– Ты заговорил афоризмами, Вагин? – Гриф даже не старался скрыть искреннее изумление. – Писание перед сном почитываешь? Это человечек слаб и лукав, а времена... Времена все те же. – Гриф помолчал, спросил:

– А что там с нашим беллетристом?

– С Даниловым?

– Именно. Все, о чем ты сейчас гундел, – хоть и наболевшее, а рутинное варево. Привыкли мы и к интригам Реймерса, и к своеволию Головина. А статеечка – ни в какие наши реалии не вписывается, всем поперек горла, мне уже с недоумениями из поднебесных кабинетов звонили, знать хотят... то же, что и я: кто за этим стоит? Кто станет заказывать музыку на будущих парадах и похоронах.

Подходы к Данилову отработал?

– Отрабатываем.

– И как именно, если не секрет? – произнес Гриф с издевкой. – Что наша милая Анжела? Проявила артистический талант и творческую фантазию?

Вагин замялся:

– Пока вывести ее на контакт не удалось.

– Вот как? А что удалось? Чего ты ждешь, дорогой? Небесного знамения или дождичка в четверг? С дождичком – все в порядке, а знамение будем считать процедурным вопросом, к делу не относящимся. Что конкретно сделано? Квартирку обложили?

– Установили наблюдение.?

– И «ушки» подвесили?

– Не было возможности.

– Что так?

Вагин замялся.

– Чего ты егозишь, как нищий на скользкой паперти? Поставлю вопрос иначе: что не так?

– Люди там какие-то крутились.

– Где – там?

– У квартиры Данилова. Да и раньше...

– Та-а-ак. Тогда излагай не по значению, а по порядку.

– Вчера Данилов вернулся откуда-то побитый.

– Вот как? Откуда?

– Выяснить не удалось. Плотное наблюдение за ним только с утра.

– Насколько побитый?

– Ссадина на надбровье.

– И с кем же он махался, малахольный?

– Не могу знать. Но утром у него снова был конфликт.

– Вот как?

– В питейном баре, недалеко от дома. Вступился за кого-то. Здорово намял ребятам бока.

– "Рембо: первая кровь". Занятно.

– Подъехала милиция. Завели дело.

– Очень занятно!

– Наши люди отщелкали все на пленку. И еще: за Даниловым, помимо нашей, наблюдала по меньшей мере еще одна группа.

Гриф потер ладони, в зрачках загорелся огонек азарта.

– Карусель?.

– Вряд ли. Данилов легко сорвался. Отсутствовал весь день. Где был, с кем встречался – неизвестно. Вернулся только затемно.

– Прелестно. Ну что ж, майн либер Вагин, что не сделано, я понял. Теперь о том, что сделано.

– Оформить квартирку Данилова мы не сумели. Люди, что маячили там, маячили демонстративно.

– Вот как?

– Да. Нашим я тоже отдал подобный приказ. Зато за этой «завесой» нам удалось втихую оборудовать квартирку в доме напротив. Аудио-и видеоаппаратура, лучшие спецы.

– Да? И чем сейчас занят наш ставший таким популярным в определенных кругах литератор? Пишет очередной пасквиль? Ваяет роман века? Пьет водку?

Гоняет пришлых тараканов? Спит?

– У него женщина.

– Женщина? Ну, что ты замолчал? Матрона, патронесса, кокотка, шалава, бикса, шалашовка или – товарищ? Шевели извилинами, торопись, время ждет не всех, а уж дает от щедрот вовсе не каждому, лишь тем, кто успел! Ну?

– Девчонка. Весьма юная.

– Откуда она взялась?

– Сама пришла.

– Когда?

– Сегодня вечером. Может, старая знакомая?

– Это ты меня спрашиваешь, Вагин?!

Помощник потупился, промолчал.

– Отменно. И сейчас они заняты музицированием в четыре руки. Что ты молчишь, Вагин?! Ответь мне, по-че-му старая юная знакомая нашла время зайти к нашему одинокому бизону, а милая, стройная и талантливая Анжелика – не нашла?

– Не было случая организовать знакомство.

– А кому-то случай представился, так? Может быть, Реймерсу? Или – Раковскому? Или – Бархатову с Головиным? Случай, Вагин, не ищут, его – готовят!

И в жизни так, а уж в нашей профессии – подавно! – Гриф раздраженно поморщился, закончил:

– Не ожидал от тебя таких проколов. Не ожидал. – Гриф вздохнул, вынул из коробки сигарету, прикурил. – Чем еще порадуешь?

– Она приехала на автомобиле, эта девчонка.

– Я догадался, что не на троллейбусе.

– Сергей Оттович, она вполне может быть старой знакомой Данилова, а то, что зашла именно сегодня, – действительно случайность.

– Вагин, я очень подозрительно отношусь к случайностям, если они влезают в м о ю разработку! Ты понял? Не терплю! Даже если это сель, оползень или шаровая молния! Тебе что, не ясен психологический тип Данилова? Он одинок, утомлен, издерган своим одиночеством до отчаяния, он не желает мириться с тем, как живет, а сил собраться – нет, не для кого ему покорять мир, вот он и мается! И опус свой – от маеты той сочинил, жестко, правдиво, потому что ничего и никого не боится, не за кого ему бояться и терять ему, кроме постылости, нечего, ты понял?! Да на девчонку его теперь поймать – как весеннего медведя на мед; он умный, да сослепу и с тоски своей не разберется, царевна его избранница или тварь продажная! – Гриф утомленно перевел дыхание, закончил:

– И не мы одни, Вагин, такие разумники, и не нас одних заинтересовали эпистолярные способности Данилова! И важно даже не то, что он в своей статейке сказал, а то, о чем смолчал! Теперь ты понял?

– Виноват.

– Машину установили?

– Устанавливаем. Но то, что это не ее машина, – ясно и так. На ней дипломатические номера.

– Час от часу... Чьи?

Вагин назвал одну из стран.

– Девчонку засветили?

– Нам удалось снять ее, но снимок в полупрофиль... Да и четкость изображения оставляет желать... Дождь, воздух мглистый, дифракция...

– И откель ты нахватался таких ученых слов, Вагин? Все это пыль, мусор, а таскать в такой голове, как твоя, еще и хлам бросовый – совсем никудышная затея. Плохому танцору мешают собственные причиндалы, плохому актеру – зрители, плохому стрелку – не ко времени влетевшая в его голову чужая пуля. Вагин, знаешь, чему ты так и не научился?

Подчиненный только вздохнул.

– Быстроте. Скорости. Это жизнь – соревнование на выносливость, а оперативная работа так и называется потому, что нужно успевать. Иначе кто-то успеет за тебя или вместо тебя. Фото!

– Что?

– Фото этой нимфы! – Гриф требовательно протянул руку. Вагин суетливо порылся в папке, достал несколько снимков, передал Грифу.

Гриф скользнул по фотографиям беглым взглядом, лицо его на миг словно поглупело, удивленно вытянулось, он поднял взгляд на помощника, потом выдернул ящик стола, на ощупь достал лупу, рассмотрел детали фотографий более тщательно, откинулся на стуле, расслабил узел галстука:

– Выпить не хочешь?

– Простите?

– Бог простит. – Гриф встал из-за стола, подошел к шкафу, открыл, налил коньяк в толстостенный стакан, осушил одним глотком, вернулся в кресло, еще раз глянул на фото, спросил:

– Она приехала одна?

– Да.

– Ни сопровождающих, никого?

– Нет.

– "Хвосты" за ней были?

– Такой задачи наблюдателям не ставилось, но явную слежку или сопровождение они бы заметили.

– Значит, эта юная леди прикатила самостийно и самочинно, да еще и на чужой машине?

– Одолжила у кого-нибудь. Для форсу.

– Для форсу? – Гриф откинул голову назад и искренне Рассмеялся. – Надеюсь, она приехала не на лимузине посла? С расчехленным флагом?

– Нет. «Форд-эскорт», с иголочки.

– С иголочки, с ниточки, с кондачка... – машинально проговорил Гриф, напряженно размышляя о чем-то своем. – Что я говорил про случай?

– Случай нужно не ждать, а создавать, – педантично воспроизвел Вагин.

– Это так. Но лишь тогда, когда за игровым столом только ты и еще – пара-тройка предсказуемых игроков. А что Фортуна, что Судьба – дамы своенравные, кокетливые и полет их воображения смертным понять не дано... Можно лишь ощутить или – как шлейф благосклонности, или – как покров отверженности, ну дай бог, чтобы последнее не про нас... Случай... Как говорят в народе, там, где Бог не поможет, там черт нашабашит. – Гриф посерьезнел. – Вот что, Вагин.

Даю тебе час времени, и чтобы ты мне узнал доподлинно, что делал вчера Олег Владимирович Данилов после аудиенции у Фокия. По минутам. Кто рассек ему бровь и почему. Сдается мне, этому молодцу не так просто набить «портрет». Это первое.

Второе. С кем и почему он махался сегодня в кафе поутря-ни. Кто такой милицейский капитан и что за протокол составлен «по следам событий», так сказать.

И третье. Передай своим людям, там, в квартире, чтобы сидели ветошью, тихо сопели в две ноздри и держали ухи разутыми и глазенки раскрытыми! И не дай им бог хоть во что-то в этой запутке влезть!

Вагин кивнул. Если у него и было желание узнать, кто эта девушка на фотографии, на лице не отразилось никаких эмоций. Дисциплинированность была у Вагина даже не свойством характера, а основополагающим принципом бытия: это позволяло жить внутренне спокойно и комфортно и не нести за свои поступки, какими бы они ни были, никакой ответственности даже перед собственной совестью.

– Ступай, Вагин. И передай Светлане, чтобы вызвала Сытина. Пора покалякать с Эдуардом Николаевичем о делах наших скорбных... Ну а случай... – Гриф улыбнулся, глядя прямо перед собой невидящими глазами. – На случай надеяться нельзя, но нужно быть к нему готовым.

Гриф уселся в кресло и остался сидеть неподвижно, уставясь в матовую поверхность стола. Вагин попрощался кивком и пошел к дверям. Походка его была размеренной, вот только спина – напряженней, чем обычно. Вагин чувствовал раздражение: Эдуард Николаевич Сытин был в их системе координатором «негласных силовых акций». Эвфемизм никого не обманывал, да и внешность самого Эдуарда Сытина, этакого надрывного весельчака, дергающегося, словно на проволочках, сыплющего несмешными прибаутками и похабными побасенками, с вечно воспаленными, будто от недосыпа, веками и глазами затравленного ночного зверя, страшила Вагина: этот человек означал неспокойствие и непредсказуемость, глубоко противные и чуждые натуре Серого Йорика. Каждый раз, имея дело с этим субъектом, Вагин в глубине души надеялся, что их следующая встреча не состоится: Эдичка где-нибудь свернет себе шею или словит пулю. Но пока происходило обратное, что вызывало у Серого Йорика искреннюю досаду. Нет, Вагин никогда не был противником «силовых акций», но полагал, что и в смерти должен быть свой порядок; привнесение в это аккуратное ремесло куража, азарта и удали, чем всегда грешил Сытин, казалось Вагину сродни нарушению субординации по отношению к такой серьезной и мрачной даме, как смерть.

Уже прикрывая за собой дверь, Вагин заметил, как Гриф снял трубку с аппарата правительственной связи.