Глава 56
Гринев соврал. Он говорил не с пятачка перед подъездом. До дома, в котором жил Мурдин, было минут пять ходу — дворами. Автомобиль он припарковал в ряду местных автовладельцев.
Свинтил с пистолета длинный профессиональный глушитель, навернул другой, короткий, больше похожий на пламегаситель; хлопок из него слышнее на порядок, но на выстрел не похож: этого достаточно. А вот удобство налицо: выхватить пистолет из оперативной кобуры можно было в секунду. Хотя... Вот именно — «хотя».
Мысль, что он собирается предпринять опасную авантюру, была навязчивой и вязкой. Но страха не было. Что вся его жизнь — если не авантюра? Когда идешь к вершине, можно ступить на хрупкий наст и сорваться в пропасть, можно — погибнуть под лавиной, можно — окоченеть на каменном балконе за двести метров до вершины, которую ты не покорил и уже никогда не покоришь...
А можно жить в долине, работать парикмахером или библиотекарем, рассуждать с вечерними собутыльниками о вечном... А вершина так и будет сиять недостижимым великолепием вечных снегов, бросая на твой мирный город тень своего величия, чтобы ночами ты не спал и плакал о бездарно растраченной юности и бессловесно уходящей жизни... Лучше — карабкаться. Вперед и вверх. Только вперед и вверх. И ты — дойдешь. Потому что хочешь дойти.
Гринев крутнул головой. Мысли «о вечном» всегда несвоевременны. Но если их нет вообще, то и жизнь исчезает, занавешенная существованием, унылым или суетным, это кому как повезло, но всегда — смутным, мнимым и необязательным, как запланированная учебная экскурсия в палеонтологический музей.
Пора. Ему нужен не сам Мурдин. Ему нужны те, кто его нанял. Поэтому — пора. Олег еще раз проверил оружие, расположил иголочки-маячки в рукаве свитера — на всякий случай, потому как при такой жизни и сухарь — бублик. Включил «лэптоп», настроил программу на поиск маячков, сложил работающий компьютер и убрал в сумку. Через восемь минут был у дома, набрал код, настороженно вошел в подъезд. Пусто. И — тихо.
Вошел в маленький дежурный лифт. Трос поскрипывал вполне уютно, стены были расписаны излюбленными граффити юного поколения: рунической символикой, страшными рожами из запредельных миров — да пребудет с ними сила! — и, понятное дело, супрематистскими вариациями фаллосов, анусов и вагин. Тринадцатый этаж.
Шестьдесят седьмая квартира.
Олег потянул руку к звонку. Сердце билось с частотой мелодии диско — сто двадцать ударов в минуту. За дверью его мог ожидать направленный в живот ствол или просто — выстрел. Безо всяких сантиментов. Ну да — такова жизнь человеческая. Люди — самые опасные хищники на планете. А каждый хищник должен помнить — если ты на кого-то охотишься, кто-то непременно охотится на тебя.
— Заходите. Не заперто, — услышал он голос снизу, обернулся.
Леонид Сергеевич Мурдин стоял на лестнице внизу; правая рука держала «Макаров» на уровне пояса, но у Олега сразу родилась уверенность: такой не промахнется. И пистолет наверняка зарегистрирован, и право на ношение имеется, как у работника охранного предприятия, и... В такой ситуации окажется прав тот, кто останется живым и сможет доказать, что действовал исключительно в пределах необходимой обороны.
Олег скроил на лице оскал — за что боролись, то и огребли! И — шагнул в квартиру.
— Проходите в комнату.
Олег прошел. Два легких плетеных кресла стиля «начало семидесятых», столик. Олег сел в дальнее, закурил, спросил у вошедшего следом Мурдина:
— И где обещанный кофе?
— Сейчас.
Мурдин скрылся на кухне.
Ха! Игра стала бы забавной, если бы не была смертельной. Господин Мурдин дает ему возможность достать оружие, чтобы укокошить, тэксеээть, по-ковбойски, в почти честном поединке? Сомнительно. Хотел бы застрелить — уже застрелил бы.
Работа такая. Значит — или он заинтересован в разговоре — сто тысяч долларов большая сумма, чтобы заинтересоваться, или — отзвонился шефам-работодателям и получил руководящие указания.
Ну что ж... Когда изображаешь живца, есть вероятность, что тебя слопают. А есть и другая: искомая рыбина придет к крючку. Так или иначе, но — придет.
Леонид Сергеевич вернулся с джезвой, сахарницей, двумя чашками, расставил все это на столике, налил Кофе, повернулся спиной, открыл бар-секретер, вынул пузатую бутылку «Курвуазье», подхватил две «капли», вернулся, разлил коньяк, сел в кресло напротив, приподнял свой бокал левой:
— За знакомство.
Его «Макаров» покоился в оперативной кобуре на поясе; пиджак расстегнут, предохранитель сброшен, курок взведен.
— За него. — Олег пригубил, поставил бокал. — Что это вы, господин Мурдин, в ковбоев все играете? Это в наших-то северных палестинах?
— Не самая глупая игра, между прочим. Не дураки выдумали. Заставляет держать форму. Кто знает? Пришли бы вы не один, а со товарищи, или нервишки подвели бы... А сели вы неудобно: ствол в открытой кобуре, но под свитером — пока отдернете, пока то да се... Вы не боитесь, Гринев?
— Чего?
— Что нервишки все-таки подведут?
— С чего бы это? Я спортсмен. По жизни.
— Но я-то — нет, и нервы — не канаты.
— Сочувствую.
Олег потянулся во внутренний карман куртки. Мурдин напрягся было, но Гринев уже плавно выудил массивную пачку долларов россыпью, отсчитал десять бумажек, бросил на стол, подвинул в сторону Мурдина, остальные положил рядом:
— Беспредметный у нас покамест разговор, Мурдин. А время — деньги. Я могу задать вопрос?
Мурдин улыбнулся широко, сгреб тысячу, сунул в боковой карман пиджака:
— Широкий вы человек, Гринев.
— А то. Миллионами ворочаю. Сотнями миллионов.
— Для большинства людей — это просто цифры. Пустые цифры. Для меня — тоже.
А вот те деньги, что лежат сейчас на столе... Сколько здесь? На взгляд — штук двадцать с гаком.
— Так и есть.
— А где же сотка?
— Пока вы не ответили ни на один вопрос.
— Так вы ни одного и не задали. А все же... Не боитесь, Олег Федорович?
Ковбой не ковбой, а в наших северных краях и за штуку порой голову отрывают, а уж за двадцать... И исчезнет человечек, и голова его — вообще закатится куда-нибудь... — Мурдин принужденно хохотнул, допил коньяк, закурил. — Помните анекдот про металлические шарики?
— Смутно.
— Он короткий. Поймали некие аборигены, скажем, американца, француза и русского. Посадили каждого в абсолютно пустую комнату, отобрали одежду, дали по два металлических шарика. Закрыли. Сказали — тому, кто спрячет так, что не найти — награда. Вернулись через трое суток. У американца нет: просветили рентгеном — оба шарика в желудке. У француза нет: просветили рентгеном — оба шарика в заднице. У русского — тоже нет. И рентгеном, и слабительное двавали и все прочее — нету. Делать нечего: выдали ему денег — только попросили: открой тайну, куда девал? А русский: «Ребят, честно, первый шарик я еще позавчера прохреначил, а куда второй закатился — ей-богу, не знаю!»
— Смешно, — вежливо растянул губы в улыбке Гринев. — Мораль будет?
— А как же! Слава богу, не в Швейцарии живем. У нас все и появляется ниоткуда, и исчезает в никуда. И деньги, и люди. Не боитесь?
— Нет.
— Да вы оптимист.
— Иначе сидел бы я здесь...
— И на чем зиждется ваш оптимизм?
— Тут важен порядок цифр. Сотни миллионов долларов, как и люди, их представляющие, никогда бесследно не исчезают. — Олег затушил сигарету одним движением, спросил жестко:
— Вы не устали от разговора «о птичках», Мурдин?
— Нет.
— Тянете время?
Мурдин улыбнулся торжествующе:
— Уже нет.
Движение за спиной Олег уловил поздно и сделал единственно возможное в этой ситуации: упал вместе с креслом на бок, катнулся по полу... Услышал быстрые шаги, увидел перед глазами ботинки, успел ухватить нападавшего за штанины и — провалился в беспамятство.
