Глава 25
«Cherhez la femme», – говорят французы. И они правы: там, где женщина, там и любовь, и раздор, и ревность, и много всего. А мне искать эту самую la femme не нужно. Вот она. Рядом. «Как мимолетное виденье…»
Вот чего я не могу понять совершенно. Скажем, пусть все будет в самом лучшем виде: эдакое братство сирот, и все такое, и прочее… Над которым не властны ни время, ни расстояния… «Мальчишеское братство нераздельно на тысячи житейских мелочей…» Слишком много сиропа, даже меня воротит, но предположим… Одна девочка и пять мальчиков. И все в нее, безусловно, влюблены – бывает… И дали страшную клятву: поклоняться, служить и защищать. Рыцари Круглого стола и Прекрасная Дама. Сироп, ваниль и много-много безе. И пропитанного кремом бисквита.
– Ты так и будешь сидеть здесь?
– Я задам еще вопрос? Простой?
– Может, лучше все-таки за чашечкой кофе?
– Может быть. Но давай закончим этот разговор теперь.
Аня посмотрела на меня с искренним удивлением: ведь это только мужчины полагают, что что-то можно «закончить», «завершить» и «подвести черту». Чтобы «начать сначала». Для женщины любой процесс – бесконечен и многовариантен, и следствий всегда не одно и не два… Такова уж женская природа: всегда оставлять выбор больший, чем из одного. Обеспечивает лучшую выживаемость человеческого вида в целом и худшую – отдельных мужчин в частности.
– Аня, почему они так к тебе неравнодушны?
– Ты ревнуешь?
– Отчасти.
– Я красивая. И я – из них.
– Не о том. Ты шла на заряженный пистолет в руках Гоши так, словно… он не мог выстрелить в принципе!
– В меня? Конечно не мог!
– Почему?
– Он меня любит. Как сестру. Или ближе, чем сестру. Тебе этого не понять. Когда вместе растут сироты, им нужен объект любви. Кого любить, перед кем гордиться успехами… Я была среди них единственной девочкой. Вот так и сложилось тогда: меня баловали и любили. Не в смысле… Ну ты понял. Мне казалось, что я забыла все это там, в Австралии… Нет. И они – не забыли.
– С Гошей ты виделась по приезде?
– Да. Он Морису и позвонил, еще во второй день, как я приехала.
– А Морис – объявился только теперь?
– Да.
– И что ты думаешь?
– Да ничего не думаю! Может, у него жена на сносях! Или целый гарем и все – беременны! Или – он был на пути в Антарктиду! Или – в дебрях Африки воевал за суверенность тамошнего Аменхотепа! Раз уж ты разглядел в его глазах «смертную стынь», значит – точно, воевал. Или промышлял диким разбоем на диких просторах Расеи! А ты уверен, что можешь читать по лицам? И по глазам?
Не уверен. Права Аня. А что, если все это – моя блажь, вызванная полугодовым унылым сидением в четырех стенах и мучениями переходного возраста? И ладно бы жизнь прошуршала по паркету чужой чернобуркой, она прошла где-то рядом – обыденно, неторопливо, надежно, как проходят все жизни людей упорядоченных – с экономией, воспитанием детей, склоками, выпивками, пререканиями с начальством… А я – странствовал. Или – странничал. И вот – результат: существовать могу везде, а жить – только в экстремальных ситуациях, когда то, к чему готов и способен, концентрируется тоской или всполохом, чтобы… Чтобы – что? Кому-то помочь? Защитить? Для чего? Чтобы этих людей постигли иные, куда горшие беды? Бог знает.
– Гоша – бандит?
– Да нет же! Он тихий, мирный, одинокий человек.
– Чем он занимается, тихий, мирный и одинокий?
– Разводит животных. Собак, кошек, морских свинок, черепах, попугайчиков. И – лечит их.
По-видимому, на лице моем было написано такое изумление, что Аня решила продолжить:
– Он всегда жалел животных. Притаскивал кошек, собак. Но… Дело даже не в этом. Дело в том, что он их понимает. И они его – тоже.
– С собаками рычит, с кошками – мурлычет, с попугайчиками – летает.
– Ну да… И мурлычет, и рычит… Ты бы посмотрел, как они его слушают!
– Деньги на «бумер» ему сорока на хвосте принесла?
– Нет. Он же отличный лекарь! К нему привозят питомцев даже из-за границы. В деньгах он не стеснен. А что одет как… Просто одни – любят наряжаться, другие… Он – из других. Его как-то в зоопарк вызывали, в столицу. Там китайский мишка заболел, знаешь, они забавные такие… Панды. Вернее, не заболел – есть почему-то отказывался, хирел на глазах… А ему ведь побеги бамбука самолетом из тибетских лесов доставляли! Такие мишки для китайцев – святыня. А он – затосковал.
Начальство Московского зоопарка заволновалось, да и банкир один: страховка за мишку была что-то около двенадцати миллионов долларов! Вот кто-то из московских деловых про Гошу и вспомнил. Гоша в вольер зашел, посидел там с мишей, поурчал что-то, всю ночь сидели они и урчали. И – выздоровел звереныш! Ты понимаешь?
Я не понимал. Но поверил.
– А людей он не лечит?
– Нет. Людей он совсем не понимает. Сторонится их.
– Для этого и пистолет завел?
– Четыре года назад в Пустынном, это поселок небольшой недалеко от Бактрии, процветали собачьи бои. Жестокие, насмерть. Со всего Союза любители съезжались и из-за границы – отовсюду. Псы были тренированные, свирепости исключительной и денег больших стоили. О тотализаторе – и говорить нечего. По слухам, миллионы крутились. В валюте.
Так вот. Узнал об этом Гоша, поехал туда… Постоял у вольера, а потом – урчать начал. Низко так, утробно… И все эти боевые псы хвосты поподжимали… И – все. Сделались песики ласковыми, как ручные белки. Навсегда.
Бои сорвались. Потери организаторов исчислялись сотнями тысяч долларов. Но на Гошу никто не подумал: он же дурачок и выглядит так же. Через месяц – новый заезд. И – снова то же самое. И этих собачек он в мирных хомячков обратил…
Вот тогда ему и досталось. Избили так, что полгода в больнице пролежал, едва выжил. Он и раньше людей опасался, а после этого случая… Купил пистолет. Но ни разу его не применял.
– Пока, – не удержался я.
– Ты злой.
Я пожал плечами. Как сформулировал Антон Павлович: если в первом акте на сцене висит ружье, то в последнем оно обязательно выстрелит. А законы драматургии с законов жизни писались. Только в театре – все спрессовано в понятные мифологемы и драма завершается слезами зрителей и очистительным катарсисом. А в жизни – просто трагедией. Непоправимой.
– А ведь мирному Гоше за хранение и ношение свободно пару лет могут влепить. Он же его как ковбой таскает – разве что не на поясе!
– Не могут. У него «белый билет». А какой с дурака спрос? Никакого. Да его задерживали уже. Оружие отобрали, потом – в психоневрологию уложили, на профилактику… Он переживал очень: кто за его зверушками присмотрит… Находились добрые люди. А когда отпустили, Эжен идею подал: купить имитацию, пугач, игрушку, и таскать чуть не на виду. Его проверили несколько раз и – перестали. И теперь – вся бактрийская милиция знает: блаженный Гоша Маугли таскает пугач. После того, как побили. Ну и пусть таскает, кому от того вред? А он снова купил настоящий. И носит. Но никогда и никого из него не убьет.
– Думаешь?
– Да.
– Потому что собак любит?
– И поэтому тоже.
– «Чем лучше я узнаю людей, тем больше люблю собак». Это сказал…
– …человек, который кого-то застрелил?
– Вот этого не знаю. Скорее всего, сам он был «тихий обыватель». И оружие носил, как и ваш Гоша, только для проформы.
– И как его звали?
– Генрих Гиммлер.
– И – что? Гоша ведь не такой.
– Понятно. Маугли.
– Ну да. Он же со зверями разговаривает, с птицами. Его так еще в детстве прозвали. Вот только… Помнишь Маугли из мультика? Внешне – почти как Морис в пятнадцать лет. А Гоша – кургузый вышел. Но добрый очень.
– Ага. Добрый. И ранимый.
– Иронизируешь?
– Ничуть. А ведь он бы меня застрелил.
Аня вздохнула:
– Мог бы. Хотя…
Теперь вздохнул я.
– Ты обеспокоен? – простодушно спросила Аня.
– Он же добрый. К тому же – извинился. – Я помолчал, добавил: – Сложно у вас тут все.
– А где ты видел жизнь простой?
Она права. Нигде.
