Она смотрит на меня, потом снова на Эндрю, а потом на нас обоих. На ее добром лице светится нечто загадочное, в нем нет и следа скептицизма, которого я ожидала.

– Знаете, Кэмрин, я хочу, чтобы вы знали: я очень рада, что вы встретились. Кажется, ваше общество помогло Эндрю пережить непростое для него время.

По лицу ее пробегает тень, и краем глаза я замечаю, что Эндрю бросает на нее настороженный взгляд. Я предполагаю, он означает, что она сказала довольно, или, может быть, он тревожится, как бы она не сказала чего-нибудь такого, что заставит его смутиться передо мной.

Я чувствую себя не в своей тарелке, похоже, есть между ними что-то такое, что мне неизвестно, но ради его матери я заставляю себя улыбнуться.

– Да, вы правы, мы действительно очень помогли друг другу, – говорю я и улыбаюсь еще шире, потому что мои слова – это больше, чем просто правда.

Марна легонько хлопает ладонями себя по коленям, улыбается счастливой улыбкой и встает:

– Мне надо срочно позвонить. – Она неопределенно машет рукой. – Совсем забыла сказать Эшеру про мотоцикл, который он хочет купить у мистера Сандерса. Лучше сейчас, а то опять забуду, извините меня, я скоро. – Она украдкой еще раз смотрит на Эндрю и выходит.

Им, верно, и в голову не приходит, что я ничего не знаю о каких-то событиях, о которых мне, очевидно, не полагается знать. Может, все-таки я ей не понравилась и она хочет скрыть это и разыгрывает передо мной спектакль, чтобы не ставить Эндрю в неудобное положение? Или здесь скрывается что-то еще, что-то совсем другое? Эти мысли сводят меня с ума. Я уже чувствую себя не так покойно и непринужденно, как вначале, когда я с ней только познакомилась.

И действительно, через несколько секунд после ее ухода Эндрю тоже встает.

– В чем дело? – беспечно спрашиваю я. – Что-нибудь случилось?

Он глядит на меня сверху вниз, и я вижу, он понимает: я не стану вечно делать вид, что ничего не замечаю. Пора ему понять, что девушка-то перед ним, оказывается, куда более наблюдательная, чем ему хотелось бы.

На этот раз он не улыбается, просто смотрит на меня, как на человека, с которым готов сейчас распрощаться. Потом наклоняется и целует меня.

– Ничего не случилось, детка, – говорит он, словно вдруг снова решил стать прежним, улыбчивым и веселым Эндрю, которого я так хорошо знаю… но меня не обманешь.

Я понимаю, что он лжет, и ничего не могу с этим поделать. Конечно, я могу сделать сейчас вид, что ничего не замечаю, но потом… потом от меня так легко не отвертишься.

– Сейчас вернусь, – говорит он и идет вслед за матерью.