Глава 22
Где-то на федеральном шоссе № 75. Май
Уже полгода, как мы живем на колесах. К марту мы настолько привыкли к жизни в гостиничных номерах, что это стало нашей второй натурой. Каждую неделю – новый номер в новом городе, новый пляж и вообще все новое. Но каким бы новым оно ни казалось, нас не оставляет ощущение, будто мы поднимаемся на крыльцо дома, где прожили несколько лет. Я и не предполагала, что привыкну называть гостиничный номер жилищем и с такой легкостью приспособлюсь к жизни на дороге. Мы оба достаточно легко приспособились. Не скажу, чтобы все складывалось гладко. Трудности тоже встречаются, но жизнь на колесах дарит нам ощущения, которые я бы не променяла ни на что.
Возможно, на меня подействовали зимние холода, однако я часто ловила себя на мечтах о доме, где мы с Эндрю живем спокойной, размеренной жизнью.
Нет, это точно зима виновата.
Два часа ночи. Мы застряли на пустынном шоссе в юго-западной части Флориды. По крыше машины хлещет жуткий ливень. Никогда бы не подумала, что в небесах может скопиться такое умопомрачительное количество воды. Час назад мы вызвали эвакуатор, а его до сих пор нет.
– У нас есть хоть какой-то зонтик? – спрашиваю я, стараясь перекрыть шум дождя. – Я бы подержала его над тобой, а ты бы сам починил машину.
– Кэмрин, посмотри, что за окном! – отвечает Эндрю, которому тоже приходится говорить громче обычного. – Да у тебя бы сразу вырвало зонт. Добавь к этому кромешную тьму. Тут никакой фонарь не поможет. И потом, я даже не представляю, отчего заглох мотор.
Я вытягиваюсь на пассажирском сиденье, уперев ноги в приборную доску и подтянув колени к подбородку.
– Тут хотя бы не холодно.
– Подумаешь, всего одну ночь провести в машине, – говорит Эндрю. – Нам уже приходилось так ночевать. Возможно, эвакуатор не рискует выезжать в грозу. Где-то на рассвете появится. А не приедет, я сам займусь починкой. При свете и без дождя я быстро пойму, в чем дело.
Сидим и слушаем, как дождь лупит по крыше «шевеля». Молнии выхватывают из тьмы куски неба, и через несколько секунд все вокруг сотрясается от удара грома. Мы очень устали и хотим спать. Надеясь хотя бы подремать, мы перебираемся на заднее сиденье и укладываемся вдвоем. Ворочаемся, пытаясь найти позу, удобную для обоих. Нет, на заднем сиденье и одному-то спать плохо. Эндрю возвращается за руль и устраивается там.
– Где ты себя видишь лет так через десять? – вдруг спрашивает он.
– Сама не знаю, – отвечаю я, вперившись в потолок. – Зато знаю, что хочу быть рядом с тобой и заниматься общим делом.
– И я тоже, – говорит Эндрю. Теперь он смотрит в потолок.
– А у тебя есть определенные мысли на этот счет?
Левая рука у меня под головой затекла, и я меняю ее на правую.
– Да, – говорит Эндрю. – Я хочу обосноваться в теплом и тихом месте. Иногда я вижу тебя на пляже. Босую. Ветер играет твоими волосами. Я сижу рядом, под деревом, и что-то наигрываю на гитаре.
– На той, что я тебе подарила?
– Конечно.
Я улыбаюсь, мысленно представляю эту картину и жду продолжения.
– А ты держишь ее руку.
– Чью руку?
Эндрю замолкает, потом говорит:
– Нашей дочурки.
Чувствуется, он в мыслях еще дальше, чем я.
Мне тяжело глотать, словно в горле застрял комок.
– Замечательная картина. Мне понравилось. Значит, ты хочешь осесть где-нибудь?
– В перспективе – да, – отвечает он. – Но только когда почувствую, что созрел для оседлой жизни. Ни днем раньше.
Сильный порыв ветра ударяет по машине. Через мгновение в громовых раскатах тонут все звуки.
– Эндрю, – окликаю его я.
– Да?
– Еще один пункт в нашем списке обещаний. Третий. Если в старости нам будет трудно спать в одной постели, обещай, что мы никогда не будем спать в разных комнатах.
– Обещаю, – говорит он, и я чувствую его улыбку.
– Спокойной ночи, – желаю ему я.
– Спокойной ночи.
Вскоре я засыпаю, и мне, как по заказу, снится теплый пляж. И Эндрю, смотрящий на меня. А я иду, зажав в своей руке детскую ручонку.
* * *
Эвакуатор так и не приехал. Наутро мы просыпаемся с больными спинами, хотя каждый спал отдельно.
– Если я встречу этого придурка, все кишки из него вытрясу, – рычит Эндрю, ковыряясь в моторе.
Вооружившись ключом, он что-то откручивает… Я умею только водить и не собираюсь делать вид, будто разбираюсь в устройстве автомобиля. Эндрю чинит машину. Это все, что я могу сказать. Нет, не все. У него довольно мрачное настроение. Я топчусь рядом, выполняя мелкие поручения. Я не разыгрываю из себя тупую блондинку и не спрашиваю, зачем нужна «вот эта штучка» или «вон та дрючка». По правде говоря, мне все равно, зачем они нужны. А мои вопросы могут лишь сильнее его разозлить.
Солнце давно встало и нещадно жарит. Мне кажется, я умерла и сейчас нахожусь на небесах!
Шлепаю по лужам, оставшимся после ночного ливня. Мои сандалии успели промокнуть. Может, это погода на меня так действует, но я поднимаю руки и кружусь, кружусь посередине пустого шоссе.
– Ты же вроде помогать мне собиралась! – ворчит Эндрю.
Я подбегаю к нему и игриво щиплю за бока. У меня отличное настроение, и я ничего не могу с этим поделать. Но я никак не предвидела, что от моих щипков Эндрю вскинет голову и ударится о внутреннюю стенку капота. Вздрагиваю и закрываю рот, чтобы не вскрикнуть.
– Ой! Прости, малыш! Я не думала, что так получится.
Протягиваю к нему руку. Зеленые глаза Эндрю сверкают злым огнем. Потом он их закрывает и глубоко дышит.
Массирую ему место ушиба, потом целую в нос. Я и сейчас улыбаюсь, но смеяться не рискую. Сейчас я разыгрываю смущенного щенка и смотрю на него честными щенячьими глазами.
– Ладно, прощаю, – бурчит Эндрю и тычет пальцем в какую-то штуковину. – Подержи здесь.
Подхожу с другой стороны, просовываю руку. Эндрю направляет мои пальцы.
– Теперь держи и не отпускай.
– Сколько держать?
– Пока я не скажу. – Я замечаю его усмешку. – На всякий случай: эта штука называется масляный поддон. Если ты ее отпустишь, она упадет, и тогда мы проторчим здесь еще день.
– Эндрю, поторапливайся! – Я стою скрючившись, и у меня уже начинает болеть шея.
Эндрю идет к багажнику и достает бутылку минералки. Медленно отворачивает крышку. Делает глоток. Осматривает окрестные поля. Делает еще глоток.
– Эндрю, ты решил поиздеваться надо мной?
Он молча улыбается и снова припадает к воде.
Говорили тебе: не заигрывай с мужчиной, когда он чинит машину и у него что-то не получается…
– Не вздумай убрать руки. Я не шучу.
– А вот я сомневаюсь, – говорю я и уже почти убираю руку, но что-то меня останавливает. – По-моему, ты просто решил отомстить мне за щипки.
– Не угадала, детка. С масляным поддоном шутки плохи. Если он перевернется, то не только зальет двигатель. Он и тебя забрызгает маслом. Отмывается с большим трудом.
– У меня спина болит, – хнычу я. – Без шуток.
Эндрю не торопится, и только когда я уже готова на все плюнуть и убрать руку, он подходит сзади, обхватывает мою талию и оттаскивает меня от капота. Другой рукой он проводит по моей щеке, и там остается черная пахучая полоса.
– Эндрю, ты зачем мне щеку измазал? – воплю я. – А если теперь это не отмоется?
Я злюсь на него, но в глубине души мне все равно смешно.
– Со временем отмоется, – обещает он, снова склоняясь под капотом. – Теперь залезай в машину и, когда я скажу, поверни ключ зажигания.
Я рычу на него, но послушно залезаю в машину и поворачиваю ключ. «Шевель» оживает, и вскоре мы уже мчимся по направлению к Сент-Питерсбергу, до которого час пути.
Сегодня настоящий летний день, и нам не терпится им насладиться. Сняв номер в отеле и приняв столь необходимый душ, мы отправляемся в ближайший универмаг, где покупаем Эндрю плавки, а мне – купальник-бикини. Мы рассчитываем поплавать в океане.
Эндрю настаивает, чтобы я купила крошечное черное бикини, усеянный серебристыми звездочками. Штучка смотрится красиво, но каждые пять секунд одергивать полосочку между ягодицами… Нет уж, увольте. Я выбираю красный бикини, внушающий мне больше доверия. Во всяком случае, полоска там шире.
– Наверное, ты правильно сделала, что купила этот, – говорит Эндрю, когда мы выходим из магазина и садимся в машину.
– Почему? – спрашиваю я и сбрасываю надоевшие сандалии.
– Потому что для меня дело могло кончиться мордобоем, – отвечает он.
Эндрю дает задний ход. Мы выезжаем со стоянки.
– Ты готов бить морды только за то, что кто-то на меня смотрит? – спрашиваю я, не зная, шутит он или говорит всерьез.
– Не когда смотрит, а когда пялится. Я тогда просто зверею.
– Ты становишься таким? – спрашиваю я, изобразив на физиономии жуткую гримасу.
– Не совсем, но похоже.
Мы выворачиваем на улицу и вливаемся в поток машин, по номерам которых можно изучать географию Соединенных Штатов.
– Ты даже не представляешь, что чувствует парень, когда рядом с ним красивая девчонка. Вечный адреналин для мужского эго.
– Так, значит, я для тебя нечто вроде военного трофея? – Я скрещиваю руки и морщу нос.
– Да, детка. Поэтому я так берегу тебя. Я думал, ты давно это поняла.
– В таком случае я не раскрою особого секрета, если скажу, что ты у меня – для аналогичных целей.
– Серьезно? – удивляется Эндрю.
– Да, – отвечаю я, откидываясь на спинку сиденья. – Я таскаю тебя повсюду, чтобы разные сучки дохли от зависти. Но это днем. Ночью я мечтаю о любви всей моей жизни.
– И кто же эта любовь?
Кривлю губы, оглядываюсь по сторонам, затем снова поворачиваюсь к нему и игриво говорю:
– Я не стану называть тебе его имя, а то чего доброго ты полезешь выяснять отношения и вернешься с исполосованной задницей. Могу лишь сказать, что у него светло-каштановые волосы, потрясающие зеленые глаза и несколько татуировок на теле. Да, он к тому же музыкант.
– В самом деле? Я только не понимаю: если он такой крутой парень, зачем тебе я в качестве трофея? – (Я пожимаю плечами, не успевая ничего придумать.) – Не молчи, рассказывай, – подзуживает меня Эндрю. – Вряд ли мы с ним встретимся за дружеской беседой.
– Прошу прощения, но я не стану о нем говорить за его спиной.
– Что ж, честная позиция, – с улыбкой говорит Эндрю. – Знаешь что?
– Что?
Эндрю лукаво улыбается, и мне это совсем не нравится.
– Я помню, как в наше первое путешествие мы с тобой так и не выкроили время для некоторых занятий.
Вот тебе и на…
– Даже не представляю, о чем ты говоришь, – нагло вру я.
Он снимает правую руку с руля и опускает к ноге. Взгляд становится все более вызывающим. Я начинаю нервничать и не пытаюсь это скрыть.
– Ты обещала, но так и не выставила голую задницу в окно. А потом я хочу собственными глазами увидеть, как ты закусываешь насекомыми. Ты что предпочитаешь? Кузнечиков? Сверчков? Земляных червей? Пауков-сенокосцев? Правда, я сомневаюсь, водятся ли во Флориде сенокосцы…
У меня вся кожа покрывается пупырышками.
– Прекрати, Эндрю, – говорю я, качая головой. Упираюсь ногой в дверцу и тереблю косу, пытаясь скрыть свое беспокойство. – Я этим не занимаюсь. И потом, то путешествие было моим первым. Мало ли какие глупости я говорила. Тебе тогда и надо было ловить меня на слове. Такие обещания быстро утрачивают силу.
Он по-прежнему улыбается. Нагло и выжидающе. Эндрю умеет и так.
– Нет, – наотрез отказываюсь я. Он молчит. – Нет, – повторяю я, и он громко хохочет.
– Ладно, – говорит Эндрю, снова берясь правой рукой за руль. – Но попробовать стоило. Надеюсь, ты не сердишься на меня за эту маленькую проверку.
– Надеюсь, что не сержусь.
