Глава 6
С одобрения майора Типлейди Эстер согласилась отобедать с Оливером Рэтбоуном и, взяв кеб, направилась в Примроуз-Хилл, к дому Рэтбоуна-старшего. Отец Оливера оказался оригинальным и не лишенным шарма пожилым джентльменом.
Не желая опаздывать, мисс Лэттерли ухитрилась приехать раньше самого Оливера, которого задержало неожиданно затянувшееся заседание суда. Прибыв по указанному адресу, она была встречена слугой, проводившим ее в маленькую комнату с окнами во дворик, где в тени деревьев желтели поздние нарциссы, а калитку, ведущую в сад, белый от цветущих яблонь, обступила жимолость.
В комнате имелось много книг, расставленных скорее так, как было удобно для дела, чем для того, чтобы радовать глаз. На стенах висело несколько акварелей, и та, что располагалась на почетном месте над камином, сразу привлекла внимание гостьи. Акварель, выполненная в мягких коричневатых тонах, изображала юношу в кожаном камзоле, сидящего у основания колонны. Нижняя часть тела юноши и маленькая собачка, к которой тот протянул руку, были едва намечены.
– Вам нравится? – спросил Генри Рэтбоун. Этот очень худой человек был выше своего сына и слегка горбился от возраста. У него был орлиный профиль, редкие седые волосы и близорукие голубые глаза.
– Да, очень, – чистосердечно ответила Эстер. – И чем дольше я смотрю на нее, тем больше она мне нравится.
– Моя любимая акварель, – кивнул старик. – Наверное, потому, что не закончена. Завершенность сделает ее более прямолинейной. А так еще остается место для воображения, и начинаешь чувствовать себя соавтором.
Женщина прекрасно поняла, что он имеет в виду, и невольно расплылась в улыбке.
Они успели немного поговорить на разные темы. Эстер, не стесняясь, задавала вопросы, потому что Генри Рэтбоун был ей интересен и с ним она чувствовала себя в своей тарелке. Он много путешествовал и свободно изъяснялся по-немецки. В отличие от гостьи, его, похоже, мало увлекала природа, зато Рэтбоун-старший встречался и беседовал с самыми невероятными персонажами в старых лавочках, которые он так любил обшаривать вдоль и поперек. Однако и внешне заурядные типы пробуждали в Генри жгучее любопытство, и в каждом ему удавалось обнаружить свою уникальную черточку.
Женщина даже не обратила внимания на то, что Оливер явился только часом позже. Забавно было видеть его смущение, хотя если кто и заметил его опоздание, так это повар, сожалеющий об остывшем обеде.
– Ничего страшного, – бросил отец в ответ на извинения сына и поднялся. – Прошу к столу, мисс Лэттерли; это лучшее, что мы можем сейчас сделать.
– Вы могли бы начать и без меня, – недовольно сказал Рэтбоун-младший. – Не пришлось бы снова разогревать блюда.
– Не стоит себя ни в чем винить, – ответил ему отец. Он указал, где сесть Эстер, и слуга чуть отодвинул стул, чтобы гостье было удобней. – Мы знаем, что ты был занят. И, смею надеяться, мы здесь без тебя не скучали.
– В самом деле! – искренне подтвердила мисс Лэттерли, усаживаясь.
Суп был великолепен, а вот рыба несколько суховата. Оливер попробовал, встретился взглядом с гостьей, но от замечаний воздержался.
– Я говорил вчера с Монком, – сообщил он наконец. – Боюсь, что мы топчемся на месте.
Эстер была разочарована, хотя уже то, что адвокат не сразу поднял волнующую ее тему, наводило на определенные мысли.
– Просто мы еще не открыли истинную причину, – сказала она. – Надо ускорить поиски.
– Или убедить ее признаться, – добавил Оливер, откладывая нож с вилкой и делая знак слуге, что тарелку можно убрать.
Овощи немного перепрели, зато холодное баранье седло удалось на славу, как, впрочем, и поданные к нему соленья.
– Вы знакомы с этим делом, мистер Рэтбоун? – обратилась Эстер к Генри, не желая исключать его из беседы.
– Оливер упоминал о нем, – откликнулся старик, щедро накладывая себе на тарелку фруктово-овощную индийскую приправу. – Что вы надеетесь найти?
– Истинную причину, почему леди Александра убила своего мужа. К сожалению, сам факт, что убила именно она, сомнению не подлежит.
– Чем она сама объясняет свой поступок?
– Ревностью к хозяйке дома, где был званый обед. Говорит, будто убеждена, что супруг ее состоял в связи с этой женщиной, Луизой Фэрнивел. Однако все было не так, и Александра это знала.
– Но правду она вам не скажет?
– Нет.
Генри насупился, отрезал кусочек мяса и подложил себе картофельного пюре.
– Будем логичны, – задумчиво произнес он. – Она замышляла убийство заранее?
– Мы не знаем. На этот счет у нас нет никаких свидетельств, – ответила мисс Лэттерли.
– То есть это мог быть и внезапный поступок, когда человек теряет голову и не думает о последствиях.
– Но она умная женщина, – запротестовала Эстер. – Она не могла не знать, что убийце грозит виселица.
– Я сказал: внезапный поступок, – напомнил Рэтбоун-старший. – Приступ ярости, заставивший ее действовать безрассудно.
Женщина в ответ нахмурилась.
– Моя дорогая, вы ошибочно полагаете, что мы рассудительны двадцать четыре часа в сутки, – мягко пожурил ее пожилой собеседник. – На самом деле люди часто поступают вопреки своим интересам именно потому, что не могут вовремя остановиться и подумать. Если человек испуган, он или бросается бежать, или застывает неподвижно, или наносит удар – все зависит от склада характера и предыдущего опыта. – Забыв о еде, Генри сосредоточенно взглянул на Эстер. – Полагаю, большинство трагедий происходит именно из-за недостатка времени, чтобы осмыслить ситуацию. А когда человек опомнится, то, как правило, бывает уже поздно. – Он рассеянно подвинул соленья Оливеру. – Это как с новыми идеями. Мы полны предрассудков, мы слишком верим в справедливость устоявшихся мнений и слепо хватаемся за их громоздкую конструкцию. В мире не изобрели еще оружия опасней, чем новая идея. Потому и всякая свежая мысль встречается нами враждебно, тем более та, что затрагивает систему наших ценностей.
– Может быть, мы просто мало знаем об Александре Карлайон, – задумчиво произнесла Эстер, глядя в тарелку.
– Гораздо больше, чем знали неделю назад, – тихо возразил Оливер. – Монк побывал у нее дома, говорил со слугами, но картина от этого не прояснилась. По-прежнему непонятно, чего ради она убила генерала. Он был холоден с ней, подчас утомителен, но, безусловно, верен ей, щедр, имел прекрасную репутацию – можно сказать, незапятнанную, – нежно обращался с сыном, да и о дочерях заботился.
– Он не разрешил Сабелле посвятить себя церкви! – с жаром сказала мисс Лэттерли. – И насильно выдал ее за Фентона Поула!
Юрист улыбнулся:
– Я и говорю: заботился. Большинство отцов именно так и поступили бы на его месте. А Фентон Поул – весьма приличный молодой человек.
– Он принудил ее, – настаивала женщина.
– Отцы имеют на это право, тем более если речь идет о будущем дочери.
Эстер набрала воздуху, чтобы резко возразить, но сочла, что это будет невежливо по отношению к Генри, какими бы несправедливыми ни показались ей слова Оливера. Она и не ожидала, что проникнется такой симпатией к Рэтбоуну-старшему, и теперь меньше всего хотела уронить себя в его глазах. Он ничем не напоминал отца Эстер, человека консервативного, не склонного вступать в горячие споры, и все же в душе ее шевельнулось воспоминание о родителях, а потом и горечь по утраченному благополучию и семейному теплу. Она вновь остро почувствовала свое одиночество. Как хорошо, когда родители живы… Пусть старомодные и требовательные, но неизменно любящие. Мисс Лэттерли всегда гнала от себя подобные мысли, зная, что ничего, кроме расстройства, они ей не принесут.
Генри вывел ее из задумчивости, снова заговорив об интересующем их деле:
– Но все это, надо полагать, случилось давно. Насколько я понял, дочь все-таки вышла замуж?
– Да. У нее уже есть ребенок, – сказала Эстер.
– Даже если она была оскорблена, то вряд ли стала бы мстить отцу спустя столько лет.
– Конечно.
– Выдвинем следующую гипотезу. – Старший Рэтбоун полностью забыл о еде. – Допустим, преступление было совершено спонтанно. Александре представился случай, и она им воспользовалась, причем весьма неловко. Это заставляет предположить, если наши рассуждения правильны, что в тот вечер она узнала нечто такое, от чего утратила рассудительность и чувство самосохранения. Или же она давно замышляла убийство и просто ждала случая… – Он взглянул на Эстер. – Мисс Лэттерли, как по-вашему, что может потрясти женщину до такой степени? Иными словами, чем женщина так дорожит, что способна пойти на убийство?
Оливер замер, не донеся вилку до рта.
– С этой стороны мы еще не подходили, – сказал он и тоже повернулся к гостье. – Ваше мнение, Эстер?
Та помедлила с ответом, тщательно подбирая слова:
– Ну, я полагаю, что могла бы действовать необдуманно, даже с риском для собственной жизни, лишь защищая любимых людей. В случае Александры это, несомненно, ее дети. – Женщина позволила себе улыбнуться. – Муж, к сожалению, в число таких людей не входил. Для меня это могли быть родители и братья, но они уже все умерли, кроме Чарльза. – Тут мисс Лэттерли испугалась, что ей сейчас начнут выражать соболезнования, и торопливо продолжила: – Если бы я была красива… – она криво усмехнулась, – …то могла бы еще дорожить своей драгоценной внешностью. Александра красива?
Оливер задумался:
– Нет, красивой ее не назовешь, но она обладает индивидуальностью. Такие лица трудно забыть.
– Есть еще кое-что, о чем вы не упомянули, – заметил Генри Рэтбоун. – Как насчет репутации?
– О да, – немедленно согласилась Эстер. – Угроза ее чести и достоинству тоже могла заставить Александру потерять голову. Или другой вариант: если страдали честь и достоинство тех, кого она любит.
– Но кто мог угрожать ее чести? – нахмурившись, спросил Оливер. – Пока ничто не указывает на такую возможность. И почему, в таком случае, она скрывает это от нас? Или же речь идет о чести кого-то другого. Надеюсь, вы имеете в виду не генерала?
– Шантаж, – вдруг предположила мисс Лэттерли. – Естественно, Александра молчит, чтобы не выдать тот секрет, ради сокрытия которого она и убила шантажиста.
– Муж шантажировал свою жену? – скептически переспросил младший Рэтбоун. – Ну это все равно что перекладывать деньги из одного кармана в другой.
– Не обязательно из-за денег, – быстро нашлась женщина. – Он мог добиваться, например, власти над ней.
– Но кому бы он рассказал ее секрет, моя дорогая Эстер? В этом случае скандал бы обрушился на них обоих. Обычно, если женщина совершила что-то недостойное, об этом как раз грозят рассказать ее мужу.
– О! – Мисс Лэттерли наконец поняла свою ошибку. – Да, верно…
Она метнула взгляд на Оливера, ожидая увидеть в его глазах осуждение, но подметила лишь добродушную усмешку. Все-таки до чего ей спокойно было в обществе двух этих симпатичных людей! Еще немного, и захочется остаться здесь навсегда. С трудом ей удалось вернуться к теме разговора.
– Тогда я вообще не вижу во всем этом смысла, – сказала Эстер, потупившись. – Вы говорите, он был замечательным отцом, если не брать во внимание тот случай с Сабеллой…
– А раз в этом нет смысла, – задумчиво молвил Генри, – стало быть, вы что-то упустили либо неверно истолковали уже известные факты.
Эстер взглянула на его умное аскетическое лицо и улыбнулась, сама не зная чему.
– Тогда лучше вернуться к началу и рассмотреть все заново, – подвела она итог. – Я все-таки думаю, что мы именно неправильно что-то истолковали.
– А стоит ли? – мягко спросил Рэтбоун-старший. – Если вы обнаружите истинную причину убийства, это как-нибудь изменит ее судьбу, Оливер?
– Не знаю. Возможно, что и нет, – признался тот. – Но не могу же я идти в суд, совсем ничего не имея на руках!
– Это все твоя гордыня, – прямо сказал ему отец. – А как насчет ее интересов? Если бы она считала, что правда поможет на суде, то, полагаю, не молчала бы.
– Наверное, – кивнул адвокат. – Но выбирать линию защиты все-таки предоставьте мне.
– Похоже, ты просто не хочешь оказаться в проигрыше, – бросил старик, снова переключая внимание на свою тарелку. – Но боюсь, что и победа принесет тебе мало радости. Ты всего лишь докажешь, что Оливер Рэтбоун может раскопать правду, несмотря ни на что. Несмотря на то, например, что для Александры легче пойти на виселицу, чем открыть эту правду людям.
– Я ни одного своего открытия не пущу в ход без ее разрешения, – быстро ответил его сын, слегка зардевшись. – За кого ты меня принимаешь?
– У тебя горячая голова, мой мальчик, – заметил Генри. – Вдобавок ты самоуверен и дотошен, но это, видимо, от меня.
Больше они о деле миссис Карлайон в тот вечер не говорили. Шла приятная беседа о музыке, в которой все хорошо разбирались. Генри Рэтбоун оказался горячим поклонником Бетховена и был без ума от его последних квартетов, созданных композитором уже в те годы, когда он был поражен глухотой.
Побеседовали также о политике. Был разговор о новостях из Индии, где обстановка накалялась с каждым днем. Припомнили и Крымскую войну, но Генри заговорил о бездарности командования и бесполезных жертвах с таким гневом, что Эстер и Оливер, переглянувшись, сменили тему.
Потом мисс Лэттерли с Рэтбоуном-младшим погуляли по саду и остановились у калитки, за которой в сумерках белели цветущие яблони. Аромат их кружил голову.
– Новости из Индии весьма тревожны, – сказала Эстер. – А здесь такой покой, что даже больно думать о мятеже и войнах… Невольно чувствуешь себя виноватой.
Юрист стоял рядом, и она ощущала тепло его тела. Это было острое и приятное чувство.
– Винить себя не стоит, – ответил он, и мисс Лэттерли показалось, что ее собеседник улыбается, хотя из-за темноты она могла лишь догадываться об этом. – Вы никому не поможете, отвергая то, что дает вам жизнь. Это было бы по крайней мере неблагодарно.
– Конечно, вы правы, – согласилась женщина. – Когда-то я гуляла вдоль крымских полей сражений, отлично зная, что творилось недавно поблизости. И все же, чтобы выстоять, тянулась к тишине и цветам. Не поддерживая в себе силы, моральные и физические, не принесешь пользы другим. Умом я это понимаю.
Рэтбоун вежливо взял ее под руку, и они двинулись вдоль увитой шиповником каменной стены.
– Вы, наверное, испытываете то же самое, когда ведете трудные дела? – спросила Эстер. – Или вы более практичны? Даже не знаю… Вы часто проигрываете?
– Конечно, нет. – Голос ее спутника был насмешлив.
– Но были же у вас неудачные случаи!
Насмешка испарилась.
– Да, случалось и проигрывать, – не стал отрицать адвокат. – Я долго не мог потом заснуть, представлял себе, что сейчас происходит с осужденным. Я вот валяюсь в своей постели, а этого беднягу, что верил мне и надеялся, через несколько дней уложат в холодную землю…
– Оливер! – Мисс Лэттерли повернулась к нему и, глядя в глаза, положила обе руки ему на грудь.
Рэтбоун мягко взял ее руки в свои:
– А у вас пациенты разве никогда не умирали, моя дорогая?
– Умирали, конечно.
– Неужели вы себя потом в этом не винили? За то, что не смогли спасти их, облегчить страдания?
– Винила. Но здесь вы либо забудете о таких чувствах, либо сойдете с ума – и что тогда будет делать следующий ваш пациент?
– Верно. – Адвокат поднес руки женщины к своим губам и галантно поцеловал сначала левую, затем – правую. – Мы оба делаем все, что в наших силах. Так давайте ни в чем себя не винить и просто наслаждаться лунным светом и цветущими яблонями. Обещаете?
– Обещаю, – мягко сказала Эстер. – А также звездами и жимолостью.
– Ну, насчет звезд не беспокойтесь, – со смехом отозвался Оливер. – Они принадлежат всему мирозданию. А вот жимолость у ограды фруктового сада – английская собственность. Это – наше.
Рука об руку они вернулись к дому. Генри Рэтбоун стоял у окна и вслушивался в трели ночного соловья.
Полчаса спустя мисс Лэттерли попрощалась с хозяевами. Она непростительно долго засиделась в гостях, и все-таки это был один из лучших вечеров в ее жизни.
Наступило двадцать восьмое мая. Больше месяца минуло с тех пор, как был убит генерал Карлайон. Эдит Собелл попросила Эстер подыскать ей какое-нибудь дело, лишь бы не сидеть безвыходно в родительском доме, занимаясь бессмысленным рукоделием. Однако мисс Лэттерли так до сих пор и не смогла сообщить ей в этом плане ничего утешительного.
Кроме того, майор Типлейди шел на поправку, и это наводило его сиделку на мысль, что пора бы ей самой приглядеть себе новое место работы. Эдит могла и подождать, а Эстер надо было на что-то жить.
– У вас какой-то озабоченный вид, – встревоженно спросил ее как-то майор. – Что-нибудь случилось?
– Нет… Вовсе нет, – быстро сказала женщина. – С вашей ногой все в порядке, инфекция уже не грозит. Через неделю-другую вы сможете смело на нее наступать.
– А когда состоится суд над Карлайон, той несчастной женщиной?
– Думаю, где-то в середине июня.
– Тогда в ближайшие две недели я еще точно не смогу без вас обходиться. – Щеки военного слегка порозовели, но голубые глаза остались серьезными.
Эстер улыбнулась:
– Это было бы нечестно с моей стороны – получать жалованье и после вашего выздоровления. Как бы это меня зарекомендовало?
– Я дам вам самые блестящие рекомендации! – пообещал Типлейди. – Но не сейчас. Кстати, а как насчет вашей подруги? Вы подыскали ей место?
– Пока нет. Потому-то я и была так озабочена. – Сказанное сиделкой отчасти былоправдой.
– Придется постараться, – серьезно отозвался ее подопечный. – А что она за человек?
– Вдова военного, из хорошей семьи, образованная. – Эстер взглянула на его младенчески невинное лицо. – Но, думаю, не из тех, кому нравится выслушивать приказы.
– Трудный случай, – согласился Типлейди с легкой улыбкой. – Не скоро вам удастся ее пристроить.
– Что-нибудь да должно найтись. – Мисс Лэттерли сгребла со стола и поставила на полку три книги, как всегда не спросив, дочитал ли их майор.
– А с миссис Карлайон вы тоже так и не разобрались? – продолжал он расспрашивать ее.
– Нет, к сожалению. Где-то мы, должно быть, ошиблись…
– Так пойдите и снова расспросите всех, кого сможете, – вполне серьезно посоветовал Типлейди. – Я могу отпустить вас после полудня. Повидайтесь с этой женщиной, как ее… Фэрнивел. Похоже, это жуткая особа!
Эстер оценила его откровенность. Если Монк и Рэтбоун верно описали Луизу, то именно такие женщины должны были ужасать ее пациента. Но в целом он был прав. Мисс Лэттерли слишком часто полагалась в этом деле на чужое мнение. С Луизой не помешает встретиться лично.
– Замечательная мысль, майор, – сказала она. – Но под каким предлогом я могла бы навестить женщину, которую ни разу в глаза не видела? Мне просто укажут на дверь.
Типлейди погрузился в раздумья, и Эстер вышла – дать распоряжения повару. Больше эта щекотливая тема не поднималась вплоть до отхода майора ко сну.
– Она состоятельная особа? – внезапно спросил он, когда сиделка укладывала его в кровать.
– Прошу прощения? – Женщина не сразу сообразила, о ком идет речь.
– Миссис Фэрнивел, – нетерпеливо пояснил больной. – Она богата?
– Полагаю, да. Кажется, муж ее занимается военными подрядами… А в чем дело?
– Ступайте и попросите у нее денег. – Майор сел в постели, лишив Эстер возможности поправить одеяло. – Для солдат, раненных в Крыму, или для военного госпиталя, или еще для чего-нибудь. Если она вам что-то даст, вы передадите деньги по назначению. Но я сомневаюсь, что она расщедрится. Или попросите ее нанести благотворительный визит в госпиталь.
– О нет! – непроизвольно вырвалось у мисс Лэттерли. – Она решит, что я шарлатанка!
Типлейди был раздражен ее упрямством.
– Какая разница! Вы с ней поговорите сначала. Сошлитесь на мисс Найтингейл. Ни одна особа, заботящаяся о своей репутации, не посмеет этим пренебречь. Мисс Найтингейл – самая почитаемая женщина Англии после королевы. Вы что, не хотите встретиться с этой Фэрнивел?
– Хочу, – осторожно согласилась Эстер. – Но…
– Где же ваша храбрость? Вы видели атаку Легкой бригады! – Пациент вызывающе взглянул на нее. – Сами мне об этом рассказывали. Вы пережили осаду Севастополя! И теперь боитесь какой-то жалкой кокетки?
– Как и многие бывалые солдаты, – усмехнулась сиделка. – Вы разве не боитесь?
Майор вздрогнул.
– Это запрещенный удар!
– Но удачный, – торжествующе сказала женщина. – А сейчас вам пора лечь в постель.
– Это не относится к делу! Я идти не могу – стало быть, должны пойти вы. Битву нужно выигрывать и на территории противника. Враг окопался и не ждет опасности – ну так атакуйте! – Типлейди все-таки поднял ноги на постель и лег. Эстер накрыла его одеялом. – Смелее!
Мисс Лэттерли скорчила гримаску. Майор же величественно лежал на спине и благосклонно наблюдал, как она поправляет его одеяло и простыни.
– Завтра ближе к вечеру, когда ее муж тоже будет дома, – безжалостно заключил он. – Вам нужно повидать и его.
Эстер сверкнула на него глазами:
– Спокойной ночи.
Так или иначе, а на следующий день, незадолго до пяти, мисс Лэттерли в простеньком серо-голубом платье (никаких рукавов пагодой, никаких вышивок – словно и впрямь на службе у мисс Найтингейл) стояла на крыльце дома Фэрнивелов. Уняв гордость и утихомирив нервы, она постучала, надеясь, что служанка не впустит ее, сославшись на отсутствие Луизы.
Увы, ей не повезло. Гостью пригласили в холл – подождать, пока доложат хозяйке, кто пришел и зачем. Времени у нее едва хватило оглядеть двери, плавный поворот перил и под ним – лишенные алебарды рыцарские доспехи. Вон там, наверху, наверное, стояли генерал и Александра – может быть, молча, а может, яростно ссорясь. Потом она толкнула его, он перевалился через перила – и… Странно все-таки, что никто не услышал лязга и грохота доспехов. Пол был покрыт толстым ковром. Ковер должен был приглушить звук, но все равно…
Больше Эстер ничего не удалось рассмотреть. Вернулась девушка и объявила, что миссис Фэрнивел рада будет принять гостью, после чего провела ее по коридору в глубь дома, где располагалась гостиная, выходящая окнами в сад.
Мисс Лэттерли даже не взглянула на залитую солнцем зелень за окном, поскольку внимание ее было всецело приковано к женщине, ожидающей ее с нескрываемым любопытством. Не исключено, что Эстер пригласили в дом исключительно потому, что Луиза Фэрнивел изнывала от скуки.
– Добрый день, мисс Лэттерли, – сказала она. – Госпиталь Флоренс Найтингейл? Как интересно! И каким же образом я могу помочь вам?
Эстер взирала на хозяйку с не меньшим интересом. Надо было составить о ней собственное мнение, и как можно скорее! Ведь через несколько минут незваную гостью, вероятно, выпроводят за дверь.
Дама, стоящая у камина, была в пышном платье с кринолином, и Эстер мгновенно запомнила его фасон: подчеркнутая талия, мягкий лиф, цветочная вышивка… Хозяйка казалась одновременно и пышной, и хрупкой. Она была смуглой и могла похвастаться роскошными темными волосами. Одета Луиза была безупречно, но без рабского подчинения требованиям моды. Видимо, она была одной из тех женщин, которые создают свой собственный стиль, считая, что не они должны следовать за модой, а мода за ними. Рядом с ней Эстер невольно почувствовала себя неуклюжей и глуповатой. Теперь становилось понятно, почему Александра Карлайон не сомневалась, что люди поверят рассказу о страстной ревности. Подобные сцены должны были разыгрываться по вине этой дамы очень часто.
С чего же начать? Мисс Лэттерли присела на предложенный ей диванчик, заговорила и тут же пришла в ужас, услышав собственный голос. Он был исполнен бравады и невероятно фальшив.
– Крымская война показала, сколько солдатских жизней можно спасти с помощью сестер милосердия, – бодро объясняла она. – Конечно, вам должно быть об этом известно. – Тут Эстер невинно округлила глаза. – Но, возможно, вы не задумывались о деталях. Сама мисс Найтингейл, как вы знаете, происходит из прекрасной семьи, ее отец был знаменит и уважаем всеми. Кроме того, она получила отличное образование. Она посвятила уходу за ранеными всю свою жизнь и все свои таланты…
– Все мы согласны, что это замечательная женщина, мисс Лэттерли, – нетерпеливо перебила ее Луиза. Конечно, не стоило при ней восхвалять никого из представительниц слабого пола! – Но какое все это имеет отношение к вам или ко мне?
– Сейчас я объясню. – Эстер смотрела в ее узкие удлиненные глаза и видела в них пытливый огонек. Да, считать женщину глупой лишь потому, что она кокетлива с мужчинами, – непростительная ошибка. – Если роль сестер милосердия становится столь велика, то мы должны постараться привлечь в их число как можно больше благородных и образованных женщин.
Миссис Фэрнивел рассмеялась, благозвучно и застенчиво – это был тонко рассчитанный эмоциональный всплеск. Любой мужчина немедленно счел бы ее таинственной, волнующей и ранимой – словом, обладающей всеми теми чертами, которые отсутствовали у ее гостьи. Интересно, а какое впечатление она бы произвела на Оливера Рэтбоуна?
– Право, мисс Лэттерли, не собираетесь же вы предложить мне карьеру сестры милосердия? – Голос Луизы еще подрагивал. – Забавно. Я – замужняя женщина.
Эстер постаралась подавить в себе неприязнь.
– Разумеется, у меня этого и в мыслях не было. – Ей очень хотелось добавить, что работа сестры милосердия требует храбрости, умения и самоотдачи. Но, конечно, этого она не сказала. – Однако вы – из тех женщин, которых все прочие считают для себя образцом. – При этих словах мисс Лэттерли содрогнулась, хотя ее собеседница восприняла все как должное.
– Очень любезно с вашей стороны, – заметила она, изучая гостью.
– И ваши слова прозвучали бы весьма убедительно для многих женщин, еще не определивших, какой путь в жизни им выбрать. – Зная, что говорит правду, Эстер смело смотрела Луизе в глаза. – Если вы дадите знать окружающим, что считаете карьеру сестры милосердия лучшей участью для молодых женщин, это поможет решиться очень многим. Всего лишь слова, миссис Фэрнивел, но они могут принести огромную пользу.
– Вы весьма убедительны, мисс Лэттерли. – Луиза, несомненно сознавая, насколько она грациозна, двинулась в сторону окна, поддерживая юбки, как на прогулке в парке.
Эстер молча наблюдала за ней.
Хозяйка дома задумчиво разглядывала траву за окном. Солнечный свет не выдал ни одной морщинки на ее лице.
– Вы хотите, чтобы я дала понять в известных мне кругах, что в восторге от женщин, ставших сестрами милосердия, и сама выбрала бы это поприще, не будь я замужем? – спросила она. Предложение явно казалось ей забавным.
– Совершенно верно, – подтвердила Эстер. – Мы просим от вас только моральной поддержки. Никто не станет требовать, чтобы вы доказали ваши слова на практике.
Губы Луизы тронула усмешка.
– И вы полагаете, мне поверят, мисс Лэттерли? Вы, кажется, представляете людей моего круга этакими простачками.
– Вам часто не верят, миссис Фэрнивел? – как можно вежливей осведомилась Эстер.
Улыбка ее собеседницы стала жестче:
– Нет, я бы так не сказала. Просто я никогда прежде не выражала на публике восторгов по поводу сестер милосердия.
Эстер приподняла брови:
– И вам никогда не приходилось отклоняться от истины?
Луиза повернулась к ней:
– Не будьте вы такой сладкоречивой, мисс Лэттерли. Когда я лгу, мне верят. Но здесь, согласитесь, несколько иной случай.
– Именно.
– Как бы то ни было, если вам угодно, я выполню вашу просьбу, – отрезала миссис Фэрнивел. – В этом есть что-то новенькое. Да, чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится ваше предложение… – Она вновь прошла от окна к камину. – Что ж, начну мирный крестовый поход молодых леди, мечтающих стать сестрами милосердия. Представляю лица моих знакомых!.. – Она подошла к Эстер и посмотрела на нее сверху вниз. – А теперь, если уж мне предстоит говорить об этой удивительной карьере, будьте добры, расскажите мне о ней. Не хотелось бы оказаться невежественной. И не желаете ли подкрепиться, пока мы будем беседовать?
– С удовольствием, – согласилась ее гостья.
– Кстати, к кому вы еще обращались с таким предложением?
– Только к вам. – Эстер по-прежнему была совершенно искренней.
– Да… Я полагаю, это будет забавно. – Луиза взяла серебряный колокольчик и коротко позвонила.
Мисс Лэттерли рассказывала о наиболее драматических и славных страницах Крымской войны, когда вернулся Максим Фэрнивел. Это был высокий стройный мужчина со смуглым энергичным лицом. Он улыбнулся гостье и вежливо осведомился о ее здоровье, а когда Луиза объяснила, кто такая Эстер и зачем пожаловала, всерьез заинтересовался ее предложением.
Завязалась беседа. Хозяин дома был очарователен, его жена – холодна, но говорила в основном их гостья – она рассказывала о Крыме, что, впрочем, не мешало ей параллельно анализировать ситуацию. Интересно, сильно ли Максим был когда-то влюблен в Александру и ревнует ли он Луизу? К сожалению, мисс Лэттерли знала Александру лишь по рассказам Рэтбоуна и Монка и поэтому не могла сравнить этих двух женщин.
Внезапно, по настороженному выражению, появившемуся на лице миссис Фэрнивел, Эстер поняла, что начала повторяться. Тут дверь очень вовремя открылась, и в гостиную вошел темноволосый голубоглазый подросток лет тринадцати. Высокий, нескладный, он остановился и с опасливым любопытством поглядел на гостью.
– А, Валентайн! – Максим сделал ему знак подойти поближе. – Мой сын Валентайн. Мисс Лэттерли. Мисс Лэттерли была в Крыму вместе с мисс Найтингейл. Она убеждает маму вдохновить других молодых женщин, образованных и из хороших семей, стать сестрами милосердия.
– Это интересно. Здравствуйте, мисс Лэттерли, – тихо сказал мальчик.
У него были тяжелые веки, и казалось, что он собирается прикрыть глаза от страха. Вопреки словам Валентайна, на лице его при упоминании о Крыме не отразилось живого интереса. На нем вообще ничего не отразилось. Видимо, он был очень замкнутый ребенок.
Наверное, все дело в том, что в его доме недавно произошло убийство. К тому же убили человека, к которому он был так привязан. Естественно, Валентайн подавлен. Эстер почувствовала жалость к нему, и ей еще сильнее захотелось узнать причину преступления Александры, даже если при этом не будет найдено смягчающих вину обстоятельств.
Беседа выдохлась. Луиза уже проявляла признаки нетерпения, и утомленная рассказами Эстер вскоре поблагодарила хозяев и удалилась.
– Ну? – нетерпеливо спросил майор Типлейди, стоило ей вернуться на Грейт-Титчфилд-стрит. – Каково ваше мнение? Кто она такая, эта миссис Фэрнивел? Вы бы сами стали к ней ревновать?
Мисс Лэттерли только вошла и еще даже не успела раздеться.
– Вы были совершенно правы, – сказала она, кладя капор на край стола и расстегивая пуговицы накидки. – Это оказалась хорошая мысль, и все прошло неожиданно гладко. – Она улыбнулась своему подопечному. – Я была очень храброй. Вы можете мною гордиться. Я встретилась лицом к лицу с врагом и выстояла.
– Перестаньте насмешничать! – Майор ерзал на месте, и на его щеках проступили пунцовые пятна. – О чем вы говорили и что она из себя представляет?
– Я говорила… – Эстер тоже слегка покраснела, – …что все женщины ее обожают, что ее влияние на других велико и что стоит ей сказать несколько слов, как все юные леди побегут записываться в сестры милосердия.
– Боже правый! Так и сказали? – Типлейди зажмурился, а затем вновь широко раскрыл голубые глаза. – И она поверила?
– Вполне. – Его сиделка опустилась на стул. – Это властная особа, весьма самоуверенная, прекрасно знающая, что мужчины от нее без ума, а женщины ей завидуют. Я безбожно ей польстила. Конечно, начни я хвалить ее достоинства – она бы не поверила, но я напирала именно на ее умение вертеть людьми.
– О боже! – Военный вздохнул. Взаимоотношения женщин казались ему делом крайне таинственным. Только-только он начинал хоть что-то в этом понимать, как Эстер подбрасывала ему новую загадку, и все приходилось начинать сначала. – Так каково ваше мнение?
– Вы проголодались? – вместо ответа спросила мисс Лэттерли.
– Да, но сперва скажите: каково ваше мнение?
– Пока я уверена в одном: любовной связи с генералом у нее не было. Она не из тех женщин, что меняют свои планы, поддавшись глубоким чувствам. Единственный, кто показался мне в их доме потрясенным, это Валентайн, ее сын. Бедняжка выглядит совсем убитым.
Лицо майора Типлейди выразило сострадание. Услышав о мальчике, он помрачнел и смолк. Эстер тоже замолчала, пытаясь выхватить из своих разрозненных впечатлений что-нибудь пропущенное и Монком, и Рэтбоуном.
Утро следующего дня началось с неожиданности. Служанка объявила, что к мисс Лэттерли пришли с визитом.
– Ко мне? – с сомнением спросила Эстер. – Может быть, к майору?
– Нет, к мисс Лэттерли, мэм. Вас желает видеть леди, представившаяся как миссис Собелл.
– О! Конечно! – Сиделка взглянула на Типлейди. Тот согласно закивал, и в глазах его мелькнул живой интерес. Эстер повернулась к служанке. – Да, просите, пожалуйста, пусть войдет.
Вскоре вошла Эдит в темно-лиловом шелковом платье с широкой юбкой. Выглядела она на удивление привлекательно. Если бы не черная отделка, никто бы и не догадался, что эта женщина в трауре. Волосы ее были уложены безупречно, и это наводило на мысль, что прибыла она в экипаже, поскольку утро выдалось ветреное.
Мисс Лэттерли представила подругу зардевшемуся майору. Ему было и приятно, и досадно, что он не может встать и поприветствовать даму как должно.
– Как поживаете, майор Типлейди? – вежливо осведомилась Эдит. – С вашей стороны было столь любезно принять меня!
– Весьма рад вашему приходу, миссис Собелл, – столь же любезно ответствовал хозяин дома. – Разрешите принести глубочайшие соболезнования по поводу смерти вашего брата. Я много о нем слышал. Прекрасный человек.
– О, благодарю вас. Да… это была трагедия. Во всех смыслах.
– В самом деле. Но, я надеюсь, приговор не будет столь суров.
Гостья поглядела на него с удивлением, и военный покраснел под ее взглядом.
– О боже! – поспешно сказал он. – Боюсь, что я допустил бестактность. Извините. Я знаю об этом исключительно потому, что мисс Лэттерли… Поверьте, миссис Собелл, я не имел в виду… Э… – Типлейди замолчал, не в силах подобрать нужные слова.
Но Эдит внезапно улыбнулась. Майор расслабился и ответил ей столь же искренней улыбкой.
– Да, я знаю, Эстер делает все, что может, – сказала гостья, глядя на военного, в то время как сама ее подруга передавала служанке ее капор и накидку. – Подыскала для Александры самого лучшего адвоката, а тот нанял детектива. Но, боюсь, даже им не удастся предотвратить окончательную трагедию.
– Не теряйте надежды, моя дорогая миссис Собелл! – вскричал майор. – Никогда не сдавайтесь раньше времени. Мисс Лэттерли вчера была у миссис Фэрнивел и уже имеет кое-какие соображения относительно ее участия в событиях.
– В самом деле? – Эдит с удивлением повернулась к Эстер. – И что ты о ней думаешь?
Та печально улыбнулась:
– Боюсь, ничего обнадеживающего. Не желаешь ли чаю? Право, хлопот нам это не доставит.
Миссис Собелл взглянула на хозяина дома. В этом часу затевать чаепитие было не принято. С другой стороны, ей хотелось найти удачный предлог для продолжения беседы.
– Разумеется! – поспешил заверить ее майор. – Может быть, вы не откажетесь и позавтракать с нами? Это было бы великолепно! – Он запнулся, поняв, что слишком уж забегает вперед. – Но, возможно, у вас какие-то дела…
– Да, это было бы прекрасно, если не возражаете, – согласилась гостья.
Типлейди просиял.
– Конечно-конечно! Пожалуйста, садитесь, миссис Собелл. Надеюсь, это кресло покажется вам удобным. Эстер, прошу вас, передайте Молли, чтобы завтрак подала на три персоны.
– Спасибо, – сказала Эдит, с необычной для нее грацией присаживаясь в большое кресло.
Мисс Лэттерли пошла выполнять распоряжение. Гостья же смотрела на вытянутую в шезлонге ногу майора.
– Надеюсь, вы идете на поправку? – спросила она.
– О да, благодарю вас! – Больной поморщился, но не от боли, а от сознания собственной беспомощности. – Утомляешься, знаете ли, сидеть неподвижно. Такое чувство… – Он смолк, не желая напрашиваться на соболезнования. В конце концов, его новая знакомая осведомилась о его самочувствии из чистой вежливости.
– Конечно, – с мимолетной улыбкой согласилась Эдит. – Все равно что быть запертым в… камере. Мне почти неотлучно приходится находиться в родительском доме, и я уже чувствую себя как в заключении. Но вам куда хуже: вы – солдат, привыкли к походам. – Она чуть подалась к нему. – Должно быть, вы побывали в таких удивительных странах…
– Ну… – Румянец на щеках майора стал ярче. – Я как-то об этом не думал, но, полагаю, вы правы. Я был в Индии, например, как вам, наверное, известно…
– Нет, неизвестно, – честно сказала молодая женщина. – Как бы я хотела там побывать!
– В самом деле? – Новый знакомый посмотрел на нее с удивлением и надеждой.
– Конечно! – улыбнулась Эдит, словно он задал очень странный вопрос. – А где именно вы были в Индии? Как там?
– О, ничего особенного, знаете, – скромно пробубнил Типлейди. – Там побывало много народу – офицеры, их жены… Многие присылали сюда подробные описания, так что, боюсь, мне мало что можно к ним добавить. – Он глянул на прикрывающее его ноги одеяло и сложил жилистые руки на коленях. – Правда, я ездил пару раз и в Африку.
– Африка! Потрясающе! – Восклицание миссис Собелл не было данью вежливости: в ее голосе зазвенел неподдельный интерес. – А где конкретно в Африке? На юге?
Военный внимательно всмотрелся в ее лицо, пытаясь понять, не докучает ли гостье своими рассказами.
– Сначала на юге, – ответил он. – А потом и севернее, в Матабелеленд и Машоналенд…
– В самом деле? – Глаза гостьи расширились. – Там, где был доктор Ливингстон?
– Нет… Там проповедовал доктор Роберт Моффат, замечательный человек, и его жена Мэри. – Лицо майора оживилось при этом воспоминании. – Удивительная женщина! Безбоязненно нести имя Бога диким народам, в неизведанные земли…
Эдит жадно ловила каждое его слово.
– А что там за земли, майор Типлейди? Там жарко? Все, наверное, не так, как в Англии? А какие там животные, цветы? – засыпала она собеседника вопросами.
– Вы нигде в жизни не увидите такое разнообразие живности, как в тех местах, – с жаром сказал он, не сводя с нее глаз. – Слоны, львы, жирафы, носороги!.. А оленей и антилоп самых разных видов просто видимо-невидимо. Это не говоря уже о буйволах и зебрах. Вы не поверите, но я набредал на такие стада, которые закрывали землю сплошным живым ковром. – Типлейди чуть подвинулся, чтобы быть поближе к слушательнице. – А когда их что-нибудь спугнет – скажем, загорится трава, – грунт буквально содрогается от их топота. Маленькие зверьки удирают от них, как от приливной волны. Почва там красная, глинистая, а деревья!.. – Майор пожал плечами. – В основном там, конечно, трава да акации с плоской кроной, но иногда встречаются такие деревья, что глазам не веришь… – Он внезапно замолчал, потому что в дверях показалась его сиделка. – О боже, боюсь, я злоупотребляю вашим вниманием. Прошу прощения, миссис Собелл.
Мисс Лэттерли улыбнулась и вошла в комнату.
– Вовсе нет! – немедленно запротестовала Эдит. – Эстер, майор Типлейди рассказывал тебе хоть раз о своих африканских путешествиях?
– Нет. – Женщина с легким недоумением поглядела на майора. – Я полагала, вы служили в Индии.
– О да! Но также и в Африке, – быстро сказала ее подруга. – Майор, вы обязательно должны составить описание этих мест, чтобы с ними могли познакомиться читатели. Многие из нас всю свою жизнь видят лишь ничтожно малую часть Лондона и хотели хотя бы мысленно совершить подобные путешествия. Подумайте, сколько людей будут вам благодарны!
Военный выглядел несколько сконфуженно, но видно было, что он зажегся идеей.
– Вы в самом деле так думаете, миссис Собелл? – недоверчиво спросил он.
– Разумеется! – воскликнула Эдит. – Вы так образно рассказываете, что картины сами собой возникают перед глазами.
Типлейди покраснел от удовольствия и открыл было рот, чтобы вежливо возразить, но не нашел подходящих слов.
– Прекрасная идея, – согласилась Эстер, чувствуя, что одобрения ждут и от нее. – Об Африке понаписано столько вздора, что появление заметок настоящего путешественника и очевидца будет замечательным подарком. Думаю, что и в будущем читатели не утратят к ним интерес. Люди всегда хотят узнать побольше об экзотических странах.
– О… – Майор был не на шутку польщен. – Может, вы и правы. Но все же я увлекся, испытывая ваше терпение, миссис Собелл. Как я догадываюсь, вы пришли сюда по неотложному делу. Так что не обращайте на меня внимания, а если вам требуется обсудить это с мисс Лэттерли наедине…
– О нет, не беспокойтесь! – заверила его Эдит. – Хотя вы и правы. Я пришла по делу. – Она повернулась к подруге, и ее оживление исчезло. – Эстер, мистер Рэтбоун говорил с Певереллом о предстоящем суде. Процесс начнется в понедельник, двадцать второго июня, а у нас на руках по-прежнему лишь то, с чего мы начинали. Александра сделала это… – молодая женщина не смогла выговорить слово «убила», – …не из ревности к Луизе Фэрнивел. Таддеуш не бил ее и не ограничивал в деньгах. У нее не было любовника. Я не могу поверить, что она сошла с ума, хотя что еще можно предположить? – Миссис Собелл перевела дух. – Может быть, мама права… – Она замолчала, скорбно поджав губы.
– Нет, моя дорогая, вы не должны отчаиваться, – мягко сказал майор Типлейди. – Мы обязательно что-нибудь да выясним. – Он запнулся, вспомнив, что это не совсем его дело. О процессе он узнал лишь потому, что сломал ногу, а ухаживала за ним именно Эстер. – Извините, – смутился военный. В самом деле, джентльмен не должен вмешиваться в чужие дела, тем более если эти дела касаются женщины.
– Не извиняйтесь, – поспешив улыбнуться, сказала Эдит. – Вы совершенно правы. Я просто растерялась…
– Будем логичны. – Эстер села на свободный стул. – Мы повсюду собираем факты и впечатления, но не удосуживаемся их осмыслить.
Подруга взглянула на нее в замешательстве, однако спорить не стала. Майор выпрямился в шезлонге и приготовился внимательно слушать.
– Давайте предположим, – продолжила мисс Лэттерли, – что Александра находилась в здравом рассудке и сделала это по некой необходимости, о которой не хочет нам сообщить. Стало быть, у нее есть причина молчать. Всем нам не раз приходила в голову мысль, что она таким образом защищает того, кто для нее дороже собственной жизни.
– Наверняка, – протянула Эдит. – Но кого? Мы думали, Сабеллу. Однако мистер Монк доказал, что Сабелла не убивала своего отца.
– Она и не могла его убить, – поспешно согласилась Эстер. – Однако мы не подумали, что Сабелле могла грозить какая-то опасность и Александра убила Таддеуша, чтобы отвести от дочери эту угрозу.
– Какую же, например? – с сомнением спросила миссис Собелл.
– Не знаю. Возможно, после рождения ребенка миссис Поул повела себя очень странно, и отец собирался определить ее в приют для душевнобольных.
– Но при чем тут Таддеуш? – возразила Эдит. – Сабелла – жена Фентона Поула, и решать такие вопросы ему, а не моему брату.
– Возможно, Фентон Поул поддался настояниям тестя. – Мисс Лэттерли и сама чувствовала, что это не самое удачное предположение, но им все равно нужно было с чего-то начать. – Или было что-то совсем другое, но так или иначе грозящее Сабелле. Александра могла убить, защищая дочь, ведь так?
– Думаю, что так. Это хотя бы похоже на правду, – кивнула миссис Собелл. – Но что дальше?
– Мне кажется, Александра не открывает настоящей причины, потому что стыдится ее. Значит, речь идет о чем-то отвратительном, – сказала Эстер. – Прошу прощения, я понимаю, что это весьма отталкивающая версия, но она имеет право на существование.
Ее подруга кивнула.
– Или, – предположил Типлейди, – открой она настоящую причину, это никак ее не выручило бы. Поэтому она предпочитает молчать.
Обе собеседницы взглянули на него.
– Вы правы, – медленно промолвила Эдит. – В этом тоже есть резон. – Она повернулась к подруге. – Но что это меняет?
– Не знаю, – угрюмо ответила Эстер. – Но так хотя бы все выглядит более логично. – Она пожала плечами. – Не могу забыть лица Валентайна Фэрнивела. Бедняжка! Такое впечатление, будто все в мире взрослых лишь тяготит его и смущает.
Миссис Собелл вздохнула:
– С Кассианом – то же самое. Но ему всего восемь. Подумать только: разом потерять обоих родителей!.. Я пыталась его утешить, сделать так, чтобы он не чувствовал себя брошенным. – Она покачала головой, и лицо ее было печальным. – Но толку от этого мало. Кажется, он не слишком меня любит. Единственный, кому он действительно бывает рад, – это Певерелл.
– Полагаю, он тяжело переживает смерть отца, – сочувственно сказала мисс Лэттерли. – И наверняка слышит, как слуги шепчутся, что его мать – убийца. Вполне возможно, он сейчас всех женщин считает врагами.
Эдит со вздохом наклонила голову и спрятала лицо в ладони.
– Полагаю, что так, – тихо сказала она. – Бедняжка, когда я хочу ему помочь, я сама чувствую себя такой беспомощной…
– И все-таки нужно надеяться. – Типлейди потянулся, точно желая коснуться своей новой знакомой, но, спохватившись, отдернул руку. – Мы что-нибудь обязательно придумаем, – тихо закончил он.
Но и неделей позже никто ничего не придумал. Монк не появлялся. Оливер Рэтбоун тихо работал в своей конторе на Виэр-стрит, а майор Типлейди почти окончательно выздоровел, хотя и не желал в этом сознаваться.
Эстер получила письмо от Эдит, в котором та вновь приглашала ее позавтракать в доме на Кларенс-Гарденс. Ей хотелось, чтобы подруга помогла убедить ее родителей в том, что нет ничего зазорного в работе библиотекарем у какого-нибудь джентльмена с незапятнанной репутацией.
«Я больше не могу влачить праздную жизнь, – писала молодая вдова. – Сидеть здесь изо дня в день, ожидая суда, я больше не в состоянии».
Мисс Лэттерли искренне хотелось оказаться ей полезной. Она надеялась, что среди отставных военных, знакомых майора Типлейди найдется именно такой джентльмен с обширной библиотекой.
Итак, полдень пятого июня застал Эстер в комнате Эдит, где подруги обсуждали возможности подыскать место библиотекаря или компаньонки у богатой дамы со сносным характером. А в крайнем случае, можно было еще попробовать преподавать иностранные языки.
Потом их позвали к столу, и, спускаясь по лестнице, они встретили у дверей гостиной Чарльза Харгрейва. Доктор оказался выше и изящней, чем Эстер представляла его. Войдя в залу, они поприветствовали Фелицию, а минутой позже вошел Рэндольф в сопровождении Кассиана. Кудрявые волосы падали этому хорошенькому мальчугану на брови, а голубые глаза смотрели тревожно и устало.
– Доброе утро, Кассиан, – вежливо сказал Харгрейв, с улыбкой глядя на мальчика.
Ребенок передернул плечами и улыбнулся вответ:
– Доброе утро, сэр.
Доктор смотрел на него в упор, как бы не замечая находящихся здесь же взрослых – смотрел, словно они с мальчиком были одни в зале.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он. – Все нормально? Я слышал, дедушка подарил тебе прекрасный набор оловянных солдатиков?
– Да, сэр. Армия Веллингтона при Ватерлоо, – ответил мальчик, и бледное его лицо на секунду оживилось. – Дедушка тоже был при Ватерлоо, вы знаете? Он все видел сам, разве это не потрясающе?
– Конечно, – охотно согласился Чарльз. – Представляю, какие удивительные истории он тебе рассказывает!
– О да, сэр! Он видел императора Франции. И, знаете, это был такой забавный человечек в треугольной шляпе, совсем маленький, если он слезал со своего белого коня. Дедушка еще говорил, что Железный Герцог был великолепен… Как бы мне хотелось там оказаться! – Кассиан снова передернул плечами и улыбнулся, избегая, однако, смотреть в лицо медику. – А вам, сэр?
– Очень, – кивнул Харгрейв. – Но, полагаю, в будущем нас ждут еще более грандиозные сражения, в которых ты обязательно примешь участие. Ты увидишь крутые повороты истории и великих людей, в один день проигрывающих и выигрывающих целые страны.
– Вы так думаете, сэр? – На секунду глаза Кассиана широко раскрылись от восхищения.
– Почему бы и нет? – небрежно бросил Чарльз. – Перед нами лежит целый мир, и империя год от года становится все более обширной и величественной. Австралия, Новая Зеландия, Канада… В Африке – Гамбия, Сьерра-Леоне, Южная Африка. А в Индии – Бенгалия, Северо-Западная Провинция, Ассам, Аракан и дальше на юг, включая Цейлон и острова всех океанов Земли.
– Я не уверен, что найду на карте все эти места, сэр, – с удивлением сказал ребенок.
– Я все их тебе покажу, – пообещал врач, широко улыбаясь, а потом посмотрел на Фелицию. – У вас здесь еще сохранилась классная комната?
– Она была долгое время заперта, но мы собирались на днях снова открыть ее для Кассиана, – ответила та. – Мы также хотим нанять подходящего учителя. Думаю, мальчику необходима полная смена обстановки.
– Хорошая мысль, – одобрил Харгрейв. – Конечно, лучше избавиться от прошлого. – Он повернулся к мальчику: – Тогда после полудня мы с тобой поднимемся в старую классную комнату, отыщем там глобус, и ты покажешь мне все известные тебе части империи, а я потом покажу то, что тебе неизвестно. Идет?
– Да, сэр. Спасибо, сэр, – с готовностью согласился Кассиан. Затем он взглянул на бабушку, прочтя в ее глазах одобрение, но на деда почему-то поднять глаза не решился.
Эстер невольно улыбнулась, наконец увидев в этом маленьком печальном существе что-то действительно детское. Хорошо, что среди чопорного, холодного окружения у него остался по меньшей мере один настоящий друг. Да и рассказы дедушки о битвах и подвигах былых времен должны отвлечь Кассиана от пугающих мыслей о случившемся. Честно говоря, она никак не ожидала от Рэндольфа такой чуткости и такта по отношению к внуку. Полковник заметно вырос в ее глазах.
Завтрак был подан, когда вошел Певерелл. Юрист извинился за опоздание, сославшись на неотложные дела. Приветствовав Эстер и Харгрейва, он поискал глазами Дамарис.
– Она опять опаздывает, – сказала Фелиция, поджав губы. – Но не можем же мы ее ждать до скончания века! Если она останется без завтрака, это будет ее собственная вина.
Все расселись, служанка внесла суп, и в этот момент на пороге возникла миссис Эрскин. На этот раз она была в серо-голубом платье с неожиданно узким кринолином.
Возникла пауза. Служанка застыла с половником, занесенным над супницей.
– Прошу прощения, я задержалась, – сказала Дамарис, скривив губы в вежливой улыбке. Она нашла глазами Певерелла, потом Эдит и Эстер и лишь после этого взглянула на мать.
– Твои извинения немногого стоят, – кисло заметила старая миссис Карлайон. – Вот уже пятый раз за последние две недели ты опаздываешь к столу. Пожалуйста, продолжайте разливать, Мэриголд.
Служанка погрузила половник в супницу.
Дамарис собиралась двинуться к своему обычному месту, когда вдруг заметила среди сидящих Чарльза Харгрейва. Кровь отлила от ее щек, она замерла и, покачнувшись, ухватилась за косяк.
Ее муж немедленно вскочил, резко отодвинув стул.
– Что случилось? Ты больна? Иди сюда, присядь, дорогая! – Он провел побледневшую женщину через залу и заботливо усадил на ее место. – В чем дело? Слабость?
Эдит подала ему стакан воды, и Певерелл поднес его к губам Дамарис.
Харгрейв поднялся и, подойдя к миссис Эрскин, склонился над ней, вглядываясь в ее лицо с профессиональным спокойствием.
Рэндольф что-то раздраженно пробормотал, принимаясь за суп.
– Вы что-нибудь ели с утра? – озабоченно хмурясь, спросил Чарльз у Дамарис. – Или опоздали и на первый завтрак? Затянувшаяся голодовка может вызвать головокружение.
Миссис Эрскин медленно подняла голову и заглянула ему в глаза. На секунду они оба странно замерли. Врач смотрел с интересом, женщина – словно только придя в себя после обморока.
– Да, – несколько хрипловато сказала наконец Дамарис. – Наверное, дело в этом. Прошу прощения за беспокойство. – Она с трудом сглотнула. – Спасибо за воду, Пев, Эдит. Мне уже лучше.
– Забавно! – Фелиция гневно смотрела на дочь. – Не только опоздала, но и устраиваешь здесь представления, как оперная дива… Право, Дамарис, твои мелодрамы становятся нелепы и оскорбительны. Я прошу тебя в следующий раз думать, прежде чем затевать что-либо подобное.
Эстер испытывала острое чувство неловкости. Такие сцены постороннему лучше не наблюдать.
Певерелл поднял глаза, лицо у него было необычно злым.
– Вы несправедливы, матушка. Дамарис не притворяется, – заявил он. – Мне бы очень хотелось, чтобы вы высказывали ваши критические замечания с нами наедине, а не в присутствии мисс Лэттерли и доктора Харгрейва.
Его речь была произнесена самым вежливым тоном, но это не могло смягчить ее смысла. Эрскин обвинял тещу в нарушении приличий, несоблюдении семейных тайн и, самое страшное, в неуважении к гостям, что, как известно, считается в обществе грехом непростительным.
Кровь прилила к щекам хозяйки дома и отлила вновь. Вся бледная, она открыла рот, но подходящих слов так и не нашла.
Певерелл же снова повернулся к жене:
– Думаю, тебе лучше прилечь, дорогая. Я прикажу Гертруде принести завтрак наверх.
– Я… – Дамарис сидела прямо, отвернувшись от медика. – Я действительно…
– Ты почувствуешь себя лучше, если приляжешь, – заверил ее муж, но голос у него теперь был стальной. – Я провожу тебя. Пошли!
Опираясь на его руку, миссис Эрскин послушно покинула залу. Выходя, она пробормотала через плечо:
– Извините…
Эдит приступила к еде, и вскоре завтрак вернулся в обычное русло. Чуть позже появился Певерелл и, как ни в чем не бывало, сел за стол.
Но во время десерта миссис Собелл спровоцировала еще один взрыв.
– Я собираюсь подыскать себе место библиотекаря или, возможно, компаньонки, – объявила она, глядя прямо перед собой – на стоящий в центре стола букет садовых цветов.
Фелиция подавилась печеным яблоком.
– Ты… что? – переспросил Рэндольф.
Харгрейв, сморщившись, с изумлением смотрел на Эдит.
– Я собираюсь подыскать место библиотекаря, – повторила она. – Или компаньонки. Или, в крайнем случае, учителя французского языка.
– У тебя всегда было развито чувство юмора, – холодно сказала миссис Карлайон. – Словно недостаточно того, что Дамарис валяет здесь дурака, теперь еще ты с этой идиотской новостью… Что с тобой? Такое впечатление, что смерть брата окончательно расстроила твой ум. Я тебе запрещаю даже упоминать об этом, слышишь? Мы в трауре! Изволь помнить об этом и вести себя прилично. – Лицо Фелиции внезапно постарело. – Твой брат, этот замечательный, прекрасный человек, погиб во цвете лет, убитый собственной женой, утратившей рассудок! Какая потеря для всей нации! Тебе что же, недостаточно нашего горя? Ты хочешь еще и опозорить нас своим поведением и совершенно дикими сумасбродствами? Мне выразиться ясней или этого достаточно?
Эдит хотела было запротестовать, но слова застряли у нее в горле. Она видела горе в глазах матери, и все доводы, которые она сама полчаса назад приводила в разговоре с Эстер, показались ей теперь такими ничтожными!
– Да, мама, я… – Молодая женщина тяжело вздохнула.
– Вот и хорошо. – Миссис Карлайон с трудом заставила себя вернуться к десерту.
– Я прошу прощения, Харгрейв, – хмурясь, сказал полковник Рэндольф. – Нашей семье тяжело, вы знаете. Горе иногда творит с женщинами странные вещи… с большинством из них. Фелиция – другое дело, это удивительная женщина, у нее потрясающая сила воли, я бы сказал.
– Совершенно согласен с вами. – Доктор кивнул хозяйке дома и улыбнулся. – Примите изъявления моего глубочайшего почтения, мэм.
Фелиция чуть зарделась и ответила на любезность легким наклоном головы.
Завтрак закончился в молчании, если не считать нескольких незначительных фраз.
Эстер поблагодарила миссис Карлайон, попрощалась со всеми и вместе с Эдит пошла в ее комнату. Миссис Собелл выглядела совершенно убитой: по лестнице она поднималась, опустив плечи и еле передвигая ноги.
Мисс Лэттерли было искренне жаль подругу. Она понимала, почему та так ничего и не возразила матери. Это было бы просто жестоко.
Да, но каково ей теперь: придется сидеть, по сути дела, взаперти и влачить не отличимые друг от друга дни!
Они миновали половину лестничного пролета, когда их почти бегом обогнала, шурша черными юбками, пожилая женщина, худощавая, чтобы не сказать – тощая, ростом с Эстер. Ее волосы, бывшие когда-то каштановыми, теперь почти полностью поседели, темно-серые глаза глядели испытующе, а брови были сдвинуты. Испещренное морщинами худое лицо говорило о сильном характере.
– Привет, Буки! – приободрилась миссис Собелл. – Куда это ты так летишь? Опять на битву с кухаркой?
– Я не сражаюсь с кухарками, мисс Эдит, – живо отозвалась та. – Я просто высказываю ей то, что следует. Правда на моей стороне, потому она вечно и бесится. А я терпеть не могу женщин, которые выходят из себя, тем более на службе.
Эдит спрятала улыбку.
– Буки, ты еще не знакома с моей подругой, Эстер Лэттерли. Мисс Лэттерли работала в Крыму с мисс Найтингейл. Эстер, это мисс Катриона Бушан – когда-то она была моей гувернанткой.
– Здравствуйте, мисс Бушан, – с интересом сказала гостья.
– Добрый день, мисс Лэттерли, – откликнулась пожилая женщина, изучая новую знакомую. – Крым, да? Ну-ну. Я попрошу Эдит все мне об этом рассказать. Потом. А сейчас мне хотелось бы увидеть Кассиана в классной комнате.
– Не собираешься же ты его учить, Буки? – удивилась ее воспитанница. – Я думала, ты покончила с преподаванием много лет назад.
– Конечно, покончила, – резко сказала мисс Бушан. – Мне, как вам известно, шестьдесят шесть. Я учила считать вас, а еще раньше – ваших сестру и брата. Но теперь уж поздно мне возвращаться к занятиям.
– А разве доктор Харгрейв не поднялся с Кассианом туда, чтобы показать ему глобус?
Лицо старой гувернантки окаменело, приняв до странности сердитое выражение.
– В самом деле… Пойду-ка я туда и прослежу, чтобы ничего не сломали, – сказала она. – А теперь извините меня, мисс Эдит! Надеюсь, мы еще встретимся, мисс Лэттерли.
И, не дожидаясь ответа, она протиснулась между ними и побежала по лестнице дальше – наверх, в классную комнату.
