Глава 22

Лицо Данглара осветила внезапно совершенно мальчишеская улыбка.

– Пожалуй, я сказал все, что хотел сказать всем вам. Прошу извинить, если что-то было упомянуто всуе, что-то прозвучало неловко или двусмысленно. Эмоции, знаете ли. Впрочем, пищу для размышления вы получили. А теперь от дружеской беседы перейдем, так сказать, к суровой действительности. У меня, естественно, заготовлены ордера на обыск в ваших апартаментах, мои сотрудники, как вы заметили, уже закончили. По изложенным выше соображениям я принужден с каждого взять подписку о невыезде: проформа, конечно, но если кто-то из вас попытается каким-либо образом покинуть остров, он нарушит закон. Lady’s first. Прошу, госпожа Кински. И пройдемте в хозяйственный трейлер – мне нужно сказать каждому по паре слов.

Пока Бетти отсутствовала, мы втроем курили и молчали. О чем было говорить? Наша молчаливая солидарность на протяжении почти полугода – «а об водке – ни полслова» – позволила нам – Вернеру, Гонзалесу, мне и Бетти Кински – жить в покое на этом удаленном от мира острове, размышлять о вечном и надеяться: после того как покинет нас душевная усталость и недоверие к миру, каждый из нас обретет ту жизнь, какой достоин... Вот только в этой жизни нет ничего насовсем.

Бетти вышла из фургона, лицо ее было непроницаемым.

– Господин префект просит тебя, – бросила она Гонзалесу, налила себе в чашку коньяку, выпила двумя глотками, передернула плечиками, окинула нас с Вернером взглядом, посмотрела на океан, произнесла: – Как жаль, что так кончаются все сказки.

Появился Гонзалес, кивнул Вернеру:

– На ковер.

Ну вот, меня, как всегда, крайним. Подождем. Тем более все мы понимаем, что происходит. Если словами поэта: «А Вещий Олег свою линию гнул, да так, что никто и не пикнул...» И проводил в жизнь барон простую формулу, древнее которой только снег: «Divide et impera». «Разделяй и властвуй». Ален Данглар пытался сконструировать из нас четверых гремучую смесь на отдельно взятом участочке побережья, окруженном вагончиками. «Пилите и подозревайте!» – «Кого?» – «Всех».

Когда я оказался в трейлере, то был готов к беседе. По крайней мере, мне так казалось.

– Вы понимаете, господин Дронов, что подозрения с вас не сняты, – размеренно начал Данглар. – Тем не менее я полагаю вас человеком наименее способным к акциям устранения.

– Каждый человек способен на многое, но не каждый знает, на что он способен.

– Изящный афоризм. Кто-то из мыслителей?

– Нет. Это из комедии.

– Надо же. Вы, русские, даже шутите глубокомысленно.

– Жизнь научила.

– И тем не менее. Все говорит за то, что раньше вы работали в русской разведке. Полагаю, для этой организации не существует правил или запретных приемов. Ваши... бывшие шефы могли вас просто использовать. Если вам есть что добавить, то я вас слушаю.

– Добавить мне нечего.

– Жаль. Мне казалось, вы понятливый человек.

– Понятливый. Как вы сами заметили, интеллектуал.

– Тогда вы не должны заблуждаться. Если вы что-то скрыли от меня, вам грозит весьма длительный срок тюремного заключения. Лет около двадцати, я полагаю. И это в лучшем случае.

– По сколько вы обещали моим коллегам?

– Кому как.

– Скрытный вы человек, барон Ален Данглар.

– Служба такая. Так вот, мы особо позаботимся о том, чтобы эти двадцать лет вы провели где-нибудь в Гуантанамо, среди борцов за свободу ислама, в общей камере. Вот такая у вас перспектива.

– Паскудная, надо сказать.

– Вот мой прямой номер. – Ален Данглар назвал несколько повторяющихся цифр. – Как видите, запомнить несложно. – Вы можете звонить в любое время, и перспектива, глядишь, переменится.

– Насколько?

– Существенно. Эдгар Сен-Клер-старший назначил награду в три миллиона фунтов стерлингов за полное и всестороннее расследование гибели его сына.

– Заманчиво.

– Из чего можно сделать вывод, что этот достойный человек ни на гран не верит в самоубийство младшего.

– Я тоже. Но формально, думаю, это было самоубийство. Как и в инциденте с Арбаевой.

– Вскрытие покажет. Кстати, господин Арбаев был в моем офисе с утра. И выразил желание с вами встретиться.

– Да?

– Мы не можем отказать гражданину вашей страны во встрече с соотечественником, особенно если он был последним, кто видел дочь этого гражданина живой.

Что мне оставалось? Только покачать головой.

– Господин Арбаев заверил меня, что все будет в рамках закона.

Я внимательно посмотрел в ледяные глаза Данглара: он сам-то верит в то, что говорит? Ни один мускул на его лице не шелохнулся. Похоже, верит. Приятно. Хотя и бесполезно.

– Да, в случае существенной помощи следствию вы, господин Дронов, можете рассчитывать не только на снятие возможных обвинений...

– Вы готовы предъявить мне обвинение?

– Пока нет, но... Вы же должны понимать, если есть человек, то он всегда в чем-нибудь виноват. Полагаю, мы убедим в вашей виновности любой европейский суд.

– Был бы человек, а статья найдется.

– Это тоже русский юмор?

– О нет. Это русская правда.

– Так вот, господин Дронов. В случае помощи следствию вы сможете рассчитывать на солидную часть упомянутой весьма значительной суммы.

– А вы сами уже отчаялись во всем разобраться, префект?

– Отнюдь. Но одна голова хорошо, а – четверо опытных, травленых волков, пардон – трое, да одна волчица – лучше.

– Полагаете?

– Угу. Вот только... кто-то из четверых – оборотень. Вы пока свободны, господин Дронов.

Я кивнул и вышел.

Что есть свобода? Иллюзия, какую случайность смывает, словно шальная волна – надпись «люблю» на песке.