18

Эллиотт Уоллас вернулся к себе в офис после ланча с Эроном Клайном и невольно вспомнил о Чарльзе Маккензи-старшем и дружбе, которая завязалась у них во Вьетнаме. Когда они познакомились, Чарльз был новоиспеченным офицером, лейтенантом, после курсов подготовки офицерского резерва. Эллиотт рассказал Чарли, что родился в Англии, в американской семье и почти все детство провел в Лондоне. Когда ему исполнилось девятнадцать, они с матерью вернулись в Нью-Йорк. Его забрали в армию, где через четыре года он заработал себе офицерское звание и сражался бок о бок с Чарли в некоторых самых жестоких битвах той войны.

«Мы сразу прониклись друг к другу симпатией, — вспоминал Эллиотт, — Чарли был самым пробивным и самым амбициозным из всех людей, кого я знал. Он собирался поступить в юридическую школу сразу после демобилизации и поклялся, что станет весьма преуспевающим юристом и миллионером. Он даже гордился тем, что вырос в семье, с трудом сводившей концы с концами. И частенько подтрунивал надо мной из-за моего происхождения. "А как звали вашего дворецкого, Элл? — обычно спрашивал он, — Берти, а может быть, Чонси или Дживз?"»

Откинувшись в кожаном кресле, Эллиотт улыбался воспоминаниям.

«Я рассказал Чарли, что дворецкого звали Уильям, но к тому времени, как мне исполнилось тринадцать, в доме его уже не было. Я рассказал ему, что мой отец, упокой, Всевышний, его душу, был самым образованным человеком и худшим бизнесменом в истории цивилизованного мира. Вот почему моя мать, в конце концов, сдалась и увезла меня домой из Англии.

Чарли мне тогда не поверил, но я поклялся ему, что у меня тоже есть амбиции. Он стремился к богатству, которого никогда не знал. Я же был когда-то богачом, а потом стал нищим, поэтому хотел все вернуть. Пока Чарли учился на юриста, я окончил колледж и получил своего магистра делового администрирования.

Мы оба преуспели в финансовом плане, но наши личные жизни сложились по-разному. Чарли встретил Оливию, и союз их был безупречным. Боже, каким аутсайдером я себя чувствовал, когда видел, как они смотрят друг на друга! Они прожили двадцать три прекрасных года, но потом исчез Мак, и после того у них не было ни одного дня, не наполненного тревогой за сына. Затем наступил день 11 сентября, и Чарли не стало. Мой брак с Нормой никогда не был счастливым для нее. Как там сказала принцесса Диана в одном из интервью — что в браке с принцем Уэльским их было трое? Да, именно так сложилось и у меня с Нормой, только менее гламурно».

Поморщившись от воспоминания, Эллиотт взял ручку и начал чертить каракули в блокноте. «Норма этого не знала, разумеется, но между нами всегда стояло то, что я чувствовал к Оливии. Теперь, спустя столько лет, когда мой брак превратился лишь в далекое воспоминание, мы с Оливией, возможно, сумеем спланировать наше совместное будущее. Она сама признает, что больше не в силах строить свою жизнь вокруг Мака, и я вижу, что ее чувства ко мне переменились. В ее глазах я уже не просто лучший друг Чарли и доверенный консультант по финансам, а нечто большее. Я сразу это понял, когда поцеловал ее перед сном. Я сразу это понял, когда она призналась, что Каролин нужна свобода, чтобы дочь перестала о ней беспокоиться. Но больше всего меня убедило ее неожиданное решение продать квартиру на Саттон-плейс».

Эллиотт поднялся, подошел к той секции книжного шкафа из красного дерева, где размещался холодильник, и открыл дверцу. Доставая бутылку воды, он спрашивал себя, не будет ли слишком рано предложить Оливии пентхаус на Пятой авеню, в квартале от музея Метрополитен, где было бы так чудесно поселиться.

«Мой пентхаус, — с улыбкой подумал он, — Еще двадцать пять лет назад, приобретая его после развода с Нормой, я мечтал, что здесь будет жить Оливия».

Зазвонил телефон, затем в переговорном устройстве сухо прозвучал голос секретарши, говорившей с британским акцентом:

— Звонит миссис Маккензи, сэр.

Эллиотт бросился к столу и снял трубку.

— Эллиотт, это Лив. Я собиралась поужинать с Джун Крабтри, но в последнюю минуту оказалось, что она не может пойти. А Каролин, как я знаю, встречается сегодня со своей подружкой Джеки. Ты, случайно, не хотел бы поужинать с дамой в ресторане?

— С удовольствием. Как насчет того, чтобы выпить у меня около семи, а потом отправиться в «Le Cirque»?

— Превосходно. Увидимся.

Положив трубку, Эллиотт почувствовал, что на лбу выступила легкая испарина. «Я в жизни ничего так сильно не желал, — подумал он.— Ничто не должно нам помешать, и все же я не могу избавиться от страха и неуверенности». Затем он расслабился и громко рассмеялся, представив реакцию отца на такие мрачные мысли.

«Как говорил дорогой кузен Франклин, — подумал он, — единственное, чего нам следует бояться, — это самого страха».