Глава 20. ТИ ДЖЕЙ
Когда на следующее утро я вернулся с рыбалки, Анна уже успела проснуться и сидела возле костра.
— Как ваша рука?
Она протянула мне руку ладонью вверх, и я содрал пластырь.
— На вид не так уж плохо, — сказал я, хотя прекрасно видел, что из рваной раны на ладони слегка сочится кровь, а рука за ночь немного распухла. — Я снова продезинфицирую и заклею свежим пластырем. Хорошо?
— Хорошо.
Я протер место укуса спиртовой салфеткой и, заметив черные круги у нее под глазами, сказал:
— У вас усталый вид.
— Я плохо спала.
— Может, вам стоит лечь обратно в постель?
— Нет, днем посплю, — покачала она головой.
Я заклеил рану пластырем и улыбнулся:
— Готово. Теперь вы совсем как новенькая.
Но, похоже, она меня не слышала, потому что продолжала сидеть, уставившись в пустоту, и не отвечала мне.
Уже ближе к полудню я закончил обрешетку и начал ставить стены. Щели я заделывал соком, выделяемым стволом хлебного дерева, — густым и тягучим.
Анна молча работала рядом: держала доски или подавала гвозди.
— Вы сегодня какая-то тихая, — сказал я.
— Да.
Прибив к обрешетке очередную доску, я спросил:
— Вы что, волнуетесь насчет укуса?
— Та мышь явно была больной, Ти Джей, — кивнула Анна.
— Да, вид у нее был не очень чтобы очень, — отложив молоток и вытерев пот со лба, сказал я.
— Думаешь, у нее было бешенство?
Я приладил следующую доску и поднял молоток.
— Нет, уверен, что нет, — ответил я, хотя прекрасно знал, что иногда летучие мыши являются разносчиками болезней.
— Похоже, придется подождать, — тяжело вздохнула Анна. — Если в течение месяца не заболею, значит, со мной, возможно, все в порядке.
— А какие симптомы?
— Не знаю. Высокая температура, может быть. Судороги. Эта болезнь поражает центральную нервную систему.
Ее слова напугали меня до мокрых штанов. Я стал лихорадочно припоминать, что там у нас есть в аптечке.
— А что мне делать, если вы заболеете?
— Ти Джей, тебе ничего не надо делать, — покачала она головой.
— Почему?
— Потому что, если не провести курс уколов против бешенства, человек умирает. Эта болезнь смертельна.
На секунду мне стало трудно дышать и возникло такое чувство, будто из меня выпустили весь воздух.
— Первый раз слышу, — с трудом выдавил я.
Она кивнула, глаза ее наполнились слезами. Я уронил молоток и положил ей руки на плечи.
— Не волнуйтесь. С вами все будет хорошо.
Хотя, собственно, что я мог знать, но мне совершенно необходимо было, чтобы мы оба в это поверили.
Я отсчитал пять недель вперед и окружил дату в ее ежедневнике. Она хотела подождать чуть больше месяца, чтобы уж было наверняка.
— Так вот, если к этому времени ничего не случится, — сказал я, — и у вас не появится никаких симптомов, значит, вы здоровы. Ну что, договорились?
— Думаю, да.
Закрыв ежедневник, я сунул его обратно в чемодан Анны.
— Давай жить как жили. И закроем эту тему, — произнесла она.
— Конечно, если так вам будет легче.
Ей, вообще-то, надо было стать актрисой, а вовсе не учительницей. Днем она беззаботно улыбалась, будто ее абсолютно ничего не тревожило, — словом, устраивала настоящий цирк. Она постоянно находила себе занятие: часами играла с дельфинами или помогала мне на стройке. Но при этом практически ничего не ела, а по ночам непрерывно ворочалась с боку на бок, из чего я понял, что у нее бессонница.
И вот две недели спустя как-то ночью я проснулся и увидел, что она вылезла из-под тента спасательного плота. Обычно она вставала хоть раз за ночь, чтобы подкинуть дров в костер, и всегда сразу же возвращалась. Но сейчас ее так долго не было, что я решил проверить, не случилось ли чего. Я нашел ее в шалаше; она сидела, уставившись на огонь.
— Эй! — сказал я, садясь рядом. — Что-то не так?
— Никак не заснуть, — помешав угли палкой, ответила Анна.
— Вы себя хорошо чувствуете? — стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком озабоченно, спросил я. — У вас ведь нет температуры? Правда?
— Нет, я в порядке. Правда-правда. Иди ложись.
— Я все равно не смогу уснуть, пока вас не будет рядом.
— Не сможешь? — удивилась она.
— Нет. Мне не нравится, что вы здесь сидите одна. Я начинаю нервничать. И вам совершенно необязательно каждую ночь подкидывать дрова. Я же говорил, что для меня не вопрос утром снова добыть огонь.
— Я просто по привычке. — Она решительно поднялась. — Ладно. Хотя бы один из нас должен нормально спать.
Я проследовал за Анной на спасательный плот, мы легли, и она укрыла нас одеялом. На ней были шорты и моя футболка, когда она пыталась лечь поудобнее, ее голая нога скользнула по моей. Но и устроившись, она не убрала ногу, а я, естественно, тоже не стал отодвигаться.
Мы лежали в темноте, соприкасаясь ногами, и очень долго не могли уснуть.
Она согласилась не вставать по ночам, и как-то утром, пару недель спустя, я довольно ловко разжег костер и, очень довольный собой, сказал:
— Анна, жаль, что вы не можете засечь время. Спорим, на все про все у меня ушло меньше пяти минут.
— Нечего выпендриваться! Хвастаться некрасиво, — засмеялась она.
Чем ближе становилось число, что я окружил в ее ежедневнике, тем веселее она становилась.
Когда прошло пять недель, я осмотрел ее ладонь и даже прошелся пальцем по небольшому шраму.
— Ну все. Думаю, жить будете, — сказал я, и на сей раз я это точно знал.
— Я тоже так думаю, — улыбнулась она.
В тот день за обедом она умяла целых три рыбины.
— Ну что, не наелись? Я могу еще поймать.
— Нет, спасибо. Я просто умирала от голода. Но теперь вполне сыта.
Мы долго плавали, а до обеда работали на строительстве дома. И снова она ела с удвоенным аппетитом. А когда мы пошли спать, у нее настолько слипались глаза, что, едва успев дойти до постели, она сразу отключилась. Я тоже довольно быстро уснул, но тут же проснулся, когда она свернулась клубком и положила голову мне на плечо.
Я обнял ее и прижал к себе.
Если бы она заболела, то мне ничего не оставалось бы, как молча смотреть на ее страдания. А если бы умерла — похоронить ее рядом с Миком. Правда, не знаю, сколько я смог бы без нее продержаться. Звук ее голоса, ее улыбка, она сама — все это скрашивало мне жизнь на острове и делало ее более или менее сносной. Прижав ее к себе еще крепче, я решил, что, если она вдруг проснется, именно так ей и скажу. Но она не проснулась. Она вздохнула во сне, и я потихоньку стал тоже засыпать.
Проснувшись на следующее утро, я увидел, что Анна успела перебраться на свою половину постели. А когда она вылезла из-под тента, я уже разводил огонь.
Сладко потянувшись, она мило мне улыбнулась.
— Прекрасно выспалась. Давно так хорошо не спала, — сказала она.
А еще через несколько дней мы как-то ночью лежали и обсуждали любимые группы, входящие в десятку лучших исполнителей классического рока на все времена.
— «Роллинг Стоунз» и их «Filthy Fingers» — для меня номер один. А вот четвертый альбом «Лед Зеппелин» я поставила бы на пятое место, — сказала она.
— Вы что, с дуба рухнули?! — возмутился я.
Но когда начал перечислять доводы, почему я категорически не согласен и «The Wall» «Пинк Флойд» должна быть номером один, то случайно пукнул. Иногда плоды хлебного дерева так на меня действуют.
Она завизжала и попыталась выскочить через сетчатые двери, но я, схватив ее за талию, затащил обратно и натянул ей на голову одеяло.
Это была одна из тех безобидных игр, в которые я так любил с ней играть.
— Ой, нет, Анна! Боже мой! Вам лучше поскорее отсюда выбраться, — дразнил ее я, задыхаясь от смеха и еще сильнее натягивая ей на голову одеяло. — Здесь так ужасно пахнет!
Она барахталась, отчаянно пытаясь высвободиться, но я все плотнее прижимал одеяло к ее лицу.
Когда я наконец отпустил ее, она сказала, давясь и кашляя:
— Послушай, Каллахан, я тебе сейчас задницу надеру!
— Да неужели?! И кого же вы, интересно, позовете на помощь?
Она весила не больше ста фунтов, и мы оба прекрасно знали, что надрать кому-нибудь задницу она просто физически не способна.
— Только не надо наглеть! Не сегодня завтра и я придумаю, как тебя уделать.
— Ой, напугали! — засмеялся я.
Но чего я активно не хотел признавать, так это того, что она может поставить меня на колени одним движением руки, если, конечно, прикоснется к нужному месту.
Интересно, а она сама-то знала об этом или нет?
* * *
— Я собираюсь пойти помыться, — взяв мыло, шампунь и одежду, сказала мне Анна, когда я вернулся с пляжа.
— Хорошо.
Вскоре после ее ухода я обнаружил, что запасы дров на исходе, и, прихватив рюкзак, отправился в лес за хворостом. Солнце склонялось все ниже, комары назойливо жужжали над ухом, и я поспешил выбраться из-под полога густой листвы.
Я вышел из-за деревьев, оглянулся, увидел, что Анна как раз входит в воду, совершенно голая, и застыл на месте.
Конечно, я прекрасно знал, что мне следовало уйти, поскорее убраться отсюда к такой-то матери, но не смог. Я спрятался за дерево и стал смотреть.
Она нырнула, чтобы намочить волосы, затем повернулась и вышла из воды. Выглядела она потрясающе, просто невероятно, а на фоне глубокого загара выделялись незагорелые места, которые мне нравились больше всего. Я тут же запустил руку в шорты.
Стоя на берегу, она мыла голову, затем снова вошла в воду, чтобы прополоскать волосы. Затем она вернулась, намылила руки и вымыла тело, после чего, сев на песок, побрила ноги и снова вошла в воду, чтобы ополоснуться.
И после этого она сделала такое, такое, отчего у меня чуть крышу не снесло.
Выйдя на берег, она оглянулась и села на песок спиной к морю. Она достала детское масло, капнула себе на ладонь и засунула руку между ног.
«О мой бог!»
Она откинулась на спину, выпрямив одну ногу, а другую — согнув в колене. Я смотрел, как она себя трогает, и моя рука двигалась еще быстрее.
И хотя я занимался этим каждый день, когда был один в лесу, мне и в голову не могло прийти, что она тоже практикует такие вещи. Я продолжал смотреть. Через несколько минут ее вытянутая нога напряглась, а спина выгнулась дугой. Я знал, что она кончает, но и я тоже.
Анна встала, стряхнула песок и надела трусики. Затем оделась и собрала вещи. Она уже явно собиралась уходить, но неожиданно остановилась и посмотрела в мою сторону. Я стоял, спрятавшись за деревом, и ждал, когда она уйдет. Затем бросился бежать со скоростью ветра прочь от берега.
— Привет, — сказал я, увидев, что она стоит у шалаша и чистит зубы.
Она вынула щетку изо рта и, склонив голову к плечу, внимательно на меня посмотрела.
— Где ты был?
— Ходил за хворостом, — ответил я и, расстегнув рюкзак, демонстративно вывалил на землю ветки и сучья.
— О… — Она почистила зубы и зевнула. — Я иду спать.
— Я скоро приду.
Уже позже, когда она, уютно пристроившись, спала рядом со мной, я прокручивал в голове воспоминания о ее обнаженном теле и о том, как она себя трогала. Это было совсем как фильм, который я мог смотреть сколько угодно. Как мне хотелось ее поцеловать, дотронуться до нее, сделать с ней все, все… Но нет, я не мог. Фильм снова и снова прокручивался в голове, и в ту ночь уснуть мне так и не удалось.
