Кэмрин

У меня бешено колотится сердце. Не хватает воздуха. В комнате прохладно, но весь лоб покрыт капельками пота. Чувствую, что вот-вот кончу. Эндрю почему-то паникует и брызгает не в меня, а на лобок. Меня это немного удивляет, но я не подаю вида. Наклоняюсь, слегка касаюсь его грудью, беру в руки скользкий член и выжимаю все, что еще там осталось.

Затем падаю на Эндрю и прижимаюсь к нему щекой. Мои колени все еще согнуты, поскольку я продолжаю сидеть на нем. Мое ухо оказывается рядом с его сердцем, и я слышу частые удары сердца Эндрю. Он раскидывает руки, успокаивает дыхание, потом обнимает меня и прижимается губами к моим волосам.

Я лежу на нем и думаю. О том, что случилось и чего не случилось. О том, как вкусно пахнет его тело и какая теплая у него кожа. Эндрю стал ручным. И все потому, что боится причинить мне вред: физический, эмоциональный. А то и душевный тоже, если такое возможно. Я люблю его за это. Я люблю Эндрю за его любовь ко мне, но надеюсь, он не станет вечно дрожать надо мной.

Пока я разрешаю ему это делать. Пусть вначале сам убедится, что я пришла в норму, тогда и вся эта опека закончится. Я уважаю его чувства.

Приподнимаю голову и улыбаюсь ему.

Интересно, начнет ли он сейчас оправдываться? Скажет, почему в последнее мгновение вытолкнул член из меня? Возможно, скажет, что сомневался, надо так делать или нет. Но Эндрю молчит. Может, ждет моих слов? Но я тоже молчу.

Тишина в комнате становится тягостной. К ней добавляется ощущение какой-то неопределенности. Тогда я шевелю бедрами, специально задевая его член, и смеюсь.

– Детка, мне сначала надо восстановиться. – Он тоже улыбается и шлепает меня по ягодицам. Я громко вскрикиваю, словно от боли, а потом снова трусь о его член. – Пожалуйста, прекрати, – просит он, и ямочки на его щеках становятся глубже.

Я продолжаю игру.

– Думаешь, я шучу? – спрашивает Эндрю. – Не вздумай сделать это снова, а то пожалеешь.

Естественно, я делаю это снова и приготавливаюсь к воспитательным мерам со стороны Эндрю.

Он больно сжимает мне соски. Я застываю от страха, боясь шевельнуться. Я боюсь, что он их оторвет.

Громко хохочу и хватаю его за руки, однако Эндрю еще больнее сжимает мои несчастные соски. Мучитель!

– Я тебя предупреждал, – говорит он. У него такое серьезное выражение лица, что невольно поверишь в серьезность его действий. – Надо было прислушаться.

– Ну, Эндрю! – канючу я. – Отпусти. Пожалуйста. Отпустииии!

Он облизывает пересохшие губы и спрашивает:

– А ты будешь хорошо себя вести?

Я быстро киваю. Десять раз подряд.

Он сощуривает свои дьявольские зеленые глаза и дергает за соски:

– Клянешься?

– Клянусь могилой моего давно умершего пса Бибопа!

Эндрю в последний раз стискивает мне соски, да так, что я скриплю зубами, потом убирает руки. Он встает на постели и обвивает вокруг талии мои ноги. Наклоняется и легонечко облизывает мне каждую грудь, а потом целует их.

– Так лучше? – спрашивает он, заглядывая мне в глаза.

– Так лучше, – шепчу я.

Он целует меня. Потом нежно занимается со мной любовью. Несколько раз, пока оба не засыпаем, прижавшись друг к другу. Часы на ночном столике показывают три с чем-то.