Глава 94
На душе было пусто. И муторно. Олег покинул странный дом, так и не уяснив для себя, зачем приходил. И чего хотел добиться. Его смерть устроит всех. В этом все дело.
Запиликал мобильный. Олег поднес трубку к уху. Это был Корсаков.
— Олег Федорович, вы помните, что я сказал перед нашим прощанием?
— Насчет безумства?
— Да.
— Вы показались мне очень здравомыслящим, Сергей Кириллович.
— Тем не менее, одного сумасшедшего я знаю. Вы готовы навестить его?
— Где?
— Естественно, в психиатрической клинике.
— Почему нет?
— Значит, да?
— Да.
— Вы должны вылететь в Вашингтон.
— Когда?
— Немедленно.
— С кем я должен встретиться?
— Его зовут сэр Роджер Эванс Джонс.
— Даже сэр?
— Он оказал какие-то важные услуги британской королевской семье. И был возведен в дворянское достоинство.
— Долларового эквивалента ему показалось мало?
— Но больше он известен в финансовых кругах как дядя Роджер, — добавил Корсаков, оставив реплику Гринева без внимания. — А еще его называли Папой Роджером и даже Веселым Роджером.
— Он был пират?
— Некогда, во времена Великой депрессии, — и пират тоже. Он был тогда молод, энергичен и незауряден.
— Папа Роджер... Никогда не слышал.
— Вы заняты настоящим, Гринев. А Папа Роджер — тот человек, который формировал теперешнее настоящее.
— Почему вы решили помочь мне, господин Корсаков?
— Разве вы не за этим приходили?
— Вы объяснили мне популярно: я опоздал. Что изменилось?
— Э-э-э...
— Только не врите, что с моим отцом вас связывала давняя и многолетняя дружба. Этому я не поверю.
— Отчего же?
— Вы не производите впечатления человека сентиментального.
— Сантименты в моем возрасте не чужды даже очень целеустремленным людям.
Но вы правы: я просто хочу оказать сэру Джонсу услугу. А это дорогого стоит.
— И — все?
— Почти.
— Он заинтересован в России?
— И в России тоже. Гринев, вы даже не спросили, что Роджер Джонс делает в сумасшедшем доме... Почему?
— Весь мир — один большой сумасшедший дом. И все мы — немного не в себе...
— Вряд ли обыватели это признают.
— Кому нужно их признание?
— А вам не страшно, Гринев?
— Страшно? Чего мне еще бояться?
— Вы правы. Нечего. Кроме смерти. Или — безумия. — Корсаков помолчал, добавил:
— Вас встретят.
Олег летел в пустоте и через пустоту. Корсаков назвал ему номер рейса; на его имя был уже заказан билет. В салоне первого класса.
В аэропорту Гринева ждал «роллс-ройс». Прямо у трапа, на летном поле. Он выругался, захлопывая дверцу: поранил палец о какой-то то ли гвоздик, то ли штырек.
В салоне оказалась девушка.
— Мне поручено вас сопровождать.
Увидев окропленный кровью палец, девушка густо покраснела, засуетилась:
— Как же так! Вот, возьмите. — Она протянула Гриневу одноразовый бумажный платок. Защебетала:
— Ранку непременно нужно дезинфицировать, сейчас я достану корф.
Олег был раздосадован. Царапина пустячная, нечего там дезинфицировать, а вот примета... Примета, говорят, скверная.
Но девушка настояла. Забрала окропленный кровью платок, вынула пузырек, прижгла царапину. Гринев хотел было послать ее со всей этой заботой — далеко и длинно, а толку? Во-первых, все одно не поймет, во-вторых... Она смотрела на Олега очень виновато: наверное, ее могли и наказать: в автомобиле стоимостью в полтора миллиона долларов по определению не должно быть торчащих гвоздиков, ржавых болтов и прочей сомнительной прелести. Олег махнул рукой.
Девушка сказала, что зовут ее Люси, и предложила выпить шампанского. В честь успешного завершения полета.
Ее радость была поддельной, а вот смущение — настоящим. Олег не стал ее разочаровывать. Тем более... Он попытался вспомнить, когда в последний раз пил шампанское... И — не вспомнил.
— Ладно, будем считать, за знакомство.
Люси, уразумев, что Гринев не сердится и жаловаться на инцидент никому не станет, повеселела. Всю дорогу она что-то рассказывала о местах, какие они проезжали, но Олег не слушал ее совершенно. Впрочем, бутылку «Периньона» они выпили до дна.
Примерно через час автомобиль въехал на территорию обширного ухоженного поместья. У дверей выстроенного в колониальном стиле особняка Олега встречали двое: господин в белом халате и неприметный молодой человек в отутюженном костюме.
— Вы говорите по-английски?
— Да.
— Достаточно хорошо? Нам понадобится переводчик?
— Нет. Моя мама некогда работала переводчиком с английского и с немецкого.
Оба языка я знаю с детства.
— О'кей. О чем вы собираетесь разговаривать с сэром Джонсом?
— О птичках.
— Простите?..
— Русская идиома. Я не знаю, о чем мы будем разговаривать с сэром Джонсом.
Полагаю, он сам определит тему и предмет нашей беседы.
— Ну что ж... Вы правы. Инициатива встречи исходила от него.
— Вы выполняете все пожелания ваших... больных?
— Нет. Но сэр Джонс, как правило, не требует ничего экстраординарного.
— Вызвать человека из России — ничего экстраординарного?
— Прежде всего, сэр Джонс — наш клиент. Как это говорится... Каждый богач сходит с ума по-своему.
— Сэр Роджер Джонс богат? — Более чем.
— Что-то не встречал я его имени в поминальнике миллиардеров. — Вы имеете в виду «Форбс»?
— И его тоже.
— Не все богатые люди желают таковыми выглядеть на публике. А уж влияние того или иного человека в этой стране и подавно не исчисляется толщиной кошелька, суммой банковского счета или владением пакетами акций.
— Сэр Джонс влиятелен?
Губы доктора скривила странная улыбка.
— О да. По крайней мере, он воображает себя таковым. — Доктор замолчал, снова улыбнулся:
— Впрочем, здесь все что-нибудь воображают. Это клиника для финансистов, которые не рассчитали свои возможности.
— Кто может знать свои возможности? По крайней мере, до того, пока не попробует?
— Это риторика, молодой человек. А мы имеем дело с реальностью. С печальной реальностью. Фобии, навязчивые идеи, паранойя...
— Сэр Джонс также страдает паранойей?
— Страдает — слово неточное. У нас здесь не страдают. У нас — живут.
— Счастливо?
— А что есть счастье?
Олег промолчал.
— У нас к вам просьба, мистер Гринев.
— Слушаю вас.
— Постарайтесь не сообщать сэру Джонсу ничего, что стало бы для него шокирующим.
— А что может стать для него шокирующим?
— Хотя бы то, что на дворе двадцать первый век. Он продолжает жить в двадцатом.
— Каждый человек живет — осознанно или нет — в том времени, что ему более всего подходит. В том, в котором он был счастлив.
— Вы полагаете? — Взгляд доктора стал пристальным.
— Я имею в виду мыслящих людей. С воображением.
Доктор растянул губы в улыбке:
— Среди наших пациентов других нет.
