Глава 17
Она подняла глаза.
– Хочешь, чтобы я их пожалела?
– Нет. Просто сообщил.
– А-а-а. То-то я соображаю, какой ты простой. И незатейливый. Лучше уж сказку доскажи.
– Про дерево?
– Про жемчуг.
– Может, сначала ты анекдот?
– Да не буду я перебивать. Рассказывай.
– Ага. Ну полез, значит, этот Синдбад вниз по стволу. Попадает в разные города, селения, спрашивает о жемчуге, а его отсылают все ниже. Наконец попал в некий город. И узнал про прекрасную пленницу. Девушка была рабыней у одного купца. Раз в неделю тот выводил ее на городскую площадь, привязывал к дереву, срывал одежду и бил плетью. От унижения и страха из глаз ее катились слезы, падали на землю и превращались в бесподобные жемчужины, игравшие всеми цветами радуги. Отыскать подобные по красоте и совершенству не мог ни один ловец ни в одном океане…
– А почему жители этого города не освободили ее? Ведь они знали, что она ни в чем не виновата.
– Купец продавал жемчуг земным царям с большой выгодой, а часть денег отдавал в городскую казну, и город становился все богаче, и жители носили все более роскошные одежды, устраивали пиры и увеселения и раз в неделю приходили на площадь поглазеть. Вначале некоторым было жаль девушку, находились и такие, кто с грустью вспоминал времена, когда была она весела и счастлива, а город был полон цветов и походил на прекрасный волшебный сад… Но потом стали жалеть лишь о том, что ее наказывают не каждый день, а значит, и богатство их растет медленнее, чем хотелось. И жители требовали, чтобы девушку выводили чаще и секли больнее…
– И что с ней стало?
– Юноша, а он был храбр и искусен в воинских упражнениях, освободил прекрасную пленницу, вывел ее из подземного города… Естественно, он влюбился в нее, и они зажили счастливо в домике на берегу океана, окруженном изумительным садом, полным редких цветов. Рядом был поселок рыбаков и ловцов жемчуга, и все они любили девушку за доброту и веселый нрав, а юношу – за мужественность и справедливость.
Она радовалась и проводила время в саду, где выращивала свои великолепные цветы. Иногда, по вечерам, она грустила, ей становилось жаль несчастных жителей подземного города, и тогда слезинки скатывались по ее щекам… Но когда приходил муж – слезы высыхали и им было хорошо вдвоем.
– А как же жемчуг?
– На земле чары пропали – они пропадают от солнечного света. И смех ее стал просто смехом, а слезы – просто слезами.
– А что стало с тем купцом, подземным городом и его жителями?
– Город постигла печальная участь. Бес алчности поразил жителей. Они избрали купца бургомистром и начали охоту на всех красивых девушек этого города.
Избивали их, заставляя плакать и надеясь, что слезы их превратятся в жемчуг.
– Но были же там, наверное, и другие? Они разве не вступились? Поэты, ученые?
– Поэты писали оды бургомистру и лирические стихи о том, как красив жемчуг, который они скоро обретут. Писатели сочиняли биографию бургомистра и создавали страшные сказки, которые давали читать прекрасным пленницам. Те снова плакали, но слезы оставались лишь слезами… Ученые… Одни высчитывали, какое количество страданий должно перенести, чтобы слезы превратились в жемчуг. Другие философически доказывали необходимость страдания одних ради процветания других.
Третьи – инженерная мысль ведь не дремала – придумывали все новые и новые орудия пыток… И красивые девушки в этом городе исчезли. Исчезли и дети, – женщины боялись рожать, да и мужчинам стало не до любви. Они вооружились и стали воевать, отнимая друг у друга богатство – раз уж нельзя обрести новое.
Бургомистра обвинили в измене и повесили на шпиле ратуши.
А в городе бушевал разбой. Кровавые драки и столкновения перемежались циничными оргиями. Наконец в живых осталось лишь несколько – это были самые бессердечные, жестокие и вероломные. Они сумели объединиться и перебить всех остальных, а победив, устроили пир, собрав горы сокровищ на площади, той самой, где когда-то истязали прекрасную девушку. Они праздновали победу и поднимали заздравные чаши, но при этом каждый сыпал яд в бокал товарища.
В живых осталось двое. Они назвались братьями и решили господствовать вместе, и подписали нерушимую клятву кровью, и обнялись для братского поцелуя, и вцепились зубами друг в друга… Один оказался проворнее – он перекусил сопернику горло.
И он сидел на грудах сокровищ, пораженный безумием, бесславием и бессмертием.
И душа его подвергалась невыразимым мучениям неутоленной алчности, зависти и злобы.
И этим мукам нет предела.
…Некоторое время мы сидели молча. Потом Лена сказала:
– Дрон, а ведь ты все это выдумал.
– Разве?
– Ага. Я тоже читала эту сказку в детстве, в ней была и девушка, слезы которой превращались в жемчуг, и жадный купец… А вот всего остального не было.
– А по-моему, так все и было.
– По крайней мере, работа переводчиком не прошла для тебя даром. Хотя, если ты переводишь так же, как пересказываешь сказки, представляю, что остается от оригинала…
– Но тебе понравилось?
– Еще бы. Но присказка понравилась больше. Эпилог будет?
– Обязательно.
– Буду ждать. А зачем ты мне, собственно, эту легенду рассказал?
– Для образности.
– Страдания стоят дороже смеха и веселья?
– Вот именно.
– Это слишком заумно и по-философски. Понятно, страдания умножают опыт, опыт рождает мудрость, ну и так далее. Какое это имеет отношение к нашим делам?
– Прямое. Ты же спрашивала, зачем измываться над девчонками, вместо того чтобы набрать профессионалок.
– Ну!
– Обычный порнофильм стоит довольно дешево. Семь – восемь тысяч баксов.
Естественно, на профессиональной аппаратуре. «Люкс» – дороже. Но и там все комплексы, скажем, садистские, просто обыгрываются. А ведь в этом особнячке ничего не имитировалось, все происходило по-настоящему. Настоящее изнасилование, настоящий стыд, настоящие истязания.
– И настоящее убийство… – прошептала девушка еле слышно. – Ведь эту девчонку, Стрелочку, убили… Зверски убили… И сняли все это.
– Вот такая кассета будет стоить дорого. Очень дорого.
– Понятно. Но, Дрон, кто ее купит?
– Рынок сбыта, боюсь, велик.
– Подожди. Я думаю, ни один человек ни в одной цивилизованной стране не станет смотреть изуверства, если будет знать, что это не игра и перед камерой не актеры. Ты же сам сказал, что ценно как раз последнее и именно поэтому видеозапись можно продать так дорого.
– Ленка, ответь быстро, какие программы или передачи ТВ привлекают больше всего зрителей? Ну?
– Сериалы, что ли?
– Не только в нашей стране – возьми мировую аудиторию.
– Боевики, эротика, спорт, новости, особенно прямые трансляции. Да, любые прямые трансляции.
– Точно. Особенно прямые трансляции новостей из «горячих точек».
– Почему?
– Потому что люди там умирают на глазах зрителей и умирают взаправду.
– Точно.
– Со времен Древнего Рима не изобрели ничего более увлекательного: наблюдать борьбу за жизнь, самому при этом не подвергаясь никакой опасности.
Представь, человек прожил скучный и обыденный день. Позади – не одна тысяча подобных дней, впереди – тоже ничего нового. Рутина. Жизнь размеренна и скучна.
Приходит, включает «ящик». Насилие, секс, кровь брызжет, машины бьются, девки визжат… Это бодрит. Еще больше бодрит сознание того, что сам ты – спокойно выпьешь порцию чего-нибудь и спокойно уснешь в своей постели. Под надежной защитой закона, полиции, банковского счета…
– А что в этом плохого? Я где-то читала: если человек обладает скрытой агрессивностью или склонностью к насилию, такие фильмы полезны для него: все эмоции как бы «проигрываются», но понарошку, у экрана телевизора.
– Для части людей, может, так оно и есть. Но для некоторых эти фильмы становятся своеобразным наркотиком. А к любому наркотику развивается привычка, и нужны все более сильные препараты.
– Значит, порно, которое снимали в особнячке, и является этим наркотиком?
– Пожалуй, да. Подростку-девственнику вполне хватит красивого плейбоевского клипа, и, если ему вдруг продемонстрировать физиологические подробности полового акта, да еще с извращениями, это может стать причиной существенной травмы, – каким бы раскованным не казалось общество самому себе в вопросах морали, романтизм возраста не приемлет уничижения идеала.
Ну а человек, для которого насилие и секс на экране являются видом допинга… Его психика постепенно привыкает ко все более извращенным и циничным эпизодам…
– Дрон, но ведь на Западе это дело настолько изучено и отработано, и фильмы они могут снять на любой вкус и заказ, и актеры так сыграть… Ну а гримеры… те вообще таких монстров делают – в кошмаре не увидишь!
– В том-то и дело, Ленка: сыграть! Зритель знает, что после съемок актеры смоют с себя красную краску, а «жертва» с «насильником» проглотят в баре по порции мартини, позлословят о режиссере и спокойненько разъедутся по домам…
– А тут все по-настоящему… Но ведь подобных психов не так много…
– Наверное, все-таки больше, чем мы можем себе представить… Какие-нибудь «клубы по интересам» в дальнем за-бугорье.
– Все равно. Продукция нелегальна – значит, закрытые просмотровые залы…
Очень дорого.
– Ты знаешь, маньяки свое сумасшествие болезнью часто и не считают. Или принимают ее за избранность. А за это люди готовы платить очень дорогую цену.
Часто – любую. К тому же, сумасшествие – болезнь заразная.
– Как это?
– Ну вот представь, какова будет реакция человека, узнавшего о том, что кого-то сбила машина?
– Жалко.
– А еще? Тайная, но естественная?
– Хорошо, что не меня.
– Точно. Каждый человек отличается от жука тем, что знает: он смертен.
– А ты уверен, что жук этого не знает?
– Не уверен, но предположим. Человек не знает точно о конечности земного своего пути и всю жизнь проводит под гнетом этого страха. Осознанного или скрытого.
– Брось ты. Многие живут так, словно собираются жить вечно.
– Каждый человек решает эту проблему сам. Одни – берут все от жизни, другие – ищут бессмертия души… А третьи нейтрализуют свой страх страхом смерти других.
– Это вроде Сталина или Гитлера?
– Вроде. Этакий перевертыш: «Чем больше людей отправлю на тот свет, тем меньше шансов попасть туда самому».
Кстати, сказка моя – не такая уж выдумка. С двенадцатого века в Западной Европе ведьм сжигали тысячами! В некоторых городах женщин истребили чуть ли не поголовно…
– И в первую очередь, наверное, красивых…
– Наверное… «Дьявольский соблазн» и все такое… Мы помолчали.
– Дрон, а, наверное, из тебя хороший бы проповедник вышел. Гуру.
– Не, я в академики подамся или в психоаналитики. Оно денежное.
– Так ты алчный!
– Еще бы. Но тщательно это скрываю.
– От самого себя тоже?
– А как же. Порок, о котором знаешь сам, уже не порок, а хобби.
Ленка вдруг замерла:
– Дрон! До меня только сейчас дошло!.. А что они с девушками потом делают?
Ведь убивают!
– Особнячковая шпана?
– Да.
– Думаю, нет.
– Почему? Ведь свидетели…
– Прежде всего, девчонки – товар, и дорогой. А деньги уничтожать они не станут, раз «бизнесмены».
– Куда же их девают? В проститутки?
– Вряд ли.
– Ну да! Девушка может-таки разговориться.
– Разговориться – тоже вряд ли. После такой «психиатрической обработки»…
Но сбежать с концами – может.
– Так куда же их девают? Я же помню, трое из особняка исчезли, их увезли.
– Думаю, их просто продали.
– Продали?
– Ну да. Граница-то рядом. И мотается туда ежедневно столько «челноков»…
– Но ведь паспорт нужен, еще какие-то документы…
– Если есть деньги – нет проблем.
– Но ведь на границе и милиция, и пограничники, и ка-гэбисты, или как они теперь называются. Риск большой – вдруг какая девчонка крик поднимет!
– Никакого риска. Вспомни свое состояние – «как кукла заводная». Все эти особнячковыс эксперименты направлены на главное: полностью лишить человека воли.
Страхом. Ну а для полной безопасности – легкий транквилизатор, – так можно целую группу вывезти без затей.
– Наверное, ты прав… Слушай, а я им зачем была нужна? Тоже для продажи?
Интересно, сколько бы за меня запросили?
– Продать, наверное, не продали бы, а вот поторговаться…
– Не понимаю…
– Ты приманка, «живец».
– И какую же рыбу на меня хотели поймать?
– Понятно, крупную.
– Володя?..
– Да.
– Они что, были так уверены в его чувствах ко мне? – Ленка усмехнулась:
– Мне, конечно, лестно, но я сама не знаю, вспомнит ли он обо мне вообще! Мужик он видный и небедный, а юг – место шебутное.
– Извини, но это даже не важно. На тот момент ты была его девушкой, и твоим похищением ему оказано неуважение… Больше – серьезное оскорбление! Цель – заставить его действовать, желательно – опрометчиво.
…Ну надо же, какой я умный и как все складно излагаю! Если бы эта же голова варила правильно, когда пляжный амбал на меня накатил… Хотя – условия были трудные: тяжелое похмелье, неясные перспективы, смертельная жара…
Можно добавить: тяжелое детство и деревянные игрушки… Короче: с кем не бывает!..
– Ты чего замолчал?
– Занимаюсь душевным самобичеванием.
– И как, больно?
– Нс-а. Как говаривал старина Маркс очень самоуверенно: «Ничто человеческое мне не чуждо». Я нашел для своей глупости смягчающие обстоятельства и объективные причины. И заключил, что во всем прав.
– Дрон, давай начистоту.
– Давай, – простодушно пожимаю плечами.
– Кто такой Володя?
– Крупный авторитет. Насколько крупный – я и сам не знаю.
– Авторитет в чем?
– Просто: авторитет.
Девушка опустила глаза, покраснела. Потом спросила:
– Он что, преступник? Пожимаю плечами.
– Это может определить только суд.
– Ладно, не хочешь отвечать, не отвечай. По-твоему, он как-то связан с теми, из особнячка?
– Как-то – да.
– Так он…
– Нет, малышка, он – наоборот. Эти ребята – из другой команды, и между ними началась свара. Хорошо спланированная и подготовленная.
– Поняла. Но вот еще что… Дрон, каким боком ты во все это влез?
– Таким же, каким и ты.
– Тебя похитили? – недоверчиво усмехнулась девушка.
– Меня подставили. Круто, жестко и профессионально.
– Слушай… Значит, и наша встреча с тобой…
– Значит, так.
Губы девушки задрожали, я испугался, что она снова заплачет. А коньяк-то весь… Но она просто сказала:
– Мне страшно. – Сделала усилие, подняла глаза:
– Дрон, ты хоть знаешь, как нам выбраться?
– Знаю.
– Как?
– Молча.
