Доктора Веллингтона Данилов нашел на террасе небольшого паба. На лысого худого старика указали играющие неподалеку дети. Одетый скорее как художник, чем как врач, Веллингтон потягивал пиво из высокого бокала, любовался волнами океана и неспешно беседовал со стариком негром в широкополой соломенной шляпе и казался довольным собой и жизнью. Данилов довольно сбивчиво рассказал о болезни, случившейся с Элли, но доктор слушал рассеянно, потом прервал Олега:

– Я не практикую.

– Вас назвали лучшим специалистом!

– Что из того? С европейцами я не имею дел много лет и не желаю иметь. Я не хочу, чтобы родственники вашей девицы засудили меня потом за незаконное занятие врачеванием. – Доктор сердито нахмурился:

– У Гиппократа, полагаю, тоже не было диплома, но соотечественники относились к нему вполне терпимо.

– Речь не идет о дипломе, нужно помочь человеку! Иначе она умрет!

Веллингтон посмотрел на Данилова пристально:

– Разве вы не слышали? Я не имею права заниматься врачебной практикой.

– Хорошо. Вы поедете как мой гость. Сколько вы хотите за консультацию?

Тысячу? Пять тысяч? Десять? Пятьдесят?

– В местной валюте? – усмехнулся доктор.

– В американских долларах. Или – по вашему выбору.

Веллингтон нахмурился:

– Похоже, лихорадка все же у вас. Хорошо. Я поеду и посмотрю девушку. С вас – дюжина выдержанного кальвадоса. Это недешево, но много меньше тех сумм, какие вы называете. – Он помолчал, добавил ворчливо, но добродушно:

– Раз уж вы намерены бросаться деньгами. Как ее зовут?

– Элли. Дочь Герберта фон Вернера.

Доктор Веллингтон разом переменился:

– Черт вас возьми, что же вы не сказали сразу? Я, по правде, решил, что речь идет о какой-нибудь избалованной девице, решившей, что подхватила то ли простуду, то ли сглаз на местном базаре! Элли лихорадкой не свалишь! Ее папаша мне совсем не симпатичен, а вот девчонка не в него. Она, как выражаются, «без чердака», но на самом деле как я: живет простыми вещами, которые только и значат что-то в мире. Почему мы еще стоим? – сердито прикрикнул Веллингтон на Данилова.

Джип сорвался с места. Они успели заскочить в дом к Веллингтону, он прихватил объемную сумку.

– Расскажите мне быстро, что кроме жара? Кашель? Лихорадка? Бред?

– Сны. Плохие сны.

– Скверно. Гони, сынок.

Данилов ринулся через центр. Армейский полугрузовичок уже перегораживал перекресток, но джип проскочил по краю на жуткой скорости. Солдат что-то закричал вдогон, сорвал с плеча винтовку, выстрелил, да куда там! Джип вильнул по дороге, свернул за угол и помчал с новой силой.

– Никак снова здешние верхи передел устраивают. Чего не живется, при такой красотище-то? Однако погода портится. К вечеру затянет.

Тучи наползали со стороны океана, лилово-черные, тяжелые. Они закрывали собою пространство до самой воды, и видно было, как молнии всполохами чертят небо и стрелами врезаются в странно спокойную, почти неподвижную воду.

– Буря где-то. Сюда вот только тучи нанесло. Сколько видел это зрелище, все никак не привыкну. Жутко. Если и есть на земле рай, так это здесь, а когда хляби небесные разверзнутся – чистый ад.

Вдали снова полыхнуло, и ощутимо начало темнеть.

Данилов чуть сбавил скорость: впереди шла колонна джипов, полупьяные солдаты что-то выкрикивали, грохотала музыка из динамиков, вровень с медленно идущими машинами бежали подростки, почти дети – нищие, оборванные, но притом вооруженные: кто – автоматом, кто – винтовкой времен Второй мировой, кто – просто палкой. Завидев белых, что-то кричали, но не вязались.

На первом же перекрестке Данилов свернул в проулок. – Учтите, там бедные кварталы, опасно... Джип взревел и устремился по улочке, вздымая вялую пыль.

Громадный, с зажженными фарами, он походил на доисторического монстра, с ревом рвущегося из ловушки в родную саванну и дальше – к океану.

На выезде из города стоял еще грузовичок. Данилов выехал прямо на него, не обращая внимания на крики, с маху ударил грузовичок в борт. Тот опрокинулся, закрепленный на турели немецкий пулемет «МГ» ткнулся хоботом в обочину, Джип помчался дальше, оставляя за собою пылевой шлейф. Грохнуло глухо два догонных выстрела.

Сбоку затарахтело, ухнуло дважды, в ответ послышались короткие огрызки очередей. Из пулеметика стреляли суматошно, сутолочно, автоматные очереди били прицельно, коротко и зло. Еще через пару минут в стороне замаячил «хаммер», мигнул галогенными фарами, словно давая команду остановиться, но Данилов уже вырвался на простор, повернул джип в саванну и погнал, не разбирая дороги.

Стрельба позади усилилась.

Как ни странно, Веллингтон был совершенно спокоен. Только закрепил колониальный пробковый шлем на подбородке тесемочкой и, выпятив нижнюю челюсть, казалось, предавался размышлениям на самые отвлеченные темы. О его напряжении говорила только вздувшаяся жилка на виске.

Держась за поручень правой, левой доктор пошарил в сумке, вынул оплетенную лозой флягу, зажал между коленями, отвинтил пробку, ловко прихватил левой, приложился, сделал несколько глотков, отдышался, спросил:

– Хотите?

– Я за рулем.

– Опасаетесь дорожной полиции? – развеселился доктор. – Да тут и дороги нет.

– Потому и не буду.

– Годфри.

– Что?

– Роджер Веллингтон. Так уж получилось, я не представился.

– Олег Данилов.

– Данилов. Так вы – русский?

– Да.

– Легионер?

– Старатель.

– Да? – Доктор присмотрелся. – Вы опять шутите. Или, вернее, как это принято у русских, говорите экивоками. – Последнее слово он выговорил тщательно и по-русски. Глянул на Олега, пытаясь оценить впечатление.

Данилову было не до светской беседы. Он сосредоточился на дороге. Вернее, на бездорожье.

Тьма разливалась стремительно. Тучи закрывали уже полнеба, и молниевые разряды блистали часто-часто. Все живое попряталось, и только джип, будто взбешенный гепард, мчался сквозь наступающую тьму.

Веллингтон уронил голову на грудь; под сползшим шлемом не видно было лица, и можно было решить, что он уснул, если бы не правая рука, цепко державшая поручень.

Наконец бешеная гонка прекратилась. Олег подогнал джип к воротам.

Охранников было вчетверо против обычного: исключительно гвардейцы нгоро и легионеры. Данилов въехал на территорию, подкатил к дому. Повернулся к доктору, произнес, чувствуя, с каким трудом даются ему слова: лицо словно закаменело, и ему приходилось прилагать болезненные усилия, чтобы заставить лицевые мышцы подчиниться:

– Мы приехали, доктор. Вы спасете ее?

Веллингтон глянул зло и прошествовал внутрь особняка.