Вертолет был уже рядом, висел низко, метрах в десяти от воды, егозил слепящим лучом по нагромождениям камней, проходил чуть верхом над застывшими, скрючившимися фигурками людей, грозя вот-вот обнаружить их присутствие и пригвоздить, беспомощных, мертвенно-блеклым лучом к громаде обрыва, словно бабочек-однодневок — к растрескавшейся коре тысячелетнего дерева.

Маэстро вскинул автомат, привычно вжал приклад в плечо, нежно придержал подбородком, словно скрипач-виртуоз любимую скрипку, и — плавно повел спусковой крючок. Из хоботка глушителя, словно из газосварочного аппарата, вырвалось махонькое и ровное голубое пламя; гильзы дробно и латунно зазвенели о гальку, да затвор чавкающе залязгал вдоль рамки…

Фигура человечка, стоявшая в проеме растворенной дверцы у станкового пулемета, неловко ткнулась головой в косяк и осела тяжело и вяло; сама машина вдруг задергалась странно — будто большое животное задрожало кожей от укусов десятков слепней, дернулось всем телом, заметалось… Вертолет взмыл вверх метров на десять — и закрутился на месте. Приглядевшись, можно было заметить фигуру пилота, сгорбившуюся над приборами, и штурмана, пытающегося добраться до рычагов, чтобы… Но — поздно: вертолет был слишком близко от каменистого склона, и сейчас его, лишенного управления, крутило на месте и несло прямо на скалу… Маэстро в последнее мгновение опустил автомат, схватил девушку за руку — и прыгнул вниз со взгорка, с десятиметровой высоты на щебенчатую осыпь гальки… Тяжелое и горячее тело машины пронеслось над ними в парах бензина и перегоревшего масла… Аля успела зажмуриться — и невероятно оранжевый клуб огня, слепящий даже сквозь сомкнутые ресницы, опалил ее всю, и она не чувствовала уже ничего рядом, кроме этого жара, кроме грохота и скрежета раздираемых железных деталей, шелеста летящих во все стороны смертоносных осколков, кроме визга режущих гранит стальных плоскостей…

Маэстро не стал дожидаться окончания всей этой какофонии. Он рванул по склону вперед и вверх, Аля бежала за ним полуоглушенная, перепрыгивая наобум мелкие окатыши и крупные валуны, опасаясь вовсе не встречной или догонной пули, а — неудачно скользкого камня, который рассечет кожу, расколет коленную чашечку, разобьет пальцы и тем обречет ее на беспомощную сиротливость здесь, на чужом берегу, никому не нужную и всеми забытую…

Фигуры выскочивших из автомобиля на взгорке молодцев мигом нарисовались на краю обрыва в позе поясных мишеней, подсвеченные сзади фарами собственного автомобиля, а спереди — затухающими всполохами пламени на месте падения поверженного вертолета. Та самая блуждающая фара, что еще пять минут назад, до появления геликоптера, мутно рыскала в просторах акватории, скакнула в трясущихся от волнения руках, желтый луч уперся в искореженные обломки на месте аварии, а следом… Грохот не менее чем: четырех автоматных очередей разрубил воздух; трассы пуль чертили тьму в направлении к берегу и в диком, паническом беспорядке долбали разбитое железо, камень, рикошетировали от голых окатышей, зарывались в мелкую гальку, выбивая из нее высокие, секущие все и вся фонтаны.

Маэстро даже не бежал, он скакал по камням широким махом, в каком-то непостижимом рваном ритме, выпустив давно руку девушки; она же — поскользнулась-таки и растянулась плашмя на камнях, пребольно ударившись лицом и раскровянив щеку… Подняла голову: чудом никем не замеченный Маэстро уже был в мертвой зоне, скрытый небольшим каменным козырьком плато, того самого, на котором стоял автомобиль. Боевики же, давно оправившись от шока и придя к осознанию собственной смертности, скрылись, залегли за камнями и оттуда уже потявкивали экономными короткими очередями в белый свет, а вернее, в темную ночь, контролируя черное и пустое пространство.

Маэстро поднял вверх левую руку. Как ни удивительно, Але показалось, что жест она поняла; перехватила один из пистолетов обеими руками, уперла тяжелую рукоять в землю, прикинула расстояние… Маэстро вновь подал знак. Аля кивнула, словно он спиной мог ее видеть; нет, он не видел, но девушке почему-то казалось, что чувствовал, точно чувствовал, и знал, что она не струсит, не зароется с голо&ой среди обломков камней, не смалодушничает, не предаст.

Маэстро обернулся, замер, высматривая ее в кромешной темноте, нарушаемой лишь всполохами редкого огня, заметил, улыбнулся ей ободряюще, снова сделал жест рукой, сжав. несколько пальцев в кулак и проведя полукругом над готовой. Аля кивнула, а мужчина, не медля уже ни секунды, кошкой, горным барсом начал, карабкаться по склону: мягко, легко, бесшумно. Девушка давно засекла места, где загорались огоньки выстрелов и откуда неслись смертоносные трассы… Как только Маэстро, готовый к броску, замер за последним козырьком, нависавшим в полуметре от той площадки, на которой стоял автомобиль, она прицелилась и трижды выстрелила по ближайшему камню, из-под которого велся беглый огонь. Пистолет послушно подпрыгнул в руке, девушка перекатилась в сторону и снова трижды спустила курок, но уже по другой цели… Пауза — и снова огонь, по третьей!

Маэстро в одно мгновение оказался наверху, перед машиной. Голубоватое пламя заплясало на раструбах глушителей двух короткоствольных автоматов, что он держал в руках; по нему тоже стреляли, но он казался заговоренным. Маэстро передвигался, словно смерч, с виду — медленно и вяло; даже если он и оставался на месте, тело его, словно состоящее из шарниров и гуттаперчи, продолжало плавно перемешаться в пространстве… Маэстро на мгновение даже показался Але куклой театра марионеток — так неожиданны и странны были его движения. Они походили бы на танец фламенко, вот только… Когда-то это был танец любви, сейчас… сейчас — это был танец смерти.

Здоровенный, похожий на броневичок мощный «лендровер» вырулил из-за ближнего взгорка и почти без звука плавно покатился вниз, к площадке, на которой Маэстро остался совсем один. Верхний люк на «лендровере» откинулся; сначала показался ствол, потом — небольшой человечек в кепке-бейсболке… Он умело и быстро установил на крыше треноги ручного пулемета, вжал приклад в плечо, передернул затвор, прицелился… Аля даже не поняла, почувствовала: Маэстро со своего места еще не видит автомобиль, неровность мешает, и через секунду, как только он окажется в зоне кинжального огня, очередь сметет его неминуемо и молниеносно! Ни о чем больше не думая, девушка вскинула обеими руками тяжелый пистолет, задержала на выдохе дыхание и плавно спустила курок. Пуля попала в треногу, пулемет скакнул в сторону и вверх, как взбесившийся варан… Аля успела послать вторую пулю, промахнулась, крикнула что было мочи:

— Маэстро, за взгорком!

Девушка не была уверена, услышал ее Маэстро или нет. Но когда «лендровер» перевалил через холмик и по прямой, на скорости помчался на Маэстро, тот выхватил из-за пояса похожий на ракетницу пистолет, раздался мягкий хлопок, что-то тяжелое ударило в лобовое стекло, и оно раскрошилось разом, словно от попадания булыжника. В два прыжка он оказался у кромки площадки и прыгнул вниз.

Жуткий взрыв выбил стекла и двери у машины, малиновые росчерки несущегося во все стороны пламени вырвались из искореженного салона вместе с криком заживо сгорающих людей, который тут же и смолк, а автомобиль продолжал .катиться по инерции и под уклон, застыл на несколько секунд на окраине плато, балансируя, будто ныряльщик на гребне скалы, и — обрушился вниз. В воздухе раздался еще один взрыв — может, рванул бензобак, чудом уцелевший после выстрела мини-гранатомета и первого взрыва, может — граната, что была у людей в машине… Падая, тяжеленный «лендровер» буквально рассыпался на части, осколки металла, конструкции несло взрывной волной во все стороны, Аля прильнула к земле, ожидая, что, как только машина коснется твердого грунта в каких-то двадцати метрах от нее, будет еще взрыв, жуткий, страшный… По его-то как раз и не произошло. Сюда долетела только искореженная груда раскаленного полуоплавленного металла, меж кусками которого, словно в исковерканной кладбищенской ограде, были намертво вмурованы обугленные останки тех, которые до этой ночи считали себя солдатами удачи и любимцами фортуны.

Аля подняла голову, огляделась… После мертвенного света, упругого уханья взрывов, стрекота выстрелов, после смертельной опасности, в истлевающем свете гаснущего пожара море казалось просто темным провалом, раззявленным влажным ртом на лике земли… И еще — Аля вдруг увидела дракона! Громадный, он даже не всплыл — объявился из пучины… Капли отливающей металлом жидкости скатывались с матово блестящей чешуи чудовища, массивная, чуть вытянутая вперед башка с двумя светящимися фиолетовыми глазами медленно поворачивалась на массивной шее…

Дракон с видимым любопытством озирался по сторонам и был вовсе не похож ни на какого доисторического ящера; больше всего он напоминал дракона, каким его изображали китайцы на древних вазах Таиской династии. Але даже не показалась странной мысль, что сейчас этот громадный — зверь? чудовище? призрак? — выпростает из-за спины перепончато-чешуйчатые, как у нетопыря, крылья, и они легко поднимут эту многотонную громаду в темно-звездную россыпь неба.

Девушка зажмурилась, втянув голову в плечи, и замерла так, не находя в себе мужества снова открыть глаза. Более всего она опасалась, что вот откроет их, а ничего не произойдет, и она снова увидит то же чудовище с тетраэдрной башкой и добродушно-коровьим взглядом фиолетовых глаз. И это будет означать только одно: разум оставил ее, и все, что ее ждет теперь, — это одинокое безумие, а с ним — «дом скорби»: слюнявые, потекшие лица больных с угреватой от недостатка витаминов и солнечного света кожей и с потухшими глазами, словно выгоревшими до цвета серой больничной байки; неопрятная, пахнущая потом и нечистотой постель, грубые жирные санитарки, уколы, головная боль, непрекращающиеся ночные кошмары, рядом с которым это драконье видение покажется просто эйфорией!..

Что-то ухнуло позади. Аля даже. не успела испугаться — просто крутнулась на месте, чувствуя, как от страха разом насквозь промокла спина… Но ничего сверхъестественного там не оказалось; Аля смотрела во все глаза на разваленный остов вертолета: огонь изменил центр тяжести громоздкой машины, она передвинулась к краю плато, с шуршанием осыпая вниз мелкую, как щебенка, гальку.

Девушка снова обернулась: море дышало покоем; никакого чудовища, никаких галлюцинаций; сон разума кончился, девушка вздохнула облегченно… Встала, пошла вперед, разыскивая взглядом Маэстро.

Огляделась. Самое поразительное, что автомобиль, который Маэстро хотел захватить, так и остался стоять невредимым на плато; дверца в нем была все так же приоткрыта, в салоне горел свет, стереосистема послушно крутила нескончаемую кассету, и только желтый луч прожектора уже не рыскал по черной глади моря, а, словно оставленный без хозяина нагловатый телок, тупо таращился в землю. Треск стрельбы, грохот разрывов — все стихло разом; слышны были лишь шепот волн и шелест огня, да где-то в стороне — работа лопастей другого вертолета; но или он находился слишком далеко от места схватки, или влажный морской воздух сыграл обычную свою шутку, смещая расстояния, а только этот звук воспринимался девушкой как неопасный, далекий, мнимый. А магнитола в салоне автомобиля продолжала крутить совсем несовременную мелодию, от которой у девушки сладко замирало сердце…

Сердце сжимало даже не горечью — жалостью… Грустно. Раньше даже призраки были — о любви, сейчас даже, шутки — о смерти… Разве можно в таком времени выжить?..

— Аля!

Маэстро показался из-за груды камней метрах в пятидесяти от девушки, приветливо помахал рукой.

— Влад! Ты не ранен? Мы победили?

Ответить он не успел. Два вертолета вынырнули из-за обрывистой гряды.

Сначала раздались какие-то странные хлопки, в воздухе ощутимо и навязчиво запахло чередой, болотом и травяными зонтиками дурмана… А потом… Огонь рухнул с неба, как бешеная белая лава. Ослепленная, девушка упала ничком, вжалась в грунт, сомкнула до боли веки, но они продолжали пульсировать жгучей болью… Мечущееся оранжево-желтое раскаленное жижево наплывало на нее, грозя выжечь зрачки… Аля терла глаза кулачками, слезы заливали их, она пыталась вздохнуть, но становилось еще хуже: к рези в глазах и слепящему свету прибавился еще и кашель, перехватывающий горло резиновым жгутом, душащий… Грохот лопастей стал монотоннее, девушке показалось, что она слышала сквозь вертолетный гул и стрекот выстрелов, но это вполне могли быть и галлюцинации… Девушка почувствовала, как чьи-то руки схватили ее в охапку, скрутили, бросили на вибрирующий пол, как этот пол задрожал мелко-мелко, а сердце сначала замерло, а потом — камнем полетело вниз.

Аля почувствовала, как холодный солоноватый ветер студит щеку, врываясь в растворенную дверцу… Она поднесла ладони к лицу, ощупала… Щека чуть саднила, на губах был вкус крови, а на веках — обильная липкая влага… Неужели?..

Неужели она ослепла, неужели свет солнца погасили для нее навсегда и глаза ее лопнули от того нестерпимого белого жара?! С часто бьющимся сердцем девушка разомкнула ресницы… И почувствовала, что слезы потекли сами собой, разъедая ссадины на щеке и губах… Она — видела! Видела радость мгновенно заполнила все ее существо. Аля не смогла сдержаться, она даже застонала от восторга… И пусть вокруг были враги, пусть она в их власти, жизнь пульсировала, металась, искрила в каждой живой клеточке ее существа, словно младенчески выкрикивая одно, вечное, торжествующее: «Я — вижу! Я — живу! Я — дышу!» Пусть даже единственное, что она разглядела сквозь пелену слез, была несущаяся внизу черная земля, по которой, словно по преисподней, метались смутные всполохи огня и серые тени. Тени — в аду.