Глава 29

Я остался один. Жара за окном спала, наступило теплое предвечерие. В это время Саратона просыпается. Отдыхающие плещутся в нагретой солнцем воде бассейнов или в океане, обедают в прохладе кондиционированных ресторанов или в зеленых кабинетах открытых веранд, отовсюду слышится живая музыка, а через час-другой зажгутся фонари вдоль набережной, заработают ночные бары, дискотеки, рестораны, казино, и курортное побережье заживет обычной своей жизнью – весельем нескончаемой праздности, богатства и равенства. От остального мира Саратона отличается тем, что здесь нет бедных, больных и убогих. Раньше вся работа Алена Данглара заключалась в том, чтобы проникнувшие на остров какими-то неправдами тревожные люди не смогли задержаться здесь более суток.

Тревожные люди... Вернер, безусловно, из таких. Он пережил несколько потрясений кряду: сначала разочаровался в идеалах юности, потом – потерял товарищей во время операции в намибийской пустыне и сам чудом спасся, потом – пытался просуществовать в этом равнодушном мире на самой его окраине, среди таких же разочарованных, день за днем превращающих свое тело в пустую мерную оболочку, с душами ранимыми, но словно укрытыми серой поволокой информационного смога...

В этом мире Вернеру было тускло, и он очаровался вымышленным миром Гретты. Вот только сама девушка устала от сжигающей ее страсти творчества и высокомерного ожидания славы, от непризнания того, что она считала истинной своей жизнью.

Вернер. Его можно исключить из числа подозреваемых? С большой вероятностью. В том состоянии, в котором он находится теперь, человек не способен ни планировать, ни осуществлять многоходовые операции. А то, что мы столкнулись именно с такой, у меня сомнений не осталось.

Диего Гонзалес. Вернее... Дон Диего Карлос Антонио де Аликанте. Потомственный испанский гранд. Что ему было делать в солдатах? К его годам и при его отваге он должен бы сейчас быть, как минимум, полковником с колодками наград от подбородка до портупеи. Испания не вела войн? И – что? Разведка тем и отличается от армии, что война для нее – всегда. И у любой страны есть и будут интересы. А могут быть у дона Диего свои интересы? О да. Как у каждого человека. Особенно если этот человек на острове – старожил.

Элизабет Кински. Обаятельная девушка тридцати с небольшим. Прекрасно образованна. Как выяснилось, владеет специфическими «умениями и навыками». Несчастлива в личной жизни. Потеряла профессию и положение в обществе. Рядом мы живем пятый месяц, а мужчину она приглашала к себе только однажды. В свободное время подолгу отсутствует. Где бывала – никто не спрашивал. Чем занималась – тоже. Из своего прошлого упоминала лишь то, что была сестрой милосердия, закончила медицинский факультет в Сорбонне, стажировалась в специальных клиниках в Швейцарии и Новой Зеландии. Доктор Кински...

Доктор чего? Психологии? Психопатологии? Психиатрии? Что там упомянул Данглар? Совместные проекты МИ-6 и ЦРУ, в какие попыталась влезть Моссад? Очень интересно. А если учесть, что ум женщины куда более изощрен, чем мужской, когда дело касается смерти...

Барон Ален Данглар. Человек, совершающий охранные функции на Саратоне и неподотчетный ни одному правительству. За ним – теневые правители западного мира. По большому счету, не только западного. Вот только... Если есть одна наднациональная система управления, всегда будет создана противоположная или противостоящая ей: как природа не терпит пустоты, так и общество. Мировая исламистская организация? Может быть. Ну а все вышеупомянутые люди, включая и меня, грешного, могут осознанно или втемную, через национальные схемы разведок и агентств, быть вовлеченными в игру упомянутых мировых структур.

А что меня волнует во всем этом бедламе? Только одно: я не считаю людей ни мусором, ни средством достижения каких-либо целей. Каждый человек – носитель образа и подобия Божия, обладатель бессмертной души и свободной воли. И лишь бесовская гордыня заставляет его избирать путь смерти и ввергать в нее окружающих. Противно и гнусно, если молодых людей доводят до самоубийства. Те, что это делают, какими бы формальными лозунгами они ни прикрывались, как и террористы всех мастей, служат лишь своей гордыне. Их нужно остановить.

Тревожная мысль – «а что я могу сделать один», – хотя и апеллирует к разуму, разумной не является. Важнее другая: выбери себе жизнь и – живи.

Стук в дверь был жестким, но не нарочитым.

– Заходи, Диего.

– Не спишь?

– Уже нет. Кофе выпьешь?

– Вместе с тобой.

– Давай.

Заниматься с джезвой я поленился. Включил кофеварку:

– Ты ведь пьешь капучино?

– Естественно.

Диего помолчал, спросил:

– Что собираешься делать?

– Прокатиться по Саратоне.

– Тебе есть что мне сказать, Дрон?

– Вообще-то найдется... если оно тебе нужно.

– Я хочу услышать твою версию происшедшего.

– Она у меня сложилась не вполне.

– Тебя не пугает, Дрон, что ты для Данглара – подозреваемый номер один?

– Думаешь?

– Ты русский. А стереотипы у людей, родившихся более полувека назад, стойки.

– Угу. «Империя зла». Вот только ни ты, ни Данглар не обыватели из глубинки.

– Но резон в его словах есть.

– Есть, – согласился я. – А в чем твой интерес, Диего?

– Ты же понял, Дрон. Я здесь не отдыхаю. Я здесь живу. А история приключилась препоганая. Непонятные истории никто не любит. Вот и нужно ее размотать. Чтобы дальше жить.

– Согласен.

– Поработаем в паре?

– Не сегодня, Диего.

– Что так?

– Подумать хочу. Крепко подумать.

– Думать никогда не вредно. Но порой – поздно.