Кавалькада из трех машин представительского класса мчалась по шоссе в сторону Москвы на максимально допустимой скорости. В средней, серой «вольво», двое мужчин полудремали на заднем сиденье. Вернее, полудремал, или делал вид, что дремлет, лишь один из лих; другой через равные, довольно небольшие промежутки времени зажигал очередную сигарету и жадно затягивался. Время от времени он доставал из карманчика двери плоскую фляжку с «мартелем» и прикладывался, каждый раз все основательнее. В отличие от серийной машины, пассажиров от водителя отделяла тонкая дымчатая перегородка.

— Глостер… — прервал, наконец, более чем получасовое молчание низенький крелыш.

— Да, Дик?.. — Высокий брюнет повернул-голову и посмотрел на соседа пустым, как выцветшее знойное небо, взглядом.

— Ты ведь доложишь Лиру объективную информацию о происшедшем…

— Будь уверен.

— Глостер, мы давно в системе. Но оба знаем, как важна интонация.

— Важны факты. И Лир признает только их.

— Факты? Ландерса наша девка завалила на раз! И вся свора кинулась за Егоровой, а сия ретивая сучонка уж их помотает, буть спок! Пока не пристрелят! А то, что ее пристрелят, — без вопросов! Так в чем прокол?

Черноволосый только скривился в гримаске, очень отдаленно напоминавшей улыбку, и ничего не ответил.

— Глостер… — едва слышно проговорил крепыш так, словно из воздухопровода с сипением выходил воздух; и не понять, что слышалось в этом голосе — мольба или угроза? — Не надо меня закапывать!

Глостер выдержал паузу, потом произнес миролюбиво:

— А кто об этом говорит? Произошел срыв одной из операций, я обязан доложить. А решения будет принимать Лир.

— Да не было никакого срыва!

— Да? Ты считаешь, акция с Батенковым прошла блестяще? Эта девка, Оля, права: наваляли гору трупов, положили кучу собственного «мяса» и оказались по уши в дерьме. В конском.

— Ты так и будешь докладывать Лиру?

— Лир не любит эмоций.

— Тогда и начни с того, что появился Маэстро.

— Появился некто, кто назвался этим псевдонимом.

— Что значит — назвался?

— Маэстро мертв. Он — списан.

— Мертв? Глостер, девка права: мертвые не убивают!

— Не горячись, Дик. Я оставил несколько человек в городе. Они тщательно расследуют все, что касается Маэстро, вернее, того, кто назвался этим псевдонимом. Доложат, вот тогда и будем решать что и как.

— Не лукавь, Глостер! «Будем реша-а-ать…» Решает у нас только один человек. Лир! — Дик чуть понизил голос, произнес, глядя прямо перед собой в непрозрачное дымчатое стекло:

— И последние его решения не назовешь разумными.

— Да? — приподнял брови Глостер.

Дик заметался взглядом, хлебнул из горлышка, выдохнула — Да. Ты тоже так считаешь, Глостер, Все так считают. Все.

— Вот как?..

— Прекрати, Глостер. Ты же видишь, как за последний год сдал старик. Лир выглядит, как раковый больной в неоперабельной стадии. Я не удивлюсь, если держится он только на наркотиках. А потому…

— Ну? Я слушаю тебя внимательно, Дик, — медленно Произнес Глостер, выделив голосом слово «внимательно».

— Не нужно на меня давить, Глостер. Не надо меня пугать. Смерти я не боюсь. Навидался… Я боюсь глупой смерти.

— Смерть не бывает умной или глупой, — процедил Глостер. — Она всегда безобразна.

— Погоди, Глостер. Тебе не надоело играться словами?

— Играться?

— Ты прячешься за эту шелуху, за эту муть, боясь отдать самому себе отчет:

Лир спешит в могилу. И будь уверен, увлечет за собой нас всех! Всех до единого!

Ты не думай, я не пьян, просто… Нынешняя операция разве не доказательство его надвигающегося безумия?

— Операция была продумана до мелочей. И завалил ее…

— …Случай. Тяжкий, роковой, но случай. Маэстро — как раз такой. Он как рок: неотвратим и смертоносен. Не так?

— Мы же договорились, Дик. Пока не будет установлено, что Маэстро жив, — он мертв.

— Ну да, ну да… И все же… Насчет «продуманности до мелочей»… А тебе не кажется, Глостер, что обе акции, и с Батенковым, и с Ромой Ландерсом, были напрочь лишены той ясности, простоты, что и приводит к успеху… Нет?

— Идея операции была предложена…

— …Лиром. Я угадал? Ну, положим, подвести эту девку, Киви, к Батенкову было не так глупо. Но разве не проще — ей же и завалить авторитета? Застрелить, отравить, уколоть ма-а-аленькой такой иголочкой, до которых в прошлые времена наши органы были такие охотники… И скончался бы Батя в своей постельке от острой скоротечной пневмонии, саркомы или какой другой малярийной заразы… Дело не в способе, а в сути: ты не находишь, Глостер, что кондовую, но эффективную и простую схему Глостер заменил просто-напросто игрой?

— Не передергивай, Дик. В случае с Батенковым нет. Ты и сам понимаешь.

— Понимаю. Устранение Бати было задумано как разборка между Ландерсом и Батенковым. Убрать двух зайцев кряду и — втянуть в междуусобье оставшихся братков и сочувствующих с той и другой стороны. И пока холопы дерутся — заполучить всю тарелочку с голубой каемочкой.

— Складно излагаешь, Дик. Ясно и просто. А ты говоришь — игра. Игра… поломалась, когда все твои бойцы полегли смертью дебилов в этом злачном ресторанчике-шале. Пришлось зачищать все начисто, лучше никаких трупов и горелый остов увеселительного заведения, чем трупы ничьих людишек.

— Глостер…

— Да ты не беспокойся, Дик. Во-первых, ты прав. Все не так уж провально.

Наша оперативная агентура поработала на совесть: мало того, что слух о трениях между Батенковым и Ландерсом распространился уже достаточно, никакой другой идеи братве по горячке просто в голову не придет! Ну а когда таковая идея явится — будет поздно: как говорили в Одессе, четыре сбоку — ваших нет. Да к тому же ты знаешь, Лир не любит отдавать фатальных приказов, касающихся его людей, досконально не разобравшись. Первые сведения из Южногорска и окрестностей — о том шальном малом, что перестрелял всех и вся, — подойдут уже сегодня к вечеру.

И завтра утром мы получим пусть мутную, но картинку относительно незапланированной «случайности» на милом лазурном побережье… Этот назвавшийся покойным Маэстро, может статься, совсем неведомый фигурант какой-нибудь из контор, государственной, Частной. Решил вступить в игру и начать с того, чтобы нас мистифицировать: некоторые обожают мистификации, уж очень это действует на потравленные войной и кокаином мозги, вроде твоих.

— Ты не дослушал, Глостер. Скажи, зачем Лиру нужна была эта подстава с этой Алей Егоровой? Умом — понимаю, разумом — не могу оценить иначе, как претенциозную глупость, усложняющую простую операцию устранения.

— У всех свои маленькие слабости, Дик.

— Маленькие? Слабости? — Дик снова приложился к бутылке и глотал, пока емкость не опустела. — Слабости… Коллекция «Карты Таро» — тоже слабость?..

— Дик…

— Нет, Глостер, нет. Лир сходит с ума. Сначала эта его идефикс с девками-киллерами…

— …Блестяще себя оправдавшая в случай с Ландерсом, нет?

— Дьявол, Глостер, ты никак не хочешь понять! Старик не разрабатывает операции, он давно играет, и именно от этого получает свой ма-а-аленький кайф? И игра эта становится все более… художественной. И — рискованной.

— Риск — дело благородное. И азартное. Разве все мы свой, как ты выразился, кайф получаем от чего-то другого? Молчишь?

— Глостер, тебе не приходила в голову мысль, что…

— Да?

— Нам достаются объедки со стола Лира. И тревожит меня даже не страх, а то, как красиво и азартно можно было бы сыграть… самим. Просто, без этих маразматических наворотов, что стали свойственны всем нашим разработкам последнее время… Да. Просто и результативно. Кто-то великий сказал… молодые и дерзкие побеждают куда чаще, чем старые интриганы… Нет?

— Может быть, — ледяным голосом произнес Глостер, лицо его закаменело и стало похожим на посмертную маску.

Пауза затянулась. Глостер снова прикрыл веки и, казалось, задремал. Дик какое-то время нервно ерзал по сиденью, курил сигарету за сигаретой. Потом посмотрел на часы, вздохнул:

— Подумать только… Мне завтра тридцать восемь.

— Поздравляю.

— Анекдот такой слышал? — Дик нервно хохотнул. Стоит доктор, рассматривает рентгеновский снимок. Спрашивает больного: «Ну и сколько же вам лет, батенька?»

Больной: «Тридцать восемь будет». Доктор в ответ, сокрушенно: «Ой, не бу-у-удет!»

— Смешно, — вежливо улыбнулся Глостер.

— До упаду.

— Все под Богом ходим.

— Вот уж нет. Мы — и ты и я — ходим под Диром. А уж под кем Лир — дьявол ведает. — Дик поскучнел лицом, пробормотал тихо:

— Ходит птичка весело по тропинке бедствий, не предвидя от сего никаких последствий… Ходит птичка весело… Весело.