Воскресный день. Вчера мне нужно было хорошенько выспаться, и только. Сегодня я чувствую себя получше. Боль в пояснице ушла. Я одеваюсь и начинаю собирать вещи, чтобы не тянуть до последнего и не устраивать лихорадочные сборы. Вечером мы с Эндрю возвращаемся в Техас. Но до самолета еще полным-полно времени. Мы с Натали успеем оттянуться на нашем девичнике.

Эндрю облачается в темно-синюю футболку.

– Тебе не в напряг идти с Блейком? – спрашиваю я.

Эндрю стоит перед зеркалом, причесываясь пятерней. Это называется у него «поправить волосы». Собственный внешний вид его мало заботит. Что касается прически, то Эндрю вспоминает о ней, только когда волосы начинают лезть в глаза.

– Совсем не в напряг. – Услышав мой вопрос, он оборачивается. – Блейк – вполне нормальный парень. Сходим с ним в бильярдную. – Он обнимает меня за талию. – Можешь не волноваться. Оторвитесь с Натали по полной.

– Если она узнает, какой картинкой сопровождается на твоем мобильнике ее номер, она тебя убьет, – усмехаюсь я.

– Ты очень смелая девочка, Кэмрин Беннетт. – Эндрю расплывается в улыбке, обнимает меня за плечи, потом театрально качает головой. – Я бы на втором часу общения с Натали просто помер, удушенный ее обаянием. Или схватил бы что под руку попадется и проткнул бы себе барабанные перепонки.

Меня трясет от смеха.

– Какой же ты жестокий! – говорю я, прижимаясь к его груди.

– Да, – отвечает он, скаля зубы. – И даже не скрываю этого.

Он наклоняется и целует меня в лоб. Я пользуюсь моментом, хватаю его за футболку, притягиваю к себе и целую в губы:

– Знаешь, а мы бы еще успели трахнуться.

Зеленые глаза Эндрю медленно скользят по моему лицу. Потом он снова меня целует, слегка закусывая мне нижнюю губу.

– Да, – раздается голос Натали. – Вполне успели бы.

Она стоит у двери. Наш поцелуй обрывается. Натали ехидно улыбается. Руки скрещены на груди. Длинные черные волосы разметались по плечам. Интересно, давно ли она появилась и что успела подслушать?

Эндрю стоит к ней спиной. Выпучивает глаза, показывая, как бесит его это вторжение. Бедняжка. Ради меня ему приходится терпеть Натали.

Подруга лениво проходит в комнату и плюхается на краешек кровати. Она явно не услышала ничего шокирующего, иначе мы бы сразу почувствовали это.

– Распочковывайтесь! – говорит она, громко хлопнув в ладоши. – Нам с Кэмрин пора на маникюр, педикюр и прочие ублажения своего тела.

Вижу, что Эндрю хочет сказать Натали какую-нибудь гадость. Я выразительно смотрю на него, предостерегая, чтобы не раскрывал рта. Эндрю покоряется. Он плотно сжимает губы и только улыбается.

– Тебе сегодня получше? – спрашивает Натали.

Я надеваю мокасины «Рокет дог» (Эндрю называет их «первосортные уродины») и начинаю причесываться.

– Да, мне сегодня получше, – отвечаю я, глядя на ее отражение в зеркале. – Чуточку получше, не так паршиво, как вчера.

– У меня к тебе большая просьба, – вдруг говорит Эндрю, обращаясь к Натали. – Проследи за Кэмрин. Если она вдруг пожалуется на боль или почувствует недомогание, сразу звони мне. Договорились?

– Обязательно, – кивает Натали. – Кэм свойственно наплевательски относиться к своему здоровью. Помню, в прошлом году у нее заболел зуб. Так она целых два дня ахала и охала, прежде чем отправилась к стоматологу. Меня это просто доставало.

– Не забывайте, что я по-прежнему здесь, – перестав причесываться, подаю я голос.

– Если Кэм чихнет больше четырех раз подряд, я тебе обязательно позвоню. – Натали отмахивается и поворачивается к Эндрю.

– Отлично, – подхватывает он и тоном сердитого папочки обращается ко мне: – Ты слышишь? Теперь у меня есть поддержка.

Когда это Эндрю успел завербоваться в лагерь Натали? Совсем недавно он ее на дух не переносил. Я мотаю головой. Заплетаю косу, стягиваю ее конец эластичной резинкой.

Эндрю целует меня (и Лили) и уходит с Блейком. Вскоре уходим и мы с Натали. Я надеюсь, что сегодня боли в спине не вернутся и что вообще я не дам Натали повода звонить Эндрю и тащить меня в ближайшую больницу.

Сначала мы отправляемся в любимый «Старбакс». Дальше наш путь лежит в гипермаркет, в спа-салон, где Натали работает уже целый месяц. Она знакомит меня с менеджером и двумя девушками, ее коллегами. Они называют свои имена, которые я тут же забываю. Ее менеджер – приятная тетка. Даже предложила мне работать у них. Натали тут же пустилась объяснять, что я вскоре возвращаюсь в Техас. Не услышав моего подтверждения, она подумала, будто я что-то скрываю. Натали не переносит чужих секретов. Я улыбнулась и поблагодарила менеджера. Теперь Натали повисла у меня на руке и буквально выволакивает из спа-салона.

– Выкладывай! – выпучив глаза, требует она.

Мы находимся на галерее. Я прислоняюсь к перилам ограждения. Натали встает рядом, бросив на пол сумочку и пакет с покупками.

Обдумываю ответ, поскольку сама не знаю, каким он должен быть. Я не могу сказать: «Да, я возвращаюсь в Роли». Мозги Натали воспримут мои слова по-другому: «Я возвращаюсь сюда, и все в моей жизни пойдет как раньше». Это будет означать, что я соскучилась по матери и Натали и что мы с Техасом не созданы друг для друга.

Я вглядываюсь в пространство гипермаркета и вдруг… ко мне приходит понимание истинной причины. В Техасе я целыми днями валялась в постели, глядя в потолок, а Эндрю тем временем вкалывал у Билли Фрэнка. Я пыталась понять, что со мной, почему меня захлестывает ностальгия вместе с нежеланием возвращаться домой. Вспоминаю, как впервые приехала в Техас с Эндрю. Как мы познакомились. И то, что было до пересечения границы штата. Я не хотела ехать в Техас. Боялась, что там все и закончится. Изумительная, волнующая жизнь, которая была у нас с Эндрю в пути, превратится в воспоминания, как только мы достигнем конечного пункта.

В каком-то смысле… так оно и случилось.

Я сглатываю и мысленно перевожу дух.

Причина не в Лили. Я очень люблю нашу малышку. У меня бы язык не повернулся возложить вину на нее. С беременностью жизнь не кончается. Я знаю: многие думают именно так, но, по-моему, здесь все зависит от вашего отношения. Конечно, новорожденный ребенок доставляет кучу хлопот, но ведь это еще не конец света. И появление ребенка вовсе не обязательно должно рубить под корень ваши мечты. Этим мы с Эндрю и занимались, даже не соображая, что наше отношение медленно губит мечты. Нам было очень комфортно, и мы хотели подольше сохранить свой комфорт. Тот самый, что через несколько лет вдруг подкрадется, ударит по затылку и скажет: «Эй, болван! Теперь понимаешь, какую дерьмовую жизнь ты вел целых десять лет?»

Я смотрю перед собой и говорю ей:

– Нэт, я сама не понимаю, что мы делаем. – Тут я поворачиваюсь к ней. – Я хотела сказать… Да, я возвращаюсь домой, но…

– Как понимать твое «но»? – Ее темные брови вопросительно изгибаются.

Я снова отворачиваюсь. Натали любит получать быстрые ответы. Не дождавшись, она продолжает:

– Только не говори, что Эндрю не нравится этот переезд… Слушай, а может, у вас не все о’кей?

– Не выдумывай, Нэт. – Я резко мотаю головой. – У нас все о’кей. Эндрю предоставил мне самой выбирать, где нам жить. Просто не знаю, как объяснить. Словами трудно.

– У нас есть целый день, чтобы ты разобралась и нашла слова для объяснения. – Натали поджимает губы и берет меня за локоть. – Не будем терять время. Идем в косметический салон, а по дороге ты будешь шевелить мозгами. – Натали ловко подхватывает сумочку и пакет, и мы покидаем гипермаркет.

Через несколько минут мы уже в салоне. Ничего не изменилось: по выходным здесь полным-полно женщин. Начинаем с педикюра, удобно расположившись в специальных креслах и предоставив свои ноги в распоряжение двух сотрудниц. Я очень давно не делала педикюр. Надеюсь, эти девицы не испугаются моих пальчиков.

– Кэм, а ведь ты до сих пор не рассказала, почему уехала. – Натали пристально смотрит на меня. – Умоляю: только не говори, что это я виновата.

– В этом вообще никто не был виноват. Мне просто понадобилось на время вырваться отсюда. Я начинала задыхаться.

– Я бы никогда не решилась на такое безрассудство, – признаётся Натали. – Но согласись, потом события стали разворачиваться почти как в кино.

– Ты права. – Я улыбаюсь. – Чем-то это похоже на фильм.

– Абсолютно! – Лицо Натали сияет, карие глаза блестят. – В результате твоя сексуальность расцвела пышным цветом. – (Педикюрша, занимающаяся ногтями Натали, вскидывает голову.) – Помолвка, миленькое колечко на пальчике и неотразимая девка на подходе. Я вся обзавидовалась, – со смехом добавляет она.

– А с чего завидовать, когда у тебя есть Блейк? – Я тоже смеюсь, хотя и не так громко. – И потом, откуда ты знаешь, что у нас родится «неотразимая девка»?

– Тебе объяснить? – Натали выпячивает губы и смотрит на меня, как на дурочку. – У таких родителей, как вы, не может родиться замухрышка. – (Педикюрши переглядываются.) – Я завидую не потому, что ты с Эндрю. Я завидую потому, что, скорее всего, стану такой же клушей, как моя мамочка. Она почти не высовывала носа за пределы Северной Каролины. Но меня это устраивает. Я вовсе не «Мисс Грейхаунд». Сидеть в битком набитом автобусе, когда кто-то дышит тебе в затылок! Я бы с ума сошла. И все-таки я тебе немного завидую.

Я задумываюсь над ее словами, но ненадолго.

Вдруг снова схватывает поясницу. Я ерзаю на табурете, ибо ничего другого сделать сейчас не могу. Левый бок тоже немного болит. Наверное, не стоило сегодня так много ходить.

– Ну как, придумала ответ? – спрашивает Натали.

– Что?

Натали удивленно моргает. Как я могла забыть, о чем мы говорили на галерее гипермаркета? Ничего я не забыла. Наоборот, я изо всех сил стараюсь обходить эту тему.

– По правде говоря, – начинаю я, мысленно представляя лицо Эндрю, – я не хочу ни возвращаться сюда, ни оставаться в Техасе. То есть, с одной стороны, я очень хочу вернуться, но с другой… тоже боюсь, что превращусь в подобие твоей матери.

Сама бы я никогда не взяла в качестве примера мать Натали, но так она легче поймет. К тому же она первая упомянула про свою мать, и потому ей не придется напрягать извилины.

– Да, – кивает Натали. – Теперь я понимаю. Но как ты выскочишь из такой ситуации? Выбор невелик, особенно с ребеночком в животе.

Ну почему она так сказала? Тихо вздыхаю и стараюсь не смотреть на нее, чтобы Натали не увидела моей досады. Я всегда знала, что моя лучшая подруга принадлежит к тем людям, кто всю жизнь проводит в пузыре, лишенном красок. Потом, может, спохватится, но уже будет поздно что-либо менять. Натали показала себя, заявив, что ребенок – это конец веселой жизни. По ее мнению, дальше начинается сплошная череда «должна» и «обязана». Ей все равно не понять, и потому я решаю промолчать.

– Кэм, ты хорошо себя чувствуешь?

Я замираю и смотрю на нее. Бок пронзает острая боль. Меня прошибает пот, хотя и несильный. Забыв про педикюршу, я отдергиваю ногу, чтобы встать.

– Мне нужно в туалет.

– Кэмрин! – пугается Натали.

– Нэт, успокойся, – говорю я и следом извиняюсь перед ошеломленной педикюршей.

Бреду к коридорчику, в котором находится туалет. Мне больно, но я стараюсь не показывать вида. Не хочу, чтобы Натали тащилась следом. Впрочем, она и так уже всполошилась.

Распахиваю дверь кабинки, вхожу и запираюсь. Теперь можно не притворяться. Мне паршиво. Лоб покрыт капельками пота. Под ноздрями тоже мокро. Со мной явно что-то не то. Наверное, я впервые прочувствовала свою беременность. Нет, тут что-то еще. Но что? Выхожу из кабинки. Быстро двигаться мне тоже нельзя – от этого хуже. Подхожу к раковине и склоняюсь над ней.

Этого просто не может быть…

Мне никак не унять дрожь в руках. Что там руки! У меня дрожь во всем теле. Тянусь к дозатору с жидким мылом. Надо успеть вымыть руки, пока они хоть как-то меня слушаются… Я превращаюсь в комок хаоса. Пальцы цепляются за край раковины. Физическая боль ушла, но… Может, у меня элементарная паранойя? Похоже, так оно и есть. Паранойя. Если боль ушла, значит со мной все в порядке.

Делаю глубокий вдох, потом еще несколько. Поднимаю голову над ссутуленными плечами и смотрюсь в зеркало. Вытираю с лица пот и остатки слез. Стало легче. Можно и возвращаться. Но тут я замечаю, что отправилась в туалет босая.

Дверь открывается. В туалет врывается Натали.

– С тобой все нормально?.. Снимаю вопрос. И так вижу, что нет. Что случилось? Я немедленно звоню Эндрю.

Натали так же стремительно разворачивается, чтобы вернуться в салон, где осталась ее сумочка с мобильником.

– Нэт, постой.

– Не пудри мне мозги. Через минуту я все равно ему позвоню. У тебя есть шестьдесят секунд на объяснение.

Я больше не возражаю. По-прежнему хочется верить, что со мной все в порядке, но здравый смысл подсказывает: творится что-то очень нехорошее. Перед уходом из кабинки я заглянула в унитаз…

– У меня снова появились боли в спине и в боку и… капельки.

– Капельки? – Натали морщится, но я чувствую ее испуг. – Ты хочешь сказать… идет кровь? – Она вперилась в меня взглядом и ждет ответа.

– Да.

Натали молча выскакивает из туалета. Дверь шумно захлопывается.

В жизни бывают моменты, когда сталкиваешься с чем-то ужасным, и не во внешнем мире, а в тебе. И чувствуешь: что-то бесповоротно меняется и ты уже не будешь прежней. Как будто откуда-то спускается тьма и забирает у тебя все крупицы счастья, а ты можешь лишь бессильно смотреть, чувствовать, как оно уходит, и знать, что никакие твои усилия не вернут это счастье назад. Такое состояние хотя бы раз испытывал каждый. Абсолютных везунчиков не бывает. Но мне никак не понять, почему жизнь обрушивает на кого-то одного столько страданий, что хватило бы на пятерых, и почему они валятся на голову с такой умопомрачительной быстротой.

Я лежу на койке в палате экстренной помощи, свернувшись калачиком под больничным одеялом. Рядом, слева от меня, на стуле сидит Натали. Я так испугана, что не могу говорить.

– Ну, когда эти чертовы врачи соизволят появиться? – сердится Натали.

Она вскакивает и начинает ходить по палате. Ее высокие каблуки громко цокают по ослепительно-белым плиткам пола.

Затем ее настроение меняется. Натали останавливается. Лицо озаряется надеждой.

– Наверное, раз они не торопятся отрывать задницы от стульев, с тобой не произошло ничего страшного.

Я не верю ей, но не могу себя заставить произнести это вслух. Всего второй раз в жизни я попадаю в палату экстренной помощи. В первый раз это было, когда я прыгнула с отвесного берега в озеро и поранилась о камни. Тогда меня продержали в больнице шесть часов. Я распорола себе бедро, и мне накладывали швы.

Переворачиваюсь на бок и смотрю в стену. Очень скоро открывается стеклянная раздвижная дверь. Наверное, врач. У меня замирает сердце: это Эндрю. Они с Натали перебрасываются несколькими фразами. Делаю вид, что не слышу.

– Представляешь, они до сих пор не соизволили прийти, – говорит Натали. – Задали ей несколько вопросов и накрыли одеялом.

По лицу Эндрю видно, что он тоже напуган, хотя и пытается это скрыть. Он не хуже меня знает, что со мной, но, как и я, не решается в это поверить и произнести вслух, пока не услышит подтверждение от врача.

Эндрю и Натали говорят еще что-то, потом Натали склоняется надо мной и обнимает.

– Вместе с тобой в палате может находиться только один человек. Я посижу в комнате ожидания. Блейк тоже там. – Натали выдавливает улыбку. – Все будет хорошо. А если эти докторишки не поторопятся, я им такое устрою! Особенно той суке.

Слегка улыбаюсь. Я благодарна Натали, что даже в такую тяжелую минуту она не потеряла присутствия духа.

– Сообщи мне сразу же, как что-нибудь узнаешь, – говорит она Эндрю, остановившись возле двери, потом выскальзывает из палаты.

У меня сердце уходит в пятки. Теперь все внимание Эндрю сосредоточено на мне. Он придвигает стул и садится рядом с койкой, потом осторожно берет меня за руку:

– Тебе сейчас просто скверно, поэтому ни о чем не стану спрашивать.

Пытаюсь улыбнуться и не могу.

Мы молча смотрим друг на друга. Мы оба знаем, что скажет врач. И никто из нас не позволяет тешиться надеждой, что вдруг (всего лишь вдруг) мое положение окажется не таким тяжелым. Оно тяжелое. Даже очень. Но Эндрю делает все, чтобы меня утешить. Он не позволяет себе заплакать или показать свои страдания. Ради меня он надел эту маску. Однако я знаю: ему сейчас тоже плохо. Душевная боль бывает острее физической.

Достаточно скоро приходит врач в сопровождении медсестры. Я слушаю его в каком-то полусне. Он говорит, что сердце больше не прослушивается. Мне кажется, что окружающий мир сейчас куда-то провалится… Впрочем, может, и нет. Я слежу за глазами Эндрю. Они странно блестят. Он слушает врача, а тот говорит слова, уходящие куда-то на задворки моего сознания.

Сердечко Лили больше не бьется.

Мне кажется… мое сердце тоже остановилось.