Глава 52
«Все бег на месте в замкнутой кривой...» Кто расчертил пространство острова кривыми, кто замкнул их в круг?
– В круг? – переспросила Даша. Видимо, последнюю фразу я произнес вслух.
– Круг. Бесконечное множество бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности. Бред мироздания.
– Кажется, спиртное на тебя подействовало основательно.
– Сейчас пройдет, – сказал я, взял бутылку и сделал добрый глоток. Потом выудил из пачки сигарету, закурил. Нет, и то и другое – яд, конечно, но как действуют!
– У тебя вид кота, дорвавшегося до валерианы.
– Валериана – цветок Меркурия. Или Гермеса. У него, как и у каждого из кошачьих, есть ключи от бездны.
– Ты и выражаться стал, как...
– Как безумный? Или – так выражался Сен-Клер?
– Что Сен-Клер?
– Почему ты ни в ресторане, ни теперь ни разу не упомянула Эдгара Сен-Клера? Или ты была не знакома с ним?
– Саратона – большой остров.
– Значит, все-таки не знакома?
– И небольшой. Мне это очень нравилось всегда. Здесь все друг друга знают. А если грустно на душе, ты можешь бродить по самой Саратоне или по окрестностям хоть неделю и – никого не встретить. А можешь, если есть настроение, только выйти пройтись, и на одной улице столкнешься с десятком знакомых, и поболтаешь с каждым о чем-то необязательном, и на душе сразу сделается легче.
– Недавно ты назвала такое препровождение пустым.
– Иногда это очень скрашивает жизнь.
– И сказала, что такая пустота – сродни смерти, – продолжил я, словно не слышал ее реплики.
– Я так сказала?
– Может, и нет. Но я так понял.
– Что-то ты стал очень мрачен. Тебе совсем нельзя выпивать.
– Я и стараюсь воздерживаться. Но сегодня – особый случай.
– Особый?
– Поверь, в меня не каждый день выпускают обойму браунинга. Хотя, может быть, ты стреляла совсем не в меня.
– Я же тебе все объяснила.
– Ага. А я продолжаю комплексовать.
– Комплексовать?
– Извини, я неудачно выразился. Теперь время такое: неприлично называть вещи своими именами. Никто из женщин не скажет: «Я боюсь быть нелюбимой», скажет: «Я боюсь располнеть». Никто из мужчин не скажет: «Я боюсь умереть, так ничего не создав и не воплотив, даже не попытавшись рассказать, каким я был, что чувствовал, кого любил...» Скажет: «У меня бессонница и головная боль. Наверное, вчера выпил лишнего». Это просто страх.
– Страх...
– Да. Быть неуспешными, нелюбимыми, никому не нужными... Страх непризнания себя в этом мире. Страх смерти при жизни. Страх смерти после смерти. На этом острове страх отчетливее, чем где бы то ни было. Потому что здесь весело. Порой настолько, что хочется плакать. Но – негде. Разве только в комнате смеха.
Девушка вздохнула:
– И что с тобой теперь делать, Дронов?
– В смысле?
– Ты же напился! Буквально! С нескольких глотков!
– Иногда это очень скрашивает жизнь.
– Не паясничай.
– И не думал.
– Чем?
– Что – чем?
– Чем скрашивает жизнь спиртное?
– Отсутствием ответственности. Какой с пьяного спрос? Никакого. – Я с видимым удовольствием откинулся на подушки диванчика. – Пожалуй, стоит вздремнуть. Этой ночью ни тебя, ни меня уже не убьют.
– П-почему ты так уверен?
Я кивнул на полоску света под тяжелой портьерой:
– Светает.
Девушка была озадачена.
– Ты думаешь...
– Да ничего я не думаю! Ничего! Почему ты мне лжешь, Даша? Почему ты ни разу не упомянула Эдгара Сен-Клера! Почему ты – ни вчера вечером, ни сегодня – ничего не сказала о том, что знакома с ним?! Что, по крайней мере, приглашала его в этот номер?! Кстати, где ты была прошлой ночью?
Казалось, мой вопрос застал девушку врасплох. Лицо ее на миг сделалось совершенно потерянным.
– Что ты молчишь? Ты же сказала, что несколько ночей кряду не можешь спать! Что тебя мучат призраки небытия и нетопыри нежити!
– Ты мне не доверяешь, Дронов? – наконец произнесла Даша тихо.
– Веришь – не веришь. Замечательная игра. А вопрос – философский. Ты сначала ответь на простой: где ты была вчера ночью?
– В номере.
– В каком?
– В этом.
– Ты уверена?
– Почему ты на меня орешь, Дронов? Я что, преступление совершила?
– Может быть. Все дело в том, что Эдгар Сен-Клер звонил своей тетушке, герцогине Аленборо, из этого номера!
– Вчера?
– Это ты мне ответь. Как ты все это объяснишь?
– А как он объяснил?
– Да никак! Никто этими объяснениями тогда не интересовался. Потому что Эдгар Сен-Клер был тогда жив.
