Глава 14
Эсэмэска Дэниела.
Что собираешься делать вечером?
Извини. Планы.
Какого хрена! Девчонки? Нет! Я. Ты. Планы.
Не могу. Скорей всего, пойду на свиданку.
Скай?
Угу.
Можно мне прийти?
Нет.
Тогда можно я буду твоей девчонкой в следующую субботу?
Конечно, детка.
Жду с нетерпением, сладенький.
Посмеявшись над посланиями Дэниела, очищаю дисплей и нахожу номер Скай. Я не общался с ней с того момента, как она заснула рядом со мной вчера вечером, так что не уверен, захочет ли она увидеть меня сегодня.
Когда приходить? Не подумай, что мне невтерпеж. Ты ужасная зануда.
Послав эсэмэску, я получаю сообщение от неизвестного мне номера.
Если ты путаешься с моей подругой, плати за время и не трать мое, козел.
Единственный известный мне человек с предоплаченными минутами – это Скай. А она сказала, что ее лучшая подруга купила ей телефон, и я всерьез надеюсь, что эта эсэмэска от лучшей подруги, а не от кого-то другого. Немедленно шлю ответ, надеясь разузнать что-то новое.
Как мне получить еще минут?
Как только я нажимаю на клавишу, приходит ответ от Скай.
Приходи в семь. И принеси что-нибудь поесть. Я не собираюсь для тебя готовить.
Грубо.
Но мне нравится.
* * *
Когда я был в продовольственном магазине, она послала мне другую эсэмэску с просьбой поспешить. Мне в самом деле нравится ее нетерпение поскорее со мной увидеться. Ужасно нравится. И она сама мне ужасно нравится. Как и все эти выходные.
Звоню в дверь, она открывается почти сразу. Едва увидев меня, Скай улыбается, и я еле слышно чертыхаюсь, потому что улыбка – еще одна ее черта, в которую я влюблен. Она бросает взгляд на пакеты с продуктами у меня в руках и вопросительно поднимает брови.
– Кто-то же должен быть гостеприимным, – пожимаю я плечами, поднимаюсь по ступеням и проскальзываю мимо нее прямо на кухню. – Надеюсь, ты любишь спагетти с фрикадельками, потому что именно это я приготовлю.
– Ты собираешься приготовить мне ужин? – скептически спрашивает она за моей спиной.
– Вообще-то, я буду готовить для себя, но, если хочешь, можешь присоединиться. – Я с улыбкой смотрю на нее, давая понять, что шучу.
– Ты всегда такой язвительный?
– А ты? – снова пожимаю я плечами.
– Ты всегда отвечаешь на вопрос вопросом?
– А ты?
Она хватает со стойки полотенце и швыряет в меня, но я увертываюсь.
– Хочешь выпить? – спрашиваю я.
– Предлагаешь мне чего-нибудь выпить в собственном доме?
Я подхожу к холодильнику и обшариваю полки, но выбор невелик.
– Хочешь поганого молока или газировки?
– У нас есть даже газировка?
Я осматриваю дверцу холодильника и улыбаюсь ей:
– Может хоть один из нас произнести фразу без вопроса?
– Не знаю, а разве может?
– И долго еще будем играть в эту игру? – Я достаю из холодильника последнюю бутылку газировки. – Тебе со льдом?
– А ты будешь со льдом?
Черт возьми, до чего сообразительная!
– Лед добавить?
– Ты любишь со льдом?
Проворная! Это впечатляет.
– У тебя хороший лед?
– Скажи, ты предпочитаешь дробленый лед или в кубиках?
Я чуть не отвечаю, что в кубиках, но спохватываюсь: это будет уже не вопрос. Прищурив глаза, смотрю на нее:
– Никакого льда тебе.
– Ха! – злорадно произносит она. – Я выиграла.
– Я позволил тебе выиграть, потому что мне жаль тебя. – Снова направляюсь к плите. – С таким храпом нужны положительные эмоции.
– Знаешь, приколы смешные только в форме эсэмэсок.
Она встает и подходит к холодильнику за льдом, а я в то же время собираюсь достать из него измельченный чеснок. Повернувшись ко мне спиной, она наполняет чашку льдом. Когда я подхожу к холодильнику, она поворачивается и смотрит на меня своими большими карими глазами, приоткрыв пухлые губы. Я делаю к ней шаг в надежде снова вызвать волнение. Мне нравится заставлять ее волноваться.
Поднимаю руку и, прижав ладонь к холодильнику, смотрю ей в глаза.
– Ты ведь понимаешь, что я шучу, да?
Судорожно вздохнув, она кивает. Я с улыбкой придвигаюсь к ней ближе:
– Ладно. На самом деле ты не храпишь. И даже чертовски очаровательна, когда спишь.
Не знаю, почему я сказал ей, что она не храпит. Может быть, не хочу, чтобы она догадалась, как долго я оставался в ее постели, глядя на нее спящую.
Она кусает нижнюю губу, беспомощно глядя на меня снизу вверх. Грудь ее поднимается, по коже бегут мурашки. Больше всего мне хочется сжать ее лицо в ладонях и поцеловать. Этот поцелуй нужен мне как воздух.
Но я уже сказал себе, что не стану этого делать.
Это, однако, не значит, что я не могу немного подшутить над ней. Приближаю губы почти к самому ее уху.
– Скай. Хочу, чтобы ты… – на секунду я умолкаю и жду, когда она затаит дыхание, – посторонилась. Мне нужно в холодильник.
Я медленно отодвигаюсь и наблюдаю за ее реакцией. Она цепляется за холодильник у себя за спиной, словно пытается удержаться на ногах.
Видя ее реакцию на мою близость, я улыбаюсь. Догадавшись, что я нарочно дразнил ее, она прищуривается, а я хохочу.
Она отталкивает меня и отходит к бару:
– Какой же ты козел!
– Извини, но блин! Ты до того на меня запала, что трудно не подразнить.
Я продолжаю смеяться, когда иду к плите с чесноком. Положив немного в кастрюлю, я украдкой смотрю на нее. От смущения она закрывает лицо руками, и мне сразу становится стыдно. Не хочу, чтобы она сомневалась в том, что интересует меня, поскольку уверен: она интересует меня гораздо больше, чем я – ее. Думаю, я не успел ей это объяснить, что несправедливо.
– Хочешь узнать кое-что?
Она поднимает на меня взгляд и качает головой:
– Пожалуй, нет.
– Тебе полегчает.
– Сомневаюсь.
Я смотрю на нее: она не улыбается, и от этого мне больно. Мне хотелось, чтобы все получилось легко, я не собирался обижать ее.
– Похоже, я тоже немного увлечен тобой, – признаюсь я в надежде, что она поймет: я не собирался смущать ее.
– Совсем немного? – лукаво спрашивает она.
Нет. Не немного. Адски сильно.
Продолжаю подготавливать продукты, чтобы начать готовку и чтобы можно было сесть и поговорить, пока еда будет вариться. Она молча сидит за барной стойкой, наблюдая, как я хожу по кухне. Мне нравится, что она наблюдает за мной без ложной скромности. Она пялится на меня так, словно не желает смотреть ни на что другое, и мне это нравится.
– Что значит «lol»?
– Ты это серьезно?
– Да, серьезно.
– Это значит «смейся громко». Пишешь это, когда считаешь что-то смешным.
– Ха, – говорит она. – Но это же глупо.
– Ага, довольно глупо. Но это всего лишь прием, и эти сокращения ускоряют набор сообщений, когда их освоишь. Например, OMG, и WTF, и IDK, и…
– О боже, хватит! Тебе это щебетание не идет.
– Никогда больше не буду этого делать, – подмигиваю я. Подхожу к столешнице и вытаскиваю овощи из пакета. Потом ополаскиваю их, кладу перед собой разделочную доску и помидор. – Какой соус для спагетти ты любишь – с кусочками или однородный?
Она, задумавшись, смотрит мимо меня. Я жду, когда она очнется, но она все так же смотрит в пространство.
– Ты в порядке? – Я машу рукой у нее перед глазами. Она наконец выходит из прострации и поднимает на меня взгляд. – Ты где? Похоже, ты на время отключилась.
– Все нормально, – качает она головой.
Мне не нравится ее тон. Непохоже, чтобы у нее все было нормально.
– О чем задумалась, Скай?
Мне хочется знать, о чем она думает. А может, и не хочется: если она прикидывает, как бы избавиться от меня, то, пожалуй, постарается сделать вид, что все нормально.
– Обещаешь, что не будешь смеяться? – спрашивает она.
С облегчением перевожу дух: вряд ли она спросила бы меня об этом, если надеется, что я уйду. Но я не могу пообещать ей, что не буду смеяться, поэтому отрицательно качаю головой:
– Я говорил тебе, что всегда буду с тобой честным, поэтому – нет. Не могу обещать, потому что ты бываешь смешной, и это настраивает меня на провал.
– Ты всегда все усложняешь?
Я ухмыляюсь, но не отвечаю. Мне нравится, когда она злится на меня, поэтому нарочно молчу.
– Ну хорошо. – Она выпрямляется на стуле, делает глубокий вдох, словно готовясь к длинной речи, и я начинаю нервничать. – По правде, я ничего не понимаю в этих свиданиях – если это вообще свидание, – но знаю, что это не просто встреча двух друзей, поэтому начинаю думать о том, что случится дальше, когда тебе пора будет уходить; собираешься ты целовать меня или нет, вообще-то, я терпеть не могу сюрпризы, поэтому мне как-то неловко, ведь на самом деле я хочу, чтобы ты поцеловал меня, и это, наверное, наглость с моей стороны, но мне почему-то кажется, что ты тоже хочешь меня поцеловать, вот я и подумала, насколько было бы проще, если бы мы сейчас поцеловались и ты возился бы с ужином дальше, а я перестала бы прокручивать в голове всякие сценарии.
Не сомневаюсь, что не пришло еще время любить ее, но черт возьми! Ей бы надо перестать делать и говорить эти неожиданные вещи, которые вызывают у меня желание ускорить то, что происходит между нами. Потому что я хочу целовать ее, и заниматься с ней любовью, и жениться на ней, и чтобы она родила мне детей. И я хочу, чтобы все это произошло прямо нынешней ночью.
Но тогда мы лишим себя первого опыта, а первый опыт – это самое лучшее. Хорошо, что я терпелив.
Я опускаю нож на разделочную доску и смотрю ей в глаза:
– Это самая длинная фраза, которую мне доводилось слышать.
Мое замечание ей не нравится. Она фыркает и с недовольным видом откидывается на стуле.
– Расслабься.
Я смеюсь. Через минуту соус готов, и я ставлю на плиту пасту, чтобы мы могли спокойно поговорить. Потом вытираю руки о кухонное полотенце и кладу его на столешницу, после чего обхожу барную стойку и подхожу к Скай:
– Встань!
Она медленно встает, и я кладу руки ей на плечи, потом оглядываю комнату в поисках подходящего места, где я сообщу ей новость о том, что не собираюсь сегодня ее целовать. Несмотря на то что я очень этого хочу и знаю, что она тоже хочет, я все же намерен подождать.
Помнится, я говорил ей, что я не вредный, но не говорил, что не жестокий. И меня так забавляет, когда она взволнована, и я снова хочу заставить ее волноваться.
– Гм, – бубню я, делая вид, что ищу подходящее место, где буду ее целовать. Бросив взгляд в кухню, беру Скай за руки и тащу за собой. – Пусть холодильник снова послужит нам задником.
Прижимаю ее к холодильнику, и она не сопротивляется. Все это время она не сводит с меня пристального взгляда, и мне это нравится. Я упираюсь ладонями в холодильник с двух сторон от ее головы и медленно наклоняюсь к ней. Она закрывает глаза.
Мои глаза открыты.
Бросаю взгляд на ее губы. Благодаря поцелую, похищенному у нее прошлой ночью во сне, я имею представление, какие они мягкие. Но теперь мне любопытно узнать, каковы они на вкус. Меня одолевает сильное искушение наклониться еще на несколько дюймов и выяснить это, но я сдерживаюсь.
Это всего-навсего губы.
Я наблюдаю за ней еще несколько секунд, и она, не дождавшись поцелуя, распахивает глаза. Увидев, как близко я от нее, она вздрагивает всем телом, и это вызывает у меня смех.
Почему мне так нравится дразнить ее?
– Скай, – говорю я, глядя на нее сверху вниз, – я не собираюсь мучить тебя, но перед приходом решил: сегодня не поцелую.
В выражении ее лица почти сразу исчезает надежда.
– Почему нет?
В ее глазах видно непонимание, и мне это страшно не нравится, но я останусь верен своему решению. Однако ей следует знать, как сильно мне хочется ее поцеловать.
Я подношу руку к ее лицу и провожу пальцами по щеке. Кожа как шелковая. Мои пальцы скользят дальше по ее подбородку, потом по шее. Все мое тело напряжено, я не знаю, чувствует ли она то же, что и я. Не могу себе представить, чтобы типу вроде Грейсона так повезло и он мог прикасаться к ее лицу и ощущать вкус ее губ, не заботясь, получает ли она удовольствие.
Добравшись до ее плеча, я останавливаюсь и смотрю ей в глаза:
– Я хочу поцеловать тебя. Поверь, действительно хочу.
Очень, очень сильно.
Убираю руку с ее плеча и подношу к щеке. Она льнет к моей ладони, поднимая на меня взор, полный разочарования.
– Но если действительно хочешь, то почему не целуешь?
Фу! Ненавижу этот взгляд. Если она и дальше будет так на меня смотреть, я потеряю последние крупицы силы воли. А их совсем немного.
Я поворачиваю к себе ее лицо и шепчу:
– Потому что боюсь, ты ничего не почувствуешь.
Когда я произношу эти слова, на ее лице появляется смешанное выражение понимания и сожаления. Она понимает, что я имею в виду ее прохладное отношение к другим парням, и я не уверен, что она знает, как ответить. Она молчит, но я хочу, чтобы она поспорила со мной. Хочу, чтобы она сказала, что я не прав. Сказала, что уже чувствует то же самое, но вместо этого она лишь кивает и накрывает мою руку своей.
Жалея, что она не отвечает по-другому, я закрываю глаза. И это лишь подтверждает, что сегодня целовать ее не следует. Не понимаю, почему она так напряжена, но я буду ждать, сколько бы ни потребовалось. Теперь уйти от этой девушки никак не получится.
Я отодвигаю ее от холодильника и обнимаю. Скай робко отвечает на объятие, сомкнув руки вокруг моей талии и прижимаясь к моей груди. Она охотно льнет ко мне, и само ощущение того, что ей нравится быть у меня в объятиях, лучше всего пережитого мной за последний год. Прижимаюсь губами к ее волосам и втягиваю их аромат. Я мог бы простоять так всю ночь.
Однако звенит чертов таймер плиты, напоминая мне, что я готовлю ей ужин. Если это означает, что я должен отпустить ее, то лучше я поголодаю. Но я обещал приготовить ей ужин, поэтому разжимаю объятие и отступаю назад.
Меньше всего я ожидал увидеть на ее лице смущенное и несчастное выражение. Она опускает взгляд в пол, и я понимаю, что разочаровал ее. Очень. А я пытаюсь лишь приноровиться к подходящему для нее темпу. Не могу допустить, чтобы она думала, будто я торможу по своему желанию. Ведь не будь у нее проблем с другими парнями, мы бы не стояли сейчас на этой кухне. Мы бы лежали на ее кровати, как прошлой ночью, только в этот раз она не читала бы мне.
Я беру ее за обе руки и сплетаю наши пальцы.
– Посмотри на меня. – (Она робко поднимает лицо и устремляет на меня взгляд.) – Скай, сегодня я не буду тебя целовать, но поверь: я никогда так не хотел поцеловать девушку. Так что не думай, будто мне не хочется. Ты понятия не имеешь, как сильно я хочу. Можешь держать меня за руку, запускать пальцы мне в волосы, сидеть у меня на коленях, пока я кормлю тебя спагетти, но целовать тебя я сегодня не буду. И может быть, даже не завтра. Мне это нужно. Мне надо знать, что в тот момент, когда мои губы прикоснутся к твоим, ты почувствуешь то же самое, что и я. Потому что я хочу, чтобы твой первый поцелуй был лучшим в истории первых поцелуев. – Теперь в ее глазах нет грусти, и она даже улыбается мне. Я подношу к губам ее руку. – А теперь перестань дуться и помоги мне с фрикадельками. Хорошо? – спрашиваю я, ожидая подтверждения, что она мне верит. – Этого хватит, чтобы ты выдержала еще пару свиданий?
– Ага. – Не переставая улыбаться, она кивает. – Но в одном ты ошибся.
– В чем же?
– Ты сказал, что хочешь, чтобы мой первый поцелуй был лучшим первым поцелуем, но это будет не первый. И ты это знаешь.
Не знаю, как донести до нее это, но прежде ее не целовали. По крайней мере, если и целовали, то не так, как она того заслуживает. Обидно, что она не осознает этого, и я ставлю перед собой задачу показать ей, каким должен быть настоящий поцелуй.
Я отпускаю ее руки, беру в ладони ее лицо и веду обратно к холодильнику. Склоняюсь к ней, пока не начинаю ощущать на губах ее дыхание, и она судорожно вздыхает. Мне нравится ее беспомощный голодный взгляд, но еще больше меня волнует то, как она покусывает губы.
– Позволь мне кое-что объяснить, – вкрадчиво говорю я. – В тот момент, когда я прикоснусь к тебе губами, это будет твой первый поцелуй. Потому что, если ты никогда ничего не чувствовала, это значит, что тебя по-настоящему не целовали.
Она переводит дух, и ее руки вновь покрываются мурашками.
Она это почувствовала.
Я улыбаюсь с победным видом и, отойдя от нее, переключаю внимание на плиту. И тут слышу, как она сползает по холодильнику. Обернувшись, вижу, что она сидит на полу, ошеломленно глядя на меня. Я хохочу.
– Ты в порядке? – подмигнув ей, спрашиваю я.
Она улыбается, глядя снизу вверх, и подтягивает колени к груди.
– Ноги мне отказали. – Она смеется. – Наверное, потому, что меня так сильно к тебе тянет, – с сарказмом произносит она.
Я оглядываю кухню:
– Полагаешь, у твоей мамы есть настойка для людей, которых сильно влечет ко мне?
– У моей мамы есть настойки на все случаи жизни.
Подойдя к ней, я беру ее за руку и поднимаю. Потом кладу ладонь ей на поясницу и притягиваю к себе. Она, прищурившись, смотрит на меня и судорожно вздыхает. Приближаю губы к ее уху и шепчу:
– Знаешь, делай что хочешь… но постарайся не принимать эту настойку.
Ее грудь вздымается, и она смотрит мне в глаза с таким выражением, словно все сказанное мной не имеет никакого значения. Она хочет, чтобы я поцеловал ее, и ей наплевать на мои усилия воздерживаться от этого.
Я провожу рукой по ее спине и шлепаю по заду:
– Сосредоточься, девочка. Нам надо готовить еду.
* * *
– Ладно, один есть. – Она ставит стакан на стол.
По ее предложению мы играем в игру под названием «Обеденный квест». Ты можешь задать партнеру любой вопрос, а он не имеет права есть и пить, пока не ответит. Я не слышал о такой игре, но меня привлекает возможность спрашивать ее о чем угодно.
– Зачем ты пошел за мной из магазина?
Пожимаю плечами:
– Я уже говорил, что принял тебя за другую.
– Знаю, но за кого?
Может быть, я и не хочу играть в эту игру. Не готов рассказать ей о Хоуп. И определенно не готов рассказать о Лесс, но пути назад нет, потому что мой ответ загнал меня в ловушку. Ерзаю на месте и тянусь к стакану, но Скай выхватывает его у меня:
– Никакого питья. Сначала ответь.
Она ставит мой стакан на стол и ждет объяснения. Мне совсем не хочется вдаваться в подробности моего треклятого прошлого, поэтому я стараюсь отвечать просто.
– Я сам не знал кого, – вру я. – Только недавно понял, что сестру.
– Я напомнила тебе сестру? – Она корчит гримасу. – Это как-то неприлично, Холдер.
О, блин! Я совсем не это имел в виду.
– Нет, совсем не то. Ты на нее и вовсе не похожа. Что-то в тебе заставило вспомнить о ней. И я не знаю, зачем пошел за тобой. Все это было как-то нереально. Вся ситуация казалась странной, и потом, когда я наткнулся на тебя около своего дома…
Надо ли мне говорить ей, какие чувства у меня возникли? И что я был уверен: Лесс имеет к этому какое-то отношение, или это божественное вмешательство, или необъяснимое чудо. Ведь я искренне считаю, что все происшедшее нельзя объяснить простым совпадением.
– Было предчувствие, что это должно случиться, – наконец выговариваю я.
Она делает глубокий вдох, и я поднимаю на нее глаза, опасаясь, что говорить об этих вещах преждевременно. Она с улыбкой указывает на мой стакан:
– Теперь можешь пить. Твоя очередь спрашивать.
– О, вопрос легкий. Хочу знать, на чью мозоль я наступаю. Сегодня я получил от кого-то таинственное сообщение по электронке. Вот что там было: «Если ты путаешься с моей подругой, плати за время и не трать мое, козел».
– Это, конечно, Сикс, – с улыбкой произносит она. – Ежедневная поставщица позитивных установок.
Слава богу.
– Я так и думал. Потому что я очень ревнив, и, если бы это пришло от парня, я ответил бы не так любезно.
– Ты ответил? И что же ты написал?
– Это твой вопрос? Если нет, то я съем еще что-нибудь.
– Придержи коней и отвечай.
– Да, я ответил. Я спросил, как прикупить времени.
У нее краснеют щеки, и она ухмыляется:
– Я пошутила, этот вопрос не засчитывается. По-прежнему моя очередь.
Я кладу вилку около тарелки и вздыхаю над ее упрямством:
– У меня все остынет.
Она не обращает внимания на мою притворную досаду и, подавшись вперед, заглядывает мне в глаза:
– Мне хочется узнать о твоей сестре. И почему ты говорил о ней в прошедшем времени?
Ах, черт! Неужели я говорил о ней в прошедшем времени? Я со вздохом поднимаю глаза к потолку:
– Гм. А ты умеешь спросить!
– Такая игра. Правила не мои.
Похоже, этого объяснения не миновать. Но, честно говоря, я не против того, чтобы рассказать ей. Я предпочел бы не обсуждать определенные вещи о моем прошлом, но Лесс не кажется мне прошлым. Я по-прежнему считаю ее частью своей жизни.
– Помнишь, я говорил, что прошлый год для моей семьи выдался совсем паршивым?
Она кивает, и я с сожалением решаю прекратить разговор. Но она не любит неопределенности, так что…
– Она умерла тринадцать месяцев назад. Это было самоубийство, хотя мать предпочитает называть это «преднамеренной передозировкой».
Я не свожу с нее взгляда, ожидая обычной реплики вроде: «Сочувствую» или «Горе-то какое».
– Как ее звали? – спрашивает она.
Удивительно то, что в ее голосе звучит искренний интерес.
– Лесли. Я называл ее Лесс.
– Она была старше тебя?
Только на три минуты.
– Мы были близнецами, – говорю я и принимаюсь за еду.
Она шире раскрывает глаза и протягивает руку к стакану. На этот раз останавливаю ее я.
– Моя очередь. – Теперь, когда запретных тем нет, я спрашиваю ее об одной вещи, о которой она не пожелала говорить вчера. – Хочу узнать о твоем отце.
Она стонет, но ей приходится соответствовать. Ей нельзя отказаться отвечать, поскольку я только что выложил ей все про Лесс.
– Я уже говорила тебе, что не видела его с трех лет и ничего не помню. По крайней мере, так мне кажется. Я не знаю даже, как он выглядит.
– У мамы нет фото?
Она слегка наклоняет голову, потом откидывается на стуле:
– Помнишь, ты сказал, что моя мать очень молодо выглядит? Так оно и есть. Она меня удочерила.
Я роняю вилку.
Удочерила.
В голову моментально приходит мысль: Скай все-таки может оказаться Хоуп. Правда, есть нестыковка: Скай удочерили в три года, а Хоуп похитили, когда ей было пять. Если только ей не солгали.
Но какова вероятность этого? И возможно ли, чтобы женщина вроде Карен была способна похитить ребенка?
– Что? Ты никогда не встречал приемных детей?
Я понимаю, что испытываемое мной потрясение отражается на моем лице. Откашливаюсь и пытаюсь собраться с мыслями, но в голове у меня возникает миллион разных вопросов.
– Тебя удочерили в три года? Это была Карен?
Она качает головой:
– Когда мне было три, моя мама умерла и меня взяли в приемную семью. Отец не мог воспитывать меня самостоятельно. Или не хотел. Так или иначе, у меня все хорошо. Мне повезло с Карен, и у меня нет желания заниматься раскопками. Будь ему до меня дело, нашел бы.
Ее мать умерла? Мать Хоуп тоже умерла.
Но Хоуп не отдавали в приемную семью, и ее отец не отказался от нее. Многовато неувязок, но в то же время такую возможность исключать нельзя. Либо ей все наврали про ее прошлое, либо у меня едет крыша.
Второе более вероятно.
– Что означает твоя татуировка? – Она указывает вилкой на мою татуировку.
Я смотрю на свою руку, дотрагиваясь до букв, составляющих имя Хоуп.
Будь она Хоуп, то вспомнила бы. И только поэтому я все еще верю, что Скай не носила этого имени никогда.
Хоуп вспомнила бы.
– Это напоминание. Я сделал ее после смерти Лесс.
– Напоминание о чем?
И это будет единственный неопределенный ответ, который она получит на свои вопросы, потому что я решительно не собираюсь все объяснять.
– О людях, которых я в своей жизни подвел.
Ее лицо выражает сочувствие.
– Не очень веселая игра, правда?
– Не очень. – Я смеюсь. – Просто отстой. Но давай дальше, у меня остались вопросы. Ты помнишь что-нибудь с того времени, когда тебя еще не удочерили?
– Вряд ли. Так, какие-то обрывки. Оказывается, когда подтвердить твои воспоминания некому, они попросту стираются. Единственное, что у меня было до появления Карен, – это украшения, но я понятия не имею, от кого они мне достались. Теперь я не могу отделить реальность от снов и телепередач.
– А маму помнишь?
Скай на миг умолкает.
– Моя мать – Карен, – без выражения отвечает она. Понятно, что она не хочет об этом говорить, и я не собираюсь ее принуждать. – Все, моя очередь. Последний вопрос, а потом у нас десерт.
– Никак у нас и десерт будет? – спрашиваю я, пытаясь разрядить обстановку.
– Зачем ты избил его? – интересуется она, сводя на нет мои старания.
Мне не хочется говорить об этом. Отодвигаю тарелку. Пусть выигрывает этот раунд.
– Вот этого, Скай, тебе знать не нужно. Согласен на штраф.
– Но я хочу.
Само воспоминание об этом дне заставляет меня волноваться. Сжимаю челюсти.
– Я уже говорил: избил за то, что придурок.
– Это как-то неопределенно, – прищуривается она. – Ты ведь не любишь неопределенности.
Да, мне нравится ее упрямство, но лишь в том случае, когда она не заставляет меня ворошить прошлое. К тому же я не имею представления о том, что ей наговорили об этой ситуации. Я взял себе за правило добиваться от нее открытости: пусть спрашивает меня обо всем и услышит от меня правду. Если я откажусь отвечать ей, она не станет мне открываться.
– Это было на первой неделе, когда я вернулся в школу после смерти Лесс. Мы учились вместе, и все знали, что произошло. Проходя по коридору, я услышал, как этот парень говорит что-то про Лесс. Мне это не понравилось, и я дал ему понять. Но все зашло слишком далеко, и в какой-то момент я оказался на нем верхом. Я молотил и молотил его, и мне было на все наплевать. Паршиво то, что парень, скорее всего, оглох на левое ухо, но мне все равно пофиг.
Невольно сжимаю в кулак руку на столе. Даже воспоминания о том, как все вели себя после ее смерти, снова приводят меня в бешенство.
– Что он сказал про нее?
Я откидываюсь на стуле и упираюсь взглядом в поверхность стола. Мне совсем не хочется смотреть ей в глаза, когда меня обуревает ярость.
– Я слышал, как он, смеясь, говорил приятелю, что Лесс выбрала эгоистичный и легкий выход. Она, дескать, сдрейфила, могла бы и пережить.
– Что пережить?
– Жизненные трудности.
– Ты ведь не думаешь, что она выбрала легкий выход.
Это не вопрос, а утверждение. Она произносит это так, словно искренне пытается понять меня. Именно этого я добивался от нее на протяжении всей недели. Я хочу лишь, чтобы она понимала меня. Чтобы верила мне, а не всем прочим.
Нет, я не думаю, что Лесс выбрала легкий выход. Я совсем так не думаю.
Я тянусь через стол и сжимаю руку Скай:
– Лесс была офигенно смелой. Нужно много мужества, чтобы так поступить. Взять и покончить со всем, не зная, что будет потом. Не зная даже, наступит ли это «потом». Легче влачить существование, мало похожее на жизнь, чем послать все на хрен и уйти. Она была из немногих, которые способны послать. И каждый день, пока еще живу, я одобряю ее поступок, на который вряд ли отважусь.
Умолкнув, я смотрю на Скай: глаза у нее широко открыты. Рука, которую я сжимаю, дрожит. Мы смотрим друг на друга, и я осознаю: она не находит слов. Я пытаюсь разрядить обстановку и поменять тему. Она говорила, что это последний вопрос, а потом у нас будет десерт.
Наклонившись вперед, целую ее в макушку, потом иду на кухню:
– Что тебе принести – шоколадных пирожных или печенья?
Взяв тарелки с десертом, наблюдаю за ней из кухни. Она смотрит на меня широко открытыми глазами.
Я огорошил ее.
Только что я здорово ее огорошил.
Я подхожу, опускаюсь перед ней на колени и беру в ладони ее лицо:
– Эй, я не хотел тебя напугать. У меня нет склонности к суициду, если боишься. И я не больной на голову и не помешанный. У меня нет посттравматического стресса. Просто я брат, любивший сестру больше самой жизни, и я немного нервничаю, когда думаю о ней. И если мне легче справиться с этим, когда я говорю себе, что она поступила достойно, хотя это не так, то уже не слишком страшно. Я просто пытаюсь пережить. – Я выжидаю, пока мои слова дойдут до ее сознания, потом заканчиваю объяснение. – Я чертовски любил эту девочку, Скай. Мне надо поверить в то, что ее поступок был единственно возможным выходом, иначе никогда себе не прощу, что не помог найти другой. – Прижимаюсь лбом к ее лбу, уверенно глядя ей в глаза. – Понимаешь?
Мне надо, чтобы она поняла: я пытаюсь. Может быть, я не сумею собраться и придумать, как смириться со смертью Лесс, но я пытаюсь.
Она сжимает губы и кивает, потом отводит мои руки от своего лица.
– Мне нужно в туалет, – говорит она, поспешно обходя меня.
Потом мчится в ванную и закрывает за собой дверь.
Господи Исусе, зачем я зашел так далеко? Иду в коридор, собираясь постучать в дверь и извиниться, но решаю сначала дать ей несколько минут. Знаю, это тяжело. Может быть, ей достаточно минуты-другой.
Жду в коридоре, когда дверь ванной откроется. Непохоже, чтобы она плакала.
– Все хорошо? – спрашиваю я, делая шаг к ней.
Она улыбается и судорожно вздыхает:
– Я назвала тебя впечатлительным. Вот и доказательство.
Она опять стала собой. Мне в ней это нравится.
Пока мы идем в ее спальню, я с улыбкой обнимаю ее и упираюсь подбородком ей в макушку.
– Тебе уже можно залетать?
– Не. – Она смеется. – Не в эти выходные. К тому же, чтобы обрюхатить девушку, нужно ее сначала поцеловать.
– Небось надомное обучение исключает сексуальное просвещение? Потому что я легко могу обрюхатить тебя без всяких поцелуев. Хочешь, покажу?
Она плюхается на кровать и берет книгу, которую читала мне вчера вечером.
– Поверю тебе на слово. К тому же надеюсь, что к последней странице мы вполне просветимся по части секса.
Я ложусь рядом и притягиваю ее к себе. Она кладет голову мне на грудь и принимается за чтение.
* * *
Крепко сжав кулак, я прижимаю его к боку, изо всех сил стараясь не прикасаться к ее рту. Ничего более совершенного я до сих пор не видел.
Она читает уже более получаса, но я не услышал ни одного слова. Прошлой ночью было гораздо проще уделять внимание повествованию, потому что я не смотрел на нее. Сегодня вся моя воля без остатка уходит на то, чтобы не поцеловать ее. Она опирается на меня, положив голову мне на грудь и используя меня вместо подушки. Надеюсь, она не слышит громкого стука моего сердца. Каждый раз, как она поднимает на меня взгляд, переворачивая страницу, я еще крепче сжимаю кулаки и стараюсь держать руки при себе, но мое сопротивление резонирует в биении сердца. И дело не в том, что я не хочу прикоснуться к ней. Я так сильно желаю этого, что испытываю физическую боль.
Просто я не хочу, чтобы для нее это было несущественным. Когда я прикасаюсь к ней, мне нужно, чтобы она это почувствовала. Чтобы все, что я ей говорю и делаю с ней, было существенным.
Вчера вечером, когда она призналась, что ничего не чувствует, когда ее целуют, с моим сердцем произошла эта странная вещь: оно как будто сжалось. Я встречался со многими девчонками, хотя ей этого не говорил. И ни на одну из них мое сердце не отзывалось так, как на нее. Я сейчас не говорю о сердечном чувстве к ней, поскольку, если быть честным, почти ее не знаю. Я говорю о физической реакции моего сердца на нее. Каждый раз, как она заговаривает, улыбается или, боже сохрани, смеется, мое сердце немедленно отзывается на это. Меня это бесит, но в то же время мне нравится, и я начинаю к этому привыкать. Стоит ей заговорить, как биение в груди напоминает мне: там еще что-то есть.
Потеряв Хоуп, я лишился огромной части своей души. В прошлом году я был убежден, что смерть Лесс унесла остатки моей души. Но, проведя последние два дня со Скай, я в этом усомнился. Пожалуй, все это время внутри у меня было не так пусто, как я полагал. Что бы там ни было, моя душа спала, а Скай постепенно пробуждает ее.
С каждым словом и каждым брошенным на меня взглядом она неосознанно вызволяет меня из этого многолетнего кошмара, в котором я жил, и я хочу, чтобы она продолжала это дело.
Черт побери…
Разжимаю кулак и подношу руку к ее волосам, рассыпанным по моей груди. Беру прядь и наматываю на палец, не сводя глаз с ее рта, пока она читает. Ловлю себя на том, что то и дело сравниваю ее с Хоуп, несмотря на старания этого не делать. Пытаюсь вспомнить, какими в точности были глаза Хоуп и были ли у нее на переносице такие же четыре веснушки, как у Скай. Каждый раз, принимаясь сравнивать их, сам себя останавливаю. Теперь это не имеет значения, не стоит об этом думать. Скай доказала, что она не может быть Хоуп, и мне надо принять это. Невозможно представить себе, что девочка, которую я когда-то потерял, лежит у моей груди, и я наматываю на палец прядь ее волос… Мне необходимо мысленно разделить их, пока я не совершил какую-нибудь глупость, например не назвал Скай другим именем.
Это был бы отстой!
Замечаю, что губы ее сжимаются в тонкую линию, и она перестает читать. Это очень обидно, потому что движение ее губ меня просто гипнотизирует.
– Почему перестала говорить? – спрашиваю я, не глядя ей в глаза.
Не отрываю взгляда от ее губ, надеясь, что они снова зашевелятся.
– Говорить? – переспрашивает она, искривив губы в усмешке. – Холдер, я читаю. Это совсем другое. А тебе, похоже, и дела нет.
Досада в ее голосе вызывает у меня улыбку.
– Ну как же, есть. – Я приподнимаюсь на локтях. – До твоих губ. Может быть, не до слов, которые с них слетают, но до самих губ – точно.
Я выскальзываю из-под нее, и она оказывается на спине, потом перемещаюсь вниз и ложусь рядом с ней. Притягиваю ее к себе и снова начинаю забавляться с ее волосами. То, что она совершенно не противится, означает лишь, что весь остаток треклятой ночи мне придется бороться с собой. Она уже дала мне понять, что хочет поцелуя. И черт меня побери, если мне придется еще хуже, чем в тот момент, когда я оставил ее у холодильника!
Блин! От одной мысли об этом я завожусь почти так же, как если бы это происходило на самом деле.
Выпускаю прядь ее волос и смотрю, как мои пальцы прижимаются к ее губам. Не знаю, что происходило за последние пять секунд, но сейчас я смотрю на свою руку, которая слегка прикасается к ее губам, словно я утратил контроль над собственными конечностями. У моей руки собственный разум, но мне наплевать… и я не хочу ее останавливать.
Чувствую на кончиках пальцев ее дыхание, и, чтобы сфокусироваться на чем-то ином, помимо желания, мне приходится кусать себя за щеку изнутри. Ибо сейчас важны не мои желания, а ее. И я очень сомневаюсь, что она хочет попробовать мои губы так же сильно, как я – ее.
– У тебя красивый рот. – Я продолжаю медленно поглаживать его кончиками пальцев. – Не могу наглядеться.
– Надо попробовать на вкус, – говорит она. – Он восхитительный.
Святые угодники!
Я зажмуриваю глаза и склоняю голову к ее шее, заставляя себя не смотреть на эти губы:
– Прекрати, шалава злая.
Она смеется:
– Ни за что. Это ведь ты придумал дурацкое правило, почему я должна его выполнять?
О господи! Для нее запреты на поцелуи – это игра, и она будет бесконечно дразнить меня. Не могу этого позволить. Если я поддамся и поцелую ее, пока она еще не готова, то не смогу остановиться – я это знаю. Не представляю, что сейчас творится в моей груди, но мне в самом деле нравится быть рядом с ней. Если у меня получится затянуть все это, чтобы она почувствовала то же, что и я, то именно так я и поступлю. Даже если потребуется несколько недель, чтобы довести ее до этой точки, я буду ждать неделями. А между тем сделаю все возможное, чтобы ее следующий первый шаг стал значительным.
– Потому что ты знаешь, я прав, – объясняю я, почему ей нужно помочь мне в выполнении этого правила. – Мне нельзя тебя целовать, потому что поцелуи заводят дальше и еще дальше, а при нашем темпе к следующим выходным у нас иссякнет запас первых шагов. Разве не хочешь растянуть?
Отодвигаюсь от ее шеи и смотрю на нее сверху вниз, вполне сознавая, что между нашими губами расстояние меньше, чем между телами.
– Первые шаги? – с любопытством спрашивает она. – А сколько их?
– Не так уж много, вот почему лучше растягивать. Со дня знакомства мы уже прошли их немало.
Она наклоняет голову, и на лице ее появляется очаровательно-серьезное выражение.
– Это каких же?
– Самых простых. Первое объятие, первое свидание, первый сон вместе (правда, я-то не спал). Осталось совсем немного. Первый поцелуй. Первый сон, но уже без сна. Первая свадьба. Первый ребенок. Потом все кончится. Жизнь станет приземленной и скучной, и мне придется развестись с тобой и жениться на женщине на двадцать лет моложе, чтобы все началось сначала, а ты погрязнешь в домашних хлопотах. – Я с улыбкой прижимаю ладонь к ее щеке. – Понимаешь, детка? Все для твоего блага. Чем дольше я тяну с поцелуем, тем больше пройдет времени, прежде чем я вынужден буду оставить тебя на бобах.
Она смеется, и от этого звука мне становится трудно дышать, поскольку в горле появляется огромный комок, и я с трудом сглатываю.
– Жуткая логика, – говорит она. – Ты мне теперь не так уж и нравишься.
Вызов принят.
Плавным движением я ложусь сверху, удерживая вес на руках. Если я сейчас прикоснусь телом к любой части ее тела, то мы очень быстро перейдем ко вторым и третьим шагам.
– «Не так уж»? – глядя прямо ей в глаза, спрашиваю я. – Значит, было «очень даже»!
Ее глаза темнеют, и она качает головой. Вижу, как чуть заметно шевелится ямка у основания горла, когда она сглатывает, перед тем как заговорить.
– Ничего подобного. Меня от тебя тошнит. Пожалуй, не стоит меня целовать, иначе вырвет.
Я смеюсь, потом опираюсь на локоть, чтобы приблизиться к ее уху, по-прежнему стараясь не прикасаться к другим частям тела.
– Лгунья, – шепчу я. – Тебя ужасно тянет ко мне, и я это докажу.
Я всерьез собирался отодвинуться от нее, но, ощутив аромат ее кожи, не смог. Не успеваю принять никакого решения, а мои губы уже прижимаются к ее шее. Но сейчас я скорее ощущаю необходимость попробовать ее на вкус, чем принимаю решение. Когда я отодвигаюсь от нее, она судорожно вздыхает, и я могу лишь надеяться, что ее вздох был искренним. Мысль о том, что прикосновение моих губ к ее шее вызывает у нее то же ощущение, что и у меня, заставляет меня ликовать. Напрасно я принял вызов, потому что этот вздох подтолкнул меня к продолжению игры. Я вновь приближаю губы к ее уху и шепчу:
– Ты почувствовала это?
Глаза у нее закрыты, и она, тяжело дыша, качает головой. Я смотрю на ее грудь, вздымающуюся в опасной близости от моей.
– Хочешь, чтобы я продолжил?
Мне хочется, чтобы она умоляла меня снова сделать это, но она качает головой. Она дышит в два раза чаще, чем минуту назад, и я знаю, что достал ее. Я смеюсь над тем, как она категорично качает головой, и в то же время сжимаю простыню в кулаке. Придвигаюсь к ее рту, потому что вдруг переполняюсь желанием вдохнуть ее дыхание. У меня ощущение, что мне оно нужней, чем ей самой, и я вдыхаю, в то же время прикасаясь губами к ее шее. На этом я, правда, не останавливаюсь. Не могу остановиться. Продолжаю осыпать поцелуями ее щеку, спускаясь к уху. На миг замираю и произношу ровным голосом:
– Ну и как?
И она вновь упрямо качает головой, отклоняя ее назад и немного влево, чтобы облегчить мне доступ. Подношу руку к ее талии и, не спуская с нее глаз, просовываю руку ей под футболку и начинаю гладить по животу. Наблюдаю за ее реакцией, но у нее на лице сейчас строгое выражение, губы сжаты, словно она пытается сдержать дыхание. Не хочу, чтобы она сдерживала дыхание. Мне надо слышать его.
Когда я приближаю губы к ее скуле, она испускает сдерживаемый вздох, как я и надеялся. Вожу носом по ее щеке, вдыхая ее запах, потом опускаюсь ниже, чутко прислушиваясь к каждому легкому вздоху, слетающему с ее губ, словно это последние звуки, которые я услышу в жизни. Когда я добираюсь до ее уха, у меня активизированы четыре чувства и серьезно недостает пятого – вкуса. Знаю, что сегодня не смогу попробовать ее губы, но мне необходимо вкусить хотя бы какую-то ее часть. Прижимаю губы к ее уху, и она моментально обхватывает меня рукой за шею, притягивая к себе. Стоит мне ощутить ее отклик, и моя душа распахивается, я полностью поддаюсь ей, желая только, чтобы ее отклик не ослабевал. Сразу же раскрываю губы и начинаю скользить языком по ее коже, упиваясь ее сладостью и сохраняя ощущение в памяти. Никогда мне не доводилось испытывать подобное наслаждение.
Потом она издает стон, и, боже правый, в этом звуке тонет все, что я знал о своих желаниях или потребностях. С этого момента моей новой и единственной целью в жизни станет отыскание способа заставить ее снова издать этот звук.
Прижимаю ладонь к ее голове и отдаюсь на волю чувств, целуя и лаская каждый дюйм ее шеи, пытаясь найти то самое местечко, которое несколько мгновений назад вызвало подобную реакцию. Она откидывает голову на подушку, и я, воспользовавшись случаем, продолжаю изучать ее шею. Как только мои губы начинают приближаться к возвышению ее груди, я заставляю себя отступить, не желая дойти до момента, когда она попросит меня прекратить. Потому что я совершенно не хочу прекращать то, чем мы занимаемся.
Глаза ее по-прежнему закрыты, и я приближаю губы к ее губам, нежно целуя в уголок рта.
И вот оно. Из ее гортани вновь раздается тишайший и нежнейший звук. Не могу проигнорировать то, что в ответ на этот звук и у меня кое-что пробуждается. Продолжаю покрывать поцелуями уголки ее рта, умудряясь каким-то образом найти в себе силы отодвинуться от нее.
Мне приходится на миг притормозить, ибо если я этого не сделаю, то наверняка нарушу свое единственное на этот вечер правило: никаких контактов между губами. Знаю: поцелуй я ее прямо сейчас, и будет здорово. Но я не хочу, чтобы ей было здорово. Пусть будет неописуемо. Глядя на ее губы, я точно знаю, что для меня это будет неописуемо.
– Они у тебя восхитительны, – говорю я. – Как сердечки. Я могу глазеть на твои губы дни напролет, и мне не надоест.
Она открывает глаза и улыбается:
– Нет. Не делай этого. Если будешь только глазеть, то надоест мне.
Пропади пропадом эта улыбка. Мучительно видеть, как эти губы улыбаются, морщатся, надуваются, смеются и говорят, когда все, что мне нужно, – чтобы они целовали меня.
Но потом она облизывает губы, и все, что я знаю о страдании, начинает казаться пустяком по сравнению с толчками сердца в груди. Господи Исусе, эта девушка!
Я со стоном прижимаюсь лбом к ее лбу. Теперь, когда ее рот совсем близко от моего, я совершенно теряю самообладание. Опускаюсь на нее сверху, и в комнату словно врывается поток теплого воздуха, который окутывает нас. Мы оба чувствуем все одновременно, одновременно стонем, вместе двигаемся и вместе дышим.
И вот мы вместе отдаемся чувству. Всеми четырьмя руками мы стаскиваем мою футболку, словно две руки не могут с этим справиться. Как только футболка сброшена, она охватывает меня ногами, плотно прильнув ко мне. Я снова прижимаюсь лбом к ее лбу и раскачиваюсь над ней, найдя новый способ извлекать из ее рта эти еле слышные звуки, ставшие моей новой любимой мелодией. Мы продолжаем двигаться вместе, и чем чаще она дышит и стонет, тем ближе мои губы к ее губам в надежде сразу уловить эти звуки. Мне нужен лишь маленький образчик ее поцелуя. Маленький анонс, вот и все. Я слегка касаюсь губами ее губ, и мы оба судорожно вздыхаем.
Она чувствует это! Она в самом деле офигенно чувствует это, и я вполне удовлетворен. Не хочу ускорять ход событий, но и замедлять тоже не хочу. Пусть все остается как есть, потому что это обалденно.
Мне нравится ощущать скольжение ее губ по моим, и я немного отстраняюсь, чтобы облизнуть пересохшие губы. Затем выпрямляю ноги, перенося вес с колен, не ожидая, что это небольшое перемещение так на нее повлияет. Она выгибает спину и шепчет:
– О боже!
Чувствую, что должен ответить ей: она явно взывает ко мне, обнимая за шею и утыкаясь в меня головой. У нее дрожат руки, а ногами она обхватывает меня за талию, и я понимаю, что она не только чувствует это сейчас, но и всеми силами пытается этому противиться.
– Холдер, – шепчет она, вцепившись в мою спину.
Не знаю, хочет ли она, чтобы я ей ответил, но я потерял дар речи, так что это не важно. Я даже почти утратил способность дышать.
– Холдер.
На этот раз она более настойчиво произносит мое имя, и я целую ее в макушку, замедляя ритм движения. Она еще не попросила меня прекратить или притормозить, но я уверен, что именно это она собирается сделать. Я готов на все, лишь бы отклонить ее просьбу: она невероятно хороша, и я совершенно не хочу прекращать.
– Скай, если ты просишь меня прекратить, я прекращу. Но пожалуйста, не делай этого, потому что я совсем не хочу останавливаться.
Приподнявшись, я смотрю на нее сверху, продолжая еле заметно двигаться. Она все еще не просит меня остановиться, и, честно говоря, я этого боюсь. Боюсь, что если приторможу, то ее ощущения пропадут. Это пугает меня, поскольку знаю, что я сам буду продолжать ощущать ее в течение многих дней после этого. Мне приятно сознавать: то, что я делаю с ней сейчас, так на нее действует, что она должна попросить меня остановиться, а иначе она совершит неожиданный первый шаг.
Я глажу ее щеку тыльной стороной ладони, желая, чтобы она сделала сегодня этот первый шаг:
– Обещаю, мы не станем заходить дальше. Но пожалуйста, не проси меня прекратить на этом месте. Мне надо смотреть на тебя и слышать тебя, потому что я знаю, твои ощущения правильные, и это чертовски здорово. Ощущения просто потрясающие. И… пожалуйста.
Я прикасаюсь к ее губам легким поцелуем и моментально отодвигаюсь, пока это удивительное прикосновение не превратилось в нечто большее. Ее губы кажутся непостижимо совершенными. Чтобы овладеть собой, мне приходится приподняться над ней. Иначе в следующее мгновение я слечу с катушек. Я смотрю на нее, она смотрит на меня, пытаясь найти в моих глазах ответ на вопрос, на который может ответить только она сама. Я терпеливо жду, когда она решит, в какую сторону мы двинемся дальше.
Она качает головой взад-вперед и кладет ладони мне на грудь.
– Не надо. Что бы ты ни делал, не останавливайся.
Замираю, несколько раз мысленно повторяю ее слова, пока до меня не доходит, что она просила меня не останавливаться. Обнимаю ее за шею и прижимаюсь к ней лбом.
– Спасибо, – затаив дыхание, говорю я.
Потом опускаюсь на нее, и мы возобновляем движение в том же ритме. Чувствовать, как она прижимается ко мне, – такое неописуемое наслаждение. Вряд ли после этого я останусь прежним. Эта девушка подняла планку так высоко над головами всех прочих девчонок, что с ней никто не сравнится.
Я целую ее всюду, где к ней уже прикасались мои губы, согласуясь с ритмом ее вздохов и стонов. Почувствовав, как напрягается ее тело, я отрываюсь от ее шеи и смотрю на нее сверху вниз. Она глубже вонзает ногти в мою кожу, потом откидывает голову назад и закрывает глаза. Она прекрасна, но мне надо, чтобы она смотрела мне в глаза.
– Открой глаза, – прошу я. Она вздрагивает, но не смотрит на меня. – Пожалуйста.
Когда я произношу слово «пожалуйста», ее веки сразу же поднимаются. Ее тело начинает содрогаться подо мной, она морщит брови, пытаясь восстановить дыхание. И все это время мы не сводим глаз друг с друга. Мне остается лишь смотреть на это неописуемое зрелище, которое разворачивается перед моими глазами. Когда с ее губ слетает громкий стон, она не в состоянии больше держать глаза открытыми. Едва она закрывает их, как я вновь прикасаюсь губами к ее губам. Когда она наконец успокаивается, я перемещаюсь к ее шее, осыпая ее поцелуями, как хотел бы целовать ее в губы.
Вижу, как сильно и ей этого хочется, и ожидание становится для меня еще более значимым. После всего уже случившегося нелепо было бы не целоваться. Но я упрям, и мне приятно сознавать, что в следующий раз, когда мы будем вместе, мы испытаем очередное новое ощущение, которое сведет меня с ума еще сильнее нынешнего.
Прижимаюсь губами к ее плечу и приподнимаюсь на локте. Потом пробегаю пальцами по ее волосам и отвожу с лица выбившиеся пряди. У нее совершенно удовлетворенный вид, и от этого я тоже чувствую себя довольным.
– Ты потрясающая, – говорю я, понимая, что этим словом невозможно выразить мое восхищение ею.
Улыбнувшись, она одновременно со мной делает глубокий вдох. Валюсь на кровать рядом с ней. Моя душа теперь ожила, и единственное, чего мне недостает, – это прижаться губами к ее губам. Стараюсь выбросить из головы эту мысль, успокаивая себя тем, что приноравливаюсь к ее дыханию.
Отыскав надежную точку, чтобы прикоснуться к ней, я подношу к ней руку и зацепляюсь мизинцем за ее мизинец. Прикосновение кажется таким знакомым. Таким правильным, но слишком запоздалым. Я зажмуриваю глаза и пытаюсь не дать сознанию убедиться в своей правоте.
Она – Скай. Вот кто она такая. Я сомневаюсь в этом только потому, что она кажется такой знакомой. Этого вряд ли достаточно, чтобы убедить меня в обратном.
Надеюсь, интуиция меня подводит, потому что, если я прав, эта правда ее погубит.
Пожалуйста, пусть она будет Скай.
Меня преследует опасение, что я прав, и я сажусь в кровати, чтобы оторваться от нее. Нужно очистить голову от всего этого бреда.
– Мне пора, – заявляю я, глядя на нее сверху вниз. – Больше не выдержу ни секунды.
Я не кривлю душой. Действительно не могу оставаться с ней в кровати больше ни секунды, хотя она едва ли понимает истинную причину. А мне нужно уйти вот почему: я напуган тем, что моя интуиция меня не подвела.
Встаю и натягиваю футболку через голову. В ее взгляде вопрос: не отвергаю ли я ее? Она, наверное, думала, что я поцелую ее на прощание, однако ей предстоит еще узнать, что я держу свое слово.
Наклонившись к ней, я ободряюще улыбаюсь:
– Я не шутил, когда говорил, что сегодня не стану тебя целовать. Но, черт возьми, Скай, я понятия не имел, как ты все жутко усложнишь.
Обнимаю ее за шею и наклоняюсь, чтобы поцеловать в щеку. Она судорожно вздыхает, и я с огромным трудом отрываюсь от нее и вылезаю из кровати. Иду к окну и вынимаю из кармана телефон, не сводя с нее глаз. Послав ей короткую эсэмэску, подмигиваю, а потом вылезаю из окна. Опустив раму, отхожу на несколько шагов. Как только окно закрывается, она выскакивает из кровати и выбегает из спальни, скорей всего, чтобы взять сотовый и прочитать сообщение. Обычно ее волнение вызывает у меня смех. Но сейчас я тупо смотрю на окно ее спальни. На сердце становится тяжело, когда медленно складываются фрагменты пазла, подходящие к ее имени.
«Небо всегда прекрасно…»
Воспоминания заставляют меня вздрогнуть. Опираюсь рукой о кирпичную стену и глубоко вздыхаю. Это, право, почти курьез: я стою здесь, считая возможным, что это могло случиться через тринадцать лет. Если это правда… если она действительно та самая девочка… это ее погубит. Именно поэтому я отказываюсь принять это без вещественного доказательства – чего-то такого, что я смогу потрогать и подтвердить свои догадки. Без вещественных доказательств она останется для меня Скай.
И я хочу, чтобы она была Скай.
