Глава 3
В тот вечер я поднимался от моря по кромке шоссе, все ускоряя шаг. Лицо мягко ласкал вечерний бриз, и жизнь в этом тихом бархатном раю в который уже раз показалась если и не счастливой, то сносной.
Машин было мало. Они обгоняли меня, обдавая жаром. Некоторые пассажиры оглядывались: пешеход был здесь в диковину. Я шагал по левой стороне навстречу движению. Ветер быстро смывал с перегревшегося асфальта запах гари; тело разогрелось движением, и я даже пожалел, что не остался поплавать. Потом решил: спущусь к океану от дома и два-три километра одолею. Вода сейчас сказочная.
Дом. Так уж устроены люди, что стараются назвать домом любое жилище, в котором задержались хоть на какое-то время. И хотя все мы умом понимаем, что тесное обиталище на теплой, но чужой земле домом от того не становится, а все же... Жить легче, если считать именно так.
Свет фар ослепил. Не смиряя шага, я подал влево, но вдруг понял – автомобиль летит прямо на меня. В последнюю секунду успел соскочить к самой кромке шоссе, автомобиль пронесся в каком-то миллиметре, засыпав вывернутым тяжелыми протекторами крупным щебнем. Один камень острым краем раскроил скулу.
Я чуть поплыл от удара, наклонился, опершись о колени и мотая головой, пытаясь унять выброшенную в кровь дикую дозу адреналина. Сердце колотилось бешено; энергия требовала немедленного выхода.
А машину занесло; она неловко заюзовала по обочине, притормозила, бешено вращая колесами и пытаясь выбраться на шоссе... Как оказался в моей руке камень, я и сам понять не смог; но треск раскрошенного заднего стекла был мне приятен.
Автомобиль застыл, две передние дверцы распахнулись одновременно, и на меня с обеих сторон понеслись тяжеловатой трусцой раскормленные атлеты. Ясный месяц, наши: кто еще станет куражиться в субтропиках развлекухой черемушкинского разбора?
Водитель добежал до меня первым, успел хрипло высказаться на предмет всякой саратонской швали и – замолк: я легко ушел под летящий в голову кулак и с маху ударил мужчину в порченную алкоголем печень. Тот словно споткнулся, рухнул на колени и уткнулся лицом в щебенку.
Второй казался непробиваемым. Дважды уклонившись от его ударов, я основательно вломил ему по корпусу, но он только екнул, глотнул воздуха и провел столь скорый удар, что я едва ушел уклоном! На секунду я встретился с ним взглядом и чуть не опустил руки: в глазах моего противника тлела злая усмешка, словно... Словно он решил просто поиграться со мной, как кот с мышонком, чтобы потом сожрать, аппетитно похрустывая размалываемыми крепкими челюстями косточками...
Новый удар был болезнен – парень въехал мне в скулу, уже рассеченную камнем, улыбка скривила его губы, а взгляд стал презрительно-жалеющим... Или это ночная Саратона играла огнями праздника в его расширенных зрачках?
А потом я уже не думал ни о чем и ничего не чувствовал. Голову поволокло странной волной, я сделался легким и безмятежным, и как только он слегка отвел плечо, я залепил в незащищенный подбородок два хлестких боковых. Руки заныли, но боец, казалось, этих ударов даже не заметил, ринулся вперед и попытался меня обхватить и свалить. Я отступил назад и чуть в сторону, ушел нырком под руку, жестко пробил снизу в подбородок и добавил крюком справа. Голова нападавшего дважды дернулась, глаза помутнели, он опрокинулся навзничь и остался лежать недвижной массой, словно борец сумо, выпивший тазик сакэ.
К авто я подошел из чисто детского любопытства: наши есть наши, как говаривал некогда один знакомый поляк: «Славяне-то мы славяне, только мы деремся до первой капли крови, а вы, русские, до последней».
Оттого очень хотелось убедиться: не затаился ли в автомобиле круторогий такой пацанчик в обнимку с бейсбольной битой; а вдруг покажусь я ему после пары косячков болотным страшилищем, да и вкатит он мне по загривку от широты славянской души. Кому оно надо? Мне точно нет.
Встречной пули я не опасался. Огнестрельное оружие на Саратоне не рисковал носить никто – табу; пугал даже не приличный срок за «хранение», а то, что больше двух-трех дней любитель огнестрела в местной кондиционированной и образцово-показательной тюрьме не протягивал; то ли пища была экзотичной, то ли климат суровым, а – сердечный приступ, и все. Стволы имелись лишь у охранников в аэропорту и у префекта здешней полиции. Но они их никому не показывали.
В салон я заглянул осторожно, а там... Девушка в белоснежном бикини смотрела на меня темными, как предгрозовое море, глазами... Рот ее удивленно округлился, и она произнесла на чистом иностранном языке:
– О-о-о...
Я скромно пожал плечами.
– Ну надо же... – Глаза девушки пылали счастливым азартом.
– Бывает...
– Всю жизнь мечтала встретить на большой дороге благородного разбойника! Со шрамом!
Что я мог ей сказать? Что царапина от щебенки – не шрам от шпаги? Что благородных разбойников не бывает? Что все дороги на Саратоне упираются в океан? А потому ответил просто:
– Мечты сбываются.
