Эндрю

В комнате ожидания собрались родственники с обеих сторон. Нет только отца и брата Кэмрин (причины известны). Пока еще никто не знает, кто у нас родился, мальчик или девочка. Мы с Кэмрин сами не знали об этом в течение всего срока беременности. Решили: пусть это будет для нас сюрпризом. И получили сюрприз!

Прежде чем впустить родных, мы сидим с Кэмрин в палате, куда ее перевели после родов. Ждем, когда нам принесут дочку после всех необходимых процедур. Медсестра сравнивает браслет на руке Кэмрин с другим, прикрепленным к ручонке нашей малышки. На нем написано: «Ребенок Кэмрин Пэрриш». Беру дочь на руки и тоже проверяю надпись на браслете. В таких делах никакая бдительность не бывает излишней, и я должен убедиться, что нам принесли того же ребенка, какого уносили. Слава богу, ошибки нет. Те же светлые волосики и тот же, пока еще не слишком громкий, но весьма требовательный голосок, заставляющий взрослых немедленно выполнять все желания крохи. Умей она сейчас говорить, я бы так и делал. «Дайте мне рожок!» Да, мэм! «Смените мне подгузник!» Уже меняем! «Задайте перцу этой противной медсестре, которая запеленала меня так, точно я лепешка с начинкой!» Будет исполнено, наша радость!

Я передаю дочку Кэмрин, и она кормит малышку грудью.

О своей новой беременности она узнала за день до нашего переезда в новый дом. Но мне не говорила несколько дней, пока я не прошел врачебное обследование. По словам Кэмрин, она боялась. Думаю, по той же причине и я не сразу сказал ей о своих головных болях. Зато потом мы много говорили о том, что на сей раз все у нас происходит по-другому. Добавлю, что у Кэмрин изменилось отношение к грудному вскармливанию. При первой беременности ее не вдохновляла перспектива кормить ребенка грудью, особенно в общественных местах. Тогда я соглашался с ее доводами и не пытался переубедить. Да и весомых аргументов у меня не было.

Но в этот раз Кэмрин заговорила сама:

– Знаешь, малыш, я тут много читала о беременности и преимуществах грудного вскармливания. Меня не заботит, что об этом подумают другие. Я делаю то, что хочу и что считаю нужным.

– Значит, делай так, как считаешь нужным, – ответил я тогда.

Я сижу рядом с Кэмрин. Хорошо, что это решение она принимала самостоятельно, поставив меня перед фактом. Может, она ждала каких-то моих возражений. Но мне нечего возразить. Я приму любое ее решение.

– А еще я читала, что большинство малышей рождаются с голубыми глазами. Потом цвет меняется. Наверное, у нее будут твои зеленые глаза.

– Увидим, – отвечаю я, осторожно гладя головку малышки.

Мне не оторвать от них глаз: от моей прекрасной жены и моей драгоценной крошки. Я чувствую, что попал в новый мир, и яркостью красок он превзошел все мои ожидания. Честное слово, я думал, что уже не буду счастливее. Встреча с Кэмрин казалась мне пределом счастья.

По-моему, Кэмрин до сих пор не оправилась от потрясения.

– О чем задумалась? – спрашиваю я, не переставая улыбаться.

Кэмрин смотрит на меня, и ее усталые глаза теплеют.

– Ты был прав, – говорит она.

Малышка чмокает губками. Едва слышно, но я восприимчив к любому звуку, издаваемому нашей дочерью.

– Ты говорил, что в этот раз никакого выкидыша у меня не будет, – продолжает Кэмрин. – И что твоя опухоль не вернется. И все у нас будет отлично. Ты оказался прав. – Она оглядывается на малышку, осторожно проводит по крошечным черточкам бровей, затем снова смотрит на меня. – Спасибо за то, что был прав.

Я подхожу к ней, приподнимаю ее голову и целую.

Раздается негромкий стук. Дверь приоткрывается, и заглядывает моя мама.

– Входи смелее, – говорю я, приглашая ее в палату.

Широченная дверь открывается, и входит так много посетителей, что после Эйдана и Мишель я перестаю считать. Мишель, кстати, на шестом месяце.

Начинаются объятия и похлопывание по спине. При этом все косят глазом туда, где лежит наша крошка.

– Поздравляю, братишка! – Эйдан хлопает меня по спине. – Я так и думал, что ты меня опередишь.

Он поглаживает округлившийся живот Мишель. Та игриво отталкивает руку мужа и напоминает, что ее пупок не кнопка и нечего на него нажимать. Обняв меня, Мишель идет к Кэмрин.

– А у нас будет мальчишка, – сообщает Эйдан.

– Так это же здорово, – говорю я.

Кэмрин слышит наш разговор, но Мишель торопится уточнить:

– Эйдан ничего толком не знает. Он лишь думает, будто знает.

– Поверь моему опыту. – Кэмрин усмехается. – Если кто-то из братьев Пэрриш говорит, какого пола у него родится ребенок, он, скорее всего, прав.

– Пусть так, но мы еще посмотрим, – отвечает Мишель, которую не убедили слова Кэмрин.

Я смотрю на физиономию Эйдана и вижу знакомый уверенный взгляд. Да, Мишель, быть тебе матерью сына.

– Боже мой, – слышится сзади голос Натали. – Одеяльце розовое. Это не случайность?

Она подносит к губам свои пальцы, щедро унизанные кольцами. Я наблюдаю заметно одомашненную версию Натали. Рядом стоит как всегда невозмутимый Блейк.

Кэмрин вопросительно смотрит на меня. Я киваю.

– Да, это не случайность. У нас родилась дочка.

Все женщины тут же устремляются к кровати. Матери Кэмрин не терпится взять внучку на руки. Кэмрин запахивает на груди халат и осторожно передает ребенка.

– Какая же она миленькая, – воркует Нэнси.

Ее крашеные волосы собраны в пучок. Чувствуется, собиралась впопыхах. У нее такие же синие глаза, как у Кэмрин. Они вообще очень похожи.

– Какая красавица. Моя маленькая красивая внученька.

У Роджера – отчима Кэмрин – всклокоченный и испуганный вид. Он стоит у стены и явно не жаждет подходить к кровати. Интересно, чем вызван его испуг? Новорожденный ребенок вряд ли способен так напугать. Тогда, может, мысль о том, что его жена – бабушка? Я смеюсь, но про себя.

Меня обнимает Эшер:

– Если бы родился мальчишка, я бы волновался. Это все равно что получить еще одного братца. – Он улыбается и пихает меня в бок.

– Погоди, младший братишка, – говорю я, облизывая губы. – Ты у нас следующий. Еще неизвестно, не придется ли нам говорить то же самое.

– Насчет меня пока можешь быть спокоен, – парирует Эшер.

– Пока я спокоен. Для этого нужна женщина, а у тебя, кажется, даже подружки нет. Зато когда появится, оглянуться не успеешь, как она сделает тебя папашей.

– Ошибаешься, чувак, – заявляет Эшер. – У меня есть подружка.

– Кто? – со смехом спрашиваю я. – Может, Лара Крофт? Или одна из девчонок, которых рисует Луис Ройо?

– Не суть важно, братишка, – говорит он, скрещивая руки на груди.

Выуживать из Эшера информацию – занятие долгое и тяжелое. Я, конечно, узнаю, кого он осчастливил. Просто обязан это сделать, иначе он, представьте себе, обидится.

– Дядюшка Эшер, – говорю я, пробуя это словосочетание на слух. – А что, звучит очень даже приятно.

– Я тоже так думаю, – соглашается тот.

Нэнси передает нашу дочку моей матери. Никогда не видел у мамы такой гордости на лице. Она смотрит то на меня, то на внучку.

– Эндрю, у нее твой нос и губы.

– А волосы и глотка достались ей от Кэмрин, – добавляю я.

Натали стоит возле кровати, переминаясь с ноги на ногу. Моя мать замечает ее беспокойство и, желая поддержать, целует внучку, после чего вручает розовый сверток Натали.

– Нэт, надеюсь, ты вымыла руки, – доносится с кровати ехидный голос Кэмрин.

– Вымыла! – отвечает Натали и, не глядя на Кэмрин, заводит разговор со спящей малышкой. – Такого крутого ребятенка я еще не видела.

От волнения голос Натали становится визгливее. Она смотрит на Кэмрин и без тени шутки говорит:

– А я ведь тоже хочу такую.

У Блейка округляются глаза. Кажется, он даже перестает дышать. Через несколько минут он отходит подальше и замирает у стены, рядом с Роджером.

Теперь наше сокровище спит на руках у Бренды – тетки Кэмрин. Потом ребенка берет на руки двоюродная сестра Кэмрин. Оттуда розовый сверток попадает к Мишель. Та сюсюкает несколько минут и возвращает малышку матери. Я снова сажусь на стул возле кровати.

– Вы уже выбрали ей имя? – спрашивает моя мама.

Мы с Кэмрин переглядываемся. В наших головах – одинаковые мысли.

– Пока нет, – единственное, что может ответить Кэмрин.

Наверное, только я замечаю, как изменилось ее лицо. Конечно же, Кэмрин сейчас думает о Лили. Я боялся, что она заплачет, но Кэмрин справляется с волнением, целует нашу малышку в щечки. Невзирая на первую потерю, моя жена горда тем, что стала матерью.

Большинство родни покидает палату еще до наступления темноты. Остаются лишь наши матери. Для них это случай познакомиться поближе. По-моему, это вообще их первая встреча. В восьмом часу уходят и они. В палате появляется медсестра, чтобы осмотреть Кэмрин и ребенка.

Когда мы остаемся втроем, я гашу почти весь свет, оставив лишь неяркий светильник возле ванной. Наша дочка крепко спит на руках у Кэмрин. Я знаю: Кэмрин очень устала, но она никак не может расстаться с малышкой и отдохнуть. Я предлагал ей это, но Кэмрин уверяла, что ей еще не хочется спать.

Любуюсь обеими моими женщинами, затем присаживаюсь на краешек кровати.

Кэмрин смотрит на меня, потом снова на нашего спящего ангелочка.

– Лили, – говорю я.

Кэмрин удивленно поднимает голову.

Я медленно киваю: «Да, ты не ослышалась», затем осторожно глажу дочку по головке.

– Помнишь, о чем я говорил тебе в Чикаго, когда нашел таблетки?

Кэмрин качает головой.

Протягиваю руки и провожу сначала по одной ее щеке, потом по другой.

– Я говорил, что тогда Лили была не готова… Та же душа, но в другом теле, – добавляю я и улыбаюсь.

Внимательно слежу за лицом Кэмрин. По нему пробегает вспышка озарения. Кэмрин чуть наклоняет голову и удивленно смотрит на меня. Затем ее взгляд перемещается на дочку. Я терпеливо жду.

Когда Кэмрин поворачивается ко мне, по ее щекам текут слезы.

– Ты так думаешь? – спрашивает она.

Сколько надежды в ее голосе!

– Да, я так думаю.

Она плачет еще сильнее, прижимая Лили к груди и качая. Потом смотрит на меня и шепчет:

– Лили.

Ночь я провожу на стуле. Проснувшись, слышу тихий голос Кэмрин. Уже не впервые я притворяюсь спящим, чтобы не мешать ей читать мое письмо, написанное много месяцев назад.