Глава 62

Гринев остался один. Голова была мутной от недосыпа, и он сразу, вдруг почувствовал странную усталость, такую, от которой порой не можешь уснуть... И тоска вдруг защемила душу, и он посмотрел на себя словно со стороны — неприкаянный субьект, мечтающий изменить пусть не весь мир, но ту его частичку, которую он хорошо знает, мечтающий обрести новую степень свободы, мечтающий...

А что на самом деле? Минус таков, что даже потеря двадцати или тридцати тысяч долларов не воспринимается никак: или он победит, или исчезнет.

Но и не в этом суть... Ему вдруг подумалось, что в целом мире нет ни единой живой души, что могла бы ему даже не помочь, нет — посочувствовать хотя бы... Позвонить Марине? Куда-то она запропала... Или это он запропал?

Аня? Он знает ее всего два дня. «Она вовсе не кролик, белый и пушистый...»

Или, как выразилась сама Аня: «В конце концов, Борзов меня нанимал». Нанимал для чего? «Ты очень доверчив».

Олег снова встряхнул головой:

— Аня, мне нужны все газеты и кофе. Сварите самый крепкий, какой только сможете.

— Хорошо, Олег Федорович.

Олег, наконец, сел к компьютеру и вышел на биржу. Так-так-так. Его брокеры продолжают скупать, подключились и самые жадные и азартные из «быков». В течение дня «перевернутая голова» сформируется восходящим трендом. Завтра — самые нетерпеливые и азартные «быки» сольют то, что купят сегодня, но завтра же он обеспечит тренду уровень поддержки; будет сформировано «плечо», в четверг — его, Гринева, брокеры вольют колоссальную сумму, и вот тогда должны будут подключиться крупные «быки» — спекулянты и восходящий тренд уверенно пойдет вверх. В пятницу дело будет за воротилами. Возможно, в пятницу и даже в понедельник они не подключатся, будут думать... Большие деньги требуют совещаний и утрясок... Но выхода у них нет. Во вторник начнут скупать. Если нет — все скинут акции, как никчемный хлам, рынок умрет, но теперь уже надолго, если не навсегда, а это будет означать... Нет. Этого не будет. Иначе он, Медведь, не умеет складывать два плюс два.

Пусть чуть-чуть посложнее, но дело не в этом. Дело в принципе. Как только наступает структурный кризис на фондовом рынке, через какое-то время находятся силы, которые выравнивают рынок. Потому что такое падение уже не экономика, а политика. Потому что фондовые и валютные рынки — как сообщающиеся сосуды: если дать высохнуть одному, убавится и в другом.

Он все рассчитал правильно. А тоска так и не отпускала, и Олег знал ее причину. Самое печальное в том, что ему и поделиться этими открытиями не с кем.

И даже когда он победит, похвалить его тоже будет некому. А жаль.

Вошла Аня с кофе. Разложила газеты. — Я сделала видеозаписи новостей. По московскому и центральному каналам. Вашу игру упомянули и там и там, но пока только мельком.

— Вы сами решили это сделать?

— Нет. Мне поручил Никита Николаевич.

Никита Николаевич. Заботливый Никита Николаевич. А что, если взять и позвонить ему? И задать сакраментальный вопрос: где вы взяли сто миллионов долларов, господин Борзов? Спросить у нашенского «типа финансиста», где он взял деньги, еще более неприлично, чем у дамы из общества, сколько она берет за ночь.

Спрашивать бесполезно. Потому что ответ очевиден. Как в бородатом анекдоте: «Абрам, где вы берете деньги?» — «В тумбочке». — «А в тумбочке они откуда?» — «Их туда Сара кладет». — «А у Сары они откуда?» — «Так я ей даю». — «А вы где берете?!» — «В тумбочке».

— Что-то не так, Олег Федорович?

— Все так, Аня. А может, и нет. — Он постарался скроить на лице добрую улыбку, но она вышла вымученной, и Олег поспешил пригубить кофе. — Превосходный кофе.

— Спасибо. Я могу идти? — В голосе девушки зазвучали слезы.

Олег вздохнул. День начался с появления Эвелины и ее истерики. Пусть нынче не понедельник, но, похоже, ему сегодня весь день придется решать «проблемы разбитых сердец».

— Присядь, Аня. Что случилось?

Девушка уже не скрывала слез:

— Мне кажется, вы... вы мне перестали доверять... Я не знаю, что наговорила вам эта стер... ваша бывшая супруга, но... Мне и так трудно, я ведь всего второй день, ни освоиться, ни привыкнуть... Нет, мне льстит, что вы доверяете мне такие большие деньги и что я... Но сегодня... сейчас... вы какой-то странный и далекий, и мне кажется, что это из-за меня...

Олег только вздохнул. Хорошенькие девушки — как маленькие дети: им всегда кажется, что родители хмурятся или ссорятся исключительно по их вине.

— Просто у меня был трудный день вчера... А до этого еще один трудный день... И еще... их все не назовешь обычными. И я тоже не вполне освоился. — Олег улыбнулся, и на этот раз его улыбка вышла вполне обаятельной. -И у меня была трудная ночь: ночью мы, бедные финансисты, обязаны бывать в обществе, какое в нашей стране по полному недоразумению считается «высшим», и — соответствовать. Я просто отчаянно устал, Аня. И сны мои были почти кошмаром.

Сварите мне еще кофе покрепче, ладно?

— Ага. — Девушка уже встала, не глядя на него, смахнула слезы. — Простите, Олег Федорович.

— За что?

— Это просто нервы из-за вашей Эвелины. Вы и без того выглядите... словно не спали уже три ночи, а тут я со своими глупостями... Простите. Кофе сейчас будет готов.

Девушка уже пошла к двери, остановилась на мгновение:

— И пожалуйста, не думайте ничего такого... Я вас не подведу.

Олег остался один. И почему-то вспомнил слова Эвелины: «Глупый-преглупый Медведь. Женщины никогда не предают. Просто сначала искренне любят одного. А потом искренне — другого. Только и всего».